до  истощения блокнот  из Акапулько.
Изнеможенный, Художник пытался усыпить себя, намереваясь увидеть во сне свою
мать, и произнести ее имя.

 * ЧАСТЬ III. *
     Edge searcher.

     Он  отреагировал на  ее улыбку. Все, что  казалось ему ранее бесполым и
половинчатым,  при виде ее улыбающегося лица  приобрело оболочку, именно  ее
ему  не хватало,  когда он  цеплялся  за улыбки незнакомок. Но что они могли
изменить,  если  самолеты падали  на  толпы  восторженно  наблюдавших  за их
полетами  зрителей?  И  он  отвлекался  от  улыбок,  но  эта  обличила   его
стремления. Но  он оставался в  женском платке,  на перевязочном  пункте. Он
искал крайностей,  но открывал разные стороны света и  светлую сторону тьмы,
пластилин  лиц  и линолеум  кожи,  пресс-формы  воспоминаний, рефлективность
пробуждения и  засыпания, младенческого  зазывания, механизм слезовыделения,
отыскивал заброшенные  творения неизвестных  творцов, но не узнал, была ли у
Моны Лизы внебрачная дочь или она была мужчиной.

     Она  предлагала себя в каждом кабаке. Everyone was good enough  for few
hours of wild sex... Marking territories she used to travel around the world
making just occasional stops for masturbation.

     День  никак не мог начаться.  Чего-то не хватало ему,  чтобы родиться и
продолжить течение времени. Когда она вошла в кафе и села за столик, который
я занимал чаще всего, если тот был свободен, птицы за окном принялись будить
меня,  растерянно щебеча, будто не ведая, что творится  с ними, и отчего так
изменилась  атмосфера, почему в воздухе витали  неизвестные никому запахи. А
она  уже подумала, не заказать ли ей вина или фруктовый  салат, или  взять и
то, и другое, запить вином фрукты и искупаться в такой смеси.

     She made all dicks cum. Пианист спускал на грузовом  лифте свое пианино
и  ставил посреди площади  с голубями. Начинал играть -- и преображалось все
вокруг.  Фабрис  рисовал  шедевры  на асфальте. Дождь поглощал  их.  Фабрису
нравилось отдаваться дождю. Фабрис был бескорыстен и был везде,  лишь вдыхая
периодически амстердамский воздух. Фабрис помнил глаза всех девушек, которых
он рисовал, но одна была лишь порождением его воображения, она позволила ему
лишь прикоснуться к своему взгляду и осталась той загадкой, разгадка которой
останется тайной. Может быть, ею была Патриция. Или у каждого художника есть
своя Мона Лиза. Или у каждой Моны Лизы есть свой Фабрис.

     Выдержки из  записной  книжки, которую  Он  постоянно таскал  с  собой,
закончились, им не нашлось места в его книгах, но он делился своими записями
со мной, и многие из них я даже заучивала наизусть,  проговаривала,  чаще по
ночам, мучимая  бессонницей  или рассматривая  звездное  небо, отвлекаясь от
звучания радио и заоконных звуков.

     I  was a little school-girl  living  in romantic love  sickness  seeing
senior popular boys, talking to girl-friends discussing dates. I never could
think  of meeting the one  I met  one day when the summer holidays were over
and I became a high-school-girl. It was in  the internet club I used to hang
over  in for hours writing letters to my boy-friend  from Lithuania. I was a
little bit tired and had no money to stay on-line longer. At the very moment
I wanted to stand up he was standing hanging over me and asked me whether my
work was over and I was  leaving the place.  He repeated  it once again as I
was not quite sure if I heard his  words right  and he noticed that. I saw a
face of that man I thought once in my life before and it seemed as I felt as
if  it  was  quite common for me to  see  his eyes  and  answer  his  simple
questions.  I  told  I was  just going to leave and proposed him to take  my
place. He behaved so as if he knew  me for years and  his manners  were easy
and natural. I got slightly afraid of his attitude toward me. Nevertheless I
did not even think of stopping that unexpected  acquaintance. There was some
oddity  covering his personality and giving charm to any gesture and phrase.
Though at the same time its irregularity and rareness  could  frighten and I
really  felt confused  time  after  time.  But could  not  stop letting  him
swallowing me. We stayed in a cafГ© for an hour. When I took a cigarette and
lit it he looked at me with a tiny smile of a slight irony. Generally he was
not happy with my smoking. He ordered a strawberry shake but later suggested
to  drop  in at the bar nearby to  drink some posh  beer as he said assuring
there  was  no better beer in the whole city.  That offer and the way how he
made it  were those essential details contributing to his mystique. Later on
very occasionally he could  lose that mysterious way  of behaviour and  turn
into helpless and lost infant but I think the cause of those transformations
lied in  the deepest essence of his being I could hardly decode. I  remember
how he looked at me saying nothing. I got embarrassed and asked him to  stop
looking at me that way but he just smiled and could tell me he just liked my
eyes  and it was a great  pleasure to  see me confused.  I  got uptight  but
realised that the man who  was  looking at me saying such things few minutes
ago was unknown  to  me and I still knew nothing of him  to feel offended. I
even didn't know his name by the time he involved me in his own web.

     Черепичные крыши.  Шорохи  улиц. Тротуары блестят дождем. Пропитываются
его  серостью   и   спокойствием.  Люди  вооружились  зонтиками.  Банальными
желаниями  не  промокнуть.  Кто-то же  бежал  под  дождем  с  развивающимися
волосами, взлетая  над лужами и забрызгивая одежду. Дождь торопил  прохожих.
Пугал бездомных  животных. Закрывал летние кафе.  Он  шел на встречу со мной
своей  обычной  стремительной  походкой. Он  улыбнулся,  как мне показалось,
увидев меня издалека, но потом его лицо отражало лишь сумрачность дождливого
пространства. Даже если он смотрел мне в глаза, он  отсутствовал, погружался
в свою отрешенность, и изредка его лицо  озарялось светом вдохновения, когда
он увлекался чем-то, что можно было лишь прочувствовать, но никак не понять.
Говорил,   как   будто  выдавал  тайны  и  вовлекал  в  мистерии.   Мной  он
интересовался  меньше  всего. Порой, было ощущение, будто меня нет рядом,  и
все, что он  говорит и делает, его любое движение и слово подчинены лишь его
неуемному  желанию побольше выплеснуть из себя отягощающих его эмоций.  И он
использовал меня, но  нестерпимое  желание быть ближе  к  корню его естества
будоражила меня и не оставляла места обидам. Я была  юной девушкой,  которой
совсем  не  легко было  приспособиться к подобному  общению. Будучи всегда в
центре внимания, улавливая постоянно заинтересованные взгляды молодых людей,
часто мне было не по себе, когда его взгляд пронизывал меня насквозь, но, по
сути,  был  адресован не  мне,  а  некоему  образу,  с  которым  я не  могла
сравниться, некоему женскому дубликату его самого, затерянного в обыденности
безумца.В

     Да, ты многое испытал, да, многое знаешь, рядом с тобой чувствуешь себя
полным ничтожеством.
     Но он отвечал мне.
     Я же общаюсь с ТОБОЙ.
     Но ведь таких, как я, -- миллионы. Ты можешь выбрать себе, кого угодно.
     Но ведь  я общаюсь  с тобой. Я не могу не общаться  с тобой.  (Но я  не
верила ему).
     И тогда он спешил обнять меня, я вырывалась и надувала губы. А он ловил
их и прижимался к ним своим лицом. Своим дыханием.  Иди дальше. Он кричал. И
гладил мои руки. А я отпускала свои глаза,  и они  терялись в его  бездонном
взгляде. Но  мне  было сложно каждый  раз  сживаться  с новым состоянием, не
выносила перепад его настроений. Пыткой было для меня менять себя, общаясь с
ним, а потом опять попадая в общество бескрылых и безглазых фантомов.

     Systematically drinking beer that came from  distant country (where  he
spent  few years accumulating a great spectrum of information living like  a
spectre  with queer people staying alone) I heard a lot of his  unbelievable
stories but probably the most important things had not been told.  I felt it
all the time. He loved the country he  left but he left it for a better lot.
Such  paradoxes  filled up  his  life and  made  it more  controversial  and
entrancing. I painfully realised how I got  dependent on  that communication
and  how hopeless it  was  to wait  when  such a  person  might  show stable
feelings and a real infatuation. I always tried to let along the thoughts of
inevitability  to get  separated  one day. But sometimes I wished so much to
leave  everything behind, to forget him, to stay alone  and  put my mind  in
order. All  of  a  sudden  order itself  lost its  sense.  I got changed and
moreover I started resembling him. He told  me his name. I am not sure if it
was real but I believed him. It was so simple to pronounce.В

     Он не пытался оккупировать мое внимание полностью, но, видимо, понимал,
что даже малейшее прикосновение к  его  судьбе  уже не позволяет не  ощущать
свою  зависимость  от него,  вездесущего  и  проскальзывающего внутрь  своей
жертвы.  Я  действительно   ассоциировала  себя  с  жертвой,  беспомощной  и
поддающейся любой его  инициативе. Он  направлял  меня, руководил  мной, без
моей  воли  зачастую. "Любой  красивой  маленькой  девочке  необходимо  лишь
немного времени, чтобы понять то, что движет мной", -- он повторял и выводил
меня из  себя этим  высказыванием. Грустно  смотрел и мог  легко разжалобить
меня. Он  даже убедил меня  в том, что жалость  -- одно из самых незаменимых
чувств, которые любому человеку необходимо хранить в своей  душе и применять
при любой возможности. Но  не каждую жалость  он  считал  правильной, по его
мнению,  не ко всем она может быть  применима. Он  учил меня многому, и  мне
даже хотелось соглашаться со  всем,  не задумываясь, слепо  принимая на веру
его  убеждения.  Задумывалась  я позже, сталкиваясь с проекциями обсуждаемых
проблем в реальной жизни, и сперва с радостью,  а потом с ужасом, убеждалась
в  правоте его обличений.  С  радостью,  потому  что я обладала  знанием;  с
ужасом, потому что знание оказывалось неподъемной ношей, которая обрекает на
то же  одиночество  (не  просто одиночество),  и на ту же истерию, неизменно
сопровождавшую  его.  Сливаясь  с  грузом знания и неизбежностью постоянного
переосмысления   осознанного,   сталкиваясь   с   дополнительными  деталями,
обладающими    чрезвычайно   разрушительной   силой,   приходится    вовремя
высвободиться из  оков действительности,  уединиться и заливаться алкоголем,
или  убегать  далеко-далеко,  становиться  недоступным, либо  же  необходимо
иногда  убивать  в себе  ростки  разрушительных мыслей, окончательно губящих
какую-либо веру, безысходностью раскалывая черепную коробку. Он был близок к
состоянию грубого помешательства, после чего он мог бы покончить с собой или
навсегда расстаться с реальным миром и превратиться в мумию. Лишь некие, мне
незнакомые силы,  чья-то, а может быть порой, моя энергия удерживала  его от
физической расправы над собой  и своей никчемностью. Я иногда обнимала его и
вытирала его слезы, но потом мне казалось, что, не будь меня рядом, этого бы
не происходило вовсе, и он увлекался своей уникальностью, будучи со  мной, и
его   желание   покорить   меня   каждым  своим  поступком   воплощалось   в
гиперболичности и  патетичности  его выходок. Но искренность его  игры, если
это и  была  игра  как таковая, не  могла оставить меня  равнодушной. Может,
именно так он и  рассчитывал  вычленить  чувства  человека, который  начинал
потопать в  нем, как в  океане и, раскрепощаясь, подчинялся страстям и ломал
устои  своего   личного   мироустройства.  И   потом,  может,  именно   этой
возможностью он  и  наслаждался... Но и  он  не  всегда мог выдерживать, как
обычный живой человек, своего собственного порыва.  И  сдержать себя не мог.
Но как только, я пыталась остановить его и спокойствием наполнить его глаза,
попытаться задержать его  взгляд на  мне, а не во мне, на реальной  и полной
жизни и тепла девушке, он  на мгновение успокаивался, а потом будто впадал в
кому, исчезал в потустороннем мире, его глаза  становились еще безжизненнее,
и он  напивался, и вся его загадочность  превращалась  в лишь  мною лелеемое
свойство его личности. Он требовал ласки, и в то же время  она была противна
ему. Но не всегда было так.

     Когда он обольщал меня, становился беспечным и неотразимым менестрелем,
тогда  никто не был в состоянии состязаться с ним в остроумии  и красочности
мимики. У  него  получалось все, но это заканчивалось  блаженным завершением
вечера, насколько  я  потом убедилась,  только, когда я находилась  в  такие
вечера с  ним  рядом,  и  мы  могли  дурачиться  вместе,  наслаждаясь  нашей
необычностью и непревзойденностью.  Он научил  меня  бесценному отношению  к
самой себе. Я  перестала бояться себя самой, любой,  любого своего образа. Я
осознала, что ценность  собственного "я" обретает  свою обоснованность, если
обладатель этого "я" есть не  что иное, как марионетка во власти своего "я",
не пытающаяся связывать  свое "я" обязательствами и закабалять нормами, лишь
ухитряющаяся превосходно перестраиваться по необходимости, не отказываясь от
приоритетов своего  "я",  умело  преодолевая заскорузлость и прямолинейность
установок любого  общественного  уклада,  основывающегося  на  пропаганде  и
диктатуре  выбора.  Он умел находить  компромисс  с обществом,  принимая его
правила,   но,   нарушая  их  по   правилам,  которые  устанавливала   любая
цивилизация, нутро которой им познавалось, для участия в некой неофициальной
игре,  целью которой в  первую очередь  являлось  достижение  компромисса  и
взаимной  выгоды; он вычислил, что  и эти нарушения общество терпело потому,
как  стремление общества поработить любую неординарность и  использовать  ее
для своих  масштабных  благих  замыслов,  тем  самым  обволакивая  ее  новой
палитрой правил и предписаний, отмечается повсеместно в истории человечества
и  является  высшим  достижением общности в  закабалении личности. Однако он
прекрасно  осознавал,  что,  выходя за рамки правил,  нарушения  которых уже
общество  не  приемлет, он превращается  в самого несчастного  и счастливого
человека,  сумевшего  выйти  за  определенную грань,  обозначая  новый  этап
самопреодоления, но уже начинается  борьба не с обществом, а борьба с собой,
и, скорее всего, теряется смысл любой борьбы с неким общественным строем. Он
превращается лишь в монстра,  сопровождающего любую личность,  обеспокоенную
своим духовным развитием, и сталкивающего его с  самим собой. И сошел  он  с
ума именно по этой  причине. Но это было условное сумасшествие. Я думаю, что
не сведи  он меня с ума собой и своей вечной борьбой, я бы никогда не смогла
прочувствовать красоту противоречий  и безграничность пустоты, единственного
источника моей нынешней энергии. Если бы он не свел меня с ума, я бы никогда
не написала этой книги, которую  вы можете не  читать, и я вам действительно
настоятельно  рекомендую  не  читать  ее. Но в ней  правда о нем и  обо мне,
преображенной им.

     I was calm aiming to touch his necklace on his arm. Greedy in words  he
shook my breast and grasped my hair.  I was shocked. I was happy and excited
feeling him doing all he did. He said that there was no need to get  worried
and  it  would  be either  over with  no results just  leaving some  rags of
memories,  some splintered  names and figures or it  might  last forever.  I
stayed calm and continued mindlessly recording his splashing phrases cutting
my living guides.

     На  улице  со  странными домами неопределенного  возраста,  с  большими
деревьями у обочин мы  встречались в первый раз,  он  легко описал мне путь,
ведущий к этому месту, и я быстро нашла неработающий фонтан с потрескавшимся
каменным  днищем  и  крошащимся  орнаментом.  Он  полностью   соответствовал
спокойствию  улицы.  астерянно  я  листала книгу,  которую он  советовал мне
прочитать. Она повествовала о человеке  или о нескольких людях,  прятавшихся
внутри   одного  человека,   или,  быть  может,  лишь   несколько   событий,
произошедших с одним человеком, но менявшем имена и внешность, были втиснуты
в книгу без деления на главы, и я  была не в состоянии  распутывать истории,
так  как было  ощущение,  что  они  происходили  одновременно, и  сплетались
настолько тесно, что вычленить фабулу каждой из них было не возможно. Но он,
наверное,  смог  бы  все  расставить  на  свои  места  или  запутал  бы  все
окончательно.  И, честно говоря, притягивала именно неразделимость, казалось
бы, несоединимого,  и я постепенно поглощалась потоком несуразного текста, и
не  хотелось  искать  выход, хотелось  погружаться  все  глубже,  переставая
реагировать на реальность.

     Одинокая улица и тоскующие его глаза. Сегодня он говорит, что он был не
прав, когда, знакомясь со мной, назвал не свое имя, сегодня он уверил меня в
том, что его зовут... хотя, в  сущности, какое это имеет значение. Он был, и
он был всем тем, чего быть не могло. Что нельзя увидеть во сне.  О чем можно
догадываться, никогда не познавая. И  мной  повелевал хаос чувств, которых я
никогда не испытывала, не потому, что они были просто новые и необычные, они
были  потусторонними,  пришедшими  из  ниоткуда.  И  в  слове  "чувство"  не
умещалось ни одно из  них.  Он пришел, и  как  будто  никогда не уходил, как
будто каждую секунду находился рядом со  мной, в моей комнате, не замеченный
моими родителями,  читающий свои стихи, пересказывающий фильмы,  которые  он
обсуждал с сокурсниками, когда у них, у амбициозных и  неудержимых студентов
был свой киноклуб. Я внимала  его фантастическим изречениям. Но говорил он о
своей жизни, которая хоть и была реальной лишь для  него, но она была, и был
он. Меня не было.

     It was obvious I turned into him.
     When I closed my eyes I  felt how  his insanity  lived  inside my inner
world, catching my each  look searching for myself.  I tried  to perceive at
least a piece of any idea born in me I gave birth to. I used to try escaping
from  his influence  meeting other people,  looking  for  new acquaintances.
Being alone  I was anyway kept in his aura, he ALWAYS was  around.  Covering
me.  People like something new but what happens if they  face something what
is not exactly  life at all, what came from some forbidden world never known
to humanity? That happened to me. Disorder...  Panic. Sometimes it seemed my
head was not mine. He just used it living in  it as he needed  badly a fresh
space to accumulate his new concepts having no place for that in his own.
     Have you ever  heard: I've lost my head! Yeah, I had. I really  lost my
head but later  I  plainly  identified I found something more. I still  have
doubts how to call it: "Death" or "Resurrection"?

     Once being drunk I  got  especially  excited though I felt no  physical
desire being near. He touched my  shoulders,  my face saying the things that
could kill any thinking of some  sexuality. Then I understood: it was  brain
love games. He loved my brain committing multiple intercourses...

     Periodically  he  was  a definite and  the  only  cure  to me  I'd been
searching  for being  helpless  to  find  an  answer  to  a great  number of
misunderstandings I  was drowning in in the human world. However sometimes I
got shocked realising that it was  just illusive help, and on the other side
I felt  it  turned into an essential sickness I  fell in  being lost in  his
world.

     Это была болезнь, и  то, что  я  воспринимала как  лекарство,  на самом
деле,  в  большей степени,  можно  назвать  наркотиком.  Иногда  я  сама  не
понимала, чего я ждала от него, чего от него  хотела, но  все, что он делал,
обескураживало, но освобождало  на  какое-то время  от  волнения и гнетущего
привкуса непонятости и непригодности,  который потом  неизменно напо