нулся. В одном месте  ему  открылся  вид  на  террасу,
здесь он остановился в темноте с маской в руке, раскованный и спокойный.
     С боковой дорожки послышались шаги, легкие шаги, вероятно, шла женщина.
Кай даже смутно видел приближавшуюся к нему фигуру. Она мимоходом задела его
и очень испугалась, неожиданно увидев человека  прямо  рядом  с  собой.  Кай
извинился: он сбежал из павильона и искал здесь минутку покоя.
     - Я думал, вы пройдете мимо, не заметив меня, и  потому  посчитал,  что
проще стоять молча. -  Он  немного  подождал.  -  Отсюда  открывается  такой
гармонический вид на буфеты.
     - Но и весьма платонический. Вы полагаете, что у буфетов и должен  быть
такой вид?
     - Если вы не голодны, то да. А вообще свое мнение в любой момент  можно
изменить.
     - Это довольно-таки удобно, однако далеко не для всех.
     Кай рассмеялся.
     - Подумайте о том, что мы сейчас говорим  о  мелочах.  Было  бы  крайне
утомительно иметь ко всякой пустяковине определенное отношение. К тому же  и
очень скучно. Лучше держать про запас сколько-то непроштемпелеванных мнений,
чтобы выискивать среди них именно то, что  нужно.  Это  нечто  вроде  всегда
болтающихся в кармане мелких денег на второстепенные нужды.
     - А ради первостепенных, значит, надо быть во всеоружии убеждения?
     Кай насторожился. Он столкнулся с противником, который  парировал  удар
гдето на грани игры и насмешки,  готовый  обернуться  безобидным,  если  его
будут слушаться и пожелают оценить. Не каждый день случалось, чтобы Кая  так
спокойно отбрили, и было бы ошибкой демонстрировать сейчас тонкость  души  и
блистать  глубокомыслием.  Куда  более  уместными  представлялись  ему  чуть
приукрашенные банальности.
     Болтая  маской,  висевшей  у  него  на  запястье,  он  мягко  преподнес
собеседнице:
     - Слова, слова, говорят так и говорят эдак. Важно то, чего в данный миг
тебе хочется. При чем тут оружие? Мы совсем не  герои.  Любовь  к  оружию  -
чисто женское свойство. К сожалению, это свойство господствует в мире.  Даже
адвокаты иногда желают быть крестоносцами сердца. Ужасающее честолюбие.
     - Уберите его. Что останется?
     Кай решил позондировать чуть глубже и осторожно сказал:
     -  Зачем  убирать!  Только  ограничить.  Воспринимать  побуждения   как
побуждения, а не как законы. Жизнь не такая уж веселая штука.  За  конфликты
надо быть благодарными. А конфликты из-за  женщин  -  самые  удобные,  самые
частые и самые примитивные. Разве можно не заметить, что это просто вариации
одного и того же?
     - А разве можно было бы вынести бесконечное множество сюжетов?  Как  бы
мы тогда отличали вкус от безвкусицы?..
     - Невыносимо и то, и другое, но все же это было бы не так надоедливо.
     - Зато более утомительно.
     - Более занятно.
     - Более пошло.
     Они посмотрели друг на друга. У обоих мелькнула одна и та же мысль. Кай
высказал ее вслух:
     - Сегодня не совсем тот вечер, когда можно  долго  наслаждаться  такими
разговорами. Мы немножко неосмотрительно в них втянулись и блуждаем теперь в
дебрях. Давайте скрасим себе жизнь и подойдем к тем буфетам! Вернемся к  ним
кружным путем, чтобы у нас, по крайней мере формально, получился финал.
     Они пошли обратно  по  аллее  и  завели  легкий  разговор,  оказавшийся
приятным, поскольку Кай чувствовал рядом с собой партнера, который  уверенно
и  с  пониманием  подхватывал  намеки  и  на  них  отвечал,  не  нуждаясь  в
объяснениях. Совершенно непостижимым образом, в большей степени,  чем  могло
быть после длительного знакомства, между ними установилось  доверие,  и  оно
повлекло за  собой  какое-то  неясное,  даже  мечтательное  настроение,  без
страха, что оно вот-вот улетучится.
     Играючи летали фразы, иногда минуя одна другую, иногда одна за  другой,
иногда окольными путями, - они были не чем иным, как ритмикой настроения.
     Показался танцевальный павильон.  Вокруг  него  стеной  стояла  музыка,
настолько приглушенная, словно она исходила из  затонувшего  города.  Облако
арпеджио, затем колибри-пиццикато и скрипичная мелодия.
     - Хотите потанцевать? - спросил Кай.
     - Не сейчас. Интересней смотреть.
     Они остановились у входа.  Из  гущи  танцующих  пар  вынырнул  Фиола  и
подошел к ним.
     - Какое высокомерие - вот так стоять и оставаться безучастными.
     - Безучастными?
     Фиола поднял руки, как бы защищаясь от Кая.
     - У вас сегодня прямо сократовские методы. Пощадите меня. Что,  если  я
раздобуду чего-нибудь вылить?
     Он вернулся с бутылками и печеньем, придвинул несколько низких стульев,
составил их вместе и налил полные бокалы. Потом обратился к Каю.
     -  Перед  праздниками  и  светскими  сборищами  надо  бы   всякий   раз
прочитывать  две-три  страницы  Оскара  Уайльда.  Это   разгоняет   ненужные
размышления.
     Незнакомка поставила свой бокал.
     - Сегодня расточается  столько  мудрости,  что  испытываешь  прямо-таки
благоговение. Я без конца слышу максимы житейского искусства.  Должно  быть,
это очень хрупкое существо, если ему требуется столько помощи и поддержки.
     Фиола облегченно вздохнул.
     - Вы почти угадали. Но дело  обстоит  еще  хуже.  Такого  искусства  не
существует вообще. Это всего лишь вспомогательная конструкция.  Воображаемый
банк, на который с радостью выставляют векселя. Только так и можно выдержать
бесконечные разговоры на эту тему.
     Он попрощался. Сразу после его ухода  оркестр  ненадолго  смолк.  Из-за
этой неожиданной  паузы  Кай  сказал  нечто  такое,  чего  совсем  не  хотел
говорить:
     - У меня такое чувство, будто я вас знаю.
     Она махнула рукой.
     Он поспешил прибавить:
     - Это был не вопрос, а утверждение, сам не пойму, как я к нему пришел.
     Она поднялась.
     -  Это  вполне  возможно.  Здесь,  на  побережье,  все  мы  так   часто
встречаемся. Так что я не стану на вас за это сердиться.
     Он засмеялся и пошел с нею дальше. Никак не мог решиться  ее  оставить.
Они подошли к зданию казино и пересекли холл. В  одной  из  соседних  комнат
стояли игорные столы, где делались ставки.
     Стройный, довольно молодой Пьеро отвлекся от игры,  сразу  же  встал  с
места и подошел к незнакомке.
     - Вот и вы наконец. А я уже волновался.
     - Как видите, напрасно. - Женщина ни на секунду не замедлила шага,  она
прошла  мимо  молодого  человека,  словно  мимо  какой-то  картины.  Но  Кая
подкупило другое: то, что она сделала это не резко, а почти ласково, хотя  и
непререкаемо. Ему было  интересно  встретить  в  человеке  такое  необычайно
естественное чувство превосходства, которое опять-таки граничило с добротой.
     - Вы хотели бы поиграть?
     - Да. Несколько минут.
     Они нашли свободное место и сделали ставку. Кай стоял у  незнакомки  за
стулом. У него мелькнуло воспоминание о  первом  вечере  в  Монте-Карло.  Он
улыбнулся. Где только были его глаза! Ведь перед ним та самая  женщина,  что
тогда пододвинула ему фишки.
     Выстраивая одну комбинацию, она попросила у него совета. Он  наклонился
к столу и  разместил  ее  ставки.  Так  они  играли  какое-то  время.  Потом
перестали и вышли на улицу.
     - Как приятно пройтись. - Они прохаживались вдоль грядки с  нарциссами.
На одном из прудов плавали лодки с лампионами. Между эвкалиптовыми деревьями
висела луна.
     - Одна из  маленьких  хитростей  -  знать,  что  при  тяжелых  душевных
состояниях неодушевленные предметы приносят больше  облегчения,  чем  чье-то
сочувствие или  утешение.  Человек  в  отчаянном  положении  -  он  берет  и
переодевается в любимые вещи, и вот уже все стало проще, чем за минуту перед
тем; или же он не запирается в четырех  стенах,  а  начинает  ходить,  ровно
дыша, ходит и замечает, как отпускает напряжение...
     Женщина ничего не  ответила.  Кай  тоже  умолк.  Они  опять  пришли  на
террасу. Там она протянула ему руку, а он остался стоять и ждал, пока она не
исчезнет из виду.
     Не произошло ничего такого, что  должно  было  бы  его  взволновать,  -
какая-то встреча, несколько слов, малозначительный  разговор,  -  и  тем  не
менее он чувствовал в себе перемену, пусть почти  незаметную,  но  столь  же
естественную и непререкаемую, как эта женщина. Он  пытался  найти  выражение
для этой перемены, но это была такая малость, что ее не  удавалось  охватить
словами. Ему пришлось ограничиться описательным оборотом: то  было  приятное
чувство, имевшее нечто общее с Матиасом Клаудиусом {Матиас Клаудиус (1740  -
1815) - немецкий поэт, стихи которого отличались мягким  лиризмом  и  особой
мелодичностью. (Примеч. пер.)}.
     Чувство это продержалось недолго и вскоре претворилось в  желания.  Кай
бродил по зданию казино. Незнакомки там уже не было. Он уговаривал себя, что
вовсе ее не ищет, но был бы рад, если бы  встретил.  Зато  он  наткнулся  на
Пьеро, который, сидя  за  игорным  столом,  смерил  его  долгим  оценивающим
взглядом. Это рассердило Кая; он подсел к той же рулетке и стал понтировать.
Когда  он  опять  почувствовал,  что  тот  на  него  смотрит,   то,   быстро
повернувшись, раздраженно встретился  с  ним  глазами  и  медленно  скользил
взглядом вниз до шелковой пуговицы у него на воротнике. Пьеро нервно стиснул
зубы, но выдержал. Кай утратил к нему интерес и пустился на поиски Фиолы.
     Он нашел его в павильоне. Обменявшись с ним несколькими незначительными
словами, Кай спросил у него имя незнакомки.
     Фиола опешил.
     - Как, вы не знаете?
     - Нет...
     - Тогда этому вашему интермеццо можно позавидовать.
     Кай вскинул голову.
     - Почему?
     - Потому что это самая сложная, капризная и неверная женщина  нынешнего
сезона.
     Кай ждал.
     Фиола улыбнулся.
     - Лилиан Дюнкерк. Она любит виконта Курбиссона.

V

     Светлая петля гоночной трассы в Монце была  целиком  предоставлена  для
тренировок. С раннего утра там раздавался грохот гоночных машин. Парк короля
Италии сотрясался от треска  взрывов,  который  вдалеке  расплывался  долгим
затухающим воем, а потом снова накатывал рокотом грозы.
     - Дивный концерт, - весело сказал Каю Льевен, когда они направлялись  к
мастерским.
     Прозрачный воздух слегка дрожал. Над трибунами висело  первое  утреннее
солнце. Льевен показал в ту сторону:
     - Посмотрите, как свет падает на деревянные поперечины, между  тем  как
позади них все в тени, - это выглядит, точно скелет грудной  клетки.  Пустые
трибуны мне чем-то неприятны. Они способны  испортить  человеку  настроение.
Особенно при такой ненужной и навязчивой символике. Вы суеверны?
     - Временами.
     - Тогда сегодня будьте осторожнее. Делайте лишь самое необходимое.
     Хольштейн подъехал к мастерским на машине и крикнул им навстречу:
     - До чего же хорошо в такую рань слиться с машиной. Я  уже  из  чистого
озорства сделал два круга. Мэрфи, по-моему, жутко злится. Он здесь уже целый
час.
     Кай щурился на солнце и радовался тому, что приехал  на  тренировку.  У
него была потребность несколько дней ничего не делать, -  только  гонять  на
машине до потери сил и спать. Он не хотел ни  о  чем  больше  думать;  пусть
проблемы,  стоящие  на  горизонте,  попробуют  решиться  без  него.  Он  уже
неоднократно убеждался в том, что этот способ - дожидаться решений, нимало о
них не заботясь, - самый лучший. Неделя тренировок в Монце пришлась ему  как
нельзя кстати. Предстоящее напряжение будет для него  чем-то  вроде  сна,  в
который погружаешься с полной уверенностью, что,  проснувшись,  найдешь  мир
совершенно другим. Это же прекрасно  -  однажды  до  изнеможения  заниматься
работой, для которой требуются только глаза и руки.
     Шум моторов был возбуждающей музыкой. Машины невидимо  перемещались  по
трассе и лишь иногда вылетали со свистом, как гранаты, -  маленькие  плоские
снаряды из блестящего металла, колес и резины.
     - Сколько заявок подано на сегодняшний день?
     - В нашем классе - двенадцать.
     Красный автомобиль выскочил из-за поворота и промчался мимо.  За  рулем
изпод белого шлема виднелись прищуренные глаза и сжатый рот.
     - Разве это не... - Кай вопросительно взглянул на Хольштейна.
     Тот, смеясь закончил:
     - Мэрфи,
     Теперь Кай вдвойне ощутил живительную свежесть утра.  Здесь  перед  ним
была ясная и однозначная цель; четко обрисованная, она стояла сама  по  себе
на фоне смутного, туманного будущего; она не имела  с  этим  будущим  ничего
общего, а была просто-напросто задачей, пусть и бессмысленной, но манящей.
     Водитель  красной  гоночной  машины,  как  человек,  его  нисколько  не
занимал; не имело значения и то, что он немного дерзко - в  неверно  понятой
им ситуации, когда  ему,  между  прочим,  еще  и  охотно  помогли  усугубить
недоразумение, -  спровоцировал  неприятное  столкновение,  за  которое  его
следовало  бы  проучить;  нет,  имелась  совершенно  другая  причина,  вдруг
превратившая мысли Кая в воздушные шарики. Это  была  всегда  подстерегающая
человека,  даже  при  самом  утонченном  интеллекте,  жажда  борьбы,   жажда
помериться  силами,  то  примитивное  первобытное   чувство,   что   нередко
загадочным  образом  сметает  прочь  рассуждения  и   рассудительность,   не
считается с душой, культурой и личностью, а грубо  и  нетерпеливо  распаляет
глаза и руки: а ну, подходи, только гляди в оба!
     То, что до сих пор было игрой, в этот миг стало  реальностью:  Кай  был
готов вступить в борьбу с Мэрфи, был готов на неделю уверить себя в том, что
в жизни нет ничего важнее, чем проехать на гоночном автомобиле  определенное
расстояние и прийти к цели, опередив на несколько метров кого-то другого.
     - Давайте начнем. - Он надел комбинезон. - Машину проверили?
     - Она в порядке.
     - Хорошо. Я сделаю десять  кругов.  Если  вы  правую  руку  вытянете  в
сторону, я увеличу скорость, поднимете вверх  -  увеличу  еще.  Увидев  вашу
вытянутую левую руку, буду ехать в прежнем темпе, поднятую вверх - замедлю.
     Машина проехала трассу длиною  свыше  десяти  километров  и  вернулась.
Льевен  держал  правую  руку  вскинутой  вверх,  и  Кай  давил   на   педаль
акселератора. Он выжимал скорость  и  смелее  брал  поворот.  Сделав  десять
кругов, он остановился. Кровь бурлила у него в жилах,  он  уже  был  всецело
захвачен гонкой и забыл все свои сомнения и тревоги.
     - Теперь - старт!
     Машина  сорвалась  с  места,  сразу  оказалась  зажата,   притормозила,
остановилась, понеслась  опять  -  один,  десять,  пятьдесят  раз,  пока  не
разогналась до надлежащей скорости.
     Наступил полдень. Кай вылез из машины.
     - Хватит. Я непременно  должен  поесть.  Первый  день  всегда  нагоняет
зверский аппетит. Давайте-ка устроим себе основательный ланч.
     Он умылся и вместе с Льевеном и Хольштейном направился к ресторану.
     - Взгляните, Кай, вон на ту канареечно-желтую машину. Таких не  слишком
много курсирует между Миланом и Ниццей.
     Мод Филби стояла рядом с  Мэрфи.  Она  крикнула  навстречу  подходившей
троице:
     - Я хочу взять вас с собой на ланч в Милан.
     С наслаждением наблюдала она, как степенно и  сдержанно  приветствовали
друг друга Мэрфи и Льевен. Мэрфи сразу же повернулся к ней снова:
     - Я должен буду извиниться - мне надо еще остаться на трассе.
     - Я тоже хотел бы сегодня пополудни еще погоняться, - сказал Кай.
     Мод Филби простодушно переводила глаза с одного на другого.
     - Похоже, вы очень всерьез принимаете гонки?
     - Очень.
     Льевен предусмотрительно вмешался, чтобы сменить тему:
     - Мы можем ведь вместе поесть и здесь. Это, конечно, не ахти что,  зато
удобней.
     - Хорошая мысль. У меня даже припасен для вас в машине  ананас,  -  Мод
Филби улыбнулась Каю. - Мы его съедим на десерт.
     Это окончательно  испортило  настроение  Мэрфи.  Он  стал  мрачен,  как
ноябрьский вечер, и почти не участвовал в разговоре. От ананаса  он  сначала
упорно отказывался. Потом, заметив, как насмешливо  подрагивают  уголки  губ
Мод Филби, передумал и  съел  его  почти  целиком,  оставаясь  молчаливым  и
угрюмым. Немного развеселило его изумленное лицо Льевена, который не находил
объяснения такой выходке. А Мод Филби  затем  благодушно  попросила  у  него
сигарету.
     Мэрфи сделал ошибку, попытавшись отыскать причины кокетства мисс Филби.
До некоторой степени ее поведение было ему понятно, но не настолько  хорошо,
чтобы он мог определить, какова же ее истинная цель, тем  более  что  она  и
сама этого не знала.
     Ему ничего не стоило положить бесславный конец ее пленительным уловкам,
сделав то,  что  напрашивалось  само  собой:  противопоставив  этим  уловкам
наивное равнодушие. Но он  поступил  как  раз  наоборот:  пошел  в  атаку  и
выставлял напоказ свои достижения. Вообще, при обычном, нормальном  любовном
треугольнике  такая  тактика  себя  оправдывает;  при  более  извращенных  и
интеллектуально сложных отношениях она ошибочна. Игра  с  закрытыми  картами
явных достижений не воспринимает, ей требуются только блеф и самообладание.
     Мэрфи хотел выиграть гонки и одержать победу  над  Каем.  Но  завоевать
мисс Филби своим нескрываемым честолюбием он пока что не мог, напротив,  оно
делало его перед ней беззащитным. Он это чувствовал и тем нетерпеливее  ждал
перелома после того, как одержит победу в гонках.
     Он рано ушел, хотя ему было неприятно оставлять Мод Филби одну с Каем и
Льевеном.
     Вскоре стало слышно, как его машина опять кружит по трассе.
     Момент для мисс Филби был самый подходящий.  В  последние  дни  она  не
столь искусно и  последовательно,  в  ходе  общего  разговора,  натравливала
собеседников друг на друга, а ограничивалась лишь отдельными выпадами. Почва
была достаточно хорошо подготовлена, и столкновение могло оказаться опасным.
Несколько раз она  даже  осторожно  пригасила  накал  страстей,  ибо  теперь
настало время обрабатывать противные стороны лишь по отдельности.  И  она  с
большим удовольствием за это взялась.
     Она завела безобидный разговор о гонках, с намерением подпустить в него
несколько умело подобранных хвалебных слов о Мэрфи.
     У Кая в тот момент не было желания  ввязываться  в  драку.  Поэтому  он
тотчас пошел ей навстречу и твердо заявил:
     - По моему глубокому убеждению, Мэрфи наверняка выиграет гонки.
     Мод Филби стрельнула в  него  глазами  и  пыталась  найти  какой-нибудь
иронический ответ. В этом  он  ей  не  помог,  а  стал  сыпать  техническими
терминами, отчего разговор делался вязким.
     Возможности за что-то зацепиться и переменить тему у нее уже  не  было.
Тем не менее,  некоторым  слабым  утешением  послужило  ей  то,  что  Кай  с
Хольштейном вскоре пошли  обратно  на  автодром.  Но  она  задумала  вечером
поужинать с Мэрфи.
     Поначалу с  ней  все-таки  еще  оставался  Льевен,  который  впервые  с
удовлетворением пожинал  плоды  своего  выжидательного  метода.  Было  много
причин, объяснявших, почему Мод Филби стала с ним  так  любезна,  когда  они
остались вдвоем,  но  все  они  имели  мало  отношения  к  нему  самому.  Он
великодушно махнул рукой на более углубленный анализ и радовался  тому,  что
ему досталось. Какое-то время он прислушивался к  звукам  на  трассе,  когда
моторы ревели громче, потом удобно откинулся на  спинку  стула  и  продолжал
болтать более изящно и остроумно, чем раньше, утешенный  сознанием,  что  на
предстоящей неделе его соперники будут слишком заняты другими делами.

     Мод Филби теперь показывалась реже. Она не хотела без толку ставить под
угрозу развитие событий и потому всякий раз  оставалась  совсем  недолго.  В
отношениях между Мэрфи и остальными в последующие  дни  произошла  перемена:
Мэрфи сделался на удивление любезным и неожиданно ввязывался в разговоры.
     - Норовит что-нибудь разнюхать, - сказал Хольштейн.
     - Навряд ли ему это удастся...
     Кай день за днем проводил на трассе. Дела здесь были четко выстроены  и
легко обозримы. Стоило лиш