когда привыкаешь, то расставанье ...

                                Плачет.

         МАФИЛЬКИН (в озлобленьи). Стоп! Мать моя, ты рискуешь. Я еле удер-
         жался, чтобы в тебя пепельницей не зашвырнуть. Калерия, ау, проснись
         и пой! Ну что ты играешь?!
 ПРЕКРАСНАЯ ДАМА (всхлипывая). Меня зовут Фрося.
 МАФИЛЬКИН. Ты по жизни Фрося и пытаешься здесь нам на Клубе сваять
 незабываемый образ Фроси. А спектакль у нас про чаепитие у прекрасной
 дамы именем Калерия. Девушек по имени Фрося не открывают известные
 естествоиспытатели. Быть может, в районной гостинице путешественники с
 голодухи и способны трахнуть одну-другую Фросю, но это не от хорошей
 жизни. Ты сама прекратишь реветь или как?
         ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Все-все-все( Перестает плакать, сморкается в платок).
         МАФИЛЬКИН. Вот так. Прекращай. Элм лопнулся, беда какая.
         А вся наша жизнь, что она?! да то же самое сплошное надувательство.
         Дуешь, дуешь в нее, а потом она легкокрылым Элмом - фюить! - уносится
         вверх пузырьком. И где пристроится, и где снискает успокоение? Лад-
         но, перерыв. (Прекрасной Даме) Тебе надо в гримерную, у тебя тушь по-
 текла. (Седоку). А ты оставайся здесь. Учи как следует текст, пройди
 еще раз мизансцену. Я пошел в буфет, встречаемся через десять минут.
 СЕДОК. Но спектакль продолжается?
 МАФИЛЬКИН. Да. В своем монологе можешь об®яснить зрителю, что тут
 у нас образовался клуб в Клубе. А то они подумают, что антракт, и
 ринутся в буфет.

                         Прекрасная Дама убегает за кулисы. Мафилькин
                 складывает лопнутого Элма в экипаж, берет лошадь
                 под уздцы и направляется в сторону буфета.
                         На сцене в полном одиночестве остаются: Седок и
                 луч прожектора, который его ведет.



        4. СИГНАЛ НИСПОСЛАН.

        x x x

        Теплая майская ночь накрывает тебя с головой.
        Огонек сигареты ярче иных созвездий.
                В парке несчастный влюбленный шуршит немятой травой
        и мычит любимое имя в парадном под"езде.

        Вечно голодный студент к экзамену не готов.
        В общежитии чай состоит из воды и хлеба.
        Там шпаргалок полон карман, под плинтусом - город клопов,
        на улице - клейкий тополь и теплое небо.

        Деревья еще не потрачены пылью и духотой.
        Паровозный гудок на станции неподалеку
        разбудил усталую женщину. Фейерверк над трамвайной дугой
        озарит подушку в слезах (та женщина одинока).

        Полусонный Седок гоняет по тамбуру дым.
        Способ назван ему, как остаться один на один
        с вечной печалью, первоначально сокрытой
        от посторонних взоров, а ныне в природе разлитой.

                Тополиный рассвет грядущих белых ночей -
        колыхание парочек, шепот на расстояньи,
        как и чай в коридорах, где персонажи свечей
        выгорают дотла, выставляя воспоминанья.

        x x x

        За окном - тополя, кусочек кирпичного завода, ржавая ар-
         матура вдоль обочины, Калерия. Это весна. Сколько мне еще осталось
 ждать? Мафилькин гримирует синяк, я его не слушаю. Молчу.
        Страдать молча тяжело. Если едешь - болит, но не так сильно.
 Притворяешься откомандированным по срочной надобности. Гостиницы
 одна за другой выталкивают тебя вон. Удел. Его надлежит хлебать не
 расхлебать. Быть в дороге, получать по роже, погружаться в необяза-
 тельные слова, иметь нетвердое мнение, засыпать на ходу, забывать
 с каждым часом. И что-то с совестью. Седок, он же Наблюдатель в
 Движении. Движущееся не наблюдается реальным. Исчезли все необхо-
 димые подробности особенного. Уловлены лишь символические типы.
 Отсюда - утеря остроты, конкретности проживания. Порвалась серебряная
 нить.
                 Во сне приходит помощь. Калерия возращается. Осень, Венеция.
 Сегодня ветер не в себе. Он буквально заталкивает нас в собор
 Сан-Джованни э Паоло. Никого нет, все решили пересидеть непогоду в
 тепле. Высокие гулкие своды. Калерия Рассматривает Росписи и
 Фрески, Калерия Молчит. Ее глаза, и тихий свет из верхних витражных
 окон. Статуя Богоматери в левом приделе. Есть время помолиться и
 подумать, есть время получить ответы. "Узнаешь ли Ты себя?" -
 спрашиваю.  Нет ответа. Часы на площади Святого Марка пробили пять.
 Ливень. Вода сверху полощет по красным черепичным крышам, вода снизу
 подтапливает мостки, море уравнивается с рукотворной сушей. Спаса-
 тельные катера снуют вдоль Canale Grande мимо утопающих дворцов.
 Силуэт Калерии на мосту Риальто. Калерия Под Зонтиком. Ветер ломает
 его напополам . Мой плащ, накинутый ей на плечи, не добавляет ни
 сухости, ни тепла. Все - в укрытие, или спасайся, кому дано спастись,
 молитесь остальные. Стихия переходит всякие пределы. Залило цокольный
 этаж. Отключили электричество. Беспомощный взгляд владельца отеля:
 "К этому невозможно привыкнуть". Свечи и холодный ужин на верхних
 этажах. Тени, вполголоса. Мы в плену, но плен этот целителен. Ее
 пальцы холодны (как лед? как смерть?). И она говорит: " Мы останемся.
 Нам пристали эти площади, эти храмы, эти стихии. И, когда умрем,
 будем с теми, кто пришел раньше, будем ими самими, останемся в них,
 навсегда."
        Сон продолжается, и я боюсь его спугнуть, такие сны редки.
 Утро, вода ушла. Мы гуляем. Калерия Покупает Открытки, Калерия
 Кормит Голубей На Площади, Калерия С Пирожком. "Я выберу себе
 вон эту маску, а ты себе выбери ту". "На карнавал без масок нас
 не пустят. Каков твой костюм? Придумай себе текст. Без текста
 будешь смотреться невыигрышно. Ты танцуешь плохо. Прошлый раз ты
 наступил мне на ногу. Ты всегда был таким неуклюжим? И робким?
 На тебя не похоже." Она смеется, я вспоминаю, откуда этот текст,
 и все-таки просыпаюсь. Сколько еще осталось снов в запасе у меня?
 Жду ответа.
        Еще сон. Флоренция. Мы попадаем в водоворот праздношатаю-
 щихся людей. Торжище, всякий торговец призывает раскошелиться.
 Они притворяются, что торговали здесь от века. Прикидываются наслед-
 никами этой земли, но меня не проведешь. Те, что торговали до них,
 давно умерли. Нынешним не дано было видеть, как выбегал из
 собора Санта Мария дель Фьоре очередной заговорщик и падал под ножом
 на ступенях храма. Данте подводит Беатриче к Чистилищу. Это - холм в
 тысячу ступеней, смотровая площадка. Отсюда видно все: и заговоры,
 и плутни, и подвиги, и отречения, и приношения всяких жертв, но толь-
 ко в масштабе, с высоты птичьего полета.
        В галерее Уфицци беспорядок. Ветер носит по углам бумаги из
 тайной канцелярии Козимо Медичи. Они не успели подготовиться. Но
 зал Боттичелли отворен. Я показываю Калерии Madonnа del Magnificat в
 круглой золоченой раме. "Узнаешь ли Ты себя?". Калерия Не Отвечает,
 но я увидел - Да. Хранитель музея говорит о случившемся: "Мадонны и
 Венеры Сандро Боттичелли застряли посередине между Адом и Раем. Они
 населяют срединный мир, мир разбитых верований, мир живущих под
 равнодушным небом на опустошенной земле. Его творения - вершины,
 но горы попирают неосвященную землю. Мы блюдем эти вершины в неприко-
 сновенной чистоте, но в душе вынашиваем великое подозрение и недове-
 рие, предчувствие, что действуем небогоугодно, искусительно, вызываю-
 ще по отношению к иным силам, коих называть не смеем. Происхождение
 Вашей Дамы несомненно. Ваша Дама - это Наша Дама в Париже. Химеры на
 уступах храма говорят сами за себя. А раз в год верующие подносят Ей
 километровую свечу. У многих есть потребность преклонить колена, но в
 горячности они путают Восток с Западом. " Калерия Смеется. Калерия с
 Фотоаппаратом, Калерия Меняет Доллары, Калерия Едет В Такси, Калерия
 На Набережной Реки Арно, Калерия И Ее Двойник. Я был частью Вечности,
 я мог касаться края Ее плаща, я мог говорить ей текст. "Это был текст
 или твоя собственная речь?" Нет ответа. Больной уснул. Он запустил
 свою болезнь. Он вдыхал полной грудью, а воздух был отравлен.
        А потом ночь в Риме. Калерия В Цветах На Площади Италии,
Калерия На Фоне Развалин, Калерия Пьет Кофе, Калерия Бросает Монетку
В Фонтан Треви, Калерия Поднимается На Капитолийский Холм. Я остаюсь
у подножия и спрашиваю ее: "Какие еще Тебе необходимы доказательства?"
Ответ Ее гласит: "Когда ты проснешься, ты поймешь, что придумал все
это. Меня нет."
        Однажды мы пошли с Ней гулять к реке. Был выходной день, по-
этому со стороны Комбината не шумело, не воняло. Машины спали. Это
было раннею весной, тополя еще не проснулись. Мы были на десять лет
моложе, мы не попадали друг другу в такт. Каков был текст? Забыл.
        Что-то вроде: " В холодную слякотную ночь я прихожу к Вам под окно и
долгое время влюбленным дураком прогуливаюсь взад-вперед. Тут же ос-
вещаются дополнительные окна, оттуда высовываются дикие совершенно
хари, и я бегу прочь, опозоренный столкновением с харями теми, а по-
том спрашиваю себя: отчего я испугался? или мне стало стыдно ненад-
лежащей прилюдности своих действий? Свет горит в Вашем окне. Вы чи-
таете, или просто бессонница замучила, Вы сидите за столом, переби-
раете бумаги, ворох бумаг, письма очумелых соискателей, бредовые сти-
хи..." И в углу маленький штампик: "Причитано и соответствует Регла-
менту. Мафилькин." И еще был, кажется, текст: "Если одеться в алое,
то кровь останется незаметной, пока вся не вытечет по капельке."
        Я пытаюсь молиться, но получается плохо. Книга с благими
 вестями выпадает из рук. Свечи, если я зажег их, задуваются на
 счет раз. Это гордыня. Она берет приступом, точно морская болезнь.
 И не вырваться.
                 Снова еду не понять куда. Поля, покрытые дымкой тумана, как
         тюлевой вуалью. Засраный вагон, пьяный проводник. Спокойные недвижные
         кроны дальних уснувших до весны тополей. Прежде вдоль железной доро-
 ги располагались симпатичные девушки и пели жалобную песню о несчаст-
 ной любви. Но нынче не сезон. Калерия улыбается печально. Неуютная
 потертая радость наблюдателя in mobile. Попытаюсь жить дальше.
        Вот такая примерно персонажная схема. Беготня по кругу, а в
         центре - Истина. Калерия, Отвечающая На Письма, Калерия Не Отвечаю-
         щая На Письма, Калерия Брюзгливая, Калерия С Мусорным Ведром, Калерия
         Боттичелли, Калерия Всякая - любимая мною в прошлом и сию секунду в
 каждой клетке космоса Бога нашего и даже на авансцене Клубных
 Мафилькиновых издевательств над здравым смыслом.
                 Мафилькин выстраивает мизансцену. Пробуется племянница. Зовут
 Иринией - рифмуется с Оттилией. "Она хорошо готовит, тебе понравит-
 ся". Танцы в пьяном клубе. Не хватило нам, ребята, значит, будем
 догонять. Свежий воздух для полетов, для залетов вертолетом. Пих-
 ня-трахня под кустом , освобождение желудка от обязательств перед
 кишечником, глубокий нездоровый сон. Проблемы завтрашнего
 дня. Ничего, что толстая она, преспокойно выпью эту чашу я до дна.
 Скоропостижное венчание в Клубе. Имеют место быть: Приданое, Руково-
 дящие ухватки. Довольный шурин Мафилькин. По-свояковски раздавить
 поллитра, обсудить варианты с  жильем. Мы планируем аборты посылаем
 на курорты. Срочно влюблюсь в девушку 5х6 с квартирой 7х8. Мафиль-
 кин - богатый родственник. Привечать гостя дорогого. Подоконники,
 обсиженные геранью. Пуфик. Пяльцы: неоконченный швейно-вязальный
 портрет благодетеля нашего, выполненный в северокорейской манере,
 культ одной личности. Разговор по существу. Мы надеемся, что с
 Чаепитиями покончено. Диониссиевы сатурналии, венецианские карнавалы,
 клубные аморалки мы задвигаем. Время было молодое, а теперь оно
 другое. Пора становиться взрослым. Всепоглощающей роковой страсти
 должна прийти на смену любовь-созиждительница. Устроительство домаш-
 него очага. Торжественное обещание умереть в новую жизнь. Прочь все
 лишнее. Найти свое место. Электричество и магнетизм, сын пошел по
 стопам отца. Пробки в Клубе погорели, наступила темнота, но монтеры
 подоспели, все вернули на места.
                 Ах, как бы было хорошо, когда бы не было так плохо.
                 В один прекрасный день - крак: перехваченные документы, ночь
 бессонных разбирательств с обмороками, сучий потрох и другие грубости,
 избиение кадров, бланш под глазом, полоумие одной из сторон в конфлик-
 те, тайный от®езд, погоня, укрытие в Клубе, экстренный ввод на роль
 Седока. Остальное известно.
                 Имеющий уши да. Сигнал, ниспосланный небом, да не. Не мог
         быть проигнорирован.
        - К этому остается мало что добавить, - сообщает далее Седок. -
 Сейчас вам раздадут на руки документы, вы их просмотрите хотя бы по
 диагонали, а я пока немного покурю и подумаю, чем мы будем заниматься
 с вами дальше. Если хотите, вы можете посетить буфет. В фойе у нас
 развернута экспозиция "Окаянные дни Клуба". Спектакль продолжается.
 В знак возобновления действия на авансцене Клуба зальется трелью
 соловей, расцветет роза, зазвенит китайский колокольчик, на штыке
 у часового загорится полночная луна. Впрочем, луна может и не заго-
 реться, это я для впечатления. Но колокольчик-то мы вам обеспечим,
 не сомневайтесь.





        5. ДОКУМЕНТЫ, ЧАСТЬ 1.

        x x x

        Гориспоком, порывшись в дырявом кармане,
        находит тощий бюджет, портрет в заповедной раме,
        а также резвые Органы, что подорвались с цепи
        и готовы всякую вошь сволочить на аркане.

        Населению корм не в коня. Лозунги устарели.
        На открытии бюста Великому Бандерлогу
        уместно порой затравить какого-нибудь еврея,
        откушать блинков да податься к родному порогу.

        Комбинат, завыв, дает на-гора дребедень.
        По субботам кругом балалаек нервная брень,
        а ненастье над кладбищем - только знак перехода
        от активного света в пассивную бледную тень.

        x x x



                         5.1. Эмилия - Полковнику Тобиасу.

                [...]
                Я понимаю, что последние публикации в районной газете
         преследуют цель принизить Ваше значение и всячески опорочить
         как Вас, так и наше общее дело. В связи с этим хочу обратиться
         к Вам со словами поддержки и понимания.
                На путях построения гармоничного человеческого общества
         невозможно обойтись совсем без каких-то издержек. История чело-
         вечества, как мы знаем, это история борьбы классов. Борьба
         сопровождается жертвами. Жертвы могут быть напрасными и не
         напрасными. Наши жертвы не были напрасными, мы тоже это знаем.
         Нам пытаются навязать мысль о том, что мы попусту теряли время,
         а в отдельных случаях даже совершали какие-то преступления.
         И мы даже не в состоянии им об®яснить, что все это неправда.
         Мы были молодыми, радовались жизни, любили, бегали на стадион,
         вступали в кружки, готовились к защите Родины.
                Словом, как бы Вам не было теперь тяжело, знайте: члены
         Вашего кружка с Вами, они всегда готовы поддержать Вас в нелег-
         кую минуту и разделить радость в легкую минуту. Если чего-то я
         не так сказала, вы уж меня извините.

                                С коммунистическим приветом, Эмилия.



                 5.2. Клаус - в Управление.

                 11-е. День. Мафилькин вызвал меня к себе. Я застал его
         жующим импортную шоколадку. Он не находил себе места.
                 - Вот посмотрите что делают. - Он протянул мне свежую
 районную газету. Заголовок "Регламент большой любви" был жирно
 отчеркнут красным фломастером. Я бегло просмотрел статью.
                 - Ну и что вы скажете на это? - отрывисто спросил меня
         Мафилькин, когда я отложил газету в сторону.
                 - По-моему, это возмутительно, - сказал я.
                 - Я вам даже большее скажу, - сказал Мафилькин. - В желтой
         этой газетенке хам сидит на хаме, а главный редактор просто осел,
 раз пропускает подобную ахинею! Вы знаете, меня трудно вывести из
 себя. Но если уж меня вывели из себя, то чтоб ввести меня обратно -
 это им будет дорогого стоить!
                 Мафилькин, выпалив вышеизложенное, как будто немного успоко-
         ился.
                 - Дуракам закон не писан, - сказал он. - Могут что угодно
         кудахтать. Мы готовим сборник стихов "С любовью к Даме", по материа-
         лам выступлений членов Общества Любителей Прекрасной Дамы. Конечно,
         есть критерии отбора материала. Есть концепция, есть генеральный
         план всей затеи. Идет сверка позиций. Делается ставка на сильное
         чувство. Талант, разумеется, тоже не помешает, хотя в последнем
         случае мы часто вынуждены идти навстречу автору. И вот тут как тут
         отыскивается борзое перо, кое сажает на проект (по недомыслию или
         по злоумыслию, мы разберемся) жирную кляксу. Нам теперь мыться не
         отмыться. А осел редактор ...
                 - Критиканов всегда не счесть, - добавил он, помолчав. -
         А чтоб включиться в позитивную работу, - тут их с собаками не сыс-
         кать. Ну что ж, они выбрали свою торную дорогу. Нехай лают. А
         ветер будет носить.


                         5.3. Калерия - Седоку.

                [...]
        Меня тронули твои стихи. Только немного пугает зависимость,
в которую я от тебя попала. Мне кажется опасным, что твои предчув-
ствия и непроявленные до конца предположения вдруг становятся
об®ектом массового внимания. Ты открыл во мне Ту, кем я ,
возможно, могла бы стать, если бы приложила к этому все усилия.
Ты открыл Возможность. Но большинство читателей районной газеты
воспринимают это как данность, как полезное ископаемое. Ты растру-
бил об открытии на весь город. Ты не думал о последствиях, ты был
захвачен моментом. Но люди нашего города, вероятно, оказались не
готовы к твоему сообщению. Они живут скудно, уныло, рано утром они
темною колонной движутся в сторону Комбината, по вечерам они эко-
номят электричество, по субботам ходят на кладбище, а по воскресе-
ньям ковыряются на своих приусадебных участках в намереньи выкопать
что-нибудь с®едобное. Поэтому все восприняли твою заметку в газете
как руководство к действию. Телефон у меня превратился в головную
боль. В день приходит добрый десяток писем с требованием любви.
На работе не отбиться от поздравлений. Тут, кстати, был один случай.
                У нас в первом отделе работает такой Кац. Ты его должен знать,
        лет сто назад он был был женат на Пшечневской, потом они разбежались,
        а в результате брака остался сын Элм Элмович Пшечневский, фамилию
        он взял матери, чтобы не таскали всю оставшуюся жизнь за пятую
        графу. Прихожу я как-то в спецотдел снимать синьку, а дело уже было
к концу рабочего дня. Сидит один этот Кац в отделе, а его женщины, как
        всегда, разбрелись мерить лифчики. Отсинила я все, он мне и говорит:
        я как-то давно хотел с вами заговорить, но не решался. Впервые заметил
        вас в Клубе на клумбертовских вечерах (у меня там бывшая жена часто
концертирует), и сразу к вам как-то прикипел душою. Извините, что я
вас задерживаю, просто уже давно хотел высказать вам свое восхище-
ние. Этот парень, который написал о вас заметку в районной газете,
он, разумеется, кругом прав. Но ему не хватает моих лет, чтобы во
всей полноте в этом убедиться. Я вижу в вас то, что наши городские
фроси бездарно растеряли или не имели вовсе. Ваша красота имеет
несомненное божественное происхождение. Иного человека Бог одаривает
слухом, иного голосом. Вас он одарил гармонией и ненарушенной пропор-
цией частей в составе сложного целого. И вы рискуете потерять данное
вам свыше, как это уже сделали многие наши дамы (язык не поворачива-
ется сказать - бабы), коли работаете на Комбинате в отделе планиро-
вания. Даже когда вы сейчас беседуе