Злился,  когда  Даниил
расспрашивал о деталях.
   До зоны он не доехал. Родители наняли дорогого  адвоката  и  добились
освобождения сына под залог. Вечером следующего дня Гребень уже стоял на
перроне Витебского вокзала. Через три часа ехал в поезде по  направлению
к Минску. А через сорок восемь часов вышел на центральную площадь города
Варшава.
   После этого он почти пять лет прожил в  Европе.  Оттуда  он  вернулся
таким, каким был теперь.
   - Сколько ты за эти грибы заплатил?
   - Тридцак.
   - Баксов? - ужаснулся Артем.
   - Нет, блядь, рублей!
   - Почему так дорого?
   -  Да  ладно,  "дорого"!  Поляну  найти,  грибы  собрать,   в   город
привезти... Между прочим, за все можно элементарно срок схлопотать.
   - Разве за грибы сажают?
   - Ха! Я когда в  прошлом  году  последний  раз  в  лес  ездил,  лично
ментовскую машину в кустах видел. Стоит аккуратная машинка...  веточками
забросанная. А на крыше, как бы, мент с биноклем.
   - Да?
   - Хотя, говорят, если нарвать не  одних  поганок,  а  смешать  их  со
всякими сыроежками, то  можно  отмазаться.  Сказать,  что,  как  бы,  не
разобрался, думал, лисички.
   Гребень, давясь, запихивал в себя бутерброд с маслом, поверх которого
аккуратно уложил сразу штук семь поганок.
   - Я, как бы, стараюсь из лесу ничего  не  возить.  Либо  в  городе  у
парней покупаю, либо уж прямо в лесу и ем. Одно плохо: в поезде  накроет
- хоть вешайся! Двери электрички хлопают, а я от страха чуть сознание не
теряю.
   - Я тоже один раз начал жрать грибы и дозу не рассчитал...
   - И чего?
   - Раза в два больше съел, чем мог. От жадности.
   - Дай угадаю! Потом ты сутки блевал?
   - Не... Очнулся через день. Стою в парадной и на лампочку смотрю. Она
светит, а мне смешно! Яркая такая, необычная...  А  чего  я  перед  этим
делал сутки - не помню.
   - К чему ты это?
   - Ни к чему. Просто так.
   - Неинтересные у тебя истории какие-то.
   Артем двумя пальцами брал гриб за ножку, запихивал в рот и,  стараясь
не жевать, глотал.
   - Вкусно хоть?
   - Любишь бумагу жевать? Тогда вкусно.
   Он скривился и хлебнул из графина с кипяченой водой.
   - Ты б их сварил. Супчик бы сделал. Заодно бы  и  с  ужином  проблему
решили.
   - Не варят их, эти грибы. От варки из  них  весь  смак  уходит.  Одна
гадость токсичная остается.
   Парни двигали челюстями и прислушивались к тому, что творится  у  них
внутри.
   - Давайте, может, видик посмотрим?
   - Давайте лучше слышик послушаем!
   - Кстати, Жирный, а что это за говно у нас по радио играет?
   - Это не говно. Это "Scooter". Модная немецкая группа.
   - Убери  на  хрен  этих  модных  немецких  козлов.  Поищи  нормальное
чего-нибудь.
   - Чем тебе музыка не нравится?
   - Это не музыка, это издевательство над  личностью.  В  Европе  такую
пердулу гомосексуальную сто лет уже никто не слушает.
   Даниил еще раз отхлебнул из бутылки. Пиво успело нагреться и потеряло
даже намек на приличный вкус. Он поставил  пустую  бутылку  к  раковине,
взял еще одну и закурил.
   Что за музыку нынче слушают в Европе, Гребень знал хорошо.
   В Варшаве он  пробыл  недолго,  дней  пять.  Ночевать  приходилось  в
"хостеле" - крытом спортзале с серым от грязи бельем. Там жили несколько
десятков волосатиков со  всей  Европы:  художники,  музыканты...  анаша,
круглосуточное пиво, групповой секс, пение под гитару, полное отсутствие
комплексов... Стоимость - $2 в сутки.
   Потом он поменял оставшиеся рубли и злотые  на  доллары,  выпросил  у
девочки-польки с "Alamo Rent a Car" карту и, изучив  ее,  решил  двинуть
дальше.
   Всего за тридцать  пять  дойчмарок  он  купил  "Wochenend  Ticket"  -
льготный "билет выходного дня", действующий с вечера пятницы и  до  утра
понедельника. Этого достаточно, чтобы проехать Германию из конца в конец
и оказаться в Голландии.
   Он заплатил за туристическую визу и, сидя в вагоне второго класса для
некурящих,  много  часов  глазел  на  одинаковые  аккуратные  домики   с
одинаковыми  аккуратными  лужайками  перед  входом.  В   восемь   вечера
воскресенья он сидел в Роттердаме на набережной  Мааса  и  пил  холодный
"Budweiser".
   На данном этапе  он  отлично  знал,  чего  хотел.  Он  хотел  жить  в
собственной квартире, слушать музыку, которая ему нравилась, и никогда в
жизни не общаться больше со жлобьем.
   Через три месяца он уже мыл полы  в  чумазом  кинотеатрике  и  жил  в
цокольном  этаже  частного  дома  на  набережной.   До   рейв-пароходика
"Штубниц" (ежедневные, кроме понедельника, вечеринки с "экстази", тощими
голландскими  фройляйн  и  непринужденным  оральным  сексом  в  кабинках
туалетов) было рукой подать, а денег за мытье полов  хватало,  чтобы  на
уик-энд до полной отключки укуриться  кампучийским  гашишем.  И  никаких
тебе пьяных омоновцев.
   Со временем помимо  гашиша  попробовал  он  и  модный  кокаин,  а  из
Роттердама съездил не только в соседние Бельгию с Францией, но  добрался
даже до Рима.
   Садясь на поезд или рейсовый автобус, билет  Гребень  покупал  не  до
конечной станции, а только на одну остановку  вперед.  При  входе  билет
проверяли, он залезал внутрь и, стараясь не  привлекать  внимания,  ехал
столько, сколько нужно.
   Купив как-то билет из Страсбурга до станции Киль  (двадцать  франков,
полтора часа езды), он спокойно доехал  до  Марселя  (шестьсот  франков,
двенадцать часов езды).
   В Марселе он  позагорал,  покупался  и,  решив  заработать  денег  на
обратный билет, пришел в маленькое бистро,  чтобы  предложить  услуги  в
качестве мойщика посуды.
   Хозяин оглядел его, скривился и  сказал,  что  отбросы  вроде  Гребня
никогда и близко не подойдут к его заведению.
   "Сумасшедший", - подумал Гребень и пошел наниматься в другое  бистро,
через дорогу. Реакция - та же  самая.  Обойдя  за  вечер  еще  полдюжины
фаст-фудов, работы он так и не нашел.
   Девчонка, с которой он познакомился на пляже и у которой остановился,
смеялась и советовала в следующий раз, прежде чем идти к  работодателям,
снять хотя бы половину сережек, а прическу убрать под кепку или платок:
   - То, что прокатывает в твоем квартале  Красных  фонарей,  никогда  в
жизни не прокатит здесь. Да и вообще, наверное, нигде в Европе.
   Сказанное удивило  Гребня.  Когда  люди  в  России  не  понимали  его
татуировок и отовсюду торчащих сережек, это было понятно. Но когда точно
так же реагировали на него европейцы...
   Он выходил из дому, и матери, косясь на его  прическу,  непроизвольно
прижимали   детей   к   себе...   полицейские   провожали   пристальными
взглядами... охранники магазинов не отступали ни на шаг все время,  пока
он бродил между прилавков.
   Плюс ко всему он был русский, и это просто чертовски осложняло жизнь.
Под утро он с  приятелями  возвращался  с  вечеринки  домой,  их  машину
останавливал дорожный патруль, и после этого все ехали дальше, а он -  в
участок для проверки, не просрочена ли виза.
   Попытавшись однажды разораться на копов,  он  провел  после  этого  в
полиции не положенные полтора часа, а  почти  двое  суток.  Камера  была
чистенькой, с простынями в  голубую  клеточку  и  трехразовым  питанием.
Охранник обращался к нему "Herr". Но - вы же понимаете - это  все  равно
была тюрьма.
   Пока он общался с обитателями сквотов и посетителями рейв-party,  все
было о'кей. Стоило попробовать  общаться  с  рядовыми  европейцами  -  и
начинались проблемы.
   В Австрии, в гостинице для студентов, дошло до того, что, оценив  его
внешний вид, в номере забыли сменить  белье,  оставшееся  от  предыдущих
постояльцев. Это было чересчур, и Гребень устроил скандал.
   Скандал вышел недолгим. Администратор вызвал секьюрити, а те,  узнав,
что он русский, заставили его  предъявить  документы,  встать  к  стене,
задрать руки и вывернуть карманы, а сами, радостно скалясь, переворошили
весь его багаж.
   Чувствуя, как  на  щеках  проступают  красные  пятна,  он  спросил  у
охранников:
   - В чем дело? В чем ваша fucking проблема?
   - Наша проблема? У нас нет проблемы. Это у тебя, парень, проблема.
   - Да? И какая же?
   - Мы тебя, парень, здесь не ждали. Не приглашали.  Такие  парни,  как
ты, вообще нам здесь ни к чему. Что-нибудь не устраивает -  обращайся  в
полицию. Причем лучше  не  в  нашу,  австрийскую,  а  у  себя.  В  своей
motherfucker стране...
   Охранник усмехался и смотрел Гребню прямо в глаза. Он  мечтал,  чтобы
Гребень дал ему в морду. Тогда из ситуации можно было  выжать  отличную,
веселую драку.
   Но Гребень не ударил его.
   - Я обращусь. Я вернусь домой и обращусь. Но только не в  полицию.  Я
обращусь в ракетные войска стратегического назначения. И  вот  тогда  мы
посмотрим, кто из нас прав...
   Он собрал разбросанные вещи, вышел и по-хамски хлопнул дверью. Он  до
судорог сжимал кулаки и понимал, что его смешные угрозы никого на  свете
напугать не могут.
   И все-таки даже после пяти лет  такой  жизни,  после  постоянных,  по
несколько раз в неделю, проверок документов  и  бесконечных  объяснений,
кто он такой и что здесь делает, он считал, что все идет нормально.
   Осенью  позапрошлого  года  Гребень  шел  по   пустой   роттердамской
набережной. Что-то в  районе  Хохенцоллерн-Дамм.  Довольно  криминальный
район. Именно в таких районах он предпочитал жить в Европе.
   Банка пива  в  руке,  плейер  тянет  что-то  из  Бьорк...  в  плейере
кончались батарейки. И, конечно же, его остановили полицейские:
   - Индшульдигензи. Могу я взглянуть на ваши водительские права?
   Совсем молодой коп. Он разглядывал загранпаспорт Гребня,  а  напарник
стоял чуть в стороне и делал вид, что скучает, хотя  на  самом  деле  не
сводил дула автомата с футболки Гребня.
   На футболке кривлялась рожа Сида Вишеза.  Дуло  вытягивалось,  словно
хотело чмокнуть Вишеза в губы... а под  футболкой  у  Гребня  ничего  не
было... только тело. И тогда он подумал:  а  зачем  ему  это  надо?  что
изменилось с тех пор, как он уехал из собственной страны?
   Полицейские давно ушли. Они не задержали его, не нахамили.  Все  было
тихо и благообразно. А он сидел и морщился от понимания... невыносимого,
словно заноза в мошонке.
   (какое право они имеют подходить и требовать, чтобы я  не  шел  туда,
куда собирался идти, не делал то, что  собираюсь  делать...  а  стоял  и
выдавливал из себя глупые слова оправданий?
   Они подходят, наставляют на  меня  автомат  -  и  всё,  больше  я  не
свободный белый совершеннолетний парень, а потенциальный злоумышленник.)
   Кто такие эти полицейские? Кто такие эти пахнущие шавермой  омоновцы?
Они не прядут, не ткут,  но  регулярно  получают  приличную  зарплату  и
отдают детей в хорошие колледжи.
   Почему?
   Потому, что они защищают хороших парней от плохих. Но - и это Гребень
знал прекрасно - никакая защита ему не нужна. Он годами ходил  по  самым
темным улицам континента - и дома, и  здесь,  в  Европе.  Он  общался  с
наркоманами, проститутками и сбродом, живущим на всех в мире вокзалах...
причем отлично находил с ними общий язык.
   Он жил в верхних этажах публичных домов  и  ночевал  на  скамейках  в
таких местах, куда даже днем не рискнет сунуться ни один легавый.  И  ни
разу у него не возникло идеи позвать на помощь полицию.
   Он уехал из дома, чтобы не общаться со жлобьем. Но это и есть жлобье.
Люди, которые никогда в жизни не будут равнодушно смотреть на таких, как
он. На волосатых, небритых, воняющих кампучийской травкой и не  желающих
работать парней.
   (точно так же ко мне относились и дома. я был не похож на  нормальных
людей там, я не похож на них и здесь. я забрался  черт  знает  куда,  но
даже здесь ничего не изменилось.
   Я как  был  им  чужой,  так  и  остался.  не  просто  не  похожий  на
окружающих, а абсолютно другой... как негр в антарктиде.)
   И тогда он понял, что пора возвращаться.
   Он закрыл глаза, и по ту сторону век проплыла картина: сжимая в зубах
ножи, на улицы выползают те,  кто,  как  и  он,  моментально  привлекает
внимание полиции в любой толпе.
   Они вылезают из подвалов, вентиляционных шахт,  из-под  мостов  и  из
расселенных домов, а гладко выбритые, с хорошими зубами и  в  аккуратных
пиджаках мужчины, которые так долго не желали признавать их  за  равных,
замирают посреди улиц... и мочатся в свои дорогие брюки.
   А потом начинается самое интересное.
   Он открыл глаза и встал со скамейки. Где-то обязательно  должны  быть
такие же парни, как он. Чужие этому миру... но свои ему.
   (вы хотели видеть меня врагом?  хорошо,  я  стану  вашим  врагом.  не
уверен, что вам понравится.)
   С утра он пошел на вокзал и купил билет на поезд до Минска. Из Минска
в Петербург он добрался автостопом. Уже через три месяца он встретился с
Густавом.  А  еще  через  шесть  недель  убил  первого  в  своей   жизни
человека...
   - Гы-гы-гы! какой... ка... какой классный мультик! Гы-гы-гы!
   Они умяли все, что лежало на газетке, и  теперь  смотрели  телевизор.
Даниил  знал:  по-настоящему  их  накроет  не  раньше  чем  минут  через
двадцать. Потом придется идти спать, потому что никакого общения уже  не
получится.
   - Смотреть на вас противно.
   - Почему?
   - Как животные... Поганок нажрались,  мультик  смотреть  сели.  Через
неделю нас, может, посадят всех. А может, и вообще убьют на хрен...
   Гребень помолчал. Потом медленно встал и взял себе сигарету.
   - Ну правильно... Может, посадят, а может, убьют.  Так  что  проживем
остаток дней весело.
   - Проживе-о-ом! Кла... классный мультик! Всё - супер-дупер!
   - Супер? Сколько ты в прошлый раз от этих грибов блевал? Уж  не  двое
ли суток?
   - Чего ты привязался к парню? Когда мы будем  сидеть  в  тюрьме,  ему
будет приятно вспоминать этот вечерок.
   - До тюрьмы вы с такой жизнью можете и не дотянуть.
   - А ты хочешь прожить вечно?
   - Наркотики - это яд.
   - Яд - это алкоголь. А психоделики - это то, что помогает мне жить.
   - Посмотри на себя - это ты называешь жизнью?
   - Жирный! Ты как считаешь? Мы живем?
   - Живем!
   Гребень повернул лицо к Даниилу:
   - А ты что называешь жизнью? Так и будешь  по  ней,  как  бы,  с  ума
сходить, а? Сколько можно?
   Он повертел в руках зажигалку. Она была квадратной, металлической.
   - Хватит, Писатель, забудь... Радуйся, как бы, жизни. То,  что  было,
давно прошло. Живи сейчас.
   - Как ты?
   - Как я. Чем я плохо живу?!
   Даниил, не поворачивая  головы,  на  него  посмотрел.  Опухшие  веки,
безвольно распущенный рот. В углу рта  у  Гребня  запеклись  зеленоватые
слюни.
   - По-моему, ты сейчас вообще не живешь... Спокойной ночи.
   В дальней комнате, где он решил сегодня  лечь,  было  темно  и  стоял
запах неделями не менявшегося постельного белья.
   На улице капал нудный дождь. Окна домов не горели, как будто во  всем
районе не осталось ни единой обитаемой квартиры. В ветвях  голых  черных
деревьев шумел ветер. Где-то далеко еле слышно выла собака.
   Он прибавил  громкости  в  радиоприемнике,  стянул  футболку  и  стал
укладываться.  Потянулся,  закрыл  глаза.  От  выпитого   пива   немного
кружилась голова, но он не стал обращать внимания.
   Скоро он уже спал, и ему снилась она... Полина...
   Проснувшись утром, он понял, что ночью у него  из  глаз  опять  текли
слезы.

За несколько лет до этого. Осень

   В обязательном для всех "Учебнике бригадиста" указывалось:
   "Квартира члена "Красных бригад" должна быть по-пролетарски скромной.
В ней не должно быть ничего лишнего, и вместе  с  тем  она  должна  быть
хорошо обставленной и приличной (шторы,  табличка  с  именем,  коврик  у
входа)...
   С хозяевами следует поддерживать хорошие отношения, с  соседями  быть
любезным. После определенного  часа  не  следует  включать  приемники  и
проигрыватели.
   Следует возвращаться  домой  до  полуночи.  Не  рекомендуется  делать
покупки и посещать кафе в собственном районе...
   Активист должен быть пунктуальным в  отношении  квартплаты,  прилично
одеваться, носить короткую стрижку, быть приветливым, не ввязываться  ни
в какие ссоры".
   Именно такой жизнью жила команданте римской колонны "бригад"  Барбара
Бальцерани.
   В легальной жизни она работала скромной служащей 18-го муниципального
округа Рима. В тот момент Барбаре было двадцать семь.
   С детства она  мечтала  стать  учительницей,  но,  приехав  из  своей
глухомани в большой город поступать в педагогическое  училище,  случайно
познакомилась    с    активистом    одной    из    левых    организаций.
Левак-обольститель сперва уговорил ее бросить все и уехать с ним в Рим и
через некоторое время  (Барбара  считалась  довольно  хорошенькой)  даже
женился на ней.
   Впрочем, всего через пару месяцев после свадьбы он ушел от Барбары  к
ее ближайшей подруге. Вскоре после этого Барбара сближается с  "красными
бригадами" и начинает вести аскетичную жизнь революционера.
   Никто из сослуживцев не мог и заподозрить,  что  эту  милую,  немного
полноватую молодую женщину разыскивает половина полиции Италии. Взяв  на
работе отпуск на два дня, она  едет  в  Турин  и  в  упор  расстреливает
председателя тамошней коллегии адвокатов.
   В ее по-пролетарски  скромной  квартире  хранится  арсенал,  которого
хватило бы на небольшую армию, она лично оперирует раненых  бригадистов,
а из бланков своего учреждения делает замечательные фальшивые  документы
для террористов...

***

   Когда полтора года тому назад он дописывал эту главу своей книги,  то
и предположить не мог, что настанет время и  такой  же  жизнью  придется
жить ему, Даниилу Сорокину.
   Это была просто книга, которую  он  очень  хотел  написать.  А  вышло
совсем иначе... Через полгода после того, как им домой впервые  позвонил
Густав, Полина сказала, что перестает его узнавать.
   (ты отдаляешься от меня. мы больше не вместе?)
   Он и сам понимал, что  теряет  контроль  над  ситуацией...  что  дела
принимают не тот оборот, какой он предполагал. Он знал, что  она  права,
но не мог себе в этом признаться, и в то утро они чуть не поругались.
   Полина... Его единственная любовь...
   Она просыпалась поздно... была б ее воля, валялась бы в постели и  до
обеда. Розовая, заспанная, она вылезала из-под  одеяла,  тянулась,  стоя
голой посреди комнаты, и отправлялась в душ. Он смотрел  на  все  это  и
каждое утро ловил себя на одной и той же мысли: больше никогда  в  жизни
не будет у него такой женщины.
   Он хотел ее  постоянно.  Как  пятнадцатилетний  мальчишка.  Это  было
унизительно. Он понимал, что зависит от нее... как джанки от  героина...
он даже не думал с этим бороться.
   Впрочем, она  испытывала  то  же  самое.  Она  любила,  когда  он  ее
целовал... она говорила ему "еще! еще!"... она смеялась  от  восторга...
она требовала,  чтобы  он  был  быстр...  еще  быстрее!..  быстрее,  чем
hard-cor!.. пли-и-ззз!..
   После того как он наконец отрывался от нее, она говорила:  "Не  знаю,
какой уж ты там писатель...  но  любовник...  как  сказать?..  в  общем,
неплохой"... Он улыбался и прикуривал им по сигарете, она  клала  голову
ему на грудь, и счастливее его не было никого на свете.
   Это было похоже на невысокого пошиба сериал, но ему казалось, что  он
полюбил ее в первый же вечер. Увидел ее, заговорил с ней, в  первый  раз
коснулся ее кожи - и пиздец.
   Был обычный октябрьский вечер. Редактор журнала, для которого  Даниил
в то время писал, поинтересовался, не желает ли он сходить на вечеринку.
   - Что за вечеринка?
   Редактор вытащил из ящика стола конверт с  приглашением  и  объяснил,
что  банк,  спонсирующий  их  журнал,  известную  радиостанцию  и   пару
ежедневных газет, а также, по  слухам,  давший  денег  на  избирательную
кампанию  нынешнего  главы  города,  представляет   новую   региональную
программу.
   - Должно быть весело. Сам бы пошел, но... Верстка к  концу  подходит.
Не успеваю.
   Даниил взял конверт  и  вечером,  надев  чистую  рубашку,  отправился
искать указанную в приглашении резиденцию на Каменном острове.
   Настроение исп