трава в каплях утренней росы. В лунном свете лишенное сил тело Сумирэ выглядело совсем иначе, чем Мюу привыкла видеть на пляже под палящими лучами солнца. Будто в водовороте, в нем смешались еще детские, угловатые черты и новые: зрелость, безрассудно, слепо пробужденная к жизни течением времени. В этом смешении проступала острая боль бытия.
     Мюу чувствовала себя так, будто влезла в чужие секреты и разглядывает то, чего не должна видеть. Она старалась как могла отводить взгляд от кожи Сумирэ и спокойно вытирать насухо ее тело, мысленно проигрывая в голове пьеску Баха, которую разучивала еще в детстве. Челка Сумирэ была мокрой от пота и прилипла ко лбу, Мюу вытерла ее полотенцем. Даже маленькие уши Сумирэ внутри вспотели.
     Мюу почувствовала, как рука Сумирэ медленно потянулась и обняла ее. На затылке она ощутила легкое дыхание Сумирэ.
     - Тебе лучше? - спросила Мюу.
     Сумирэ не ответила, только обхватила Мюу чуть крепче. Почти неся Сумирэ на руках, Мюу перетащила ее на свою кровать, уложила и укрыла одеялом. Девушка так и лежала, не шелохнувшись, - только закрыла глаза.

     Некоторое время Мюу смотрела на Сумирэ, но та и не пошевелилась. Будто крепко спала. Мюу пошла на кухню и выпила подряд несколько стаканов минеральной воды. Потом села на диван в гостиной, сделала несколько глубоких вдохов, привела чувства в порядок. Сердце утихомирилось, но после всей этой нервотрепки ныло за грудиной. Кругом все было окутано гнетущим молчанием. Ни голосов, ни лая собак. Ни шума набегающих волн, ни дуновения ветра. "Интересно, почему вокруг такая убийственная тишина?" - думала Мюу. Она пошла в ванную, собрала потную пижаму Сумирэ, полотенце, которым она ее вытирала, еще одно, сохранившее следы зубов, кинула все это в корзину для грязного белья и тщательно умылась с мылом. Посмотрела на себя в зеркале. Когда они приехали сюда, Мюу перестала красить волосы, и сейчас они стали совершенно белыми - как только что выпавший снег.
     Когда Мюу вернулась к себе в комнату, глаза Сумирэ были открыты. Взгляд еще мутный - словно через непрозрачную вуаль, но уже с проблесками сознания. Сумирэ лежала, натянув одеяло до плеч.
     - Простите меня, пожалуйста. Иногда у меня такое случается, - хрипло произнесла она.
     Мюу села на краешек постели, улыбнулась и, протянув руку, коснулась волос Сумирэ. Они были еще мокры от пота.
     - Ты не хочешь пойти в душ? Сразу легче будет. А то с тебя пот ручьями лил.
     - Спасибо, - сказала Сумирэ. - Я просто хочу полежать.
     Мюу кивнула, протянула Сумирэ чистое банное полотенце, достала из выдвижного ящика свою новую пижаму и положила ее у подушки.
     - Вот, можешь надеть. У тебя, наверное, запасной нет.
     - Можно я сегодня здесь посплю?
     - Конечно. Спи на здоровье. Я посплю в твоей.
     - Моя, наверное, насквозь мокрая. Одеяло, да вообще все. И потом - я не хочу быть одна. Не бросайте меня здесь. Может, ляжете рядом? Только сегодня, на одну ночь. Я не хочу больше никаких кошмаров.
     Мюу, чуть подумав, кивнула.
     - Хорошо, но сначала хотя бы надень пижаму. Боюсь, мне будет не совсем уютно лежать с кем-то голым на такой узкой кровати.

     Сумирэ медленно села в кровати и откинула одеяло. Потом встала в полный рост, как была - голая, и стала натягиватьна себя пижаму Мюу. Сначала, наклонившись вперед, натянула штаны, за ними - верх. Какое-то время возилась с пуговицами. Пальцы не очень-то слушались ее. Мюу не помогала - только сидела и внимательно наблюдала. То, как Сумирэ боролась с пуговицами, походило на какую-то религиозную церемонию. В лунном свете соски Сумирэ выглядели странно твердыми. "Наверное, она еще девственница", - вдруг подумала Мюу.
     Надев пижаму, Сумирэ снова легла, подвинувшись вглубь кровати. Мюу устроилась сбоку. Постель еще пахла потом.
     - Можно... - начала Сумирэ, - ...вас обнять, совсем немножко, капельку?
     - Ты хочешь меня обнять?
     - Да.
     Пока Мюу раздумывала, что же на это ответить, Сумирэ потянулась и взяла ее за руку. Мюу почувствовала касание чуть влажной от пота ладони. Теплой и мягкой. Потом Сумирэ обвила ее обеими руками. Груди уткнулись в Мюу чуть выше живота. Щекой Сумирэ прижалась к груди Мюу. Довольно долго они лежали так, не двигаясь. Пока Сумирэ не начала тихонько дрожать. "Наверное, ей хочется выплакаться по-настоящему, но не получается", - подумала Мюу. Она обняла Сумирэ за плечо и притянула к себе. "Она еще совсем ребенок. Одинокий и испуганный, ей нужно чье-то тепло. Как тот котенок, который изо всех сил цеплялся за сосновую ветку".
     Сумирэ подтянулась чуть выше. Кончик ее носа коснулся шеи Мюу. Их груди соприкоснулись. Мюу проглотила слюну, которая скопилась во рту. Рука Сумирэ блуждала по ее спине.
     - Я вас люблю, - тихо сказала Сумирэ.
     - И я тебя тоже люблю. - Мюу не очень понимала, что говорить. Но она сказала правду.
     Пальцы Сумирэ начали расстегивать пуговицы на ее пижаме. Мюу попробовала остановить Сумирэ, но та не перестала.
     - Только чуть-чуть, - повторяла Сумирэ. - Совсем чуть-чуть. Пожалуйста.
     Мюу не могла сопротивляться. Пальцы Сумирэ прикоснулись к ее грудям, тихонько провели по их окружности. Кончиком носа Сумирэ тыкалась в затылок Мюу, терлась о ее шею. Сумирэ дотронулась до сосков Мюу. Нежно погладила их, сжала пальцами. Сначала робко, с трепетом, потом увереннее.

     Мюу замолчала. Подняв голову, посмотрела на меня так, словно что-то искала в моем лице. Легкий румянец залил ее щеки.
     - Я должна вам кое-что объяснить. Однажды, очень давно, со мной случилась странная история, после которой мои волосы стали абсолютно белыми. В одну ночь, все до единого. И с того времени я стала красить их в черный цвет. Но когда мы приехали на остров, я забросила это дело: во-первых, Сумирэ и так знала, что у меня волосы крашеные, а потом просто надоело с ними возиться. Ни единая душа меня здесь не знает, так что - какая разница? Но перед вашим приездом я снова покрасилась. Не хотелось в первую встречу пугать вас своим странным видом.
     Мы молчали. Время текло в прошлое.

     - Я никогда не спала с женщинами, меня это как-то не привлекало. Но тогда я подумала: "Раз Сумирэ так сильно этого хочет - хорошо, я буду с ней. По крайней мере, никакого отвращения у меня это не вызывало. Ведь это была Сумирэ, а не кто-то. Я не противилась тому, что ее пальцы гладят всюду мое тело или когда чувствовала, как ее язык проникает мне в рот. Ощущение странное, однако я старалась просто идти за ним, отдаться ему, и все. Поэтому позволяла ей все, что она хотела. "Я люблю Сумирэ, и если так она может стать счастливее - все равно, пусть делает, что угодно", - думала я.
     Думать-то я могла сколько угодно, но тело и душа - две разные вещи. Понимаете? В чем-то мне было даже радостно от того, что Сумирэ так бережно, с такой нежностью прикасается ко мне. Но какие бы чувства ни были у меня в сердце, мое тело отторгало Сумирэ. Не принимало ее - и все. Только сердце и голова у меня были возбуждены, а все остальное тело оставалось твердым и сухим, похожим на каменную глыбу. Печально, но я ничего не могла с этим поделать. Сумирэ, конечно, чувствовала мое состояние. Ее тело горело от возбуждения, было мягким и влажным. Но я не могла отвечать ей тем же.
     Я постаралась объяснить Сумирэ, что чувствую: "Я не отталкиваю тебя. Просто у меня не получается. После той истории, четырнадцать лет назад, я не могу быть ни с кем в этом мире. Такое решается не здесь - где-то в другом месте". Я сказала Сумирэ, что если могу что-то сделать для нее - ну, скажем, пальцами, ртом, то сделаю, конечно. Но она хотела совсем другого, это я тоже понимала.

     - Она чуть коснулась губами моего лба и попросила прощения. "Это все из-за того, что я люблю вас, - сказала она. - Я долго мучилась, не знала, что мне делать, но должна была попробовать". - "Я тоже тебя люблю. Так что, прошу тебя, не переживай ни о чем. Я только хочу, чтобы мы были вместе, как прежде", - сказала я Сумирэ.
     А потом словно плотину прорвало - Сумирэ зарылась лицом в подушку и зарыдала. Она плакала бесконечно долго. А я все гладила и гладила ее голую спину. От плеч к пояснице, чувствуя пальцами все ее косточки, одну за другой. Мне тоже хотелось плакать, как она, но я не могла.
     И тогда я поняла. Всю дорогу мы казались замечательными попутчиками, хотя были всего лишь одинокими металлическими болванками, и каждая описывала круги по собственной орбите. Издалека они смотрятся прекрасными падающими звездами. А на самом деле там - мы, запертые поодиночке, как преступники, внутри этих железок, и летим неизвестно куда. Если случайно орбиты двух спутников совпадают, тогда мы и встречаемся. И соприкоснувшись, даже способны узнать друг в друге родную душу. Но лишь на мгновение. Чтобы в следующий миг вновь оказаться в абсолютном одиночестве. Пока не сгорим где-нибудь дотла и не превратимся вообще в ничто.

     - Когда Сумирэ наконец выплакалась, она встала, подобрала с пола пижаму; спокойно натянула ее на себя, - продолжала Мюу. - Сказала, что хочет уйти к себе и побыть немного одной. "Ты особо ни о чем не думай, - попросила я. - Завтра - новый день, все вернется на круги своя, все будет хорошо. Вот увидишь". - "Да-да", - ответила Сумирэ. Наклонившись, она прижалась щекой к моей щеке. Щека была влажная и теплая. Мне показалось, что Сумирэ прошептала мне что-то на ухо. Но так тихо, что я не смогла разобрать. Хотела переспросить, но она уже отвернулась.
     Сумирэ вытерла полотенцем слезы и вышла из комнаты. Дверь закрылась, я снова закуталась в одеяло и прикрыла глаза. После всего, что было, мне казалось, я долго не засну, но удивительно - сон навалился на меня почти сразу.
     Когда я проснулась в семь утра. Сумирэ нигде в доме не было. Возможно, рано встала (или вообще не ложилась) и ушла на пляж, решила я. Ведь ей хотелось, как она сама сказала, побыть немного одной. Странно, конечно, что не оставила записки, но после такой ночи ей вполне могло быть просто не до этого.
     Я занялась стиркой, потом развесила ее постельное белье сушиться и села на веранде с книгой - ждать, когда Сумирэ вернется. Прошло утро, близился полдень, но ее все не было. Я занервничала и пошла проверить ее комнату, хоть и чувствовала, что это не совсем правильно. Вдруг я подумала: а если она уехала с острова? Но ее вещи были по-прежнему распакованы, кошелек и паспорт на месте, купальник и носки сушились в углу. На столе валялись монеты, бумажки для записок, разные ключи. Один - от входной двери коттеджа.
     Мне стало как-то не по себе. Дело в том, что на пляж мы ходили через горы и всегда надевали прочные кроссовки и футболки поверх купальников. А полотенца и бутылки с минеральной водой клали в парусиновые сумки. Но и сумка, и кроссовки, и купальник - все осталось в комнате. Пропали только ее дешевые сандалии, купленные в соседней лавке, и моя тонкая шелковая пижама, которую я дала ей ночью. Недолго погулять рядом с домом - это еще ладно, но часами разгуливать в таком виде?
     Днем я пошла ее искать и искала до вечера. Я сделала несколько кругов в окрестностях нашего коттеджа, сходила на пляж, потом спустилась в город, обошла его вдоль и поперек, и в конце концов вернулась домой. Сумирэ не было нигде. Солнце постепенно скрылось за горизонтом, наступила ночь. Погода резко изменилась, стало совсем не так, как накануне: поднялся сильный ветер. Всю ночь грохотали волны. Я просыпалась от малейшего звука. Входную дверь я не запирала. Наступил рассвет, но Сумирэ так и не вернулась. Ее кровать оставалась такой же, как я ее застелила. Тогда уже я пошла в полицейский участок - он совсем рядом с портом.
     - Я все объяснила одному полицейскому, который свободно говорил по-английски. "Мы путешествуем вместе с одной девушкой, и она пропала, уже две ночи ее не было дома", - сказала я. Но полицейский отнесся к моим словам не слишком серьезно.
     "Вернется ваша подруга, - сказал он. - У нас такое часто случается. Здесь сплошная тусовка, все развлекаются. Лето, молодежь..." Когда я появилась у них на следующее утро, полицейские уделили мне чуть больше внимания. Но все же не до такой степени, чтобы оторваться от стульев и начать что-то делать. Тогда я позвонила в наше консульство в Афинах и объяснила ситуацию. К счастью, мне попался довольно приятный человек. Он сказал что-то по-гречески начальнику участка - и, видно, достаточно жестко, ибо после этого полицейские всерьез зашевелились и начали расследование.
     Но зацепиться им было абсолютно не за что. Они опросили людей и в порту, и по соседству с нашим домом, но Сумирэ никто не видел. Ни капитан парома, ни кассир тоже не припоминали, чтобы в последние дни какая-нибудь молодая японка садилась на паром. Выходило, что Сумирэ должна быть на острове. И к тому же, как она могла купить билет на паром - денег-то у нее с собой не было. Вообще невероятно, чтобы молодая японка разгуливала в пижаме по такому маленькому острову совершенно незамеченной. Может, заплыла далеко в море и утонула? Полиция беседовала еще с одной парой - мужчиной и женщиной средних лет из Германии: в то утро они долго плавали на нашем пляже за горой. Они сказали, что не видели никакой японки - ни в море, ни на тропе к пляжу. Полицейские пообещали мне продолжить расследование и делать все, что в их силах. Думаю, они и так сделали достаточно много. Но время шло, а все оставалось без изменений - никаких новостей.
     Мюу глубоко вздохнула и прикрыла нижнюю часть лица ладонями.
     - Что мне оставалось? Только звонить в Токио и просить вас приехать. Я была в полном тупике, не знала, что мне делать одной.
     Я представил Сумирэ - как она бродит одна по диким неласковым горам. В тонкой шелковой пижаме и пляжных сандалиях.
     - Пижама какого цвета? - спросил я.
     - Какого цвета? - недоуменно переспросила Мюу.
     - Пижама, в которой Сумирэ пропала.
     - Ах, да. Какого она цвета... Не помню. Я купила ее в Милане, но ни разу не надевала. В самом деле, какого же она цвета? Светлая такая. Бледно-зеленая, что ли. Очень легкая, без карманов.
     - Я вот что думаю. Вам по-любому нужно снова звонить в Афины, в консульство и просить кого-нибудь приехать сюда. Сделайте это, пожалуйста. Да, и еще - чтобы консульство связалось с родителями Сумирэ. Понимаю, это тяжело, но тянуть дальше и ничего не говорить им уже нельзя.
     Мюу чуть заметно кивнула.
     - Сумирэ, конечно, выкидывает иногда разные фокусы. Бывает, ее слегка зашкаливает, сами знаете. Но пропасть на четыре дня, не сказав вам ни слова, - нет, на это она не способна, - продолжал я. - Тут действительно что-то серьезное. Если четверо суток ее нет дома, ясно одно - Сумирэ не может вернуться. Какая тут причина - не знаю, наверняка достаточно серьезная. Может, провалилась в какой-нибудь колодец в поле и ждет, когда придут ей на помощь. Или, может, ее насильно похитили. Убили и где-то закопали. Неизвестно. Девушка глубокой ночью разгуливает по горам в одной тонкой пижаме - да что угодно могло случиться. В любом случае мы должны продумать план действий, и как можно скорее. Но на сегодня - все, нам нужно выспаться. Завтра, похоже, будет долгий день.
     - Как вы думаете, могла ли... Может, Сумирэ покончила собой? - спросила Мюу.
     - Конечно, исключить этого полностью мы не можем. Но если бы Сумирэ решила здесь уйти из жизни, наверняка написала бы какую-нибудь записку. Чтобы вот так - все бросить и исчезнуть? И заставить вас беспокоиться? Нет. Сумирэ вас любит, так что прежде всего она думала бы о ваших чувствах и о ситуации, в которой вы окажетесь после.
     Мюу какое-то время смотрела на меня, скрестив на груди руки.
     - Вы правда так думаете?
     Я кивнул.
     - Конечно. У Сумирэ именно такой характер.
     - Спасибо. Это как раз то, что я больше всего хотела услышать.

     Мюу отвела меня в комнату Сумирэ. Очень простая, квадратная спальня была похожа на большой кубик для игры в кости. Небольшая деревянная кровать, письменный стол со стулом, шкаф и комод Под столом - обычный красный чемодан. Напротив двери - открытое окно, в которое видны горы. На письменном столе лежит новенький макинтошевский ноутбук.
     - Я поменяла белье, так что можете спокойно лечь здесь. Оставшись один, я вдруг почувствовал, что страшно хочу спать. На часах было около двенадцати. Я разделся и забрался под одеяло. Однако сон не шел. "Еще совсем недавно в этой постели спала Сумирэ", - думал я. Возбуждение долгой дороги все еще отдавалось эхом в моем теле. Я лежал на жесткой кровати и мучился от наваждения: эго бесконечное путешествие никак не может закончиться.
     Пока не спал, я еще раз прокрутил в голове весь длинный рассказ Мюу, пытаясь выделить для себя самое важное. Но голова отказывалась работать. Хоть как-то систематизировать информацию, что на нее свалилась, было выше ее сил. К черту. Все - завтра, решил я. Тут передо мной вдруг возникла картина: язык Сумирэ проникает в рот Мюу. И это тоже - завтра, сказал я себе. Хотя перспектива, что завтрашний день будет удачнее сегодняшнего, была, увы, почти нулевой. Однако что пользы сейчас думать об этом? Я закрыл глаза и почти сразу провалился в глубокий сон.

10

     Когда я проснулся, Мюу накрывала на стол к завтраку. Время - половина девятого, свежее утреннее солнце наполняло мир светом нового дня. Мы уселись на веранде и принялись за еду, глядя на море, ослепительно сверкавшее в солнечных бликах. На завтрак у нас были тосты, яйца и кофе. Две белые птицы плавно спланировали вдоль склона холма к берегу. Где-то поблизости работало радио. Диктор по-гречески быстро читал новости.

     Из-за разницы во времени я чувствовал в голове какое-то странное онемение. И поэтому, наверно, не вполне четко соображал, где кончается реальность и начинается то, что лишь выглядит, как реальность. Итак, я здесь, на этом маленьком греческом острове, завтракаю с красивой женщиной старше меня, с которой только вчера познакомился. Эта женщина любит Сумирэ. Но не чувствует к ней никакого сексуального влечения. Сумирэ любит эту женщину и хочет ее. Я люблю Сумирэ и меня к ней влечет. Я нравлюсь Сумирэ, но она не любит и не хочет меня. Я испытываю сексуальное влечение к одной женщине - имя не важно. Но не люблю ее. Все так запутано, что сильно смахивает на какую-нибудь экзистенциалистическую пьесу. Сплошные тупики, никто никуда не может выйти. Должны быть альтернативы, но их нет. А Сумирэ в одиночестве уходит со сцены.
     Мюу налила еще кофе в мою опустевшую чашку. Я поблагодарил.
     - Вам нравилась Сумирэ, да? - спросила она. - Я имею в виду - как женщина.
     Я слегка кивнул, намазывая хлеб маслом. Оно было холодным и твердым, размазываться не хотело. Подняв голову, я добавил:
     - Но, наверное, не мы это выбираем, оно само приходит.
     Некоторое время мы ели молча. Новости по радио кончились, зазвучала греческая музыка. Подул ветер и встряхнул цветки бугенвиллей. Если присмотреться, далеко в открытом море можно было разглядеть бесчисленные барашки, бегущие по волнам.
     - Я тут много всего передумала и решила, что поеду в Афины прямо сегодня, не откладывая в долгий ящик, - сказала Мюу, очищая апельсин. - Что можно сделать по телефону? Ничего. Пустая трата времени. Думаю, если прийти в консульство и пообщаться с ними напрямую, толку будет больше. Может, потом, после нашего разговора кто-нибудь согласится поехать со мной сюда, или же я дождусь в Афинах родителей Сумирэ и вернусь уже с ними. В любом случае мне бы хотелось, чтобы вы это время оставались здесь, если это, конечно, для вас удобно. Вдруг с какой-нибудь информацией явится полиция, или же Сумирэ, наконец, вернется сама: ведь и это возможно. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?
     - Ну конечно, - ответил я.
     - Сейчас хочу сходить в полицейский участок и узнать, как у них там с розыском, потом закажу себе в порту лодку, чтобы меня отвезли на Родос. Думаю, мне понадобится какое-то время - дня два-три - обернуться туда и обратно, так что в Афинах я сниму номер в гостинице. - Я кивнул. Мюу закончила чистить апельсин и тщательно протерла салфеткой ле