е  великолепное
желание, она вслух мечтала выиграть - для своего старшего сына  барабан,
а для дочери - большую куклу в голубеньком платьице.
   Ольга вежливо обращается к женщине с туманными глазами:
   - Если не ошибаюсь, сударыня, ваш телефон сорок - сорок пять?
   Просторные бедра вздергивают юбку и отходят.
   - Боже какая наивность! Она вообразила, что я ревную.
   Мы продвигаемся в круглую гостиную.
   На эстраде мягкокостные юноши и девушки изображают танец машин.  Если
бы этот танец танцевали наши заводы, он был бы  очарователен.  Интересно
знать, сколько еще времени мы принуждены будем видеть его только на эст-
радах ночных кабачков?
   Конферансье, стянутый старомодным фраком и воротничком непомерной вы-
соты, делающим шею похожей на стебель  лилии,  блистал  лаком  крахмалом
остроумием и круглым стеклом в глазу.
   - Конферансье - один из самых находчивых и остроумных людей в Москве.
Он дал слово устроителям грандиозного семидневного празднества  и  лоте-
реи-аллегри "в пользу голодающих", что ни один нэпман, сидящий в круглой
гостиной, не встанет из-за стола раньше, чем опустеет его  бумажник.  Он
обещал их заставить жрать до тошноты и  смеяться  до  коликов,  так  как
смех, по замечанию римлян, помогает пищеварению.
   Мы с большим трудом раздобываем столик. Илья Петрович заказывает шам-
панское хорошей французской марки.
   Из соседнего зала доносится серебристая ария Надира. Поет Собинов.
   Русские актеры всегда отличались чувствительным сердцем. Всю  револю-
цию они щедро отдавали свои свободные понедельники, предназначенные  для
спокойного помытья в бане, благотворительным целям.

35
   В Словенке Пугачевского уезда  крестьянка  Голодкина  разделила  труп
умершей дочери поровну между живыми детьми. Кисти рук  умершей  похитили
сироты Селивановы.

36
   Откормленный, жирный самовар мурлычет и щурится. За окном висит снег.
   - Это вы, Владимир Васильевич, небось сочинили?
   - Что сочинил, Илья Петрович?
   - А вот про славян про древних. Неужто ж сии витязи, по моим  поняти-
ям, и богатыри подряд геморроем мучились?
   - Сплошь. Один к одному. А еще рожей. "Опухоли двоякого рода".
   - У кого вычитали?
   - У кого надо. А боярыни - что красотки с Трубы.
   Румян - с палец, белил - с два...  Один  англичанин  так  и  записал:
"Страшные женщины... цвет лица болезненный, темный, кожа от краски  мор-
щинистая... "
   - Ну вас, Владимир Васильевич.
   - Про Рюриковичей же, Илья Петрович, могу доложить, что после испраж-
нений даже листиком зелененьким не пользовались.
   Докучаев обеспокоено захлебал чай.
   Илья Петрович имеет один очень немаловатоважный  недостаток.  Ему  по
временам кажется, что он болеет нежным чувством к своему отечеству.
   Я полечиваю его от этой хворости. Надо же хорошего человека  отблаго-
дарить. Как-никак, пью его вино, ем его зернистую икру, а иногда - впро-
чем, не очень часто - сплю даже  со  своей  женой,  которая  тратит  его
деньги.
   Докучаев мнет толстую мокрую губу цвета сырой  говядины,  закладывает
палец за краешек лакового башмака и спрашивает:
   - А хотели бы вы, Владимир Васильевич, быть англичанином?
   Отвечаю:
   - Хотел.
   - А ежели арабом?
   - Сделайте милость. Если этот араб будет жить в квартире с  приличной
ванной и в городе где больше четырех миллионов жителей.
   - А вот я, Владимир Васильевич, по-другому понимаю.
   И заглядывает на себя в зеркало:
   - Носище у меня, изволю доложить, вразвалку и в рыжих плюхах.
   Ольга приоткрывает веко и смотрит на его нос.
   - ...а ведь на самый что ни есть шикарный, даже с бугорком греческим,
не переставлю-с.
   Ольга потягивается:
   - Очень жаль.
   - Совершение справедливо.
   И продолжает свою мысль:
   - По бестолковству же, Ольга Константиновна, на англичанина  в  обмен
не пойду. Горжусь своей подлой нацией.
   На "подлость нации" не противоречу. Капитан Мержерет, храбро  сражав-
шийся под знаменами Генриха IV гетмана Жолкевского, императора Римского,
короля Польского, имевший дело с турками, венграми и "татарами,  служив-
ший вероломно царю Борису и с завидной преданностью самозванцу,  расска-
зал с примерной правдивостью и со свойственной французам элегантностью о
нашем неоспоримом превосходстве невежливостью, лукавством и вероломством
над всеми прочими народами.
   Илья Петрович раздумчиво повторяет:
   - Го-о-оржусь!
   Тогда Ольга поднимает голову с шелковой подушки:
   - Убирайтесь, Докучаев, домой. Меня сегодня от вас тошнит.
   За  окном  дотаивает  зимний  день.  Снег  падает  большими   редкими
хлопьями, которые можно принять за белые кленовые листья.
   Докучаев уходит на шатающихся ногах. Я вздыхаю:
   - Такова судьба покорителей мира. Александр Македонский во время Пер-
сидского похода падал в обморок от красоты персианок.

37
Только что я собирался нажать горошинку звонка, когда заметил, что дверь не заперта. Тронул и вошел. В передней
пошаркал калошами, пооткашлялся, шумно разделся.
Ни гугу.
В чем , собственно, дело? Друг мне Докучаев или не друг?
И я без церемоний переступаю порог.
В хрустальной люстре, имеющей вид перевернутой сахарницы, горит тонюсенькая электрическая спичка. Полутемень
жмется по стенам.
У Докучаева в квартире ковры до того мягки, что по ним стыдно ступать. Такое чувство, что ты не идешь, а крадешься.
Стулья и кресла похожи на присевших на корточки камергеров в придворных мундирах.
 Красное дерево обляпано золотом, стены обляпаны картинами. Впрочем, запоминается не живопись, а рамы.
Я вглядываюсь в дальний угол.
Мне почудилось, что мяучит кошка. Даже не кошка, а котенок, которому прищемили хвост.
Но кошки нет. И котенка нет. В углу комнаты сидит женщина. Она в ситцевой широкой кофте и бумазеевой юбке
деревенского кроя. И кофта и юбка в красных ягодах. Женщина по-бабьи повязана серым платком. Под плоским
подбородком торчат серые уши. Точно подвесили за ноги несчастного зайца.
Я делаю несколько шагов.
Она сидит неподвижно. По жестким скулам стекают грязные слезы.
Что такое?
На ситцевой кофте не красные ягоды, а расползшиеся капли крови.
- Кто вы?
Женщина  кулаком размазывает по лицу темные струйки.
- Почему вы плачете? Возьмите носовой платок. Вытрите слезы и  кровь.
Меня будто стукнуло по затылку.
- Вы его жена?
Я дотрагиваюсь до ее плеча:
   - Он вас...
   Ее глаза стекленеют. - ...бил?

38
   - В прошлом месяце: раз... два... четырнадцатого - три...
   Ольга загибает пальцы:
   - На той неделе: четыре... в понедельник - пять... вчера - шесть.
   Докучаев откусывает хвостик сигары:
   - Что вы, Ольга Константиновна изволите считать?
   Ольга поднимает на него - темные веки, в которых вместо глаз холодная
серая пыль:
   - Подождите, подождите.
   И прикидывает в уме:
   - Изволю считать, Илья Петрович, сколько раз переспала с вами.
   Горничная хлопнула дверью. Ветерок отнес в мою сторону холодную пыль:
   - Много ли брала за ночь в мирное время хорошая проститутка?
   У Докучаева прыгает в пальцах сигара.
   Я говорю:
   - Во всяком случае, не пятнадцать тысяч долларов.
   Она выпускает две тоненькие струйки дыма из  едва  различимых,  будто
проколотых иглой ноздрей.
   - Пора позаботиться о старости. Куплю на Петровке пузатую  копилку  и
буду в нее бросать деньги. Если не ошибаюсь, мне  причитается  за  шесть
ночей.
   Докучаев протягивает бумажник ничего не понимающими пальцами.
   Если бы эта женщина завтра сказала:
   "Илья Петрович, вбейте, в потолок - крюк... возьмите веревку...  сде-
лайте тхетлю... намыливайте... вешайтесь - он бы повесился. Я  даю  руку
на отсечение - он бы повесился.
   Надо предложить Ольге для смеха проделать такой опыт.

39
   В селе Андреевке в милиции лежит  голова  шестидесятилетней  старухи.
Туловище ее съедено гражданином того же села Андреем Пироговым.

40
   Спрашиваю Докучаева:
   - Илья Петрович, вы женаты?
   Он раздумчиво потирает руки:
   - А что-с?
   Его ладонями хорошо забивать гвозди.
   - Где она?
   - Баба-то? В Тырковке.
   - Село?
   - Село.
   Глаза становятся тихими и мечтательными:
   - Родина моя, отечество.
   И откидывается на спинку кресла:
   - Баба землю ковыряет, скотину холит, щенят рожает. Она  трудоспособ-
ная. Семейство большое. Питать надобно.
   - А вы разве не помогаете?
   - Почто баловать!
   - Сколько их у вас?
   - Сучат-то? Девятым тяжелая. На Страстной выкудакчет.
   - Как же это вы беременную женщину и бьете?
   Он вздергивает на меня чужое и недоброе лицо:
   - Папироску, Владимир Васильевич, не желаете? Египетская.
   Я беру папиросу. Затягиваюсь. И говорю свою заветную мысль:
   - Вот если бы вы, Илья Петрович, мою жену... по щекам...
   Докучаев испуганно прячет за спину ладони, которыми  удобно  забивать
гвозди.
   В комнату входит Ольга. Она слышала мою последнюю фразу:
   - Ах, какой же вы дурачок, Володя! Какой дурачок!
   Садится на ручку кресла и нежно ерошит мои волосы:
   - Когда додумался! А? Когда додумался! Через долгих-предолгих  четыре
года. Вот какой дурачок.
   На ее грустные глаза навертывается легкий туманец.
   Я до боли прикусываю губу, чтобы не разрыдаться.

41
   Приказчик похож на хирурга. У него сосредоточенные брови, белые руки,
сверкающий халат кожаные браслеты и превосходный нож.
   Я представляю, как такой нож режет меня на тончайшие ломтики, и почти
испытываю удовольствие.
   Ольга оглядывает прилавок:
   - Дайте мне лососины.
   Приказчик берет рыбу розовую, как женщина.
   Его движения исполнены нежности. Он ее ласкает ножом.
   - Балычку прикажете?
   Ольга приказывает.
   У балыка тело уайльдовского Иокоиаана.
   - Зернистой икорочки?
   - Будьте добры.
   Эти черные жемчужинки следовало бы нанизать  на  нить.  Они  были  бы
прекрасны на округлых и слегка набеленных плечах.
   - На птицу, мадам, взгляните.
   - Да.
   Поджаренные глухари пушатся бумажными шейками. Рябчики выпятили белые
грудки и скорчили тонюсенькие лапки. Безнравственные индейки лежат живо-
том кверху.
   - Ольга, вы собирались подумать о своей старости?
   Раки выпучили таинственные  зрачки  и  раскинули  пурпуровые  клешни.
Стерляди с хитрыми острыми носами свернулись кольчиком.
   - В нашей стране при всем желании нельзя быть благоразумной. Я обошла
десять улиц и не нашла копилки.
   Под стеклянными колпаками потеют швейцарские сыры в серебряных  шине-
лях.
   - Свеженькой зелени позволите?
   - Конечно.
   Привередливые огурцы прозябли. Их нежная кожа покрылась мелкими пупы-
ришками. Редиски надули словно обидевшись, пухлые красные губки. Молодой
лук воткнул свои зеленые стрелы в колчан.
   Владимир у меня тут работы на добрый час. Съездите за Сергеем. Его не
было у нас три дня а мне кажется, что прошли месяцы.
   - А если бы меня... не было три дня?
   - Я бы решила, что прошли годы.
   - А если Докучаева?
   - Три минуты... а может быть, и три десятилетия.
   Мороз крепчает. Длинноногие фонари стынут на углах.

42
   Парикмахер бывш.
   Б. Дмитровка, 13
   САЛОН ДЛЯ ДАМ
   Прическа, маникюр педикюр, массаж лица, отдельные кабинеты для окрас-
ки волос

43
   Модельный дом
   Кузнецкий пер., 5
   ПОСЛЕДНИЕ МОДЫ капы манто, вечерние туалеты, апре-миди,
костюмы

44
   МОССЕЛЬПРОМ требуйте
 во всех кондитерских, киосках, хлебопекарнях
какао
Нестле
шоколад
Коллер
Гала Петер
Капе
и др. заграничные продукты высших марок.

45
   У меня, Владимир Васильевич, дед был отчетливый старик. Борода с  во-
рота, да и ум не с прикалиток.
   Докучаев налил себе и мне водки.
   - С пустяка начал. Лыко драл с мордвой косоглазой. Ну вот я и говорю,
а под догар обедни пароходишки его как утки, плескались. К  слову,  зна-
чится, пятьдесят три года состояние себе упрочал, а спустил до последне-
го алтына в одну ночь... Выпьем, Владимир Васильевич?
   - Выпьем.
   - И был это он огромнейший любитель  петушиных  боев.  Жизни  по  ним
учился. Птицу имел родовую. Одно загляденье! Все больше пера  светло-со-
лового или красно-мурогого. Зоб - как воронье крыло. Ноги либо  горелые,
либо зеленые, либо желтые. Коготь черный, глаз красный... Подлить,  Вла-
димир Васильевич?
   - Подлейте.
   - В бою всего более переярка ценил.  Это,  значится  петуха,  который
вторым пером оделся.
   Докучаев встал и прошелся по комнате.
   - Птицу, как и нашего брата, в строгости держать надо. Чуть жиру  по-
надвесила, сейчас на катушки из черного хлеба и  сухой  овес.  Без  пра-
вильной отдержки тело непременно станет как ситный мякиш. А про  гребень
там или про "мундир" -  и  разговоров  нету.  Какой  уже  пурпур!  Какой
блеск!.. Приумножим, Владимир Васильевич!
   - Приумножим.
   - В бою, доложу я вам, каждая птица имеет свой ход. Один боец  -  "на
прямом". Как жеребец выступает. Красота глядеть.  Рыцарь,  а  не  петух.
Только все это ни к чему. Графское баловство.
   Илья Петрович улыбается.
   - Есть еще "кружастые". Ну это  будет  маленько  посмышленее.  Рыцаря
завсегда, значится, отчитает. Да. Потом, Владимир Васильевич, идет  "по-
сылистый". Хитрый петух. Спозади, каналья,  бьет.  Нипочем  "кружастому"
его не вытерпеть.
   Докучаев налил еще рюмку. Выпил. Закусил белым грибом. И с таинствен-
ной значимостью нагнулся к моему уху:
   - А всем петухам петух и победитель, Владимир Васильевич, это тот что
на "вороватом ходу". Сражение дает для глазу незавидное.  Либо,  стерва,
висит на бойце, либо под него лезет. Ни гонору Тебе, ни отваги, ни вели-
колепия. Только мучает и нерв треплет.  Удивительная  стратегия.  Башка!
Башка, доложу я вам. Сократ, а не птица... Наше здоровье,  Владимир  Ва-
сильевич!.. Дед меня, бывало, пальцем все в лоб тычет: "Учись,  Ильюшка,
премудрости жизни. Не ходи, болван, жеребцом. Не  плавай  лебедем.  Кто,
спрашиваю тебя, мудр? Гад ползучий мудр. Искуситель мудр. Змий.  Слышишь
- змий! Это, брат, ничего, что брюхо-то в дерьме, зато брат,  ум  не  во
тьме. Понял? Не во тьме! "
   И Докучаев вдруг забрызгался, залился, захлебнулся смехом.
   - Чему смеетесь?
   - Строителям коммунизму.
   Он потер колено о колено, помял в ладонях, будто кусок розовой замаз-
ки" свою толстую нижнюю губу и козырнул бровью.
   - Только что-с довершил я, Владимир Васильевич, маленькую  коммерчес-
кую комбинацию. Разрешите в двух словах?
   - Да.
   - Спичечному, видите ли. Полесскому тресту  понадобился  парафин.  На
внешнеторговской таможне имелся солидный пудик.  Цена  такая-то.  Делец,
Владимир Васильевич, "на прямом ходу" как поступит? Известно как:  купил
на государственной таможне, надбавил процент и  продал  государственному
спичечному тресту.
   - Полагаю.
   - Ну, "кружастый" или "посылисилй", скажем, купил, подержал,  продал.
Процентик, правда, возрос, но капитал не ворочался. Тучной  свиньей  ле-
жал. Обидно для капитала.
   - А на "вороватом ходу"?
   У Ильи Петровича загораются зрачки, как две черные свечки:
   - Две недели тому назад гражданин Докучаев покупает, на таможне пара-
фин и продает Петрогубхимсекции. Играет на понижение. Покупает у  Петро-
губсекции и продает Ривошу. Покупает у Ривоша и перепродает  Севере-Югу.
Покупает у Северо-Юга, сбывает Техноснабу и находит желателя в Главхиме.
Покупает в Главхиме и предлагает... Спичтресту. Причем, изволите видеть,
при всяком переверте процент наш, позволяю себе сказать,  был  в  побра-
танье...
   - ...с совестью и законом?
   - Именно... Прикажете, Владимир Васильевич?
   - Пожалуй!
   Докучаев открывает бутылку шампанского:
   - Сегодня Спичтрест забирает парафин с таможни.
   - Так, следовательно, и пролежал он там все эти две недели?
   - Не ворохнулся. Чокнемся, Владимир Васильевич!
   Вино фыркает в стаканах, как нетерпеливая лошадь.
   Илья Петрович ударяет ладонь об ладонь. Раздается сухой треск, словно
ударили поленом о полено.
   Ему хочется похвастать:
   - Пусть кто скажет, что Докучаев не по добросовести - учит  большеви-
ков торговать.
   Я говорю с улыбкой:
   - Фиораванти, сдвинувший с места колокольню в Болонии, а в Ченто вып-
рямивший башню, научил москвитян обжигать кирпичи.
   Он повторяет:
   - Фиораванти, Фиораванти.

46
   Сергей подбрасывает в камин мелкие дрова. Ольга  читает  вслух  теат-
ральный журнальчик:
   - "Форрегер задался целью развлечь лошадь. А развеселить  лошадь  не-
легко... Еще труднее лошадь растрогать, взволновать. Этим  делом  заняты
другие искатели. Другие режиссеры и поэты... Лошадиное  направление  еще
только развивается, еще только определяется... "
   Сергей задает вопрос, тормоша угли в камине железными щипцами:
   - А как вы считаете, Ольга, Докучаев - лошадь или нет?
   - Лошадь.
   Я встреваю:
   - Если Докучаев и животное, то, во всяком случае...
   Сергей перебивает:
   - Слыхал. Гениальное животное?
   - Да.
   - А по-вашему, Ольга?
   - Сильное животное.
   - Неужели такое уж сильное?
   Тогда, не выдержав, я подробно рассказываю историю с парафином.
   Сергей продолжает ковыряться в розовых и золотых углях:
   - Ты говоришь... сначала Петрогубхимсекции... потом  Ривошу...  потом
Северо-Югу... Техноснабу... Главхиму  и  наконец  Спичтресту...  Замеча-
тельно.
   Ольга хохочет.
   - Замечательно!
   Сергей вынимает из камина уголек и, улыбаясь  подергивающимся  добрым
ртом, закуривает.
   От папиросы вьется дымок, такой же нежный и синий, как его глаза.

47
   "Людоедство и трупоедство принимает массовые размеры" ("Правда").


48
   Вчера в два часа ночи у себя на квартире арестован Докучаев.

49
   Сергей шаркает своими смешными поповским и ботами в прихожей. Он  бу-
дет шаркать ими еще часа два. Потом, как большая лохматая собака,  долго
отряхаться от снега. Потом сморкаться. Потом...
   Я взволнованно кричу:
   - Ты слыхал? Арестован Илья Петрович!
   Он протягивает Ольге руку. Опять похож на добродушного ленивого  пса,
которого научили подавать лапу.
   - Слыхал.
   - Может быть, тебе известно за что?
   - Известно.
   Ольга сосредоточенно роется в шоколадных конфетах. Внушительная квад-
ратная трехфунтовая коробка. Позавчера ее принес Докучаев.
   Вздыхает:
   - Больше всего на свете люблю пьяную вишню.
   И, как девчонка, прыгает коленями по дивану:
   - Нашла! нашла! целых две!
   - Поделитесь.
   - Никогда.
   Сергей сокрушенно разводит руками, а Ольга сладострастно запихивает в
рот обе штуки.
   - Расскажи про Докучаева.
   - Что же рассказывать?
   Он оборачивает на меня свои синие нежные глаза:
   - Арестован за историю с парафином. Мы проверили твои сведения...
   Кричу:
   - Кто это "мы"? Какие это такие "мои сведения"?
   - Ну и чудак. Сам же рассказал обстоятельнейшим образом всю эпопею, а
теперь собирается умереть от разрыва сердца.
   Ольга с улыбкой протягивает мне на серебряном трезубчике докучаевскую
конфетку:
   - Владимир, я нашла вашу любимую. С толчеными  фисташками.  Разевайте
рот.


   1924

 1
   Заводом "Пневматик" выпущена первая партия бурильных молотков.

2
   Госавиазавод "Икар" устроил торжество по случаю первого выпуска  мощ-
ных моторов.

3
Завод <Большевик> доставил на испытательную станцию Тимирязевской сельскохозяйственной академии первый
изготовленный трактор.

4
- Ольга, не побродить ли нам по городу? Весна. Воробьи, говорят, чирикают.
- Не хочется.
- Нынче премьера у Мейерхольда. Что вы на это скажете?
- Скучно.
- Я позвоню Сергею, чтобы пришел.
- Не надо. С тех пор как его вычистили из партии, он брюзжит, ворчит, плохо рассказывает прошлогодние сплетни и
анекдоты с длинными седыми бородами.
- От великого до смешного...
И по глупой привычке лезу в историю:
- Князь Андрей Курбский после бегства из Восточной Руси жил в Ковеле <в дрязгах семейных и бурных несогласиях с
родственниками жены>. Послушайте, Ольга...
- Что?
- Я одним духом слетаю к Елисееву, принесу вина, апельсинов...
- Отвяжитесь от меня, Владимир!
Она закладывает руки за голову и вытягивается на диване. Каждый вечер одно и то же. С раскрытыми глазами будет
лежать до двух