хемикалиями  и перегонных
аппаратов. Состарившись, он вдруг понял, что не вкусил  в полной мере земных
радостей  и продал  душу Мефистофелю, чтобы наверстать упущенное,  за  что и
поплатился, попав в  ад. Или  человек  по имени  Рафаель  во  Франции.  Этот
совершил такой же грешный  поступок  ради  исполнения своих многочисленных и
разнообразных желаний,  получив  в  замен кусок  кожи  из  шагрени,  который
уменьшался с каждой исполненной  прихотью владельца, пока не исчез;  и тогда
этот Рафаэль умер во  грехе. Некий Дориан  Грей,  английский play-boy,  тоже
продал свою душу  Дьяволу ради вечной молодости и даже пошел на убийство. Но
ему ничего не  помогло, и  он умер грешным и старым. Я мог бы привести вам и
другие примеры, но назвал лишь те имена, которые первыми пришли мне на ум. Я
совершенно уверен,  что грех не может двигать  вперед  искусство.  Грех есть
грех, из  каких  бы  благих  побуждений  он не  был  бы  совершен.  Впрочем,
доказывать вам что-либо бесполезно, вы все равно не поймете."
     И он ушел, даже не попрощавшись.
















ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ

     "Олаф, дорогой, проснись."  - Сильвия придвинула  к нему  свое плотное,
дебелое тело, еще горячее и слегка влажное со сна.
     "Который час?" - он посмотрел на будильник.  - "Да ведь еще рано, можно
поспать целых двадцать минут."
     "Ты ведь  любишь перед работой...  Я думала, что эти двадцать  минут мы
могли бы провести интереснее, чем просто спать." - Она тяжело дышала.
     "Сегодня я не  расположен с утра заниматься любовью. У меня предвидится
тяжелый день, даже неизвестно, когда  я возвращусь домой. Давай  лучше спать
дальше. Не сердись. Я люблю тебя."
     "Я люблю тебя  тоже." - сказала Сильвия,  вздохнула  и  отодвинулась от
мужа.
     Олаф  закрыл глаза,  но  заснуть  не  смог.  Он  поворочался  в постели
какое-то время, понял,  что  все равно не уснет, с  неохотой встал,  накинул
халат и пошел на кухню готовить утренний кофе.
     Спал он плохо. Ему приснился человек которого он встретил не то в одном
из баров для голубых, не то в ночью в темных кустах  городского парка - ведь
во сне все неважное так  неопределенно  и не остается в памяти. Странно,  но
лицо этого  человека Олаф  никак не мог вспомнить,  хотя  ему казалось,  что
ночью он видел его совершенно отчетливо, ему даже казалось, что они знакомы,
а если формально и  не были знакомы и не приветствовали друг друга на улице,
их  встреча была уже не  первой. Но  что он запомнил хорошо, это был высокий
сильный человек  примерно  одного с ним  возраста  с крепкими,  одновременно
нежными руками  и чувстительными полноватыми губами, которые вздрагивали,  с
благодарностью  отвечая на  поцелуи. Вспоминая  его  тело,  гладкую  кожу  и
зеленые  глаза,  блестевшие в темноте, как два  прозрачных  хризолита,  Олаф
почувствовал, что возбуждается.
     "Хорошо, что Сильвия еще не встала." - подумал он. - "А то опять начнет
приставать со своими ласками."
     Сидя в  бюро перед компьютером, Олаф  поймал себя на том, что никак  не
мог сосредоточиться  на работе, хотя нужно срочно и многое сделать, он, если
и не сказал жене всю правду, то обманул ее совсем не на много. Дел на работе
было действительно  предостаточно. Но мысли его  витали далеко, сон не давал
ему покоя. Уже  несколько дней  он чувствовал, что  ему чего-то  не достает.
Любовные занятия с женой перестали  приносить прежнее удовольствие, хотелось
чего-то другого. Теперь же все стало на свои места - ему не хватало мужчины,
мужского тела, мужской ласки.
     Первый раз он познал мужскую  любовь, когда ему было около шестнадцати,
со своим  школьным  другом Крисом. Крис  часто ночевал у Олафа,  а  Олаф - у
Криса,  так было принято и всячески  приветствовалось. Однажды Олаф  залез в
ванну к  Крису,  когда тот мылся перед  сном, и с  этого все началось. Обоим
казалось,  что  пришла любовь,  и  они были  вместе несколько  лет,  даже не
представляя  себе,  как  могут  жить друг без друга.  Но потом Олаф  уехал в
столицу, поступил в университет и перестал вспоминать о школьном друге.
     В университе молодые  люди только  и говорили  о  девушках, о  любовных
связях с ними. Олаф  решил  не отставать от них и тоже подружился с одной. У
нее были прямые  плечи и узкие бедра, она носила коротко постриженные волосы
и была настоящей девочкой-мальчиком, тип, который ему нравился и который был
тогда  в  моде. Но в постели она была  настоящей  женщиной - нежной, мягкой,
уступчивой.  Их  связь  длилась  недолго.  Затем  у  Олафа  появились другие
подружки, и он прослыл сердцеедом. Теперь он не вспоминал  о мужской любви и
был совершенно уверен, что связь со школьным другом была если не ошибкой, то
во всяком случае недоразумением, кратким эпизодом школьной жизни, тем более,
что в университете к  голубым  относились  не то что с презрением,  но и без
особой симпатии. Проходя  после занятий по  университетскому  корридору,  он
услышал как-то разговор двух студентов.
     "Знаешь, а Кнут оказался голубым. Он мне давно не нравился, теперь  все
стало  ясно. В нем есть что-то неестественное, я бы даже  сказал, больное, у
него на лице написано, что он не такой, как мы." - сказал один из них.  - "С
тех  пор,  как  я   о  нем  это  узнал,  мне  стало  страшно,  боюсь  с  ним
разговаривать, а вдруг начнет приставать."
     "Можешь не беспокоиться, у нас своя компания,  а у них -  своя,  что-то
вроде массонской ложи, и они  к себе  никого  постороннего  не  пускают."  -
сказал другой.
     "Ну, в этом я не уверен. Я слыхал о них такое."
     "Не знаю,  ничего подобного я не слыхал,  такие  же,  как  остальные. Я
ничего  не   имею  против  голубых,   хотя  мне   не   хотелось   бы   иметь
друга-гомосексуалиста."
     Олаф  похолодел:  "Неужели и у меня на лице написано, что в школе между
мной и  Крисом  была  любовь ? Теперь меня будут сторониться.  Впрочем,  это
невозможно. Да и кому придет в голову копаться в моей далекой прошлой жизни,
с этим уже давно покончено. Что было, то  было, и  никто об  этом никогда не
узнает.  К тому же,  я на курсе прослыл  покорителем женских сердец, так что
можно не беспокоиться."
     Однажды,  приехав  на летние  каникулы в  родной  город,  он неожиданно
встретил Криса, своего школьного друга. У Олафа от неожиданности перехватило
дыхание,  он покрылся  потом.  Глядя на друга,  Олаф отчетливо  вспомнил  их
любовные встречи в темном городском парке, даже зимой, когда было холодно. С
бьющимся сердцем он уже собирался предложить Крису пойти в парк, но тут Крис
рассказал,  что  влюблен  в  одну  девушку,  они  уже  помолвлены  и  вскоре
поженятся. Он так красочно описывал свою будующую жену, что Олаф не  решился
напомнить ему о былых отношениях. На этом все и кончилось.
     Возвратившись  в  университет и  продолжая крутить  любовь с девушками,
Олаф начал смотреть на  мужчин другими глазами, хотя и не  позволял себе  из
страха  оказаться  среди  изгоев  никаких однополых  отношений  и  продолжал
крутить любовь с девушками.
     После  окончания университета  он  познакомился  с одной, которую звали
Сильвией,  и,   недолго   думая,  предложил  ей  стать  его  женой.  Сильвия
согласилась. Она была тем типом женщин, которые были особенно привлекательны
в глазах Олафа - ни высокая и не  маленькая, ни худая и не пышнотелая, у нее
были  прекрасные темные волосы  и выразительные  глаза, узкие  бедра, прямые
плечи и пышная грудь, а познакомившись с ней поближе, он восхищался тем, что
ее  веселость и неизменно ровное настроение соседствует с благоразумием. Они
поженились, вскоре  у  них родился сын,  которого  по желанию  отца  назвали
Крисом. Мальчик  оказался слабеньким, часто болел, и мать  Сильвии,  которая
жила в маленьком городке, уговорила родителей отдать ей  ребенка, увезти его
подальше  от  пыли,  автомобильных  выхлопов  и  шума столицы,  на  природу.
Действительно, на парном  молоке,  свежих овощах  и яйцах  Крис  выправился,
поздоровел;  бабушка не спешила отправить его обратно  к родителям,  да и те
особенно не настаивали -  ничем не обременненые кроме работы, Олаф и Сильвия
вели спокойную семейную жизнь  супругов,  любящих и  понимающих  друг друга.
После родов у Сильвии появилась округлость  бедер, да и  грудь стала больше.
Вначале это расстраивало Олафа, но  потом  он привык, и ему жена даже больше
нравилась в этом новом облике.
     "Ты стала  настоящей женщиной  и я люблю тебя все больше  и  больше." -
сказал он ей как-то.
     Однажды Олаф поехал по  служебным  делам в  другой город. Оставаться  в
одиночестве в  гостинничном номере  было скучно, и он пошел  в  местный  бар
скоротать вечер.  Там он  познакомился с художником и дал  себя  соблазнить.
Потом,  вспоминая  об  этом,  Олаф  не  мог  точно  определить,  кто  явился
инициатором связи, художник  или  он  сам,  но несколько  дней,  которые они
провели вместе,  доставили обоим  большое удовольствие. Правда, и расстались
они  без  слез  - Олаф  начал  скучать по  Сильвии,  а  художник  по  своему
мольберту.
     Несколько дней по  возвращении домой Олаф наслаждался привычной жизнью,
семейным  уютом  и любимой женой. Но  через некоторое время он  почувствовал
непонятное беспокойство, как будто ему  чего-то не доставало. Вскоре  он все
понял - ему просто не хватало мужского тела, ему нужен был  мужчина, мужская
любовь .
     Сославшись  на  занятость  по  работе,  он  вечером  пошел  в бар,  где
собирались  гомосуксуалисты.  Хотя  Олаф  и  не  был красавцем,  безобразным
назвать  его было тоже нельзя, высокий,  с  прекрасной фигурой, у него,  как
говориться, все было на месте, он  без труда нашел себе партнера по вкусу, с
которым  провел  с удовольствием несколько часов.  С этого времени несколько
раз в месяц он ходил  в различные бары для голубых, городской парк,  или под
мост, где  росли  густые кусты  и где всегда можно было  найти желающих.  Он
появлялся неожиданно в  самых разнообразных местах,  за что  и  прозвали его
Летучим Голандцем.
     Олафу в голову не приходило изменить жене с другими женщинами, он любил
Сильвию и  другие  женщины  не  интересовали  его.  Другое дело мужчины. Его
волновал запах  мужского тела,  запах, который не мог заглушить ни одеколон,
ни деодоран, запах, от которого у  него кружилась голова и  сердце стучало в
висках.  Так любовь к жене соседствовала у него с  мужской любовью,  эти два
вида любви никак не мешали, наоборот, они даже усиливали друг друга.
     В  барах  для голубых  Олаф  был всегда желанным  гостем,  его всречали
улыбками и приветственным улюлюканием. В парке или  в других  злачных местах
он ловил  призывные взгляды желающих,  любителей  анонимной, ни  к  чему  не
обязывающей  любви.   Были  и  такие,   которые  предлагали  ему  постоянные
отношения, но Олаф только улыбался и отрицательно мотал головой.
     "Я  женат  и  люблю  свою жену. Для  постоянной  связи  у  меня нет  ни
свободного времени, ни желания."
     "Cтранно, ты ведь регулярно появляешься в барах, в  парке, под  мостом,
как  будто  все время кого-то ищешь. Неужели это  лучше, чем найти человека,
который тебе нравится, и быть с ним постоянно?"
     "Я  не  хочу обманывать свою  жену.  Если  у меня  появится  кто-нибудь
постоянный,  я  буду  чувствовать, что изменяю ей. А так,  один раз,  -  это
совсем не измена. Я - верный муж и хороший семьянин."
     Насытившись  мужским  телом,  он   приходил  домой   и,  сославшись  на
усталость, сразу засыпал. Но в другие дни  Сильвия не могла пожаловаться  на
мужа - он был нежен и искусен в любви.
     "Мне совершенно непонятно,  как некоторые жены жалуются  на мужей за их
холодность в любовных отношениях. Тобой-то уж я довольна,  лучшего мужа  я и
представить себе не в состоянии." - сказала ему Сильвия.
     Олаф улыбнулся:  "Я  хочу  предложить тебе  нечто совершенно необычное.
Давай поменяемся ролями - ты будешь мужчиной, а я женщиной."
     "Как ты это себе представляешь?  Я, например, даже  не могу вообразить,
как можно это сделать. Ты вечно что-нибудь придумаешь."
     "Пойди  в Sex -Shop и купи для  этого приспособление. Там есть все, что
угодно."
     "Да я ведь даже  не знаю, как там объяснить, что моему мужу пришла идея
почувствовать себя в любви женщиной."
     "Тебе ничего объяснять не надо, придешь и просто купишь."
     "Ты  просто  сошел  с  ума!  Там я могу встретить знакомых,  здесь меня
каждый знает. Что я им скажу?"
     "Твои знакомые не ходят в Sex-Shop."
     "Я  в этом  не  уверена.  А вдруг  мужьям Греты или Кати тоже придет  в
голову  идея  почувствовать себя в  любви женщиной и они пошлют  их покупать
приспособления.  Я уже не говорю о Николь. Она незамужем и неизвестно, какой
любовью она занимается. Теперь я начинаю понимать, когда говорят, что  шведы
все извращенцы. Нет, исключено, туда я не пойду. Не хочу позориться!"
     "Как знаешь, тогда пойду я."
     Но этот новый  способ,  на  который  так  рассчитывал Олаф, разочаровал
обоих. Он в тайне надеялся, что получит от жены  то, что ему давали мужчины,
она не рассчитывала  ни на  что и была просто  рассержена. Они лежали  рядом
изнеможженые. Наконец, Сильвия сказала:
     "Не  понимаю,  зачем это тебе  нужно.  Давай больше  не  повторять этих
глупостей, нам ведь и так хорошо."
     "Ты  права." - ответил  ей  Олаф  тихо. - "Больше  не  будем заниматься
этим."
     "Никогда  никакая  каучуковая  штука не  сможет заменить  мне  горячего
пульсирующего мужского тела. Да и Сильвия пахнет женщиной, а мне нужен запах
мужчины.  Это придает  сексу  совершено другой аромат," -  думал  Олаф, лежа
рядом с  женой.  -  "Напрасно я надеялся,  что это  отвадит меня от  злачных
мест."
     Прийдя в бар, Олаф рассказал о своем эксперименте. Его подняли насмех.
     "Неужели ты рассчитывал, что какая-то искусственная игрушка, даже умело
сделанная, будет  лучше живого мужчины. Мужчина есть  мужчина, а резина есть
резина, и оставь свои глупости." - сказали ему.
     Несмотря на безобидность шуток, которые неслись со всех сторон, Олаф не
знал, как на них  реагировать. Рассердиться?  Но  его ведь  никто  не  хотел
обидеть. Лучше просто уйти, решил он.
     Вдруг Олаф  заметил  молодого человека, смотревшего  на  него.  В  этом
взгляде  не  было ни  иронии, ни  насмешки, только  любопытство, cмешанное с
восхищением. Олафу  показалсь,  что  он уже  видел  этого человека,  но где,
вспомнить никак  не мог. Скорее всего  в парке или под  мостом в кустах, где
было всегда почти темно, и партнеры познавали друг друга на ощупь.
     Почти  одновременно  они  пошли  навстречу  друг другу  и сели  рядом у
стойки.
     "Меня зовут Тим." - сказал молодой человек. - "Я много о  тебе слышал и
хотел с тобой познакомиться, но никак не мог найти."
     Недолго думая, Олаф  сказал: "Пойдем  поищем  место, где  никто  нам не
помешает."
     В полуосвещенной  кладовке бара Олаф с замиранием сердца вдохнул  запах
мужчины,   исходивший  от  партнера,  поцеловал  Тима,   начал   нетерпеливо
расстегивать на нем рубашку  и приник губами к его  голой груди. У того была
мускулистая грудь мужчины с почти  невыраженными сосками, поросшая негустыми
темными волосами, она была совершенно непохожа на пышную грудь Сильвии. Олаф
был разочарован, почти возмущен. Этого он никак не ожидал.
     Возбуждение сразу прошло.
     "Я сегодня не в форме. Мне расхотелось. Не сердись, но я пойду."
     Увидев Олафа, Сильвия очень удивилась.
     "Ты ведь сказал, что прийдешь поздно. Так рано я тебя и не ждала."
     Олаф отказался от еды и потащил Сильвию в спальню.
     "Такого  у  нас  давно  не  было, ты  просто восхитителен."  -  сказала
Сильвия.  -  "Подобной  страсти  я просто не  ожидала. Знаешь,  я  бы хотела
сегодня  от тебя  забеременеть.  Может  быть  противозачаточные таблетки  не
устоят перед  твоим  натиском, и  у  нас родится  еще один мальчик. От такой
любви ребенок дожен получиться здоровым и счастливым."
     Олаф с благодарностью посмотрел на нее и поцеловал.
     Но   счастье   длилось   недолго.   Олафа   как   подменили,   он  стал
раздражительным, ничто его не радовало. Даже любимая  работа вызывала у него
отвращение.  Ему не нравилось все, и  пышная  грудь жены, и  запах  женщины,
исходивший от нее, и нежелание пойти в бар  и связанная с этим необходимость
все вечера проводить дома.
     "Что  с тобой?" -  спросила обеспокоенная Сильвия. - "Уж не заболел  ли
ты?  На работе не задерживаешься, приходишь домой  рано и сидишь как  в воду
опущенный."
     "Нет, я  совершенно  здоров.  Просто  у меня последнее  время почему-то
всегда плохое настроение, даже сам не понимаю, почему."
     "Если ты здоров, поедем  в  отпуск, куда-нибудь к  теплому  морю.  Тебе
нужно просто отдохнуть,  переменить обстановку. Уверяю тебя, ты возвратишься
совершенно другим человеком."
     Но Олаф мрачно отказался.
     "Может  быть  все-таки  пойти  в  бар?  Там  среди  веселых  людей  мое
настроение  возможно исправиться. Но как  они меня  примут, Тим наверное все
рассказал." - подумал Олаф. - "Пойду, хуже не будет."
     В баре обрадовались его приходу.
     "Летучий Голландец, где ты пропадал, мы тебя целую вечность  не видели.
Но  что с тобой, да ты как  в воду опущенный. Ты здоров?  Или может  быть, у
тебя неприятности? Или поругался с женой и хочешь, наконец, с ней развестись
и завести постоянного друга?"
     "Нет,  у  меня все  в  порядке,  просто  плохое настроение.  И с  женой
разводиться не собираюсь, я  ее по-прежднему  люблю. В постоянном друге тоже
нет необходимости."
     "Жаль,  а  мы-то все  на это надеялись. Ладно, у  нас есть великолепное
предложение. В Кельне  будет Cristofer Street Day *, соберется много народу,
там и  повеселимся. Поедешь с нами? Уверяю тебя, не пожалеешь, там нас никто
не знает и можно делать все, что душе угодно. Не то, что здесь."
     Олаф сказал жене, что на несколько дней поедет в Кельн.
     Кельнские  улицы кишили людьми, по  проезжей  части маршировали колонны
разукрашенных  мужчин   и  женщин,  несших  знамена  цвета  радуги,  символа
однополой  любви,  одна за  другой шли машины,  на  которых сидели полуголые
мужчины и женщины.  Они  целовались и  показывали всем своим  видом,  что на
общественное  мнение  им  наплевать  - не  нравится,  пусть  не  смотрят. На
тротуарах  толпились  любопытные,   некоторые  улыбались,  некоторые  качали
головами. Всюду ощущался праздник, люди весилились, глядя на демонстрантов.
     Лишь Олаф стоял на тротуаре и озирался.
     "Летучий Голландец,  идем с нами." - позвали его  друзья из бара. -  "У
нас тоже будет своя колонна. Покажем  немцам, что  мы не хуже их, тоже умеем
веселиться."
     Но тот лишь затряс головой в знак отрицания.
     Мимо проезжала машина,  на  платформе  которой  расположились  в  самых
живописных позах  трансвеститы - молодые люди, одетые в женские наряды;  они
трясли  искуственными женскими  грудьми необыкновенной величины и формы чуть
прикрытые маленькими разноцветными бюстгалтерами  и высоко задирали  платья,
демонстрируя, что они все-таки не женщины, а мужчины.
     "Милашка!" -  закричали они Олафу. -  "Идем  к  нам,  в  нашей  женской
компании не хватает настоящего мужчины. Такого, как ты."
     Не  долго  думая,  Олаф  вскочил  на  платформу. Его  окружили,  начали
тискать;  Олаф тоже  начал  дергать их за груди, но к  своему  разочарованию
обнаружил,  что желаемые атрибуты женского  тела были даже не приклеены, они
были просто вставлены в бюстгалтеры. Затем  засунул руку под платье одной из
них и с  возмущением  закричал:  "Да  ты  ведь  не  настоящая  женщина!  Это
совершенно не то, что я ищу, что мне нужно!"
     "Ты что ли совсем ненормальный? Убирайся!"
     Олаф подбежал к  колонне мужчин, весело размахивавшими цветными флагами
и  выкрикивающими:  "Да  здравствует  однополая  любовь!  Только  она  может
принести счастье человечеству, она наше будущее! Вступайте в гомосексуальные
ряды!"