ояла на месте.
     Ковалев  достал часы. 10-14. Все заняло две-три минуты, сама стрельба -
несколько секунд, которые показались ему минутами.
     - Заводи! Гони на станцию, к эшелону!
     Шофер вышел из автомобиля, начал крутить рукоятку. Мотор чихнул.
     "Неужели не заведется?"
     Двигатель еще раз чихнул и завелся.
     Ковалев  обернулся   на   здание  управления.  Пока  все   тихо.  Скоро
спохватятся. Когда живые арестанты начнут колотить в запертую ими дверь. Они
ведь думают, что в городе красные.
     =- Уезжайте!
     - А ты?
     - Уезжайте! - Ковалев достал из  кармана своего Буре,  бросил на колени
Диме. - Держи. Пригодятся, золотые.
     -  Погоди!  - Даша  перегнулась через низкую дверцу и быстро поцеловала
его в губы. - Прощай!
     Ковалев повернулся к шоферу:
     - Срочно их к эшелону! Гони!


     Все-таки  правильно, что он не поехал с ними. Третий  лишний. Обуза. Он
бы только  мешал  им  обоим  -  любимой женщине и единственному другу. Мешал
своей  любовью  и неустроенностью. Чужой человек в чужой стране. Конечно, он
сделал правильно. Все правильно.
     Ковалев быстро  поднялся  к  себе  в кабинет, подбежал  к окну, надеясь
увидеть уезжающий автомобиль, но машина уже скрылась за поворотом. На  улице
желтые факелы деревьев теряли листья.
     Он  вдруг понял,  почему так отпечаталась в его  мозгу маленькая дашина
ножка, топчущая желтые листья. Далекое-далекое воспоминание детства.
     Садовая  дорожка в  имении. Он,  крохотный,  едва  научившийся  ходить,
смотрит на огромную жуткую  птицу - ворона -  в половину его роста,  который
сидит неподалеку и  страшно  каркает  на малыша. Но он уже не боится, потому
что сзади к  нему подходит мама. Она, конечно, защитит его  от орущей черной
птицы. Вот мамина  нога, рядом  с ним. Башмачок, стоящий на  желтых листьях.
Сейчас он для надежности за ее длинное платье. Ну что, птица, съела?
     ...С севера слышалась далекая канонада. Армагеддон продолжается. Но уже
не для него. Он выходит из игры.
     Интересно,  товарищи  уже  стучат  в  подвале?  Может  быть солдаты  из
караулки уже вскрыли дверь?
     В коридоре послышался топот множества ног. Так, это кажется уже за ним.
     Ковалев прижался горячим лбом к холодному стеклу.
     За окном тихо плыл листопад.

     1994, Москва.