Но не  будьте настолько жестоки. Это место не
для порядочной женщины. Простите меня.
 - Нет-нет, я  не люблю недоразумений, случайных или намеренных. И я  не
отношусь к тем, кто, потеряв  клиента, прикидываются примерными  девочками и
отдаются по любви.
 - Но вы замужем. И ваш муж здесь.
 -  Муж? Клиент. Он нанял  меня в баре у  церкви  Мадлен в Париже, чтобы
сопровождать его во  время отпуска. Каждый год он нанимает женщину в одном и
том   же   баре:  завидное   постоянство.  Пришлось   согласиться   на  full
timeix, но мне объяснили, что это  -  скупердяй, каких  поискать.
Поэтому нужен дополнительный заработок.
 Словно направляемый самим дьяволом, Риверо спросил:
 -  Вы  хотите  сказать,  что  некоторые,  когда  клиент  плохо  с  ними
обращается...
 -  Разыгрывают примерных девочек и отдаются по  любви. Чтобы не  ходить
далеко: моя бывшая подруга по бару.
 - У церкви Мадлен?
 -  Да.  Знаете,  что я  об этом  думаю? Что при нашей  профессии так не
поступают. Так ведут себя истерички, а не порядочные женщины.
 - Ваша подруга работает в баре?
 -  Работала. Теперь  забирайте  выше.  Площадь  Сен-Филипп-дю-Рюль,  ни
больше ни меньше.  Ее зовут Мими, но она не француженка. Немка. Как добиться
успеха  в этой стране?  Очень  просто:  приехать из-за границы.  Дальше  все
получится  само.  Смотрите:  вы  иностранец  -  и увязались за мной. Что тут
говорить!


 Примечания

 Темперлей - южный пригород аргентинской столицы.
 Эдилы - в Древнем Риме: должностные лица.
 Санта-Маргарита - город на острове Майорка.
 Мими - это также имя героини рассказа Альфреда де Мюссе "Мими Пенсон".
 Эсейса - главный аэропорт аргентинской столицы.
 Динан - город на полуострове Бретань, на реке Ранс.
 Динар - курортный город на побережье полуострова Бретань, неподалеку от
Сен-Мало.
 Сен-Мало -  город-порт на  полуострове Бретань,  на берегу одноименного
залива.
 ...как  черепаха  из  притчи.  - Имеется  в виду притча (апория) Зенона
Элейского о черепахе и Ахилле.

 Перевод с испанского Е.Куцубиной, 2000г.
 Примечания В.Андреев, 2000г.
 Источник: Адольфо Биой Касарес, "План побега", "Симпозиум", СПб, 2000г.
 OCR: Олег Самарин, olegamari@mail.ru, 20 декабря 2001


 Адольфо Биой Касарес. Проигранная война

 У нас с женой секретов друг от друга не было. И хотя с ней я был вполне
счастлив, я  оставил ее ради  Дианы, в характере которой увидел привлекавшее
меня сочетание непостоянства и твердости.
 Я  прожил  с  Дианой несколько  лет, и  мы  с  ней  говорили  обо  всем
(поскольку близкие отношения состоят не  только в том, чтобы  раздеваться  и
обниматься, как представляется  иным простакам,  но и в том, чтобы объяснять
мир). Однажды вечером, в кино, Диана заговорила о дюнах. Она упомянула о них
вскользь, и теперь остается лишь удивляться, почему мне  памятен тот случай.
Не вдаваясь в подробности, замечу, что тема  и впрямь была странная, но ведь
необычное и неожиданное имело к Диане  непосредственное отношение.  Себя она
считала большой  грешницей  с задатками падшей  женщины и  по  ночам  слезно
каялась  на моей груди, что у  нее есть любовник,  что она - обманщица. Меня
уже начали тяготить  ее бесконечные слезы и прегрешения,  но тут наша  жизнь
осложнилась из-за  инженера,  занимающегося укреплением дюн.  Неизвестно где
познакомившаяся с ним, Диана мгновенно сделалась его усердной  ученицей, что
только  упрочило  наши отношения,  поскольку  эта  особа принадлежала  к тем
женщинам, которые всегда внушают  некоторые опасения.  Отныне смирение стало
моим  вторым  "я"  настолько,  что,  когда меня попросили быть причастным  к
планам путешествия на Атлантическое побережье, я согласился самым тщательным
образом провести  на месте проверку работ по укреплению дюн, предпринятых по
заказу властей  провинции. И  я обсуждал эти работы так,  словно  они меня и
вправду интересовали.
 До   путешествия  оставалась   одна  неделя,  когда  я  познакомился  с
Магдаленой. Я был уверен, что именно она вытащит меня из болота, в которое я
погружался, и стал относиться  к  ней как к  спасительнице, посланной свыше.
Для  предначертанной  ей  роли  она особенно подходила  по  двум  качествам:
красоте (ослепительной, цветущей) и молодости. В разговорах обо всем я жил с
ней  рядом, не зная  забот, пока однажды вечером Магдалена  не объявила, что
записалась на какие-то курсы. Некоторое время я старался ничего не замечать.
 Получив от меня подарок по случаю  своего дня  рождения, она благодарно
прослезилась, и поскольку одна лишь  любовь позволяла мне угадывать ее самые
сокровенные   желания,   Магдалена   очень  сокрушалась,  что  не  в   силах
вознаградить эту  любовь  подобающим образом. И добавила,  что, если я  хочу
сделать ей  подарок, о котором она втайне мечтает,  я  должен записаться  на
вышеупомянутые курсы.  С грустью признаюсь: я не исполнил ее желания. Зато я
охотно обсудил  достоинства  и  недостатки укрепления  дюн  тамариндами  или
колючими кустами  посадку хвойных  и  других  пород деревьев необходимость
изгородей  место  и способ  установки переносной изгороди... Мы почтительно
коснулись  в  разговоре  личности Бремонтье  и  вкратце перечислили  заслуги
некоторых  его  последователей,  таких как Бийяндель, не  скупясь на похвалы
приверженцам и хулы инакомыслящим и отступникам.
 Когда  появилась  Мерседес,  я нашел  в  ней  сходство  с крестьянкой и
одалиской. Я  видел простосердечие  первой в глубинах  ее  души, а в белизне
кожи  и  темном  блеске  волос  и  глаз  мне чудилась  искушенность  второй.
Воспользовавшись метафорой, показавшейся мне тогда очень подходящей, я, если
не  ошибаюсь,  подумал:  "Присущая  ей  бесхитростность  защитит  меня,  как
изгородь,  от  вредоносного ветра, который  уже  подымается..."  Я  не  стал
подвергать  такую защиту испытанию на  прочность, потому что  вспомнил о Дон
Кихоте и его шлеме и сказал себе, что внешность обманчива, со временем  даже
горные  хребты и те перемещаются,  как обыкновенные дюны. Еще я подумал, что
перемены, если они действительно перемены, - приносят немалую пользу.
 Вначале жить с Мерседес было одно удовольствие, поскольку любой человек
представляет собой  целый  мир  и поскольку мне всегда  хотелось  без спешки
изучить ту  особую  разновидность  людей, которой являются молодые  женщины.
Одна сторона в характере  Мерседес  забавляла и  даже  изумляла  меня: культ
предков, фотографии и свидетельства о смерти которых наводняли нашу спальню.
Над  высокой  спинкой  кровати, разглядывая нас,  царил господин почтенной и
древней наружности, заключенный в овальную раму красного дерева.
 И,  естественно,  наступил день, когда я узнал, что Мерседес записалась
на  курсы по  укреплению дюн. Поскольку бедняжка  не отличалась  пытливостью
ума,  ей нелегко давались  тонкости  сложной  науки, и  она  часто допускала
ошибки,  которые  мне  приходилось  исправлять.  "Нет,-  останавливал  я ее,
пытаясь скрыть  раздражение. - Пожалуйста, не путай  переносную  изгородь  с
защитными  дюнами,  называемыми  также   прибрежными.  Не  забывай  основное
правило:  посадка ни в коем случае не должна быть открыта  ветрам,  насквозь
продувающим еще не укрепленный участок песков".
 Пока я играл роль учителя, пространные диспуты были мне интересны но в
качестве ученика (Мерседес, занимаясь три раза в неделю, наконец-то добилась
успехов)  я  их  возненавидел.  В  довершение всех бед я узнал, что особа на
овальном портрете  не  приходилась Мерседес родней.  Конечно,  это была  моя
оплошность,  тем не менее я ощутил себя жертвой обмана. "Значит, это не твой
дедушка?" -  спросил  я с болью  в сердце. "Гораздо больше,  чем  дедушка, -
возразила  Мерседес. -  Он  придумал  способ  укрепления  дюн". -  "Так  это
Бремонтье?" - прошептал я. "Да, - произнесла она, - Бремонтье". Я повернулся
к ней спиной.
 Сидя  в одиночестве за  письменным столом,  я  размышлял:  "Разумеется,
простая  случайность  забросила  меня  в  гущу   этого  водоворота...  Будем
надеяться,  все пройдет.  Сменив  столько  женщин,  как поется в  песне,  я,
наверное, уже состарился. Стареть и прожигать жизнь (давно  известно) - одно
и  то же.  Пока я жил в  свое удовольствие,  мир  изменился,  он  наполнился
укрепительницами дюн,  мне же  эта тема  приелась из-за того, что она  очень
привлекает Мерседес. И не  просто  приелась, она  меня раздражает. Если  все
женщины  посвятят  себя   укреплению  дюн,  женское   многообразие  оскудеет
(впрочем, разве прежде не случалось подобное? Разве философы, систематизируя
явления действительности, не обедняли ее?). Так  или  иначе,  история  знает
множество не менее массовых психозов, чем укрепление дюн".
 Мне  не хотелось  беспокоиться,  но  я  всегда убеждался, что,  выдавая
желаемое за действительное, ничего не добьешься. Разве  не выглядят смешно и
трогательно молодящиеся старики?  Вывод из моих  умозаключений  напрашивался
сам собой: если разговоры  об укреплении дюн  действуют мне на нервы, ничего
не остается, как порвать с Мерседес и возвратиться к жене.
 Чтобы  собраться  с духом,  я  подумал:  "Я  бросил  ее  ради  каких-то
сумасшедших.  А она  -  такая  достойная женщина!"  Мы  с  женой  условились
встретиться в  кондитерской, за  чашкой  чая, держалась она  превосходно, но
сразу предупредила: "В  нашем  бывшем доме мы жить не сможем, я его продала.
Да и какой нормальный человек в наше время  будет жить в Буэнос-Айресе?" Она
добавила,  что  купила  дом на  взморье,  в дюнах, укреплению  которых  мы и
посвятим себя. Чтобы  скрасить одиночество, в котором я ее оставил, жена  по
вечерам  посещала  курсы,  которые  вел  инженер  -  друг Дианы.  Я  спросил
встревоженно,  когда  она  стала  бывать  у  Дианы.   С  тех  пор,  как  они
почувствовали, что связаны между собой, словно у них появилось что-то общее.
"Она тебя  отлично знает, -  прибавила  жена. - Она  любит тебя, но называет
невротиком. Даже хуже:  психопатом. Она  винит тебя в  неспособности любить.
Еще она сказала одну странную фразу, очень  забавную и, конечно,  совершенно
нелепую.  Сказала, что  вид  инженера по  укреплению  дюн  обращает  тебя  в
бегство". Мне не хотелось разочаровывать жену слишком быстро, и  я удержался
от комментариев и одобрил ее планы.

 Остенде, 15 августа 1971 года

 Примечания


 Тамаринд (индийский финик) - дерево семейства бобовых.
 Бремонтье Николя (1738-1809)  - французский инженер, который  занимался
укреплением дюн в Гаскони.
 ... вспомнил о Дон Кихоте  и  его  шлеме... - см.  первую главу первого
тома "Дон Кихота".
 Остенде- город-курорт в Бельгии, на берегу Северного моря.

 Перевод с испанского А.Борисовой, 2000г.
 Примечания В.Андреев, 2000г.
 Источник: Адольфо Биой Касарес, "План побега", "Симпозиум", СПб, 2000г.
 OCR: Олег Самарин, olegamari@mail.ru, 20 декабря 2001


 Адольфо Биой Касарес. История, ниспосланная провидением
 Я всегда говорю: нет никого, кроме Бога.
 Одна аргентинская сеньора
 1
 Написать  о  том, что произошло, я  решил  вовсе не  ради  удовольствия
лишний раз  об этом  поговорить  и  не в угоду  профессиональному инстинкту,
который ждет, чтобы  запечатлеть и осмыслить события в их последовательности
- все как было, и не только грустное, но и совершенно необыкновенное, и даже
ужасное.  На  самом деле  меня призывает  к этому моя совесть,  да  и Оливия
настаивает, чтобы я прояснил некоторые события из жизни  Роландо де Ланкера,
события,  которые в  определенных  кругах  успели  и  прокомментировать,  и,
распространив  слухи  о них,  исказить  до  неузнаваемости.  И без сомнения,
поскольку мысль  человеческую невозможно удержать,  первое,  что  вызывает в
моей памяти имя Роландо  де Ланкера, - это образы, потаенные в самой глубине
души и в то же время необыкновенно  ощутимые: я вспоминаю развалюху-повозку,
которая катит по грязной дороге, божественно-вкусные  воздушные  трубочки  в
кондитерской  "Лучшие   бисквиты",   любознательную  светловолосую  девушку,
заброшенный английский парк  с двумя  каменными  львами,  затем  три  аллеи,
обсаженные  высокими эвкалиптами, которые  раскачивали сильный ветер. Ничего
рокового во  всем этом нет,  и, вглядываясь в прошлое, я едва  различаю лишь
неясный  отсвет.  Однако  тот,  кому  эти образы показались  бы  загадочными
символами  и  чье  перо   порезвее   моего,   мог   бы  преподать  читателям
назидательный урок.
 Как все в  Буэнос-Айресе - я имею  в виду  все,  принадлежащие  к  моей
профессии, - я  знал, кто  такой Роландо  де  Ланкер. Не то  чтобы мне  было
известно нечто конкретное,  просто я  знал, что он существует на  свете, что
опубликовал какую-то книгу, что перессорился кое с кем из  коллег. А лично с
ним я познакомился благодаря его двоюродному брату Хорхе Веларде.
 Вот тут-то,  собственно, и  начинается  данная  история.  Однажды утром
дверь  издательства, где я работал,  отворилась  и я  ощутил  запах  кожаной
почтовой  сумки и  ремней, который  невозможно спутать ни  с чем.  Я  поднял
голову.  Разумеется,  это  был он,  окутанный  присущим  ему  запахом, Хорхе
Веларде, который  подписывался как "Аристобуло Талац" и который  еженедельно
публиковал в разделе "Мнение"  несколько строчек  всякой  ерунды  по  поводу
кинопремьер. Подозреваю, что именно за свой запах и свои габариты он получил
кличку "Дракон" а  поскольку некоторые  из друзей его детства называли  его
Святой Георгий, можно сделать  вывод, что одно прозвище вытекает из другого.
"Принес рукопись", - подумал я и покорился судьбе. Невероятно, но  Дракон не
достал  на сей раз ни компиляцию каких-либо поэм - нечто новое в литературе,
в жанре верлибра,  который  меня  всегда  ужасал, - ни  содержательных эссе,
отвергаемых  читательской  массой  согласно  психоаналитическому  толкованию
характеров по Лабрюйеру, ни  даже  детективный роман, чтобы опубликовать его
под  псевдонимом, поскольку автор  хранил молчание  более года и  что скажут
читатели теперь, когда он предстанет перед ними с этой  белибердой  все это
приходится,  работая в  издательствах, покорно принимать.  Будучи  не  лишен
вкуса, Хорхе Веларде даже  не  упомянул  о  своих неизданных  произведениях,
поговорил о жаре, которая непременно кончится такой грозой, что разверзнутся
небеса, потом  перешел  на  злободневные  темы,  угнетающие  не меньше,  чем
вышеупомянутая  жара, и довольно скоро  принялся  разглагольствовать о своем
кузене Ланкере. Он придвинулся ко мне так близко, что я вынужден был вжаться
в спинку кресла, ибо  от  него невыносимо несло кожей  сумки и ремней, а  он
стал рассказывать мне, что его брат задумал организовать - или организовал -
Литературную академию и нуждается в моей помощи. В те годы я  жил страстями,
и мысль о  том, что все  подвержено  законам  логики и что  искусство вполне
можно  и  понимать  и  изучать,  удручала  меня.  Поскольку,  кроме  будущей
академии,   в  распоряжении  Роландо  де   Ланкера  находилась   Эстансия  в
МонтеТранде,  он  уполномочил  Дракона  пригласить меня провести  там  конец
недели.  Вообще-то  мне  не  нравится  жить  в  чужих  домах,  но  я  принял
предложение тотчас же.
 Тяжелые капли дождя  барабанили по оконному стеклу  старенького  вагона
Южной железной дороги (она и  теперь  так называется),  когда я в ту субботу
катил  в  Монте-Гранде.  Я  посмотрел  на дождь,  подумал: "По крайней мере,
подышу  свежим  воздухом",  съежился  на сиденье,  машинально  отметив,  что
слишком легко одет, и с упоением углубился в "Магию"  Честертона - маленький
зеленый томик, который в  эти  дни поступил в книжные магазины. Мы уже почти
приехали, когда в  комедии Честертона  разразилась  буря, а  в  Монте-Гранде
прекратился  дождь.  Среди  людей,  столпившихся  на   перроне,  я  различил
атлетическую фигуру Веларде, то бишь Дракона, -  первое, что он  мне сказал:
"Даже газет не  привез"  чуть подальше  стоял  чрезвычайно  привлекательный
человечек в плаще, с тонкими чертами лица и огненным взором задумчивых глаз
еще  дальше  - белокурая девушка,  которая была гораздо выше и крупнее  того
человечка  гладкие  волосы, спадающие на плечи,  зеленые  глаза, правильные
черты лица, вроде  бы смугловатая,  размеренные  движения,  широкий пуловер.
Веларде представил мне человечка:
 - Роландо де Ланкер.
 А сам  Ланкер,  который  говорил  быстро и  энергично, в тоне  дробного
перестука, представил мне девушку:
 - Оливия, моя ученица.
 И тут же,  с неукротимой  энергией, он выхватил у меня  чемодан. Оливия
хотела помочь  ему, но  Ланкер,  вытянув  руку в перстнях  и  прикрыв глаза,
отрицательно   покачал  головой.  Мы  прошествовали  к  выходу  с  некоторой
торжественностью.  На привокзальной площади стояли три или четыре автомобиля
и  огромная  повозка  с  упряжкой взмыленных  лошадей  темной  масти. Лошади
прядали  ушами с козел с трудом слез краснолицый старик. С глазами навыкате
и нетвердой походкой. Он погрузил чемодан и вопросительно посмотрел на меня.
Я пробормотал извинения из-за того, что у меня так мало багажа.
 - Оливия и Хорхе с этой стороны, - сказал Ланкер, указывая на дверцу, -
мы с другой, наш гость справа от меня.
 Мы церемонно взобрались на повозку  и  заняли места согласно указаниям.
Кучер, повернувшись к  нам всем телом, как  это делают люди, явно страдающие
остеохондрозом, посмотрел на Ланкера. Тот сказал:
 - Vogue la galиre!x
 Фары отъезжающей машины на мгновение  осветили  повозку и скользнули по
ногам Оливии. Пародируя нашего старинного друга, философа из Эмильяны, этого
неутомимого  исследователя женской натуры, я подумал:  "Похоже, они выточены
Богом сладострастия". И  правда, в  тот вечер ноги Оливии произвели на  меня
сильнейшее впечатление. Мы рывком тронулись с места и покатили  по  дороге -
под  мерный стук колес, который, мне казалось, никогда  не  прекратится, но,
обогнув  площадь,  мы остановились у  кондитерской "Лучшие бисквиты". Ланкер
посмотрел  на  Оливию  долгим  взглядом и  произнес  тоном человека, который
пытается запечатлеть в памяти трепетное воспоминание детства:
 - Четыре дюжины.
 Девушка слезла с повозки я последовал за ней, бормоча какие-то  слова,
в основном глагол "сопровождать" и  существительное  "дама".  В кондитерской
Оливия спросила меня:
 - Вы видели деревья?
 - Они прекрасны, - ответил я машинально.
 - Нет, - возразила она,  - они никогда не  были прекрасными,  а сейчас,
подрезанные, выглядят ужасно. Но я не об этом. Я говорю о листовках, которые
на них наклеены.
 Нам принесли нашу покупку. Я расплатился. Оливия предупредила меня:
 - Это для Роландо.
 - Ну что же, ему и отдадим, - ответил я.
 Площадь  освещалась фонарями  в виде белых  матовых  шаров,  при  свете
которых  мы  стали  осматривать  деревья.  К каждому стволу  был  прикреплен
овальный  лист  бумаги  с какой-нибудь надписью.  Оливия,  смеясь, прочитала
несколько таких надписей. Я запомнил две из них: "Женщины, ведите себя более
достойно!"  и  "Неприличие в одежде  =  неприличие в жизни".  Сквозь  ветви,
короткие,  словно  культи, я увидел  затянутое тучами  грозовое  небо. Пахло
влажной землей.
 -  Роландо нас  ждет,  -  сказала  Оливия.  Уже в дороге я заговорил  о
листовках. Дракон, тряхнув головой и благодушно прикрыв глаза, воскликнул:
 - Люди падре О'Грэди. Эти парни - сущие дьяволы.
 - И вид у них тошнотворный, - поддержал Ланкер.
 - Они не останавливаются ни перед чем, - заверил Дракон.
 - Даже  перед  тем,  чтобы  лишний  раз напомнить нам о  своей глупости
такими  вот,  например, стишками,  -  добавил  Ланкер. -  Я  как-то  вечером
прочитал на дереве, что напротив церкви:
 Ты стать свою одеждой подчеркнула,
 И затуманен у мужчины взгляд, -
 Христовы раны вновь кровоточат,
 И слышен смех победный Вельзевула.
 Дракон вставил реплику:
 - Прости, старина, но вторая строчка совсем неплоха.
 -   Poeta   aciturxi,   -  загадочно   произнес   Ланкер.-
Послушайте, что я прочитал на другом дереве:
 Чулки ты носишь, грешное созданье,
 И летом, и зимой - о, небеса!
 Запомни: будет эти телеса