т
беззвучного хохота и сел. Он сел на веники и тут же с воем вскочил.
Тетка поправила в волосах желтый лист папоротника и подарила Мушкетеру
восхищенный взгляд.

- Руку! - сказал Толик, и они с Витькой обменялись железным
рукопожатием.

- А Курилыч все равно будет ломать, - заявил упрямый Уголек. - Я
Курилыча знаю. Надо сказать Сереже. А то Курилыч все березы изведет.
Для него они, что ли, растут?

- Мы сами можем караулить, - решил Толик. - Мы патруль организуем!
Идея?

Это была вторая идея Толика. В отличие от первой, она потом помогла
Угольку избавиться от многих несчастий.

В этот день больше не играли в охотников. Да и не было уже дня. Солнце
скатилось за сосны, и в воздухе стала растекаться фиолетовая краска. И
снизу, со двора, все чаще слышались примерно такие возгласы:

- Бори-иска! Марш домой!

- Толя-а! Надя-а!

- Витька! Долго я орать буду! Ну, приди только!

Тетка, Славка и Мушкетер спустились домой.

- Подождем чуть-чуть, - попросил Толик Уголька.

Стало темнее, и розовый месяц над черными соснами посветлел, сделался
желтым. А внизу до самого горизонта рассыпались огни: квадратики окон,
звезды фонарей...

- Мы жили в степи, - тихо сказал Толик, - папка работал там. Канал
рыли. В палатках жили да в вагончиках. И школа была в вагончике. А
кругом ровная степь. Ни города, ни леса...

- Только те три тополька, да?

- Два. Третий погиб.

- А мама у тебя кто?

- Врач. У нас в палатке медпункт был.

- А у меня отец капитан, - сказал Уголек. - Самоходку водит.

Он хотел сказать ему многое. О папиной смелости, о его долгих рейсах.
О том шторме в устье Иртыша, когда папа хотел уже выбрасывать
груженную кирпичом баржу на берег, чтобы не перевернуло. О шраме на
подбородке - это память о том случае, когда папина самоходка, уходя от
столкновения с дряхлым пассажирским пароходиком, врезалась в песчаную
косу. О просторах нижней Оби, где летом не бывает ночей и, как в море,
не видно берегов. О долгих переходах по обмелевшим фарватерам
извилистых маленьких рек, когда капитан никому не может доверить
штурвал... Но об этом Уголек не стал рассказывать. Может быть, потому,
что сам он ни разу не плавал на отцовском транспорте и на других судах
тоже не плавал. И подвигов никаких не совершал - не то, что Толик,
который вместе с отцом жил в голой степи и учился в школе-вагончике...
А может быть. Уголек просто не нашел подходящих слов. И сказал другое:

- Только летом он дома не бывает. Здесь реки нет подходящей. Мы с
мамой ждем его все лето. Я поэтому люблю осень... Ты любишь осень?

- Хороший ты, Уголек, - задумчиво сказал Толик.

Уголек растерялся в первую секунду. Он почувствовал на плече тонкую
ладонь Толика, и ему стало радостно. Будто с головой накрыла его
теплая веселая волна.

- Почему? - прошептал он.

- Так...

Уголек взглянул на Толика, но было уже темно.

- Не такой уж я хороший, - сказал Уголек серьезно и доверчиво. Ему
вдруг захотелось быть очень откровенным. Он почувствовал, что с
Толикам начинается дружба. - Вот ты не знаешь. А я боюсь... когда
темно.

- Почему? - спросил Толик. Он не удивился. Спросил даже немного
рассеянно.

- Сам не понимаю. Хорошо, когда светло. А вот сейчас я бы здесь ни за
что не остался. Без тебя...

Он вдруг испугался: Толик мог засмеяться. И как тогда Уголек объяснит?
Ведь он не трус. Он не бегал от Митьки Шумихина и глупых братьев
Козловых, он не боялся драк. Это он догадался заложить во французский
замок Курилыча бумажные пистоны. И он мог подойти к любому свирепому
псу...

Толик молчал.

- Я не знаю, - прошептал Уголек. - Может, это пройдет? Вот доучусь,
как ты, до пятого класса, и пройдет. А?

- Пройдет, - сказал Толик.

- Мне бы собаку достать хорошую, - вздохнул Уголек. - С ней нигде не
страшно.

Словно услыхав его, где-то внизу загремел цепью и загавкал чей-то пес.
И его поддержали собаки из соседних дворов.

- На месяц тявкают, - засмеялся Толик.

- А зачем?

- Наверно, на щенка. Кто их знает.

- На какого щенка? - встревожился Уголек.

- Который на луне. Разве не видно? Смотри сам.

На светлой половине луны и вправду темнела фигурка щенка. Он сидел,
свесив на бок голову, и, наверно, с грустью разглядывал землю.

- Ищет хозяина, - сказал Толик. - Правда?

-Это же темнеют лунные долины, - вздохнул Уголек. - Горы светлые, а
равнины в тени. А щенок только кажется.

- Ну и что? Собаки этого не знают.

Уголек подумал про белого щенка. Если он ничей, то ему сейчас очень
грустно. Может быть, он тоже боится темноты и для храбрости лает на
желтую половину луны...

Но месяц не хотел, чтобы на него лаяли. Он рассердился и нырнул
головой в ближайшее облако.





ЩЕНОК НАХОДИТ ДОМ



- Пош-ш-шел! Ш-шкура! Ш-шпана! - яростно шипел старый взъерошенный
кот. Он стоял на откинутой крышке мусорного ящика. Спича у кота
выгнулась, а глаза так и сыпали зеленые искры.

Щенок не отступал. Он уже три раза прыгал на ящик, три раза получал по
носу когтистой лапой и с визгом летел на землю. Но из ящика пахло
рыбой, а щенок хотел есть.

На четвертый раз кот не выдержал натиска и перелетел на забор. Он
долго шипел и ругался, глядя, как щенок жует селедочные головы.

Голов было много. Кроме того, щенок нашел хлебную корку и почти
наелся. Он прыгнул на траву, пролез в дыру под забором и побежал к
низкому кирпичному складу.

У задней стены склада возвышалась груда пустых ящиков. Под ящиками
было немного стружки, и щенок там устроил свой дом. То есть он,
конечно, ничего не устраивал, а просто стал здесь жить.

Щенок отыскал это жилье в тот же вечер, когда пришел в город. Он
тащился по окраинной улице, едва передвигая разбитые лапы. Ему не
хотелось ни пить, ни есть. Хотелось только упасть и заскулить. Но
падать было страшно. Нельзя падать, когда кругом все незнакомое.
Страшно рыча и сердито сверкая глазами, прополз тяжелый грузовик. Шли
мимо люди, и громко стучали их тяжелые сапоги. Разве тут ляжешь?

У низкого кирпичного дома без окон, среди светлых фанерных ящиков
увидел щенок черную дыру и залез туда. Упаковочная стружка, которая
высыпалась из ящиков, была мягкой и сухой. Щенок вытянулся, поскулил и
заснул.



Сначала этот дом не понравился щенку. Ветер залетал в щели, и дождь
ночью громко и страшно барабанил по крыше. Щенок просыпался и дрожал.

Но на следующий вечер щенок снова забрался под ящики: все-таки это
была крыша. Под открытым небом щенок спать не умел и боялся.

Потом он привык к своему жилищу. К любому дому привыкнешь, даже к
плохому, если он единственный и если долго живешь в нем. А щенок
прожил там долго. Сколько дней? Но ведь он не умел считать дни. Только
не забудь, что для трехмесячного щенка неделя - все равно, что для
тебя год.

Никто не тревожил щенка в его доме. Иногда приходил человек, открывал
скрипучие двери склада. Приходила рыжая лошадь и, тащила за собой
телегу. Человек вытаскивал из склада тяжелые ящики, грузил телегу, и
лошадь увозила их. А через некоторое время она привозила их обратно,
уже пустые.

С лошадью щенок познакомился, это была добрая старуха. А человека он
боялся - на человеке были тяжелые сапоги. И щенок поскорее уползал в
свое укрытие, когда слышал стук сапог.

Заведующий складом хватал с телеги пустые ящики и швырял их в кучу.
Куча росла, но внизу, в доме щенка, ничего не менялось. Все так же
пахло отсыревшей фанерой и было полутемно. Заведующий складом не берег
пустые ящики. Они могли бы еще пригодиться, а вместо этого гнили под
дождем и рассыхались на солнце. Но щенок ничего, конечно. не понимал и
радовался, что его не трогают.

В общем, он полюбил это место и уходить никуда не собирался. Он даже
притащил под ящики обмусоленную кость, которую подарил ему большой и
веселый Балалай.

С Балалаем щенок познакомился недавно. Это серый с рыжими клочьями
пес. Ноги и хвост у Балалая тонкие и длинные, уши не то стоят, не то
висят, а на бегу качаются, словно крылья.

Увидев такое чудовище, бедный щенок опрокинулся на спину и задрал все
четыре лапы. Он всегда так делал, чтобы взрослые собаки его не
трогали. И собаки не трогали. Балалай тоже не тронул. Обнюхал его и
сказал слова, которые на человеческий язык можно перевести примерно
так:

- Брось валять дурака, старик. Не маленький. Как звать?

- Не знаю, - робко сказал щенок и сел.

- Ну и глупый же! - удивился Балалай. - Как тебя хозяин зовет?

- Меня никто никак не зовет, - ответил щенок. - Хозяин - это кто?

Балалай удивился еще больше. Он высунул язык и наклонил голову. Одно
ухо у него совсем поднялось, а другое совсем повисло и закрыло глаз.

- У тебя нет хозяина?

- Нет, - смутился щенок. Он не знал, хорошо это или плохо, когда нет
хозяина.

- Везет парню, - с завистью заметил Балалай. - Вольная жизнь. А
кормишься где?

Щенок был рад, что хоть на один вопрос может дать толковый ответ. Он
рассказал, что еду находит во дворах, в мусорных ящиках. Научился
носом откидывать крышки. Один ящик особенно хорош. Крышка совсем
легкая, и еды много. Только вредный серый кот все время ссорится со
щенком. Дерется.

- Это Филимон, - сказал Балалай. - Подлая натура. Я его знаю...
Прогуляемся, что ли, пока мой живодер меня опять на цепь не посадил?

- Живодер - это кто? - спросил щенок.

- Человек такой. Поймает собаку, шкуру сдерет и сошьет рукавицы.
Тявкнуть не успеешь. А вообще-то я так хозяина зову. Хозяин не лучше
живодера.

- Он в сапогах? - спросил щенок и даже зажмурился от страха.

- Конечно. Только у моего хозяина один сапог. Вместо другого
деревяшка. Еще хуже, если деревяшкой попадет. Ну да я, ничего, живу!

Балалай был жизнерадостным псом. И хоть он совсем взрослый, перед
щенком не задирался и зубов не показывал.

Они повалялись в траве, потаскали друг друга за шиворот, побегали по
улицам, заглянули во двор, где стоял ящик с легкой крышкой, нашли
большую кость. Повстречался им кот Филимои и сохранил об этой встрече
самые горестные воспоминания.

Но потом Балалай стал грустным.

- Пора мне. Наверно, будет вздрючка. Я ведь с цепи сам сорвался... А
кость ты забирай. Я еще достану.

- Зачем ты идешь к хозяину? - сказал щенок. - Там плохо. Живи один.
Или давай жить вместе.

Балалай поскреб задней лапой за ухом и грустно вздохнул:

- Не умею я. Не привык жить без человека. Ты привык, ты счастливый.
Ну, бывай...

После этого щенок не видел Балалая и скучал. Другие собаки не
подпускали щенка, рычали:

- Пр-рочь, шантр-рапа!

А люди не обращали на него внимания. Кто посмотрит на тощего грязного
щенка? Ребра торчат, белая шерсть на груди скаталась и висит грязными
сосульками...

Иногда щенок вдруг пускался бежать за каким-нибудь человеком, если
только на человеке не было сапог. Бежал просто так, сам не понимал,
зачем. Хотелось, чтобы человек его позвал.

А если позовет, что будет потом? Становилось страшно. Вдруг это
окажется Хозяин - страшный злодей. Лучше всего вернуться под ящики.



Щенок забрался в свой дом и закрыл глаза. Тогда к нему подкрались
Воспоминания.

Ты удивляешься: какие могут быть у щенка Воспоминания? Бывают. Он
вспомнил Руки. Человека щенок вспомнить не мог, а Руки его помнил.
Щенок закрывал глаза, и ему казалось, что Руки совсем близко. Они
пахнут смолой, рыбой и ружейным маслом. Они трогают шерсть. Вот они
пощекотали затылок, весело взъерошили загривок, пригладили спину...
Щенок от удовольствия прижимал уши и вытягивался на стружке.

Иногда ему даже казалось, что он видит Руки. Большие, коричневые, с
голубыми жилками и почерневшим разрезанным ногтем на большом пальце.
Тяжелый нож ударил однажды по пальцу, когда Руки отрезали мясо для
щенка, и оставил этот след... А может быть, и сейчас Руки накормят
щенка? Нет, они уже исчезли. Но все равно щенок доволен. Руки
успокоили его, и он заснул.



Проснулся щенок от жажды. Селедочные головы были солеными, и от них
пересохло горло. Щенок знал, где есть вода. Надо было до конца
пробежать улицу, а потом еще одну - вверх, почти до леса. Там есть
розовый дом и зеленый забор с калиткой. У калитки блестит большая
лужа. Она осталась после дождя. Раньше были и другие лужи, но они
высохли, и сохранилась только эта - самая широкая и самая дальняя.
Щенок один раз уже пил там.





БОЛЬШИЕ ПЛАНЫ, БОЛЬШИЕ САПОГИ

И БОЛЬШИЕ НЕПРИЯТНОСТИ



Цирк устроили у пустого сарайчика, где во время ремонта помещалась
прорабская. Сначала Толик начертил на земле круг. Потом все
обкладывали этот круг обломками кирпича. Их отдала артистам веселая
комендантша дома тетя Клава. За это она потребовала билет на
представление. Витька-Мушкетер притащил ведро с песком. Он тащил его с
другого конца улицы, где строилось общежитие химкомбината. Ведро было
тяжелое, но Витька шел быстро и все время оглядывался.

- Выпросил наконец! - обрадовался Славка. Он был цирковым завхозом.

- Выпросишь там, - сказал Мушкетер. Брякнул на землю ведро и,
обессиленный, брякнулся рядом. Мушкетера отнесли в сторону, а песок
разровняли внутри круга. Получилась арена.

Потом Славка притащил старое одеяло и повесил на дверь сарая. Тетка
пришпилила к одеялу вырезанного из бумаги разноцветного клоуна. Таким
образом был готов парадный выход для артистов.



Программу обсуждали с утра до вечера. Наконец решили, что братья
Селивановы покажут акробатический этюд, а затем проведут на арене
показательную встречу по классической борьбе. Тетка сказала, что
продемонстрирует искусство фигурной езды на велосипеде.

- Не пойдет, - возразил Толик. - Места мало.

Тетка предложила другой номер: пройти по канату над головами зрителей.

- У нас хорошая веревка есть, - вспомнил Уголек. - Она все равно
каждый день теряется. Принести?

- Зрителей жалко, - вздохнул Славка.

Тогда Тетка решила прочитать с выражением басню о пьяном зайце.

Витьке предложили стать фокусником. Толик спросил:

- Шпагу свою можешь проглотить?

- Не жуя?

- Искусство требует жертв, - сказал Толик.

Мушкетер подумал и заявил, что лучше станет клоуном. Но из клоунов его
скоро прогнали: эта роль была явно не для возвышенной натуры
Мушкетера. Тогда он стал жонглером и на первой же репетиции с успехом
превратил в осколки три стакана и фарфоровый чайник.

Таким образом, все шло отлично...



Стой, скажешь ты, что же отличного? Какой-то акробатический этюд,
басня про пьяного зайца да еще немного такой же ерунды? И это цирк?
Подожди. Готовился коронный номер. Он-то и был настоящим искусством.
Он-то и требовал жертв...



Первой жертвой стал оранжевый петух Курилыча, носивший пышное имя
Георгин. Он был красив и безнадежно глуп даже с куриной точки зрения.
Кроме того, как все красивые дураки. Георгин был самоуверен. Это и
стало причиной его несчастья. Заметив с забора, как девчонка с черными
косами приглашает его угоститься хлебными крошками, Георгин возомнил,
что покорил сердце незнакомки.

Он шумно спланировал на чужую территорию, снисходительно прокудахтал
приветствие и направился к угощению. Увы! Он попал в сети вероломства
и жестокости. Три пары цепких рук ухватили Георгина за крылья, и
куриный рыцарь в ту же секунду лишился лучшей половины блистательного
хвоста.

Когда истошно орущий Георгин был переброшен в свой огород, завхоз
Славка любовно расправил атласные перья.

Тетка принесла довольно потрепанную соломенную шляпу. Витька прикрепил
к ней перья. Он сначала примерил шляпу сам, а потомно вздохом отдал
Угольку. Уголька снаряжали для главного номера.

Костюм выдумал, конечно, Витька. Никто не слыхал, чтобы дрессировщики
наряжались в мушкетерскую одежду, но это было красиво, и с Витькой
согласились.

Только одной шляпы мало. Нужен был плащ. И Уголек пошел на отчаянный
риск. Из нижнего ящика гардероба он извлек нарадную скатерть, тяжелую,
всю в черно-золотых узорах. Любитель пышных нарядов знаменитый
мушкетер Портос, увидев такой великолепный плащ, потерял бы от тоски
аппетит. Но пока терял аппетит Уголек. От тяжелых предчувствий. А
вдруг в выходной, когда намечалось представление, мама не уйдет в клуб
на репетицию? Вдруг она увидит, в каком прекрасном наряде выступает ее
дорогой сын? Конечно, мама любила искусство. Но и скатерть она очень
любила...

Чтобы костюм был полный. Славка притащил старые отцовские сапоги.
Витька со знанием дела отогнул им голенища. Получились почти
мушкетерские отвороты. Сапоги были страшно большими. Когда Уголек влез
в них, его ноги сделались похожими на лучинки, торчащие из черных
ведер. Но других сапог не было. Славка почесал свою круглую голову и
взглянул на Толика. Толик подумал и сказал:

- Сойдет.

А раз Толик сказал, что сойдет. Уголек не спорил.

Наступил день представления. Зрители устроились на стульях вокруг
арены. В билетах так и было сказано: <Вход свободный со своими
сиденьями>.

Впереди сидели малыши. Их много живет в большом трехэтажном доме. До
сих пор о них не было сказано ни слова лишь потому, что в повести они
не принимали участия. Народ это не очень сообразительный, и толку от
них никакого, один шум.

Но сейчас малыши сидели притихшие и ждали начала, как в настоящем
цирке.

За малышами устроились их родители. Кроме того, там был отец братьев
Селивановых - очень серьезный, очень загорелый и очень высокий человек.

Перед тем, как сесть среди зрителей, он зашел за <кулисы>. Внимательно
и без усмешки осмотрел снаряжение артистов, сухими коричневыми
пальцами расправил перья Георгина, прилаженные к шляпе Уголька. И
спросил мимоходом:

- Готов, дрессировщик?

Почему-то не у своих сыновей спросил, а у него. Уголек поспешно
кивнул. Конечно, готов. Правда, от волнения сосет под ложечкой, но про
это ведь не станешь говорить. И неожиданно для себя Уголек сказал,
искоса глянув на Селиванова:

- А у меня отец - капитан грузового теплохода. Он на Севере.

- Повезло тебе, - заметил Селиванов и пошел на свое место во втором
ряду.

Была в числе зрителей и комендантша тетя Клава. А позже всех пришел
лейтенант милиции Сережа. Сережу, пользуясь давним знакомством,
пригласил Уголек. Он пообещал:

- Ты там такую вещь увидишь! Спасибо говорить будешь.

- Знаю я эти вещи, - усомнился лейтенант милиции. - В Лесном переулке
тоже цирк устраивали. Пришлось вызывать пожарную команду, врача и
плотника.

- Нам Клава разрешила, - успокоил Уголек. - Она тоже придет, - добавил
он между прочим. Услыхав это сообщение, Сережа сделал задумчивое лицо
и сказал, что, пожалуй, стоит прийти посмотреть представление...

А пока представление не началось, лейтенант милиции Сережа смотрел на
комендантшу, которой было двадцать два года и которую все, кроме
малышей, звали просто Клавой. Он смотрел искоса, но так внимательно,
будто хотел сосчитать все веснушки на Клавином лице.

Наконец из сарая донеслась музыка. Это играл Толик. Играл на баяне,
который почему-то называл <полбаяна>. Одеяло с клоуном заколыхалось, и
появилась Тетка в желтом платье, густо обсыпанном елочным блеском. С
загнутых кос тоже сыпался блеск легкими искрящимися струйками.

Тетка с достоинством подождала, когда стихнет восторженный гвалт
малышей, и объявила первый номер.

Полбаяна умолкли, и на арену вырвались братья Селивановы в красных
трусиках. Они с разбегу встали на головы и заслужили аплодисменты.
Потом братья прошлись по арене колесом и показали еще несколько таких
же интересных штук. Малыши начали подвывать от восторга.

Митька, братья Козловы и Шуруп, проникшие в цирк для подрывной
деятельности, пробовали свистеть. Но лейтенант Сережа посмотрел на них
очень серьезно, а Клава пообещала выставить с музыкой.

Едва Толик и Славка скрылись за одеялом, как снова появилась Тетка, с
ватным зайчонком. Она заявила о своем намерении читать басню про
пьяного зайца.

Толик взял свои полбаяна и на басах начал изображать за одеялом
львиное рычание. Получалось здорово.

- Он все умеет, - с восхищением прошептал Уголек в Славкино ухо.

- Ага, - рассеянно отозвался Славка.

- Хороший у тебя брат...

- Ничего...