глянул на него; его приспешники, даже натолкнувшись на  цыганкины  колени,
старались отвести глаза от ее ненавидящего взгляда;  голоса  их  зазвучали
фальшиво,  ненатурально  и  куда  более  громко.  Веселое  гулянье   стало
напоминать нашествие неприятельских войск.
   И сбавило темп. Миновав церковные двери, вожак  обнаружил,  что  дальше
идти некуда, и замер на месте. Он понимал:  если  сейчас  взять  да  уйти,
решат, что он бежал, трусливо удрал.
   Он осмотрелся по сторонам, и взгляд его упал на трех  девиц  в  шапках:
"Не робей, целуй скорей!" Он принял залихватскую позу, свита,  сбившись  в
кучу, замерла и, ухмыляясь, глядела на него в радостном предвкушении.
   Девицы были  по-прежнему  поглощены  своим  разговором.  Белобрысенькая
девчонка, что сидела подальше с деревянной палочкой в  руке,  без  особого
любопытства подняла глаза на юнца.
   Он пощекотал перышком ее  шляпу,  отвесил  развязный  поклон  и  звучно
чмокнул ее в губы. Девчонка вскочила и, не вынимая палочки из  мороженого,
дала ему плюху, да так метко, так  ловко  хрястнула,  что  раздался  звук,
какой бывает, когда бьют вальком по мокрому белью. Бумажный шлем взлетел в
воздух, перепорхнул на кладбище в приземлился на чьей-то могиле.
   Свита попятилась, ошеломленный герой с горящей щекой,  резко  убавив  в
росте без бумажного шлема, предпринял отчаянную, дерзкую попытку поправить
дело. С криком: "Да ты что?" - он потянулся к девчонкиной шапке.
   Девчонка, держа мороженое на отлете в левой руке, кинулась на юнца и  -
раз-раз - отхлестала по щекам  правой  рукой,  сначала  наотмашь  ладонью,
потом костяшками; пощечины беглым огнем следовали  одна  за  другой.  Юнец
осел, и белобрысенькая напоследок дала ему  такого  пинка  подошвой  своей
высокой лодочки, что  он  кубарем  откатился  в  толпу.  Трое  почитателей
съежились, прикрыли головы руками и, вовсе не  притворно  вопя  от  ужаса,
перемахнули через ограду и бросились по кладбищу врассыпную.
   Белобрысенькая тем временем успела вернуться  на  свое  место.  Обозрев
содержимое стаканчика, который она так ловко сберегла вкупе с  палочкой  и
всем прочим в целости и сохранности, белобрысенькая отколупнула  мороженое
и, изящно оттопырив мизинец, поднесла палочку к губам. Она снова  пожирала
глазами своих товарок; тех же происходящее сражение ни на миг не  оторвало
от разговора: нельзя было упустить случай вклиниться со своим рассказом  о
том, как она в очередной раз одержала верх над  загадочной  могущественной
"ею". "Да, так вот я ей и говорю...",  "Ладно,  говорю  я,  раз  она  сама
нарывается...", "А она мне и говорит, нет, бывают же такие нахалки..."
   Белобрысенькая пододвинулась к ним поближе - нос к носу. "Тут она мне и
говорит, нет, ты только подумай..." - и все  громче  и  громче  звучали  в
унисон три голоса: "Она... она... она..."