ветках. А снизу
колючки всякие. А по спине муравьи бегают, щиплются. Задергаешься.
Один муравей в нос залез, а чихать нельзя, а то услышат. Я чуть не
лопнул, а он все не вылазит...

Митька перестал слушать болтовню Шурупа и сказал братьям Козловым:

- Значит, там штаб-квартира. Ясно?

Старший брат Валентин подумал и ответил:

- Ясно. А какой штаб?

Младший брат Глеб тоже сказал, что ясно, и тоже спросил:

А почему квартира?

Митька долго и с сожалением смотрел на Козловых из-под косого
казацкого чуба. Он не ответил.

- Что у них там в хибаре этой? - спросил он Шурупа.

- Копья всякие. Веревки. Бумаги какие-то. Дубинки из камней. Они ушли,
а я поглядел. А потом она одна опять пришла, а я убежал, а когда...

- Кто она? Дубинка?

- Да нет. Та девчонка, которая тебя в пузо головой...
- Тебя о деле спрашивают, - сухо сказал Митька. - О чем они говорили?
Слышал?

Шуруп набрал воздуха, чтобы выпалить все, что слышал, но тут выразил
свое мнение Валентин:

- А чего сидим? Пойдем, наложим по шеям. И штаб ихний развалим. И айда
в городки играть.

Митька снова кинул взгляд из-под чуба и сказал:

- Когда вас лбами стукнули, я думал, поумнеете.

Валентин стал дышать медленно и тяжело. Глеб поразмыслил над
Митькиными словами и предложил:

- Может, нам тебя стукнуть? О корягу?

- Сразу поумнеет, - пробормотал Валентин.

-...коряга, - добавил Глеб.

Митька не ожидал от глупых братьев такого остроумия. Растерялся и даже
не стал в ответ ругаться. Только сказал:

- Ну и пни вы, Козловы. Ну, надаем по шее. Ну, сломаем все. Мы по шее,
они по шее... Разве это интересная жизнь?

- Разве интересная? - поспешно поддержал Шуруп. - Зачем у них ломать?
Помириться лучше и...

- Я тебе дам помириться, - хмуро пообещал Митька. - Они нас лупят, а
мы мириться пойдем? Ну, иди, иди, Шурупина, мирись. Они тебя в
охотники примут, топорик дадут. Только нам ты, Шуруп, не попадайся.
Понял?!

Шуруп забормотал, что мириться он хотел не совсем, а только так, для
хитрости.

- Мириться не надо, ломать не надо, - удивился Валентин. - А что надо?

- Надо прийти тихо. Разобрать все по косточкам. Унести все барахло
ихнее. Сделать, будто ничего не было, никакого штаба. Пусть они башку
ломают.

- Вот! Поняли? - сказал Шуруп.

Братья подумали и поняли. Их лица прояснились.

- Пошли тогда, - поднялся Валентин.

- Беда мне с вами, - скорбно сказал Митька. - Ну куда, <пошли>? Они
там сейчас сидят все. Сейчас уж вечер. Завтра надо, когда они обедать
будут. Чтоб не видал никто. Ясно вам?

- Ага, - произнес Глеб.

- И чтобы тайна была. Поняли?

- Ага, - сказал Валентин.



Но заговор не остался в тайне. В кустах у края поляны лежал Уголек. Он
шел, страдая от одиночества, услышал голоса и тихо лег. И понял все.



Ты заметил, конечно, что Уголек не был злопамятным человеком. Кроме
того, он уже третий день жил без друзей. И, услышав о коварных
Митькиных замыслах, он помчался в лес. Он помчался, чтобы отыскать
Толика и Славку, Тетку и Мушкетера. Уж, наверно, они забудут о ссоре,
когда услышат его рассказ. И, может быть, Толик... может быть, он даже
скажет опять: <Хороший ты, Уголек...>

Ветки летели навстречу, била по ногам трава, и даже ветер отстал от
Уголька, запутавшись среди сосен.

Уголек знал, где искать друзей, догадался: там, где камень и яма от
большого пня и густые сосенки вокруг. Там они, конечно, и построили
себе шалаш.

Он был построен здорово. Сразу и не увидишь. С одной стороны камень
закрывает, с другой стороны-деревья. Крыша дерном обложена - кажется,
будто простой бугорок. Черную дыру лаза еле разглядишь среди веток.

Уголек раздвинул сосновые лапы и услышал разговор.

- А вдруг не он? Вдруг другие совсем? - доносился Славкин голос.

- Кто другие? - спросил язвительно Мушкетер. - Или я ослеп? Может
быть, я спутал его с твоим папой?

- И коза там снова была, - мрачно сказала Тетка.

<О Курилыче говорят, - понял Уголек. - Опять веники ломает>.

- Все равно он не один, - упрямился Славка. - Я старух с вениками
видел. Из леса шли. Купили они их, что ли?

- Надо поймать и к леснику тащить, - сказала решительная Тетка.

- Курилыча утащишь? - засомневался Славка.

- В наш век удивительной техники тащить никого никуда не надо, -
заявил Мушкетер. - Мы всяких жуликов, кто наши деревья ломает,
тихонечко сфотографируем моей <Сменой>. А потом эти снимки хоть худа.
Хоть к леснику, хоть в милицию.

- А лучше всего на забор, - вмешалась Тетка. - И надпись: <Зеленые
браконьеры>.

- И подпись: <Лесной патруль>, - сказал Толик.

Из шалаша разнеслось <ура>.

Ты понимаешь, конечно, как заволновался Уголек, услышав про патруль.
Такое дело чуть-чуть не решили без него!

Он все еще стоял среди сосенок. Подслушивать нехорошо, он это знал, но
ведь все равно он сейчас помирится. А как все удивятся, когда узнают,
что про патруль ему уже известно!

- Сфотографируем - и сразу гнать, - решила Тетка. - А то пока проявим,
пока напечатаем, да пока к леснику пойдем... Одна старуха пол-леса
выломает. А мы смотреть, что ли, будем?

- А если не послушают? - засомневался Славка.

- Тогда почувствуют, - отозвался Мушкетер. - Копья, топоры и шпага.

- Оружие только для защиты, - твердо сказал Толик. - А то сами в
бандиты попадем... Сколько у нас каменных топоров?

- Три. И еще один Уголек унес, - напомнил Славка.

- Реквизируем, - решил Мушкетер.

- Что сделаем? - не понял Славка.

- От-берем, - объяснила Тетка. - Раз он подвел нас...

- Дезертиров лишают оружия, - сказал Мушкетер.

Уголек почувствовал, что ему больно ладонь. Это он сжал в кулаке
колючую сосновую ветку. Сожмешь тут, когда опять слышишь такие слова!

- Ну, Витька, ты уж совсем... - сказал Славка Мушкетеру, - это
все-таки его топор.

- Его! - возмутилась Тетка. - Толька ему делал.

- Толька, отберем? - спросил Витька-Мушкетер. Толик молчал.

- Онемел ты? - удивилась Тетка.

Толик сказал:

- Ладно. Отбирайте.

Уголек выпустил ветку из ладони. Она рванулась вверх и закачалась.
Будто сосенка успокаивала боль в раненой лапе. Уголек уходил. Пусть
разнесут в щепки этот штаб! Пусть! Пусть не будет никакого патруля! И
не надо ему этой дружбы. Проживет он...





СТАРЫЙ НЕПТУН ГОВОРИТ О ХОЗЯИНЕ



Был вечер, и щенок бежал к своим ящикам. У красной калитки, рядом с
домом, где были очень большие окна, отдыхал старый Нептун.

Щенок растерялся. Нептун не двигался. Его голова лежала на вытянутых
лапах. Он смотрел прямо перед собой. Может быть, он вспоминал свою
долгую жизнь. Щенок хотел осторожно обойти Нептуна, но не решился. И
остановился, поджав хвост.

- Здравствуйте, - робко пискнул щенок.

Нептун, наверное, не слышал. Все смотрел перед собой. И щенок не знал,
что делать. Наконец хвост Нептуна шевельнулся. Чуть-чуть шевельнулся:

- Здравствуй...

Щенок осторожно двигался мимо. Нептун провожал его синими
затуманенными глазами.

- Ты все бегаешь? Зря... Хозяин отпускает тебя одного?

Щенок нерешительно остановился и сел.

- У меня хозяина нет. Разве вы не знали?

- Не знал, - ответил Нептун. - Где же он?

- Его нет. Его не было никогда.

- Вот как, - равнодушно проворчал Нептун. Ему не хотелось
разговаривать с глупым щенком, который городит ерунду, что у него нет
хозяина.

Но щенок не уходил. Он увидел, что Нептун не сердится, и в его желтых
глазах запрыгали искорки любопытства.

- Я не понимаю, - начал щенок осторожно. - Все говорят: хозяин,
хозяин... Зачем хозяин? Разве нельзя жить без него?

- Зачем хозяин... - Нептун поудобнее положил голову на лапы. - Чтобы
жить. Собака не может жить без человека. Она погибнет. Или станет
диким зверем.

Щенок испугался. Но все-таки он осмелился возразить:

- Я живу.

Нептун поднял тяжелую голову.

- Живешь? Ты и вправду живешь без хозяина?

- Да, - пробормотал щенок. - А зачем хозяин? Он бьет. Разве собак надо
бить?

Щенок увидел, что Нептун рассердился. И это еще больше испугало щенка.

- Какой болван тебе это сказал? - рыкнул Нептун. Щенок поскорее
ответил:

- Балалай.

- Он глупый, - сказал Нептун. - А хозяин у него ненастоящий. Барахло.
Пустой хозяин.

- Я не знал, - растерялся щенок.

Нептун опять опустил голову на лапы. Он прожил длинную жизнь и был
умным псом. Он сказал:

- Ты еще ничего не знаешь, щенок... Хозяин - это человек, которого ты
любишь.

- Я никого не люблю, - вздохнул щенок.

- Конечно. Где тебе.

- Это почему? - обиделся щенок.

- Человека любить непросто. Ему надо помогать. Надо ходить с ним по
трудным дорогам, охранять его, гоняться за дичью, чтобы человек поел
мяса.

Щенок молчал. Раньше он никогда не слышал о таких вещах. Ему некого
было охранять, кроме себя, а гоняться он умел только за кошками.

Нептун продолжал, не открывая глаз:

- Зато и человек любит тебя... Он кормит тебя. Кормит, если даже в
мешке остался всего один кусок хлеба. Человек ломает его пополам. Это
я знаю.

- Любит - значит кормит? - спросил щенок. - Но Балалая хозяин тоже
кормит.

- Да, - помолчав, согласился Нептун. - Кормит, потому что у него много
еды. Но он не любит. Балалай не может подойти к нему и положить голову
на колени. И Руки хозяина не будут гладить его мех...

- А вы можете? - робко спросил щенок.

- Да, - хмуро ответил Нептун. Он был суровым старым псом и не хотел
рассуждать о таких нежностях, да еще со щенком.

- Теперь я вспомнил, - обрадовался щенок. - У меня был хозяин. Я помню
его Руки. Они гладили меня. И кормили. Они были добрые.

И щенок гордо взглянул на Нептуна.

- А где же твой хозяин теперь? - усмехнулся Нептун. И щенок растерялся
снова:

- Не знаю.

- Хозяин не должен бросать собаку, - сердито заметил Нептун. - Он
должен ее защищать.

- Меня защищали, - вспомнил щенок. - Значит, у меня был еще хозяин.
Сегодня. Маленькая девочка. Но она ушла.

Казалось, Нептун перестал слушать. Он лежал, закрыв глаза. Он,
наверное, не верил. Мало ли что болтает глупый щенок.

Нептун встал и отряхнул соринки с длинной рыжей шерсти. Он собрался
уходить. Может быть, ему захотелось подойти к хозяину, положить на
колени голову и так подремать немного.

Он встал и сказал щенку:

- Ты должен искать хозяина, малыш.

- Как? - грустно спросил щенок.

- Как умеешь. Увидишь человека и беги за ним. Может быть, он позовет.

<Вот как, - подумал щенок. - Значит, это называется: искать хозяина>.

- Я делал так, - признался он. - Но никто не зовет. Позвала только
девочка. Но она ушла.

- Попробуй еще... Видишь, идет человек. Он хороший, по-моему. Беги за
ним.

- Но он в сапогах! - очень испугался щенок. - Сапог может ударить. Я
знаю.

- Глупый! - рассердился Нептун. - Сапог сам ничего не может. Может
ударить человек, если он плохой. Но ты ищи хорошего. Такого, как твой
старый хозяин.

- Я не помню его, - вздохнул щенок. - Я помню только Руки...





КУРИЛЫЧ ОБИЖЕН. УГОЛЬКУ ВСЕ-ТАКИ НЕ СПИТСЯ. ЛУНА И РОМАШКИ



Была суббота, и мама пришла домой пораньше. Вслед за ней пришел
Курилыч.

Когда-то Курилыч был начальником склада в том же тресте, где мама
работала машинисткой. Поэтому он был знаком с ней лучше, чем с другими
соседями. И когда Курилыч шел жаловаться, он прежде всего звонил в
квартиру Угольковых.

Он протолкнул в дверь живот и с порога жалобно и хрипло загудел:

- Это что же такое, Марья Васильевна, выходит? Давеча козу на дерево
вздрючили, а сегодня еще делов натворили. Одно хулиганство на уме...

Мама бросила на Уголька не совсем ласковый взгляд и поинтересогалась,
каких именно "делов" натворил ее дорогой сын.

- Теща, значит, приходит ко мне денег взять взаймы, чтоб с плотниками
рассчитаться, - гудел Курилыч, - и говорит мне: <Что за страхи, прости
господи, у тебя на воротах нарисованы? Голова мертвечинная. слова
всякие нехорошие написаны>. Я, конечно, вышел. Гляжу, а там череп
нарисованный. Изобразили же, будто с живого скелета рисовали. Кости
всякие и, значит, надпись: <Смерть... этим, как его - браконьерам>.
Ага, зеленым браконьерам. А с какой я стороны браконьер? Я и ружье
племяннику продал еще в запрошлом году...

- Борис! - ледяным тоном спросила мама. - Ты?

- При чем тут я? - тихо и так равнодушно сказал Уголек, что сразу
стало ясно: он и правда ни при чем.

- Я своему сыну верю, - сухо сказала мама. - Я своего ребенка знаю.

- Я про их тоже все знаю, - мрачно изрек Курилыч. - Все говорят: не
виноватые. Вот поймаю, уши пообкручиваю. - Он задом протиснулся в
коридор и пошел жаловаться в другие квартиры.

Угольку стало тоскливо: он сидел один, а лесной патруль начинал свои
интересные дела...

- Бориска, - очень серьезно спросила мама, - скажи-ка честно, сын. Ты
правда не виноват?

Уголек поднял грустные глаза.

- У меня даже в школе рисование еле-еле на <тройку>. Знаешь сама.

Она притянула его за плечи.

- У-у! И настроение у тебя еле-еле на <тройку>. Хочешь, обрадую?

Уголек пожал плечами. Чем теперь его обрадуешь?

- Завтра утром поедем на пристань в Верхневольск. Папина самоходка
придет на погрузку. Повидаемся с папкой. Рад?

Конечно, он был рад! Так рад, что забыл про свои обиды и про патруль.
И до вечера думал о завтрашней встрече.

Он думал о встрече и в постели и от волнения ворочался на своем узком
диванчике.

Это будет чудесно. На пристани, уже у самого причала, он обгонит маму
и по упругому трапу - гибкой доске с перекладинами - легко взойдет на
крытую железными листами палубу. И зашагает навстречу отцу. Не
побежит, а пойдет неторопливо, сдерживая пружинистую радость. И, может
быть, только когда останется несколько шагов, он не выдержит и
помчится, стуча ботинками по гулкому железу, и прижмется щекой к
рукаву потертого синего кителя. От кителя почему-то всегда немного
пахнет соленой рыбой и сырым деревом.

И можно будет рассказать про все: про пистоны в дверном замке, про
таинственного щенка, про злополучное цирковое представление. И про
изгнание... Папа поймет. Он же всегда понимал. Может быть, он даже
скажет, что это совсем разные вещи: убежать с арены абсолютно
ненастоящего цирка и бросить вахту у настоящего штурвала? Ведь это же,
действительно, разные вещи...

Был выключен свет, мама тоже легла спать.

- Мама, откуда он приплывет? - спрашивал в темноте Уголек.

- С севера. Из Салехарда. Спи, пожалуйста. Завтра вставать раным-рано.
Автобус в пять утра отходит.

С севера папка приплывет, с большой реки Оби. Может быть, на этот раз
он привезет щенка? Хорошего щенка - северную лайку. Раньше все
говорил: <Трудно достать, времени нет, стоянки короткие>. Может,
достал наконец?

Вырастет щенок в большого сильного пса... И однажды над громадными
льдинами Арктики загудит, закружится яростный буран. И узнают на
зимовках, что у Северного полюса затерялась в снегах экспедиция...

Сквозь белые вихри мчится на лыжах человек. Что ему буран? Сильная
собака тянет лыжника к поселку зимовщиков. Она, как компас, знает
дорогу. С ней не страшно.

Вдруг собака свернула в сторону.

- Ты что, Снежок?

Сквозь вихри бурана проступает темное пятно, это вездеход. Укрывшись
от ветра за гусеницей, лежит в снегу обессилевший человек.

- Вы кто?

- Начальник экспедиции Селиванов, - шепчет он обмороженными губами.

- Толик?!

А помнишь, Толик, как ты сказал тогда на поляне, чтобы я уходил?
Помнишь, как разрешил отобрать мой охотничий топор? Кто из нас был
предатель?

Может быть, за это не спасать его теперь? Нет, все равно надо спасать.
Пусть потом всю жизнь Толика Селиванова мучает совесть...

- Пусть она тебя мучает, - шепчет Толик, подняв заиндевелые ресницы. -
Ну и не спасай. Все равно ты предатель. Из-за тебя Митька Шумихин
разломал штаб патруля и разграбил его. Ты знал и молчал. А я-то думал,
ты человек...

- Боря, будешь ты спать?! Чего ты крутишься?

Маму разбудил скрип диванных пружин.

Конечно, он будет спать. Он считал, что не спят люди, у которых
нечистая совесть. А у него совесть спокойная. Ну и пусть он сорвал
весь цирк, он не нарочно. Просто не подумал сразу. А тут еще эти
сапоги. Сами подсунули Угольку эти сапоги, а потом кричат: предатель.
Ничего, он все равно будет спать. А не спит пусть Курилыч. У него на
совести много загубленных березок. Он откручивал ветки, и лопалась
тонкая кожица коры, и белые волокна рвались, как нитки. Ничего, теперь
он узнает! Дадут ему жизни!.. А как ему дадут, если у ребят разломают
шалаш? Где они будут штаб устраивать? А разве можно лесному патрулю
без штаба?.. Все равно сами виноваты.

- Мама, что такое совесть?

- О-О! Наказание мое! Это то, чего у тебя ни капельки нет. Заснешь ты,
бессовестное чудище? Или я встану сейчас...

- Мне здесь не спится. Я в кухне на раскладушке лягу.

- Ради бога. Хоть на чердаке.

Но и на кухне ему не спалось. Где ни ложись, а все равно завтра шалаш
разрушат. А в шалаше копья и каменные топоры - оружие. Может быть,
какие-нибудь документы их тайные, планы, как ловить всяких, вроде
Курилыча. А вдруг там и Витькин фотоаппарат хранится? Мать Мушкетера
аппарат все время от него прячет, говорит: вещь дорогая, сломается.
Мушкетер вполне может его заранее из дома утащить в штаб. А если
Митька Шумихин доберется, от аппарата отдельные детальки останутся! А
Уголек все знает и молчит. Толик, конечно, сказал бы, что это
предательство.

Ну, а что делать? Завтра утром рано-рано он уедет, а днем Митька
нападет на штаб патруля. А сейчас уже все спят. Все равно ничего
никому не скажешь, ничего не сделаешь. Ничего.

Ну, уж это ты врешь, Уголек. Сам знаешь, что прешь. Ну, вставай. Раз
уж появилась такая мысль, все равно встанешь. Ты же упрямый. Прикусишь
губу и встанешь. Вот так...

Он встал. В кухне было светло от луны. Он натянул штаны и ковбойку.
Хорошо, что догадался прихватить их из комнаты. В кармане отыскался
карандашик. Он был синий, по это не беда. А в шкафу Уголек нашел
бумажную салфетку...

Уголек взял в руки сандалии. Потом вытащил из-за шкафа каменный топор.



Луна светила, как прожектор, но лес оставался темным. Он поднимался на
склоне туманной стеной.

Неужели туда надо идти?! Уголек передернул плечами.

Ночь была свежей. Уголек вздрагивал и шел вверх по склону. На открытом
месте он еще не очень боялся.

Выступили из сумрака отдельные березки, смутно белели их тоненькие
стволы. И вот уже опушка. А дальше темнота.

Уголек тихо постоял и хотел уйти. Домой. Он боялся. Ну и что? Он не
взрослый. Это взрослые не боятся ночных дорог... Да и то не все.

Но он глубоко вздохнул и раздвинул ветки. Вверху было светлое зеленое
не6о, а кругом обступила темнота. В ней жили черные лохматые кусты.
Они угрожающе шептались. Подбирались вплотную. Листья, как холодные
пальцы, прикасались к лицу. Шуршала под ногами трава. Уголек шел
медленно, чтобы не нарушить покой того страшного, кто мог скрываться
во мраке.

- Ты дурак, - шептал он себе. - Ведь нет никого кругом. Кого бояться?

Но страх не проходил. В Угольке все напряглось. Будто сотни струнок
натянули до отказа. Если бы сейчас затрещали ветки или кто-нибудь
вышел бы навстречу, Уголек рванулся бы куда глаза глядят, ничего не
помня от страха.

Наконец он миновал березняк. И теперь кусты, которые остались позади,
показались ему не страшными и уютными.

А впереди поднимался корабельный лес. Он был просвечен кое-где лунным
зеленым светом. Звенела тишина.

Уголек перехватил покрепче топор и съежился. И шагнул от кустов.
Рваные светлые полосы падали на траву от луны. Уголек шагал поперек
этих полос. Он смотрел только на них. По сторонам не решался смотреть.
вдруг что-нибудь черное и мохнатое шевельнется среди стволов? И
протянет длинную лапу! Разве убежишь от этой лапы?

Надо смотреть только на лунные полосы. И чтобы не думать о страшном,
лучше считать шаги. Все равно приходится высоко поднимать ноги, чтобы
трава не шелестела на весь лес и не царапалась. Раз. Два. Три...

Луна катилась над верхушками сосен, провожала Уголька. Он решился
поднять глаза и в