ыл один из тех редких случаев, где все действительно решали только факты.
     Мод Филби была далека от того, чтобы чувствовать себя оскорбленной.  Но
она волей-неволей должна была  признаться  себе  в  том,  что  ее  умеренное
влечение к Каю уступило место крутой и пряной смеси других чувств -  досады,
удивления и еще какого-то третьего, в котором она пока что  не  осмеливалась
по-настоящему  разобраться.  Кай  от   нее   сбежал,   хуже   того,   сбежал
преднамеренно, и это открыло ей, что ее дела с ним были еще в самом  начале.
Ей импонировали отношения между Каем и Лилиан Дюнкерк; она  понимала,  сколь
рискованны они были в своей беззаботности, ведь при чуть меньшей опытности с
обеих  сторон  все  это  могло  бы  неприятно  кончиться.  Но  именно  такие
рискованные поединки с равноценным партнером и возбуждали Мод Филби, их  она
и добивалась для себя. Тем горше было ей оставаться вне игры. Вся  трезвость
ее рассуждений разлетелась в дым перед одним фактом: она почувствовала,  что
увлечена, и Кай не мог бы сделать более удачного шахматного хода,  чтобы  ее
завоевать, хотя при этом он вовсе о ней не думал.
     Мод Филби опустилась на камни рядом с Каем.
     - Вчера вода была такая прозрачная, что, плавая, можно было увидеть  на
дне собственную тень. Когда я плыла обратно, эта искаженная тень  все  время
скользила передо мной, внизу, несколькими метрами  глубже.  Казалось,  будто
самолет летит над облаками, а его тень под ним летит тоже,  летит  быстро  и
немного загадочно.
     - Тени - это вообще странная штука, - отозвался  Кай.  -  О  них  можно
споткнуться. Разнузданней всего они  бывают  ночью,  при  свете  фар.  Лежат
плашмя  в  каком-нибудь  углублении  и  внезапно  выскакивают,  как   звери,
становятся больше и удирают, нагоняя страх. Мне рассказывали такую  историю:
одному человеку пришлось как-то на проселочной дороге вставлять новую  лампу
в одну из фар. Когда, сделав это, он опять двинулся  вперед,  то  перед  его
машиной заплясал какой-то призрак - то вроде бы человек,  раскинувший  руки,
то привидение. Он не знал, что и думать, и лишь  много  позже  заметил,  что
вместе  с  новой  лампой  в  фару  попал  комар  и  благодаря  отражению   в
параболическом зеркале угодил в полосу света в чудовищно увеличенном виде.
     Мод Филби подтянула к себе колени и обхватила их руками.
     - Волнующая история! Мне кажется, что вы - романтик...
     - Мне тоже иногда так кажется...
     - А это не утомительно?
     Она уткнулась подбородком  в  колени.  Под  купальным  костюмом  у  нее
проступала дуга изящно нанизанного позвоночника, - казалось, он может сейчас
улететь неведомо куда, если руки его отпустят.
     - Для умелого человека - не слишком,  -  ответил  Кай:  разговор  начал
доставлять ему удовольствие.
     - А для неумелого?
     - А неумелого может постигнуть участь того  рыбака,  который  угодил  в
собственную сеть и утонул.
     - Это, должно быть, весьма неприятный конец...
     - Пренеприятнейший, особенно тяжелы последние минуты - представляете, в
собственной сети...
     - Значит, романтика даже опасна?
     - В высшей степени...
     - Выходит, и тут надо быть умелым?
     - Задача непростая, - задумчиво проговорил Кай.  -  Надо,  хотя  бы  по
традиции,  немножко  придерживаться  романтики.  Иначе  во  что  превратится
любовь...
     Синяя шелковая спина выпрямилась.
     - Поплаваем?
     Они направились к воде. Мод Филби сбросила туфли. Гравий скрипел у  них
под ногами. Они крепко ухватились за канаты, ведшие к морю,  и,  держась  за
них, осторожно продвигались вперед.
     Синяя волна прибоя отливала белизной, она разбилась в пену об их тела и
пыталась утащить их в море. Но руки  держали  крепко;  следующая  волна  уже
перекатилась через их головы. Они отпустили канаты и поплыли. Следом за ними
плескалась Фруте.
     Первый плот оказался рядом с ними. Они обогнули его и оставили  позади.
Следующий плавал подальше и был пуст - они взобрались на него. Фруте,  держа
голову  над  водой,  догнала  их,  словно   остаток   затонувшей   бронзовой
скульптурной группы, позволила втащить себя на плот  и  стала  отряхиваться,
разбрасывая брызги. Плот качался на волнах. Они стояли на нем.
     - Вы уже подали заявку на приз Европы?
     Плот качнулся. Мод Филби ухватилась за руку Кая и смотрела на него.
     - Прием заявок еще далеко не окончен, -  объяснил  он,  потом  внезапно
схватил ее и, недолго думая, бросил в воду, а следом и лаявшую Фруте.
     Женщина и собака сразу вынырнули. Кай растянулся на  циновке,  лицом  к
краю плота, рядом с головой Мод Филби.
     - Не хотите со мной пообедать?
     Она плеснула ему в глаза целый фонтан воды, кивнула и торопливо поплыла
к берегу.

     Обедали они на маленькой террасе на втором этаже отеля.  Тент  над  нею
был наполовину развернут, чтобы смягчить яркий солнечный свет. На полу резко
прочерчивался край тени, создавая двойное впечатление:  снаружи  -  слепящее
белое солнце, а под натянутым холстом - свет более мягкий и нежный.
     Мод Филби стояла у перил балкона  с  сияющими  волосами  и  позлащенным
затылком - залитая светом  неприступная  искрящаяся  амазонка,  но  вот  она
перешагнула линию тени и снова стала женщиной с  чуть  золотистой  кожей,  с
улыбкой и загадочными глазами.
     Купанье одарило обоих легкой усталостью, а  это  наилучшая  основа  для
болтовни и флирта. Между ними витала изящная,  чисто  эстетическая  эротика,
любование друг другом, взаимная приязнь почти без участия инстинкта.
     Кай воспринимал тишину как распахнутость, в которой многое  происходило
одновременно и настолько переплеталось, что он не мог  отчетливо  разобрать,
было ли это настроение отзвуком дней, проведенных с Барбарой,  предчувствием
близости с Лилиан Дюнкерк или воздействием живого присутствия Мод Филби.
     Одно  переходило  в  другое,  настоящее  нависало  и  пронизывало,  оно
разрасталось, превращаясь в некое  Почти,  в  живое,  трепещущее  Уже?  -  и
устремлялось к Мод Филби, ибо она была здесь и потому  сильнее  остальных  в
ней все непонятое сливалось в некое покоящееся Вместе, - оно было  временным
и дано было лишь на мгновенье, и все же этот удивительный момент придавал ей
чтото от Барбары и Лилиан Дюнкерк, даже их поддержку, на некоторое время они
образовали  фалангу  разнородных  свойств  -  мягкий  вариант  непреходящей,
таинственной фаланги всякой Женственности, пусть и враждующей  внутри  себя,
но сплоченной против мужчины.
     Мод Филби  окунула  кончики  пальцев  в  мисочку  с  водой  и  отложила
салфетку.
     - Дайте мне сигарету...
     Она встала, но медлила, прежде  чем  выйти  из  затененного  уголка  на
солнце.
     Кай протянул ей спичку, Мод немного наклонила голову, он поднял руку  с
горящим огоньком на уровень ее рта, и она разглядела эту руку вблизи,  более
подробно, чем когда-либо раньше, эту загорелую руку с  выпуклыми  угловатыми
ногтями, - ей показалось, что и лицо его столь же близко; и она внезапно,  в
мерцающем, свете спички, делавшем и руку, и лицо среди ясного дня бледнее  и
темнее, при этом обыденном жесте, при первой затяжке,  когда  ее  рассеянный
взгляд на секунду задержался на Кае, - внезапно осознала, что она его любит.
     Это поразило Мод настолько, что она растерялась.  От  неожиданности  ее
охватила такая слабость, что ей надо было к чему-то прислониться.
     Мод положила руку на пальцы Кая, словно хотела точнее направить огонек,
и держалась за них, как за опору, - такой беспомощной она себя  чувствовала.
Достаточно было еще одного движения, чтобы  все  выглядело  так,  будто  она
предлагает ему себя.

     Кай ничего не имел бы против того, чтобы  его  отношения  с  ней  стали
более яркими и близкими. Он даже нередко об этом подумывал, и сейчас, в  его
нынешнем настроении, его бы это по-настоящему захватило.
     Тем не менее, он упустил момент, ибо если вообще  обладал  безошибочным
инстинктом, который при значительных событиях  редко  его  подводил,  и  был
достаточно  гибким,  чтобы  эти  события  не  только   предсказать,   но   и
осуществить, то с таким типом  женщин,  какой  представляла  Мод  Филби,  он
делался тем нерешительнее, чем дольше их знал.
     Она принадлежала к тому вводящему в заблуждение промежуточному  классу,
чье единственное поистине неподдельное свойство выглядит блефом. Правда,  от
этого она не становилась хуже; однако  при  блефе  такого  масштаба  все  же
требуется основа - хорошее знание  людей  и  душевная  отстраненность,  дабы
имело смысл им заняться и он не скатился бы к вульгарному обману.
     У Мод Филби всего этого было достаточно,  чтобы  со  вкусом  понаделать
бед,  однако  недостаточно  для  того,  чтобы  с   уверенностью   распознать
собственное чувство. Поскольку сейчас оно ее захватило, - возможно,  впервые
в жизни, - произошла трагикомедия: она, неизменно уверенная в себе, при этом
открытии совершила ошибку, и все ее отточенное оружие,  испытанное  в  столь
многих случаях,  теперь,  в  первой  же  ситуации,  что  оказалась  для  нее
действительно важной, не только не сработало, но и стало помехой.
     Этот внутренний разлад придал ее беспомощности  преднамеренный  вид,  и
Кай заподозрил трюк там, где его не было.
     Он сдержался, и момент был упущен.

     Мод Филби сочла что дна отвергнута, не заметив, что  ее  совершенно  не
поняли. Мерилом для нее сейчас служила только степень ее чувства, а так  как
оно ее почти покорило, то она испытывала стыд, даже обиду, и  ее  прямо-таки
мучило желание как можно скорее аккуратно поставить на место все то, что  на
самом деле никуда и не сдвигалось.
     Чтобы замаскироваться, она ухватилась за самое простое, что пришло ей в
голову: попыталась все вывернуть наизнанку - мотивировать  свое  влечение  к
Каю интересом к другому человеку и таким образом  скрыть.  Лучшим  предлогом
для этого был Мэрфи. Чтобы поскорее загладить происшедшее, она приступила  к
делу без всякой дипломатии.
     - Вы что-то изменили в конструкции своей машины?  -  вскользь  спросила
она и опять села на место.
     Кай удивился такому повороту разговора  и  причины  его  не  понял.  Но
утвердительно кивнул.
     - Это делается для улучшения?
     Тут Кай насторожился  и  двинулся  по  тропе,  на  которую  его  хотели
заманить. Он принялся преследовать дичь:
     - Вы это слышали от... - В ожидании он оставил имя висеть в воздухе.
     Мисс Филби сразу пошла ему навстречу и выдала имя  -  чтобы  не  выдать
себя:
     - Да, от Мэрфи...
     - Ах вот как, от Мэрфи...
     - Да, он об этом говорил. Он находит это усовершенствование важным.
     - Не так уж оно важно.
     Мод Филби стала спокойней, заметив, что Кай идет  туда,  куда  она  его
ведет, однако теперь роль толкала ее дальше, чем она, в сущности, хотела, но
поскольку это казалось ей меньшим злом, то она охотно поддалась и перешла на
товарищеский тон:
     - А гонка не станет от этого менее увлекательной?
     - Для Мэрфи наверняка.
     - Мне думается, для вас тоже. Именно для вас.  Вы  ведь  участвуете  не
ради того, чтобы выиграть во что бы то ни стало, а из азарта.  -  Она  опять
отважилась сделать бросок вперед: - Вы же любите рискованные ситуации.
     Кая охватило такое любопытство, что он почти  угадал  истину.  Кто  так
решительно ввязывается в перестрелку, наверняка скрывает  какое-то  уязвимое
место.
     Теперь он активно вступил в разговор.
     - Вы полагаете, что при равных шансах борьба была бы интересней?
     - Да. - Она вздохнула с облегчением. Опасность как будто бы миновала.
     - Для вас это имеет какое-то значение? - Задавая этот  вопрос,  Кай  на
нее не смотрел.
     Секунду она испуганно молчала.
     Он вышел и, вернувшись через  некоторое  время  с  какими-то  бумагами,
протянул их ей.
     - Здесь два чертежа конструкции, о которой вы говорили.
     Она ошеломленно смотрела на  лежавшие  перед  ней  листы,  растерявшись
оттого, какое направление все это приняло, и охваченная  еще  более  сильным
стыдом, чем раньше. Чувство, от которого она хотела увернуться, усилилось  и
наскочило  на  нее  снова,  застав  еще  более  беззащитной.  Она  с  трудом
проговорила:
     - Вы даете мне...
     - Дубликаты, которые мне больше не нужны.
     - И зачем же?..
     - Чтобы гонка... - Кай слегка улыбнулся, -  стала,  быть  может,  более
увлекательной.
     Мод Филби была слишком смущена, чтобы рассуждать. Ее  переполняло  лишь
одно смутное желание: все поправить и прояснить. Ей  было  безразлично,  что
произойдет. Она взяла чертежи и порвала.
     - Нет, это неправда, я вовсе этого не хочу.
     Кай нашел недостающее звено. Ее поведение открыло ему то,  чего  в  его
комбинации еще не хватало.
     Однако теперь он боялся того, что лишь несколько минут  назад  казалось
желанным. Слишком уж изменилась почва, она стала чересчур рыхлой и сулила  с
самого  начала  бесконечные  ошибки,   объяснения,   примирения   и   другие
трагические компоненты; все это в  отношениях  с  Мод  Филби  его  никак  не
устраивало. Он не хотел, чтобы она просто его любила, это  было  бы  слишком
примитивно и однообразно, к тому же для таких  отношений  она  была  слишком
искушенной послушницей.
     Поэтому он отложил на потом сбор  созревших  сегодня  плодов  и,  кроме
того, сделал кое-что еще. Скомкав порванные бумаги, он небрежно бросил их на
пол и сказал:
     - Жалко  было  отказываться  от  этой  идеи,  однако  на  практике  она
неосуществима. Мы пробовали, но это невозможно. Так что чертежи  интересные,
но абсолютно бесполезные.
     Мод Филби уставилась на него.
     - Вы вообще ими не воспользовались?
     - Мы пытались. К сожалению, конструкция оказалась неудачной.
     - А ваша задумка...
     -... ничего не стоящей.
     Кай весело рассмеялся, словно ему удалась  трудная  шутка,  последствия
которой ни один из них не принимал всерьез. Она с  недоумением  смотрела  на
него, но поостереглась дать волю своим чувствам. Это был черный день для  ее
планов.
     Кай сделал вид, что не замечает  ее  неуверенности,  чтобы  она  скорее
поверила, будто  он  многое  упустил.  Между  ними  завязалась  идиллическая
беседа, и Мод Филби снова набралась мужества.
     Спустя несколько минут Кай предложил ей выпить кофе на террасе  казино.
Он знал, что там они встретят Льевена.
     Они  пошли  -  Мод   Филби   еще   с   некоторой   робостью,   но   уже
сосредоточившись, пытаясь разобраться в том, что происходит. Однако  времени
на это у нее уже не осталось, поскольку Льевен оказался  напичкан  забавными
сплетнями. Он с сочувствием рассказал историю несколько сомнительной графини
Ц., которой муж приводил в дом любовников до тех  пор,  пока  один  из  них,
побывав у графини, не устыдился  того  что  обманул,  по-видимому,  дружески
расположенного к нему графа и не явился к тому с объяснениями. И невзирая на
то, что граф нажимал на все педали поистине тагоровского человеколюбия,  тот
не отступался, пока дуэль между ними не стала совершенно неизбежной. Это был
смешнейший поединок из всех, что  бывали  на  свете,  так  как  раскаявшийся
донжуан от волнения забыл,  что  должен  промахнуться,  и  прострелил  графу
бедро. Из-за этого все перепуталось, потому что теперь дело  стало  казаться
серьезным, даже настолько серьезным,  что  защитнику  своей  чести  пришлось
обороняться. Люди были  поражены  поступком  графа  и  уже  решили,  что  он
переменился,  другие  донжуаны  отныне,  из  осторожности,  обходили   графа
стороной, до тех пор, пока вся эта история понемногу не забылась.
     Тем временем  Мод  Филби  вполне  овладела  собой.  Через  полчаса  Кай
удалился, оставив поле сражения Льевену, который не догадывался, что  вскоре
пожнет то, чего никогда не сеял.

XIII

     У Кая состоялись еще недолгие переговоры с  Хольштейном.  Они  обсудили
методы тренировок и условились о том, когда им встретиться в Сицилии;
     - Обратите внимание на тормоза, Хольштейн.  Гонки  в  горах  мы  сможем
выиграть только при надежных тормозах.
     Потом и с этим было покончено, и он вернулся  к  себе  в  отель,  чтобы
упаковать  вещи.  На  площади  перед  казино  скопилось   множество   машин,
нагруженных чемоданами. Гостиничный автобус был доверху набит багажом. Сезон
подходил к концу.
     Кай отправил один чемодан на яхту Лилиан Дюнкерк.  Остальной  багаж  он
оставил у себя в машине, Хольштейн должен будет перегнать ее в Геную  и  там
поставить на хранение. Наступило время прощания с его окном, его балконом  и
видом на побережье. Он сжился с ними и успел полюбить. Море  и  воздух  были
мягкими  и  тихими,  словно  аккорды,  еще  только  готовящиеся   зазвучать,
аккордыбутоны, которым предстояло расцвести в ушах и в пространстве.
     Быть может, сейчас зазвонят колокола, но точно так же  мог  налететь  и
сильный шторм, который погонит пестрых птиц с  побережья  за  горизонт,  сея
смятение и гибель.
     Бесцельные часы перед исполнением желаний,  ни  ожидания,  ни  воли,  -
странный момент, когда ветер вдруг может стать судьбой, а какая-нибудь  туча
- предопределением. Когда сердце - магнит, на миг отлученный от  собственной
силы и заряженный тем видом тока, который как раз бежит мимо.
     Золотой час беззащитности - возвращения к себе - и  самоотдачи.  Делай,
что хочешь,  матушка  Вселенная,  -  пусть  ветер,  который  явится  первым,
наполнит паруса.
     Тревога молчала. Паруса тихо трепетали, увлекая на юг. Былое  поблекло.
Жизнь приближалась к полудню, и ты не думал  о  Завтра  и  Вчера.  Наступило
равновесие, одинаковая удаленность как от бури, так и от покоя...
     В послеобеденные часы день стал более красочным. Скалы Восточной  бухты
открылись во всю ширь со всеми своими уступами. Косо светило солнце;  бросая
широкие тени, оно расчленяло склон  на  плоскости  и  кубы.  На  западе  уже
поднимался красноватый туман, и на нем рисовались черные пальмы. Свет больше
не сиял, а тихо струился по улицам и над морем.
     Раздался свисток паровоза, и вот из каменного массива  выполз  поезд  -
гагатовые бусы, скользящие по краю  бухты.  Он  скрылся,  оставив  за  собой
череду  облаков,  отливавших  синим  блеском  и  перламутром   на   выпуклых
округлостях.
     Автомобили бесшумно мчались через перекресток возле автобусной  станции
к водолечебнице. Большие автобусы,  пружиня  на  рессорах  и  мягких  шинах,
огибали угол за углом, дородные и проворные, как торопливые жуки.  Из  "Кафе
де Пари" доносилась музыка.
     Кай спустился вниз и дал несколько поручений портье. Швейцара-негра  он
одарил деньгами, какие нашлись у него в карманах.
     На площади беспрерывно крутилась автомобильная карусель. Одетые в белое
бои из кафе, вися  на  подножках,  отгоняли  машины  на  стоянки.  Несколько
родстеров  даже  остановились  у  столиков,  чтобы  нанести  краткий   визит
знакомым. Словно императоры, оживляя пейзаж, стояли полицейские независимого
государства в белых мундирах с золотыми шнурами и в тропических  шлемах.  Их
обтекал караван туристов фирмы Кука.
     Высоко над улицей, круто спускавшейся к отелю "Мирабо", горы  прорезали
узкие полоски Корнишей.
     Кай повернул и, пройдя по бульвару Де Монте-Карло, стал  спускаться  по
лестнице. Он медлил, тянул время,  в  душе  у  него  воцарилась  безмятежная
гармония грядущего, он хотел бы  остановиться  сам  и  остановить  мгновенье
среди этой ласковой тишины,  которая  заключала  в  себе  мечту,  счастье  и
знание. Счастье - это всегда то, что впереди,  и  он  хотел  его  растянуть,
удержать, насколько мог.
     Он стоял на широкой набережной  возле  гавани.  Перед  ним,  карабкаясь
вверх по скалам, громоздилось Монако,  беспокойное  место,  которое,  словно
вьющееся растение, оплетало гору. Акведук стрельбища по голубям,  множеством
витков поднимавшийся над морем" походил на римский водопровод.  В  ювелирных
лавках на бульваре Ла Кондамин уже затеплились огоньки.  То  был  час