Андорко, а? Он и твоему  отцу  несколько  лет  назад
делал бочку. Правда, сейчас  старик  Андорко  работает  маловато,  зато  его
сыновья Балинт и Болдижар... Эти ловко  навострились,  все  ремесло  у  отца
переняли. Их бочки не дадут течи, будьте уверены. Погоди,  Янчи,  я  цигарку
сверну.
     Они остановились посреди клеверного поля. Раскаленное  дыхание  слабого
ветерка изредка овевало их.
     - Твои родители в поле жнут, что ли? Да, нынче им попотеть придется.
     Мужчина закурил. Они двинулись дальше.
     - Правда, и с мотыгой в руках можно дойти до седьмого пота, вчера я  на
своей шкуре в этом убедился. Знаешь, паренек, у  меня-то  ведь  виноградник,
пахотной земли маловато. По моей прикидке, этот год урожай будет на славу. И
хотя до сбора винограда еще далеко, но ежели  даст  господь,  то  бочек  мне
точно  не  хватит.  Еще  в  том  году  пришлось  одалживать  бочку  на   три
гектолитра... Опять, что ли, попрошайничать? Вот я и решил заказать бочку на
десять гектолитров, чай не нищий - по людям побираться. Не  покарай  господь
меня за гордыню.
     Тропинка, по  которой  Янчи  еще  недавно  двигался  в  противоположном
направлении, в сторону Денещдиаша, укорачивалась прямо  на  глазах;  путники
приближались к родному селу.
     - До чего же клевер хорош, - заметил  Имре  Буйдошо,  шагая  следом  за
Янчи, - что ни говори, а хозяйствовать в  Академии  умеют.  Это  уже  второй
урожай будет. Скорей всего, они его на семена пустят.  До  середины  августа
клевер созреет. А на семена клевера цена сейчас высокая. Очень он в цене.
     За разговором они и не заметили,  как  очутились  у  себя  в  Алшочери.
Пересекли мощенную белым камнем дорогу, и вот  перед  ними  возник  тенистый
дворик корчмы "Закадычный друг". Однако дверь в заведение была на запоре.
     - Янош, должно, в подвале,  -  предположил  Имре  Буйдошо,  -  пойду-ка
загляну к нему.
     И Янчи остался один под густой кроной большой липы. Он хорошо знал  это
дерево: в пору цветения они с матерью собирали здесь липовый цвет для чая  в
обмен на свою наливную  черешню.  Тетушке  Буйтор  очень  нравилась  черешня
Чанаки, она считала, что у них самая отменная черешня во всей округе.
     - Гости пожаловали, Янош! - услышал мальчик голос Имре Буйдошо. - Ну-ка
тащи бутылку пивка покрепче да обслужи нас!
     Голос,  отраженный  стенами  погреба,  прозвучал  гулко.  Янчи  однажды
заглядывал вглубь: ух, ну и глубокий же погреб!
     Имре Буйдошо вернулся быстро и не один. Рядом шел русоволосый мужчина с
длинными висячими усами - это и был дядюшка Янош Буйтор, радушный  хозяин  и
всеобщий любимец. Он соорудил возле своей корчмы площадку для игры в  кегли,
чтобы молодежь из деревни не ездила сорить деньгами в Кестхей.
     Корчмарь  нес  в  руках  две  бутылки  пива  для  Имре  Буйдошо.   Янчи
поприветствовал хозяина как положено,
     - Во веки веков, аминь, малыш. Ну  что,  никто  пока  не  залез  в  мою
корчму?
     Он вытащил из кармана огромный  ключ,  дверь  со  скрипом  распахнулась
настежь. Все трое вошли внутрь.
     Корчмарь поставил бутылки на столик  в  углу.  Имре  Буйдошо  сразу  же
плюхнулся на стул - поближе к выпивке.
     - И дал бы нам еще большой стакан газировки, да с малиновым сиропом,  -
сказал он.
     - Сей момент.
     Янчи с жадностью смотрел, как готовится напиток. Наконец корчмарь подал
высокий стакан с пенящейся жидкостью, но  поставил  его  не  перед  Янчи,  а
пододвинул Имре Буйдошо.
     Тот удивленно отпрянул от стола.
     - Это не для меня, Янош.
     - Разве не ты газировку заказывал?
     - Я, но не для себя, а для этого мальчугана.
     - Тогда выражайся яснее. Стало быть, пиво я  подал  не  для  маленького
Чанаки?
     Имре Буйдошо расхохотался.
     - Эх, язви тя в душу! Ты, видать, никогда не изменишься.
     На лице корчмаря не было и тени улыбки.
     - С чего бы это я должен меняться? Мне и так хорошо живется.
     С этими словами он направился к двери.
     - Пей себе на здоровье, а я в огород пошел. Я там гусениц рассаживаю по
капусте. Они ее больше любят, чем я.
     Имре Буйдошо знай себе качал головой и трясся от смеха, но при этом  не
забывал пополнять бокал черным пивом.
     - Ну, твое здоровье, возничий.
     Они чокнулись. Янчи пересохшим от жажды ртом жадно глотал  газированную
воду. Буйдошо потягивал пиво.
     - Расскажи-ка мне, дружок, как ты собираешься наняться в возчики?
     - Нашел бы какого-нибудь богатея, кому возчик требуется.
     - В разгар-то лета?  Янчи!  Да  об  эту  пору  каждый  хозяин  успевает
возчиком обзавестись. А у кого  нет  возчика,  того  и  тебе  надо  стороной
обходить.
     - А вдруг у кого-нибудь недавно умер возчик?
     Имре Буйдошо задумался.
     - Возчик никогда в страду не умирает. Разве  только  его  ножом  пырнут
из-за какой-нибудь бабенки.
     Они сидели, усталые,  в  прохладном  помещении.  Лучи  солнца  сюда  не
проникали: оба окна были закрыты густой кроной огромной раскидистой липы. Не
верилось, что под сводами этого зала происходили ужасные  драки,  о  которых
потом неделями  судачили  в  округе.  Казалось,  не  сыскать  более  мирного
местечка на всем белом свете. Как приятно посиживать здесь на пару  с  дядей
Буйдошо, смотреть в его улыбающееся лицо с ясными карими, чуть  прищуренными
глазами.  Вот  бы  здорово  было,  если  бы  вдруг   выяснилось,   что   они
родственники, подумалось Янчи.
     Дядя Имре залез в карман своего жилета, вытащил  оттуда  часы,  щелкнул
крышкой.
     - Ну-ка, Янчи, скажи мне, который час!
     Мальчик бросил взгляд на циферблат и тут же ответил:
     - Сейчас будет одиннадцать.
     - Сейчас - это не ответ. Один человек сказал так, а его и  до  сих  пор
ждут. Через сколько минут, сынок? Мне желательно знать в точности.
     Янчи подсунул ладонь под часы и низко склонился над ними.
     - Можно я черточки посчитаю?
     - Часы перед тобой, считай на здоровье.
     Янчи начал отсчет от цифры двенадцать и пошел против  движения  часовой
стрелки, вскоре он добрался до большой, минутной.
     - Через семь минут будет одиннадцать, - решительно проговорил он.
     Имре Буйдошо взял часы в левую руку, а правую положил Янчи на голову.
     - Молодчина, малыш Чанаки! Через семь минут  -  одиннадцать,  точно.  И
малый с такой головой собирается в возчики податься? Выходит,  нашему  брату
только в возчики дорога, а о должности уездного судьи и не помышляй? Не будь
тебя рядом, я бы сказал пару крепких словечек.
     Он снова наполнил бокал и сделал большой глоток. Потом велел Янчи:
     - Ну-ка пройдись взад-вперед.
     Янчи послушно слез со стула и стал прохаживаться по залу  под  взглядом
дядюшки Имре. Тот смотрел, смотрел на мальчугана и  все  сильнее  трясся  от
смеха:
     - Ах, козел тебя задери! Фу-ты ну-ты!..
     Янчи остановился и сердито уставился на хохочущего Имре Буйдоиго.
     - Дядя Имре, я...
     - Погоди, парень,  погоди!  Босой,  в  холщовых  портах,  в  рубахе,  с
непокрытой головой... И в таком виде ты собрался в возчики  наниматься?  Эх,
забодай меня комар!
     Янчи, помрачнев, стоял посреди корчмы.
     - Ну, подойди сюда, малец! Вот так-то. А знаешь ли  ты,  сколько  всего
требуется возчику? Да прежде всего: сапоги, штаны особые, шляпа.  Да  сверху
что потеплее, потому как не вечно же будет стоять такая жарища. Потом  кнут,
сумка через плечо. Тогда, глядишь, и местечко  подвернется.  Такие-то  дела,
брат.
     Мужчина опять несколько раз глотнул из стакана, потом скрутил цигарку.
     - И с какой стати тебе понадобилось другим прислуживать?
     Он замолчал и знай курил свою цигарку, разглядывая пепел,  образующийся
вслед за огоньком на ее конце. Вдруг  улыбка  сошла  с  его  румяного  лица,
загорелого, обветренного, симпатичного. Продубленного ветром и солнцем  лица
взрослого  человека,  к  которому  Янчи  испытывал  такое  доверие.  Но  эта
внезапная угрюмость Имре Буйдошо длилась всего несколько секунд, и вот в его
живых карих глазах вновь загорелись веселые огоньки.
     - Ну-ка садись сюда, парень. Говори, почему ты ушел  из  дому?  Обидели
тебя?
     - Нет.
     Как передать словами то утреннее ощущение одиночества, отторженности от
людей,  бабушкину  самозабвенную  возню  на  чердаке,  постоянно   рушащиеся
деревянные брусочки и навязчивую фразу: "Надоело ему дома мыкаться, вот он и
подался в возчики"?!  Дядя  Имре  понял  бы  его,  если  бы  малышу  удалось
подыскать нужные слова. Янчи снова уселся на стул, рот у него скривился,  на
глазах появились  слезы.  Ему  стало  невмочь,  он  упал  лицом  на  гладкую
поверхность стола. Плечи, руки  -  все  тело  его  содрогнулось  от  горьких
рыданий.
     - Поплачь, поплачь, малыш, - тихо приговаривая Имре Буйдошо, поглаживая
мальчика по голове. - Поплачь, дружок, коли знаешь о чем. Сам  увидишь,  как
потом полегчает.
     Не спуская глаз со вздрагивающих плеч ребенка, он осторожно налил  себе
пива и потихоньку отхлебнул. Когда же плач ребенка стал стихать,  Буйдошо  с
облегчением вытер лоб ладонью.


                              Джек из Аризоны

     Перевод С. Солодовник

     Мальчик не мог бы сказать, который час. Может быть, два часа пополудни?
Или ближе к трем?
     Не мог, потому что часы висели в комнате, а он был  поглощен  тем,  что
жарил каштаны, вернее, готовился их жарить здесь, у кухонного стола.
     Обед - фасолевый суп и вареники - он давно  съел,  и  теперь  ничто  не
мешало  ему  заняться  собственными  делами...  Перво-наперво  он   ножичком
надрезал у каштанов кожуру. Перед ним  на  клеенке  вздымалась  целая  горка
глянцевокоричневых, маленьких,  гладких  кругляшков,  пока  еще  холодных  и
сырых, но Янчи уже ощущал во рту вкус жареных каштанов, их аромат.
     Второпях заканчивая приготовления, он то и дело сглатывал  слюну,  хотя
вкус  и  запах  каштанов  давно  стали  для  него  воспоминанием.  Но  порой
достаточно одного такого воспоминания, чтобы у человека потекли слюнки.
     Янчи был в кухне один - вернее, почти один.  На  кровати,  приткнувшись
боком к изголовью, дремала бабушка: опять заснула во  время  молитвы.  Четки
застыли в  ее  сцепленных  пальцах.  Сколько  же  разноцветных  шариков  она
перебрала с тех пор, как кончила мыть посуду?
     Янчи потихоньку вышел из кухни за  охапкой  сухих  виноградных  лоз.  И
сразу же вернулся обратно - погода совсем испортилась, дождик сеял еще гуще,
чем когда он шел из школы.
     Но сложенные под навес вязанки жались к стене, где им не  была  страшна
никакая сырость. Одна вязанка тотчас же  оказалась  у  Янчи  под  мышкой.  А
минуту спустя - уже возле печки.
     Янчи собирался хорошенько прогреть духовку, а от матери  и  бабушки  он
знал, что для этого нет ничего лучше, чем горящая сильным пламенем трескучая
виноградная лоза. Ну и поддаст он  жару!  Скоро  в  старенькой  печке  вовсю
бушевал огонь, язычки пламени прорывались вглубь,  касаясь  нижней  духовки,
куда Янчи думал положить каштаны. Вот она уже и разогрелась, мальчик  закрыл
дверцу. Он пока не торопился с каштанами - сперва нужно подкормить огонь.
     Бабушка тихо спала, привалившись к изголовью кровати.
     Родители были в горах, на винограднике; только что они соберут в  такую
дождливую, промозглую погоду? Так, самую малость, а то и вовсе ничего.  Янчи
тоже было велено прийти, прямо после школы, как вчера, - да  сегодня  что-то
настроения нет. К тому же не терпелось  донести  полную  шапку  каштанов  до
дому.
     Выходит, ради собственного удовольствия он и на измену способен?  Вчера
у давильни устроили пир горой, жарили блинчики - конечно, он  помчался  туда
прямо после школы... Но ведь вчера и погода была хорошая! Было тепло,  и  он
мог помочь родителям. В таких случаях даже мама не  возражала,  чтобы  уроки
подождали до вечера.
     А теперь его круглая и плоская, как у Бочкаи {Иштван Бочкаи (1557-1606)
- венгерский магнат, возглавивший первое антигабсбургское движение.},  шапка
сушилась на вбитом в стену гвозде. От собранных в мокрой траве каштанов  она
вымокла сильнее, чем от дождя. Что поделаешь,  не  мог  он  не  завернуть  к
каштану Порколабов, хотя обычный его короткий путь проходил не там. Да и нет
больше ни у кого на этой стороне села садовых каштанов. Ну никак Янчи не мог
пойти другой дорогой! По рту растекался знакомый вкус, конечно же это он, до
сих пор не забытый вкус прошлой осени.
     Между делом Янчи подумывал о притаившемся  на  дне  портфеля  очередном
выпуске ковбойского романа. По-девичьи стройный, но  мускулистый  незнакомец
соскакивает с лошади перед входом в салун  на  Диком  Западе  и  привязывает
поводья Молнии, Черной Молнии, к захватанным до блеска низким  перилам.  Под
палящим солнцем уже беспокойно переминаются три  лошади.  Хвостами  отгоняют
мух.
     По-девичьи стройный, но мускулистый незнакомец толкает дверь салуна.
     А Янчи открыл дверцу духовки. В лицо ему пахнуло жаром. Скорее засунуть
надрезанные каштаны внутрь!
     Жестяная печурка загудела, затрещала от промокших под дождем кругляшей,
наружу повалил пар. Янчи не закрывал духовку до тех пор, пока  весь  пар  не
улетучился и каштаны не начали, шипя, подсыхать.
     Бабушка завозилась во сне, пока он мудрил с дверцей духовки.
     Молодой незнакомец в ковбойской шляпе заказывает у  кряжистого  хозяина
салуна двойную порцию виски - почти без льда. Поболтав кусочек в стакане, он
подносит выпивку к губам: конечно, его мучит жажда - у него с утра  не  было
во рту ни капли.
     Из глубины салуна гремит выстрел, стакан в руках незнакомца разлетается
вдребезги, и виски стекает по его клетчатой рубашке, темнея на груди, словно
кровь. Но это не кровь, всего лишь виски.
     Толстяк хозяин, скрестив на  груди  руки,  с  любопытством  взирает  на
происходящее из-за стойки.
     Пришелец с улыбкой отбрасывает остатки стакана. И направляется в  глубь
зала, туда, откуда только что грянул выстрел. За столиком в углу сидят  трое
мужчин, самый старший из них, одноглазый,  как  раз  откладывает  в  сторону
дымящийся кольт.
     -  Прошу  простить  меня,  джентльмены,  за  то,  что   сразу   же   не
представился. Я  не  предполагал,  что  в  ваших  краях  так  строго  блюдут
традиции.
     Одноглазый добродушно подмаргивает:
     - Не беда, сынок. У нас в Техасе и  не  такое  случается.  Меня  кличут
Билл. А еще сам понимаешь как.
     И он показывает на мутный глаз. Потом накидывается на остальных:
     -  А  вы  чего  молчите?  Человек  к  вам  подошел  как-никак!   Первым
откликается смуглолицый мужчина со строгим взглядом:
     - Испанец.
     Одноглазый Билл добавляет:
     - Наш лучший метатель лассо. Недавно  с  семидесяти  ярдов  выхватил  у
одного типа винчестер. Испанец отмахивается:
     - А-а, какой-то хлюпик с ранчо.
     - У моего отца тоже было ранчо, - говорит незнакомец. -  Не  бог  весть
какое большое, но все-таки ранчо. А потом его разграбили.
     Одноглазый  Билл  машет   рукой:   не   стоит,   мол,   печалиться,   и
поворачивается к другому приятелю:
     - А ты что здесь подхихикиваешь, Барышня? Ты только глянь, чужак, какой
он у нас беленький, ну чистая барышня. Но уж  если  разговор  пойдет  не  на
шутку... Нож в спину схлопотать недолго. На память от Барышни.
     - Что-то ты разболтался, Билл, -  говорит  Испанец.  -  Верно,  лишнего
хватил. Смотри, босс узнает...
     - Кто может так стрелять, - с улыбкой перебивает его пришелец, - тот не
пьян. Жаль только, пропало мое виски.
     Одноглазый Билл гаркает в  сторону  хозяина,  который  разочарованно  -
такая драка не состоялась! - хлопочет у стойки:
     - Эй, Толстяк! Двойную порцию виски для незнакомца. - И он  принимается
часто-часто моргать. - Но мы так и не знаем твоего имени, парень.
     - Джек. Я здесь недалеко живу. В Аризоне. На  лице  Барышни  появляется
усмешка.
     - Так, значит, это ты. Твое разграбленное ранчо, значит, в Аризоне.
     - Те, кто наше ранчо загубил, сами  тоже  погибли.  Они  тоже  навсегда
остались там, в Аризоне.
     - Слышал, слышал.
     Одноглазый Билл толкает в бок мрачно насупившегося Испанца:
     - Ну попробуй теперь скажи, что нам от Барышни проку нет! - Он  хрипло,
скрипуче смеется, потом кричит в сторону стойки: - Еще по одной, Толстяк!
     Парень, прозванный Барышней, неожиданно становится серьезным  и,  точно
заведенный, бубнит:
     - Джек из Аризоны, Джек из Аризоны.
     В закрытой духовке несколько раз бабахнуло: жарятся каштаны, надо бы их
перевернуть. Янчи приоткрыл дверцу - в лицо ему ударил  пахучий  жар,  и  он
быстро   стал   ворошить   рассыпанные   по   духовке   каштаны   специально
подготовленной  палочкой.  Надрезы,  которые  он  сделал  ножичком,  улыбкой
расползлись на некоторых кругляшах. Янчи выхватил один каштан - пора  уже  и
пробовать. Он начал перебрасывать каштан с руки на руку: тот обжигал ладони,
словно головешка, но наконец удалось его очистить. Пока Янчи дул на каштан и
на ладони, у него опять слюнки потекли. Наконец он жует.
     Верхняя половинка каштана не допеклась. Что ж,  еще  пучок  хворосту  в
огонь, а там можно и вынимать. В духовке поднялась отчаянная  стрельба,  как
будто бандиты палили друг в друга из кольтов. Бабушка заерзала  на  кровати.
Что-то забормотала во сне.
     - Работу ищешь, сынок? - осклабившись, спрашивает Одноглазый Билл. - Ты
только скажи... Или мне, или вот хоть хозяину  салуна.  Я  вижу,  ты  парень
стоящий. - Тут он выглядывает в окно. - И конь у тебя добрый. Забудь ты свое
ранчо. Там, в Аризоне.
     - Такое не забывается.
     - Но ведь тебе нужна работа. Мы дадим тебе работу.
     - Так-то оно так, работа мне нужна, - неторопливо и твердо выговаривает
Джек из Аризоны, - да только такая, чтоб мне по вкусу пришлась.
     - О'кей, - произносит Билл уже недовольно, - но  ты,  приятель,  помни:
слишком разговорчивые ребята в наших краях не приживаются.
     И он похлопывает по висящему на боку кольту.
     - Черт знает, как это получается, но только таких ребят,  горемык  этих
переборчивых, пуля словно сама ищет. Прощай, чужак.
     - До свиданья. Благодарю за виски.
     Пока они идут к выходу, Барышня  раскатисто  хохочет.  От  этого  смеха
мороз по коже подирает. Все трое вскакивают на лошадей.
     Тем временем Янчи достал с полки большую глиняную миску. Открыл  дверцу
духовки:  а  ну,  каштанчики,  выбирайтесь  из  печки!  Вокруг  него   витал
восхитительный  аромат.  Короткой   палочкой   он   подгребал,   подталкивал
испеченные кругляши к краю духовки. Они с резким стуком  падали  в  глубокую
миску. Потом, когда горка выросла, стук превратился в шорох, и  вот  уже  из
печки выкатился последний каштан, хорошо пропеченный, широко улыбающийся.
     Улыбающийся? Нет, скорее ухмыляющийся. Именно так ухмыляется Одноглазый
Билл, совсем как этот каштан  со  своим  раскрывшимся  надрезом.  А  что  же
по-девичьи стройный, но мускулистый незнакомец? Он  в  этот  момент  бросает
Козяину салуна монету - за разбитый стакан.
     Янчи тоже однажды попробовал вот  так,  по-ковбойски,  расплатиться  за
газировку, но корчмарь, дядя Имре Буйтор, накинулся на него:
     - Ты что швыряешься отцовскими деньгами, сопляк, сейчас как врежу  тебе
по затылку! А потом еще прибавил:
     - Да и собственными деньгами чтобы не смел мне тут швыряться! Ежели они
у  тебя  еще  будут!  Чтоб  тебя...  -  слова  застрял;!  у  него  з  горле,
ругательство замерло на губах, потому что как раз против дяди Имре на  стене
висел огромный плакат.
     Он изображал распятого  Христа  в  терновом  венце,  а  внизу  большими
буквами была выведена надпись:

        ""ПОЧТО ТЫ НАНОСИШЬ ЕМУ ОБИДУ?"  "

     Янчи застыдился, ему стало неловко от того, что дядя Имре не  осмелился
по-настоящему, от души выругаться,  а  только  шваркнул  тряпкой  о  стойку.
Пучившаяся в стакане пенистой шапкой газировка с малиновым сиропом  чуть  не
расплескалась у него в руках. Янчи проглотил ее,  не  ощутив  ни