сего однажды. Впрочем, может быть, найду дорогу и теперь.
     - Думаешь, он там?
     - Если Лил в самом деле рассказала ему то же, что тебе, он, вероятно, рискнет.
     - А вдруг он уже переправился?
     - Вряд ли Доналд забрался к Фолку позднее одиннадцати утра. С тех пор он вполне мог попытаться форсировать реку. Если его затея чудом удалась, есть основания предполагать, что сейчас он в Ногалесе: под проливным дождем не так уж невозможно перемахнуть через изгородь незаметно для часовых.
     - Предположим, он там...
     - Откуда нам знать?
     - А если позвонят?
     То есть позвонит Милдред, которая повиснет на телефоне, облепленная детьми, в то время как сеньора Эспиноса будет подслушивать за дверью.
     - Что мне ей сказать?
     Ни слова, разумеется, ни слова. Это исключено. Если Доналд до сих пор не на той стороне, Милдред потеряет голову. Простая человечность не позволяет сообщить ей, что муж ее удрал; что сейчас он, скорее всего, пьян, вооружен и прячется где-то в долине; что на него готовится охота и скоро, вооружась в свой черед, люди пустят по его следу собак, погонятся за ним верхом и на машинах.
     Уже несколько минут между Эшбриджами происходило нечто такое, чего, пожалуй, не бывало за все время их брака. В какой-то момент Пи-Эм вернулся к себе в спальню, и Нора совершенно естественно последовала за ним - ей не хотелось прерывать разговор.
     Он надел бриджи, фланелевую рубашку, натянул сухие сапоги, достал из ящика шпоры, которыми редко пользовался.
     - Который час?
     - Половина одиннадцатого. Минут через тридцать взойдет луна. Небо местами очистилось. Дождь перестал.
     Он сунул сигары в нагрудный карман рубашки, проверил, не забыл ли спички и носовой платок.
     - Да, так будет лучше. Они еще какое-то время просовещаются у Нолендов. Когда наконец решат, каждому придется съездить домой за лошадью. Возьмешь кобылу?
     Пи-Эм заколебался. Кобыла, конечно, резвее, но жеребец тяжелей и, главное, выше ростом.
     - Нет, возьму Пика.
     Этими словами он и ограничился, хотя вопрос был первостепенной важности. Коротенькая фраза "Возьму Пика" действительно значила очень многое.
     Больше им нечего было сказать, делать здесь - тоже.
     Тем не менее Пи-Эм продолжал расхаживать взад и вперед. Открыл холодильник, достал бутылку пива, собрался откупорить. Но хотелось ему не пива.
     - Ты бы захватил с собой капельку спиртного.
     В шкафу стояла плоская бутылка виски. Пи-Эм решил было сунуть ее в карман, но передумал, отвинтил пробку, сделал большой глоток.
     И не потому, что надеялся доставить себе удовольствие - нет, он испытывал чисто физическую потребность в алкоголе.
     На этот раз - все. Ему остается только проститься.
     - Кстати, Нора...
     - Да?
     - Если... Ты же понимаешь, всякое бывает... Отдай, пожалуйста, все мои деньги его жене и малышам.
     - Револьвер не берешь?
     Он остановился в нерешительности.
     - Я даже не из-за Доналда. Есть ведь и другие, а они могут потерять самообладание.
     - Нет, не возьму. До свидания. Нора!
     - До свидания, Пи-Эм!
     Они не расцеловались. Они никогда не целовались.
     С минуту оба неловко топтались у двери. Наконец Пи-Эм потрепал жену по плечу, как потрепал бы по шее своего жеребца.
     - Попытайся заснуть. Может быть, когда они уедут, Лил станет слишком одиноко и она опять явится сюда?
     - Я сама к ней поеду. Если вернешься и не застанешь меня, значит, я у Нолендов.
     В полутьме конюшни он оседлал жеребца. Вдали светились окна Нолендов. Пи-Эм показалось, что он слышит шум, ржание. У ворот он остановился.
     - Нора!
     - Да?
     - Принеси все-таки револьвер. Тот, что в кобуре, на поясе.
     За тучами угадывалась луна. Пи-Эм надел пояс и почти сразу же съехал с шоссе, чтобы не приближаться к дому Нолендов. Потом обернулся и посмотрел на огни своего ранчо. Он знает Нору: сейчас она закурила сигарету, забилась в кресло, свернулась клубком, в руках журнал.
     Лишь отъехав на порядочное расстояние от всякого жилья, он раскурил сигару и пустил коня крупной рысью: до Лошачьего брода по меньшей мере пятнадцать миль.
     Собаки уже лаяли. Почем знать, не м-с ли Поуп науськивает их с крыльца Нолендов?

9

     Заметив, что у Фолка горит свет, Пи-Эм чуть было не взял в объезд. Потом подумал, что Фолк рыщет сейчас с остальными где-то около Нолендов. Отправляясь куда-нибудь, жители долины частенько не выключают электричество и оставляют двери отпертыми.
     Он ограничился тем, что перевел лошадь на шаг - так меньше шуму. Было очень темно: луна до сих пор не вышла из-за туч. Крошечный, низенький домик глядел единственным своим окном в сторону Пи-Эм. Из окна падал белый квадрат света, отчего окружающий мрак казался еще непроглядней.
     Внезапно рядом с жеребцом возникла темная масса и раздалось фырканье. Это была вороная лошадь. Сразу же вслед за этим перед Пи-Эм, находившимся метрах в пятидесяти от домика, из темноты выступила человеческая фигура, но в первый момент он различил только белую рубашку.
     - Не бойтесь, мистер Эшбридж. Это я, Фолк.
     Жеребец Пи-Эм шарахнулся в сторону, но Фолк поймал его за узду.
     - Как меня ни убеждали в противном, я чувствовал, что вы поедете искать.
     Пи-Эм машинально сделал нетерпеливое движение.
     Фолк заторопился.
     - Не беспокойтесь, они еще не собрались. Вы их намного опередили. - И без всякого перехода добавил:
     - Очень хорошо, что вы здесь. Хочу извиниться перед вами, что так получилось.
     Пи-Эм не сразу сообразил, о чем речь.
     - Господи, да если бы меня не понесло на реку и я не рассказал, что у меня выпили пиво и все такое, до этого никогда бы не дошло. Заметьте только, я совсем не хотел туда ехать. Увидев вашу машину, я вскочил к себе в грузовик, но не решался вас догонять и погудел в надежде, что вы остановитесь.
     Надо же! Такая ничтожная случайность - и спутала все карты!
     - А потом, когда они накинулись с расспросами, меня черт дернул упомянуть о револьвере. Часом не знаете, где этот парень?
     - Я постараюсь его разыскать. Шансы есть, хоть и небольшие.
     - А я не слишком помешаю, если поеду с вами?
     Я вас не задержу. Лошадь у меня оседлана.
     Пи-Эм даже в голову не пришло возыметь опасения насчет Фолка, и бывший автомеханик, удивительно быстро оказавшись с ним стремя к стремени, пробасил:
     - Понимаете, я всегда с маленькими людьми против больших.
     Иными словами, за слабых и против сильных.
     Бедняга Фолк! Он даже не подозревал, что этими словами как бы выносит приговор Пи-Эм, который всю жизнь старался быть на стороне сильных.
     Пи-Эм не рассердился на него. Напротив, проникся к нему доверием. Он был доволен, что рядом, во мраке, есть хоть одна живая душа.
     Они ехали то шагом, то мелкой рысью, и разговор их показался бы со стороны очень забавным. Порой, когда местность позволяла пустить лошадей в галоп, Фолк ухитрялся выпалить одну-две фразы.
     Беседа прерывалась долгими паузами, которых было больше, чем слов, но молчание ни разу не стало тягостным: оно давало обоим время понять друг друга.
     - Они там все стали как бешеные собаки, особенно женщины. Вызвали Рауля. Хотят собрать ковбоев, застрявших на этом берегу. А те, бедняги, выполнят все, что им прикажут. Хотя, может быть, только вид сделают. Их ничего не стоит натравить на шайку скотокрадов - тут они ни перед чем не остановятся. А вот травить одного человека, не зная даже, что он натворил, - это им не улыбается. Я следил за лицом Рауля.
     - Обо мне говорили?
     - Кто-то обнаружил, что миссис Ноленд нет. Потом, когда она возвращалась, они увидели фары ее машины.
     Муж спросил у нее, где она была. Она спокойно ответила:
     "Ездила к Hope узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. Она сказала мне под вечер, что неважно себя чувствует".
     Далеко впереди, в стороне Мексики, небо прочерчивали молнии, на мгновение озаряя вершины гор. Грома не было слышно. Края двух огромных туч посветлели: с минуты на минуту покажется луна.
     - Один из мужчин поинтересовался, что вы делаете.
     Она ответила: "Спит".
     - Кто это был?
     - Смайли. Он заявил: "Насколько я его знаю, он этой ночью носу из дома не высунет".
     Злое замечание, неоправданно злое и к тому же несправедливое.
     - Самая вредная...
     - Миссис Поуп?
     - Да, маленькая, чернявенькая. Я слышал ее разговор с миссис Пембертон. Выразилась она примерно так: "Зачем нашим мужьям рисковать собой, когда есть люди, которым за это платят? Сейчас лучше промолчать, чтобы не задеть их самолюбие. Но когда они уедут, я позвоню в ногалесскую полицию. Пусть радируют патрулю, который сейчас в долине".
     Пи-Эм подумал.
     - Нет, она этого не сделает, - отозвался он наконец.
     - Почему?
     - Лил Ноленд не даст.
     И вот что любопытно: Пи-Эм не замутило от отвращения, он даже не разозлился. Он весь день испытывал какое-то смутное неприятное ощущение, связанное не только с похмельем: теперь ему казалось, что он, хотя и с меньшей остротой, всегда испытывал это чувство. Не так ли человек внезапно обнаруживает симптомы давней болезни, которых он долгое время просто не замечал?
     Это чувство, как ни трудно оно поддавалось определению, походило на комплекс вины. Но разве он в чем-нибудь виноват?
     Иногда спутников разлучала слишком узкая тропинка, иногда - колючий кустарник. Порой один из них направлял коня к какому-нибудь темному пятну или движущейся массе; чаще всего это оказывался бык, реже - лошадь.
     Невольно они поглядывали в сторону границы, откуда приближалась гроза. Дождя там еще нет. Так случается очень часто: несколько часов подряд сверкают молнии и лишь потом разражается гроза.
     Странно! Чтобы примкнуть к нему, Фолк должен был заранее выйти и ждать. Неужели он действительно высматривал Пи-Эм?
     Более странно другое - та легкость, с которой они, люди почти незнакомые, с полуслова понимают друг Друга.
     Пи-Эм переполняло множество смутных чувств и мыслей, Фолка - тоже. Не потому ли всколыхнулись они в бывшем автомеханике, что он увидел, как - отчасти по его вине - люди превращаются в бешеных собак?
     Когда луна выплыла наконец из облаков и озарила вершины гор, Фолк не удержался и с неожиданной горячностью выпалил:
     - До чего же я люблю этот край!
     А метров через сто добавил:
     - Вы тоже любите, верно? Я как только приехал, сразу смекнул, что здесь за места.
     Обернувшись, Пи-Эм заметил огни машины, направлявшейся к югу. Итак, охота началась. Опознать автомобиль не представлялось, конечно, возможности. Оба всадника отъехали далеко влево от шоссе, углубились в предгорье и, скрытые в тени хребта, были невидимы.
     Машина приближалась к полям Кейди. Дальше ей ни пройти, потому что шоссе сменится пролеском, где она неминуемо застрянет. Другой автомобиль засверкал фарами неподалеку от домика Фолка, и, присмотревшись, тот объявил:
     - Они завернули ко мне. Наверняка удивляются, что никого не застали.
     Чтобы выиграть время, они перешли на галоп, благо позволяла местность. Копыта лошадей глухо замолотили по песчаной почве. В полумраке по-прежнему четко вырисовывались белая рубашка и ковбойская шляпа Фолка.
     - А вот жена моя здесь не прижилась.
     Фолк словно ни с того ни с сего бросил эту фразу, когда они придержали лошадей. Оба думали о том, кого они ищут, и тем не менее ни один не забывал о собственных заботах. Фолк, вероятно, никогда не говорил вслух о таких вещах, а если и говорил, то разве что с первым попавшемся индейцем в субботу вечером, будучи пьян и не спрашивая, понимают его или нет.
     - Знаете, она была горожанка, девушка из предместья. К Калифорнии, пожалуй, еще привыкла бы, да мне там уж больно мерзко показалось. Не предполагал я, что она уедет. Наверно, это было сильней ее.
     Слова его явились для Пи-Эм в известной мере откровением. Значит, у отшельника Фолка тоже есть комплекс вины, которым он сегодня мучится с самого их отъезда и который выражает на свой лад короткими банальными фразами.
     - Она честно предупредила меня. Мне оставалось одно - отпустить ее.
     Он обманывал себя. Пи-Эм ненавидел это в людях: ему достаточно часто приходилось делать то же самое.
     В глубине души Фолк упрекает себя за то, что дал ей уехать. Смутно догадывается, что обязан был последовать за ней. Только что, увидев, как выступили из бездны мрака озаренные луной горы, он воскликнул: "До чего же я люблю этот край!" Он отпустил жену. Потому, хотя прямой связи тут нет, он и едет сейчас рядом с Пи-Эм. На первый взгляд подобное сопоставление притянуто за волосы, но Пи-Эм понимает, что дело обстоит именно так.
     Начал он понимать и многое другое. Почему, например, ему самому вдруг вспомнилась Пегги?
     - Знаете, - гнул свое Фолк, - она была не из тех, кого считают хорошенькими.
     Первая машина остановилась у края хлопковой плантации. Вокруг заплясали огоньки - не иначе как карманные фонарики.
     - Я дал ей денег. Она имела право на половину того, что у меня было.
     Когда Пи-Эм расстался с Пегги, ему нечем было с ней делиться. Зато потом, для очистки совести, он несколько раз посылал ей небольшие суммы.
     Они с Фолком оба люди порядочные.
     - Кончила она плохо. Мне писали, что ее видели в Сент-Луисе, где она ведет такую жизнь, что лучше о ней не говорить.
     Фолк замолчал. Этот верзила с суровым лицом выложил все, что было у него на сердце. Разумеется, такое случается с ним нечасто: нужно, чтобы какое-нибудь случайное обстоятельство взбудоражило его совесть.
     Неужели у других, нет, у каждого тоже таится в душе и порой вырывается наружу нечто темное?
     У Лил Ноленд - да. Об этом ему рассказала Нора.
     А у самой Норы? Разве Доналд не вложил перст в язву, когда высокомерно спросил: "Сколько ей было, когда она вышла замуж? А ее мужу? Он ведь был богат?"
     А у Пембертона с его вечно самодовольной улыбкой?
     А у такой стервы, как м-с Поуп?
     Пи-Эм не размышлял в полном смысле слова. Он не сознавал, что размышляет. Он направлял лошадь то вправо, то влево, обшаривал кустарник: они приближались к местам, где мог скрываться Доналд.
     Далеко позади них двигалась охота - с собаками, ковбоями, может быть, с ружьями.
     Как великолепно, однако, держалась Нора весь день, особенно под конец, когда Пи-Эм уезжал. Ему хотелось, чтобы Доналд узнал об этом. Доналд не прав, видя в каждом врага. Он оскаливается, прежде чем успеваешь ему помочь.
     "Знаю, вы ничего не хотите для меня сделать, но я вас заставлю".
     Интересно, злится ли и он на себя, оставшись один и чувствуя, что накануне влил в утробу слишком много виски? Пожалуй, нет. Бывают люди, которым никогда за себя не стыдно.
     Вдруг Фолк остановился, вытянув шею и знаком задержав спутника. В кустах что-то шелохнулось. Сверх всякого ожидания Пи-Эм не только не взволновался, но, напротив, окончательно успокоился. Ему пришло в голову положить руку на револьвер. Он не почувствовал страха, только в груди что-то сжалось.
     Есть все основания полагать, что Доналд опорожнил бутылку виски, которой даже после пива оказалось, к сожалению, недостаточно, чтобы свалить его с ног. Еще вероятнее, что он сейчас в стадии возбуждения, когда становится особенно агрессивен.
     Чувствуя, что его вот-вот возьмут, такой человек вполне способен выстрелить. Он сам это сказал. Предупредил брата, как м-с Фолк - мужа.
     "Никто и ничто не помешает мне перебраться, ясно?"
     Фолк тронул лошадь, та сделала несколько шагов в направлении кустов, и Пи-Эм даже не сообразил, что спутник его добровольно, ничем к тому не побуждаемый, подвергает себя опасности.
     - Можно ехать, - объявил наконец бывший автомеханик.
     Причиной тревоги оказался молодой койот: слышно было, как он удирает через заросли.
     Тем не менее люди стали осторожнее и замолчали.
     В их осанке и движениях появилось нечто торжественное.
     Пи-Эм хотел было раскурить сигару, но раздумал.
     На брата он не сердился, но вспоминал о нем с невольной горечью. За что Доналд говорил с ним таким тоном? Это неоправданная жестокость: Пи-Эм и без того сам себя мучит.
     Тем не менее он, как и Фолк, сделал все, что мог.
     Грома по-прежнему не было, но молнии вспыхивали чаще, с каждым разом озаряя все большую часть местности.
     Впереди послышался шум невидимой еще реки. Здесь с ней тоже не сладить. Лошачий брод дальше. Пи-Эм забеспокоился, правильно ли он выбрал тропинку.
     Все это смахивало на заранее условленную встречу.
     У него складывалось впечатление, что он не столько ищет, сколько направляется к намеченной цели.
     Догадка Лил Ноленд грозила превратиться в уверенность. Они могут опоздать. В теперешнем его состоянии Доналду ничего не стоит рискнуть собой и попробовать переправиться.
     Пускаясь в ночное скитание, Пи-Эм задавал себе кучу вопросов. Сейчас он думал лишь об одном: они должны найти Доналда.
     Все очень просто. Практическая сторона дела его не интересует. Он больше не прикидывал, как приблизится к брату, что ему скажет, что тот сделает.
     Картина становилась все более расплывчатой, смутной и в то же время сложной. Пи-Эм казалось, что мысль его никогда еще не работала с такой напряженностью, точнее, с такой остротой.
     Два брата из Эпплтона под Ферфилдом, два сына старика Эшбриджа, оба с оружием в руках, ищут друг друга в долине у мексиканской границы.
     Милдред, пепельная блондинка Милдред Додсон, которую Пи-Эм целовал в кино, ждет с тремя детьми в чужом доме и, заслышав шаги на улице, всякий раз выскакивает в коридор.
     Он воспринимал все происходящее как нечто естественное. Когда Фолк, еще накануне почти ему не знакомый, касался сапогом его ноги, у Пи-Эм появлялось такое чувство, будто они всю жизнь ехали рядом. Останавливались одновременно, пускали лошадей - тоже. Один раз животным пришлось дать передышку - они прошли галопом изрядный кусок, - и всадники долго не трогались с места, Помолчав, Пи-Эм невозмутимо вытащил из кармана плоскую бутылку, откупорил, протянул спутнику.
     Они выпили не для того, чтобы просто выпить, - это было им так же необходимо, как отдых лошадям. Пи-Эм, не вытирая горлышка, глотнул после Фолка.
     Тропинка становилась все более незаметной, иногда почти исчезала, и людям приходилось отворачивать голову, чтобы колючие ветки мескита не хлестнули их по лицу.
     Фолк спрыгнул наземь, наклонился и пошел вперед, светя карманным фонариком.
     Потом вернулся и утвердительно кивнул.
     Доналд прошел здесь. Он поджидает где-то неподалеку.
     Пи-Эм тронул жеребца. Так оно справедливей. Он брат Доналда, значит, ему и рисковать в случае опасности.
     Иногда порыв ветра доносил до них собачий лай, и будь на их месте индеец, он, приложив ухо к земле, наверняка различил бы конский топот.
     Нора - молодчина! Вот единственное, что вынес Пи-Эм из серой горечи вчерашнего дня. Он не ожидал, что она поведет себя так. Недооценивал ее. При мысли о ней грудь ему словно захлестывало волной нежности и признательности.
     Вместе с тем он сознавал, что заслужил подобное отношение к себе. Ей-Богу, он делал все, что мог, делал ежечасно, ежеминутно. И так ли уж важно, что изредка он навещал известный квартал в мексиканской части Ногалеса, где в дверных проемах на мгновение мелькнет обнаженная женская плоть?
     Впрочем, вопрос выше его понимания. Недаром он теперь спрашивает себя: не затем ли он ездил туда, чтобы дать выход душевной тревоге, отвращению к себе и всему, найти легкий, хотя обманчивый способ извинить себя и заглушить угрызения больной совести?
     Он прислушался: шум реки стал еще отчетливей. В нескольких метрах позади стучали копыта лошади Фолка.
     Его жеребец запрядал ушами. Сперва Пи-Эм не обратил на это внимания.
     И вдруг шагах в десяти от него возникла озаренная лучами луны фигура в изодранной рубашке, с всклокоченными волосами, лихорадочно горящим взглядом и револьвером, поблескивавшим в вытянутой руке.
     Пи-Эм молча осадил жеребца. На мгно