те со мной, вы теряете. Остере-
гайтесь ненужных вам связей и иных столкновений с внешним миром.
Берегите себя. Вот ваш пропуск.
        Где-то через пару недель он приглашает меня в отдел под
предлогом, что я не сдала рабочую папку на плановый досмотр. И
говорит такое, что я вся иду пятнами. Вы, говорит, не пу-
гайтесь того, что я вам сейчас скажу. Я долго думал над этим и по-
нял, что мне необходимо с вами переспать. Мне нужна ровно одна ночь.
Я очень старый больной человек. Жизнь моя прошла. Скоро мне наступит
конец. В моей жизни было много хорошего, а много и плохого. Но смысла
в ней не было никогда. Из хорошего у меня были только женщины. Их
было довольно много. Они пахли дешевыми духами, аптекой, продуктами,
другими мужиками. Мои связи с ними были мимолетны. Я любил их в
командировках и дома, когда жена уезжала на гастроли, и потом, когда
она ушла насовсем. Но в обладании ими всегда присутствовал элемент
поспешности и неизысканности. Я пил вино этих встреч, не задумываясь
о букете напитка. Теперь мне ясно, что это было за вино. Это была
бормотуха. Моя жизнь - это бормотуха. Неужели перед смертью я не
заслужил бокала отменного вина? Исполните мою просьбу, и я отдам
вам все, что вы захотите. Я завещаю вам свою двухкомнатную квартиру
и приусадебный участок. У меня есть еще квартира в другом городе,
но она отойдет моему сыну, он молодой человек, ему тоже нужно кушать.
Если вам нужна моя жизнь, вы тоже сможете ее забрать. Как вы это сде-
лаете - забота ваша. Посоветуйтесь с Клеопатрой.
        Но если это произойдет, говорю ему я, то как же тогда понимать
ваш призыв остерегаться ненужных связей? Ведь, вступив с вами в связь,
я тем самым неизбежно потеряю что-то из того, о чем Седок написал в
районную газету. Я не отказываюсь от своих слов, говорит он. Вы дейст-
вительно потеряете. Ну что хорошего заниматься любовью со старикашкой,
к тому же еще и евреем? Правда, мы, евреи, ребята сексуальные. Воз-
можно, мне даже удалось бы вам показать кое-что новенькое, и возраст
тут на пользу. Но не в этом дело. Вы неизбежно будете терять. Вас
будут использовать даже и помимо вашего желания. Вами будут грезить,
вас будут применять как об®ект для мастурбации, вас даже будут
просто фотографировать. И каждым этим актом с вас будут сдирать одну
за другой все ваши защитные оболочки. И самый страшный ваш враг -
это дедушка Время. Он будет пить из вас соки, пока не опустошит вас
до дна. Вы - цветок, и вы эфемерны. Так используйте же свое обояние
с толком, пока оно вам отпущено. У меня нет ничего, кроме квартиры и
участка. Возьмите их. Потом вам удастся превратить их в деньги. Вы
сможете себе позволить правильное питание, хорошую косметику, цветы.
Это вам необходимо. А мне необходимы вы, как солдату перед расстрелом
необходима папироса. Не отвечайте мне сейчас. Вот ваш пропуск. Позво-
ните и скажите "да". Ваше "нет" - это ваше молчание, его я услышу и
так.
        Потом я долго размышляла над этой встречей. Он прав, без
сомнения. Ну вот возьмем цветы. Они красивы, они стараются бескорыстно
        украсить мир, сделать его цветным. Чем виноваты цветы, Седок?
Тем не менее всякий норовит срезать их и поставить в вазу. Иногда,
если цветам не повезло, и они родились в чистом поле, по ним два раза
в год ползает железный трактор.
                 А обнюхивающиеся собаки,  что вослед делают всякие глупости,
        виноваты ли они в своих чувствах? Правда, порою они застревают друг
в друге, полдня пытаются растащиться в разные стороны и не могут, а
дети смотрят на них и смеются. Но это уже вопрос техники.
                Ты посчитал, что если у девочки с Комбината есть шанс стать
Прекрасной Дамой, то об этом необходимо немедленно сообщить в рай-
онную газету. У тебя не возникало мысли, что нами распоряжаются
помимо нас, и просто нужно понять, чего они от нас хотят. Может быть,
им нужно, чтобы мы вылезли вон из кожи, но добились предельного со-
ответствия их идеальному о нас представлению? Как будто мы уже где-то
существуем от века, но всякий раз воплощаемся заново.
        Твой совет уехать из города я не принимаю. Бегать от неизбеж-
ного означает попусту терять время.
         [...]


                        5.4. Клаус - в Управление.

                 13-е. Днем у Мафилькина. Мафилькин беседовал со мной о том,
         помещать ли в 3-й том Справочника его 10-е письмо к Клумберту,
         или надлежит перенести его в 4-й том 2-го прижизненого издания.
                 - Вот видите, - сказал Мафилькин, - сколь все же часто мы
         меняем привычное, милое нашему сердцу суждение. Еще вчера я видел
         это письмо в строгом музыкальном журнале , а сегодня, ничтоже
         сумняшеся, готов перенести его в справочник. Сколь же часто рази-
         тельное отличие застает нас врасплох, что мы порою не знаем, как и
         поступить. Но, слава аллаху, я давно уже не в том возрасте, чтобы
         расстраиваться по пустякам. Да и вам, молодежи, должно быть виднее,
 что такое хорошо и что такое плохо.
                 Затем мы говорили об особенностях байроновского гения и
         о затруднениях в его читательском восприятии. Вечером мы отправились
         на малую сцену Клуба, где известная пианистка Пшечневская исполняла
 авангардную сонатину Клумберта, бегая от одного рояля к другому.
                 - Превосходно, - заметил мне Мафилькин при выходе из кон-
         церта. - Жаль, что иногда просто не поспевал за ее музыкой. Носится
         как угорелая. Секрет ее успеха - в неукоснительном следовании зако-
         нам Хаоса, который, как известно, никогда не остается на одном месте,
         а оказывается повсюду, даже там, где его порою и не ожидаешь.


                        5.5. Мафилькин - Калерии.

                Ваше тревожное письмо заставило отложить меня все дела и
вплотную заняться исключительно Вашей проблемой. Поначалу мне по-
казалось, что тут имеет место чья-то остроумная шутка. Но я навел
справки и теперь понимаю, что дело серьезное. Феномен, обнаружен-
ный Седоком в Вашем лице, находится под угрозой деформации.
        Вы пишете о письмах, ночных телефонных звонках, посылках.
Сочувствую Вашему положению. Нравы в этом городе не менялись со
времен царя Гороха. Во всех наших поступках и начинаниях присутст-
вует какое-то первобытное нетерпение вперемешку с первобытным же
хамством. Не надо далеко ходить. Вот опять Горисполкомовские разо-
дрались с Облисполкомовскими. Дело было так. Облисполкомовские со-
здали малое предприятие по распределению квартир и все имеющиеся
квартиры распределили себе. Председатель Горисполкома, когда ему
доложили о случившемся, вскричал: "Опять эти Облисполкомовские!"
и всем своим видом выразил высокий гнев ответственного работника,
коего всякие козявки отвлекают от совершения важных народохозяйст-
венных задач. Горисполкомовские, вконец обидевшись и обозлившись,
недолго думая, создали малое предприятие по распределению инженер-
ных коммуникаций, а все коммуникации, подходящие к Горисполкомов-
ским квартирам, демонтировали и переподчинили себе. Вселяются
Облисполкомовские в свои квартиры, а там все удобства, включая
электричество, оказываются во дворе. Председатель Облисполкома,
вселившись в такую вот квартиру, вскричал: "Ах, эти Горисполкомов-
ские!", чем обнаружил ярость и отчаянье обманутого руководителя,
коему всякие предатели переходят дорогу. Немедленно на обеих сторо-
нах были созданы чрезвычайные комиссии по расследованию инцидента.
Работали сии комиссии преизрядно, разжились всевозможным компроматом
(кто с кем спал, у кого сколько наворовано), и принялись снабжать
добытым компроматом Управление. При посредстве районной газеты обе
партии льют друг на друга помои. А я как бы и тем и другим обязан,
поэтому вынужден приплясывать и вашим, и нашим.
        Ваш вопрос философский и требует адекватного подхода. Разберем
подробней. Всякое человеческое сообщество есть вынужденная мера.
Во-первых, надо организовать обмены результатами труда и информацией.
Во-вторых, надо защищать одних членов общества и продуцируемые ими
ценности от других членов общества. Пирога всегда на всех не хватает.
Поэтому надо организовать справедливый дележ. Это сопряжено с издер-
жками. Обществу требуется государство. Приходится отрезать от скуд-
ного пирога здоровенный кусок и бросать в государственную пасть.
Но другого пути нет.
                 Итак, к чему я это все говорю. Ваша ситуация нуждается в
упорядочении, в приведении в систему. Представленный Вами феномен
Прекрасной Дамы обладает несомненной эстетической и потребительской
ценностью. Этот феномен не может бытовать внеконтекстно; пустить
вопрос на самотек было бы как преступно, так и недальновидно. Если
Вы найдете аргументы, которые я привожу далее, убедительными, при-
ступать к созданию Общества Любителей Прекрасной Дамы можно уже с
завтрашнего дня. В первую очередь необходимо выработать Правило и
вытекающую из него строгую процедуру - Регламент. Все остальное -
лишь дело техники.
        [...]

                        5.6. Клаус - в Управление.

                Ночью того же дня. Я давно уже как спал, и тут раздался
         телефонный звонок. Это был Мафилькин.
                - Я не разбудил вас? - спросил он . Голос его показался
        мне нетвердым.
                - Да нет, никоим образом, - ответил я ему.
                - Я хотел бы видеть вас у себя, мой друг, - сказал Мафилькин
         в телефонную трубку. - Вдвоем легче коротать бессонницу.
                - Совершенно с вами согласен, - сказал я.
                Уже через полчаса я зашел в Мафилькинов уютный кабинет.
         Там я увидел: не вполне трезвого Мафилькина, подзорную трубу, устрем-
         ленную в звездное небо, наполовину початую бутылку портвейна, пепель-
         ницу, исполненную окурков, разбросанные по углам фолианты.
                - Это все из-за Клумберта, - сказал Мафилькин. - Организм
         находится в расстройстве, сон нейдет. Вы будете портвейн?
                - Разумеется, - сказал я. - Но у меня кончились талоны.
                - Не берите в голову, - участливо сказал Мафилькин. -
         Мне Горисполкомовские время от времени подкидывают. По нормам НКО.
                Портвейн оказался превосходным, и наша беседа с некоторого
         момента приняла вполне неформальный оборот.
                - Мы сегодня не можем даже предполагать, - говорил мне
        Мафилькин, - насколько сильно сказался на всей нашей сегодняшней
        повседневности пожар, некогда произошедший в Александрийской биб-
        лиотеке. В этот момент мы можем констатировать наступление некой
        духовной путаницы. Сгорели ведь не только источники, но и
        каталоги,  так сказать, пути к данным. Поэтому чудом уцелевшие
        от пожара библиотекари были всерьез обеспокоены тем, что кулинар-
        ные рецепты пятого века до нашей эры с подозрительной легкостью
        рядом своих полуобгорелых страниц вписываются в ткань историчес-
        ких хроник седьмого века нашей эры.
                - Форменный винегрет получается, - заметил я.
                - Вот именно, - подтвердил Мафилькин. - И теперь мы вынужде-
ны проводить сомнительные культуроведческие исследования, пытаясь
отделить зерно от мышей, рецепты от хроник, заклинания от Облисполкомов-
ских Распоряжений. Отсюда происходят и Клумберт, и Пшечневская, и моя
головная боль.
                - Вам не нравится Клумберт? - спросил я.
                - Ах, да не в Клумберте дело, - ответил Мафилькин в раздра-
        жении. - Дело в культурной ситуации, которую я условно называю "клум-
бертовской". Дефицит полнокачественного художественного наследия выз-
вал к жизни феномен духовного нигилизма. Откуда, к примеру, взяться
сочетанию квартольного рояля и балалайки, как не из больной головы?
Нездоровье заявляет себя основой современной музыки. Взять хотя бы
эту повальную моду на атональность. Кто в лес, кто по дрова. Или
повсеместно растиражированная техника двух роялей. А с каким остерве-
нением они все педалируют!  И в авангарде этой глупой моды как раз
        и пребывает приснопамятная Пшечневская.
                - Она какая-то наглая, - заметил я.
                - Точнее сказать - ангажированная, - заметил Мафилькин. -
        Клумбертизмом, Комбинатом, дурными Горисполкомовскими пристрастиями.
        Приходила тут на днях - просила дать ей озвучку "Чаепития". А я
        ей сказал: после вашего исполнения "Апоссионаты" из "Сердца Матери"
        вам самое место в красном уголке на Комбинате. Обиделась на правду,
        написала в районную газету. Хорошо вам, мой друг, вы молоды, вы
        легко засыпаете. А старым-то что делать? разве что наблюдать звезд-
        ное небо в трубочку. Вы верите в инопланетный разум? Ну ладно,
отдыхайте.




        6. КАК БЫ АНТРАКТ В КЛУБЕ

        x x x

                Брокер высмотрел Девицу
                в зале Биржи. И тогда
                вздумал сердцем с нею слиться
                вплоть до Страшного Суда.

                Но предивная Девица
                взгляд приметив, от стыда
                встрепенулась голубицей
                и пропала в никуда.

                Ночью Брокеру не спится.
                Обиходная бурда -
                деньги, акции, таблицы -
                отгорают без следа.

                Стынет иней на ресницах,
                спит в парадных пустота,
                        календарные страницы
                облетают, как с куста.

                Но рассвет расставит вещи
                на привычные места.
                Забурчит гидрант зловеще,
                как протухшая мечта,

                в спицах лунной колесницы
                примелькается звезда -
                и простынет след Девицы
                синим всполохом костра.

        x x x

                Покуда зритель сосредоточенно изучает
                документы, представленные Седоком, за
                кулисами проходят переговоры. В кулу-
                арах на повышенных тонах разговаривают
                 Председатель и Драматург.


ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (лицо у него красное, на левом рукаве - пятно, доставлен-
ное салатом). Ну вот опять ты начинаешь. Что ты за человек такой. Ему
об®ясняют, что все идет по плану, в соответствии с генеральной
линией, а он все чем-то недоволен.
ДРАМАТУРГ (он бледен от гнева). Чем тут быть довольным?! Он весь
спектакль на уши поставил! От моей пьесы не осталось ни хрена,
извините за выражение!
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Это у тебя явно суб®ективное. Спектакль еще
фактически и не начинался, а ты уже берешься судить. И потом, твое
мнение, - это еще не все, согласись. Надо зрителя спрашивать.
ДРАМАТУРГ. А что зритель? Чушь собачья, вот что он вам скажет.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Да? ( Пауза). А ты отвечаешь за свой базар?
ДРАМАТУРГ. Нет, но ...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Давай не слезай с разговора. Отвечаешь за базар
или нет?! (Берет Драматурга за шиворот).
ДРАМАТУРГ (испуганно). Нет, не отвечаю.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (отпускает его). Вот так. Ты говоришь о том, о чем
знать не можешь. Судишь только по себе. А я, например, минуту назад
разговаривал с Облисполкомовскими. Они сейчас в буфете. Говорят,
что это новое слово в драматургии. Понял как заценили? Реализм,
говорят. Мы, говорят, на этом спектакле, как на работе. Он содержит
в себе как элементы производственного совещания, так и элементы пар-
тийного собрания. И несомненные художественные достоинства. Их
потрясла сцена с Иринией. Своей достоверностью. Говорят, у нас такое
практически каждый день дома. Опять же раздали документы, для
них это характерный признак. Говорят, любопытно, чем все закончится.
И буфет хвалят. А у нас как раз сегодня пирожные свежие.
ДРАМАТУРГ. Нет, может, кому-то и нравится. Но кто ему разрешил
влезать в материал с ногами?

                К собеседникам подходит Мафилькин.

МАФИЛЬКИН. Я разрешил.
ДРАМАТУРГ (оторопело). Ты? Начинается. Зачем?!
МАФИЛЬКИН. Сейчас об®ясню. Актер Иванов прибыл на спектакль в неаде-
кватном состоянии. Всем своим видом он давал понять, что не намерен
играть по написанному. Из его невнятных восклицаний я понял, что он
захвачен идеей некоего Другого Спектакля, как он сам его называет.
Актер Иванов предположил, что такой спектакль, бытующий в форме одной
из универсальных платоновских идей, возможен к реализации здесь и
сейчас, необходимо лишь апеллировать к утраченному времени. Актер
Иванов вообразил себя неким демиургом, реконструирующим пространств-
венно-временные отношения спектакля. Самонадеянность такая рано или
поздно его подведет.
ДРАМАТУРГ. Ты говоришь об этом настолько спокойно, что я начинаю
подозревать, что вы с ним сговорились и на пару все подстроили.
МАФИЛЬКИН. Что ж ты тупой-то такой, прости Господи. Иванов ушел от
жены, она ему подбила глаз. Он грозился поджечь Клуб, если не выйдет
по его. Я его давно знаю. Он, что говорит, делает. Зачем мне эти
проблемы за минуту до начала? А теперь посмотрим, что случилось.
Иванов бросил нам вызов. Но он сделал это корректно, средствами
Клуба. Неужели нам нечем ему ответить? Разумеется, мы во всеоружии.
На всякого мудреца довольно простоты. Иванов возомнил себя всесильным.
Я ему доказал обратное на примере с Новым Элмом. Он был абсолютно не
готов к такому повороту. Мы перехватили инициативу. Он теряет темп.
Вот сейчас он взял тайм-аут. Это - начало  конца. Иванов уже почувст-
вовал дефицит чутья, дефицит перспективы. Он начинает буксовать на
месте, лихорадочно подыскивая приспособления. Но эти дела не делаются
с кондачка. Нужно было хорошо оснащаться до того. Вот увидите: скоро
он  попросит помощи, и тогда мы его мягко вернем на родину, в про-
странство исходного текста. И, таким образом, наш спектакль, помимо
основной темы, что он выражает, будет являться вдобавок и хроникой
одного человеческого поражения. Это на порядок усилит всю историю.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ты только ему доведи, чтоб он особенно-то не выстебывал-
ся. Если он похерит народную поэзию, я ему прямо на авансцене
пред®явлю. И пусть потом отвечает за свой базар как знает. И мне
плевать, что вы родня. Надо будет, - и тебе пред®явим.
МАФИЛЬКИН. Я доведу. Но, с другой стороны, а что ему останется,
кроме народной поэзии. На одном личном обоянии и монологах ведь
далеко не уедешь. Должны быть взаимоотношения персонажей, столкновения,
события. Тут-то народная поэзия и посыпется, как из рога изобилия.
Шутки - прибаутки, тупиковый путь. Он движется строго в этом направ-
лении.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. И я еще одного не понял. Он говорит, что он и есть
Седок, а что актер Иванов лежит дома. Как это понимать?
МАФИЛЬКИН. Иванов явился заряженным на конфликт с самим собой. Ему
стыдно, что он Иванов. Он обуреваем ложной самоидентификацией. Он
верит в то, что он Седок, и действует по схеме своего персонажа,
не остраняясь.
ДРАМАТУРГ. Мы превратили Клуб в лабораторию по разведению тронутых
умом. Мы потакаем больному в ущерб здоровому.
МАФЫИЛЬКИН. Не буду спорить. Истинное искусство всегда развивается на
грани сумасшествия и преступления, и тебе, как Драматургу, это должно
быть известно.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я чувствую, вы тут договоритесь до не пойми чего. Пар-
тия только на минуту ослабила контроль, а из вас уже поперла безыдей-
ность. (Мафилькину). За Иванова и его выверты отвечаешь лично.
(Драматургу). А ты лично с этой минуты отвечаешь мне за свой базар.
Чего не знаешь, того не говоришь. Сидишь себе, где сидел, в третьем
ряду, накапливаешь впечатления, а потом мы твои впечатления обсуждаем
в узком кругу. И впредь воздерживайся от резких движений.
ДРАМАТУРГ. Я понял. (Сглатывает слюну).
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Молодец.

                Уходит. Мафилькин и Драматург остаются,
                погруженные в глубокую задумчивость.

ДРАМАТУРГ. Это была чистая подстава с твоей стороны.
МАФИЛЬКИН. Как, по твоему, кто лучше знает текст: персонаж, для
кого текст