ение - потянулся к стакану, но он был тверд как скала, и Пи-Эм сознавал теперь, что брат пойдет напролом, через любые препятствия.
     Эмили не имела права посылать его сюда. Она обязана была понять. Для нее все просто: брат едет к брату. Она даже не догадывается, что они - люди разных миров.
     Нет, еще как догадывается! Тон, в котором она говорила с ним, - лучшее тому доказательство. Она тоже угрожала.
     Не взглядом, не напрягшимися мышцами, не кулаками, но все-таки угрожала - заранее, на всякий случай, не раздумывая даже, сделает Пи-Эм что нужно или нет.
     "Он должен перебраться. Понимаешь, должен...".
     Выпив, Пи-Эм порой раскисал. Он лучше, чем кто-либо, знал за собой эту слабость. Вот почему он никогда не забывал взглянуть на себя в зеркало. Но если даже недавно он был слегка на взводе, то теперь совершенно отрезвел. Тем не менее походка и весь его вид никогда еще не казались такими безвольными, как в эту минуту, когда он вернулся в гостиную вместе с братом, следовавшим за ним по пятам.
     - Извините нас. Лил, Эрику Беллу, - он не без усилий вспомнил это имя, - нужно сделать несколько срочных звонков.
     - Кто ему мешает звонить отсюда?
     Она сообразила, что позволяет себе нескромность, и торопливо добавила:
     - В спальне у Лэрри есть аппарат. Пусть Эрик запрется и звонит сколько угодно.
     - Он должен посмотреть кое-какие документы, а они у меня дома.
     Промах! Нора заморгала глазами. Ей-то прекрасно известно, что гость явился без всякого багажа.
     - Еду с вами, - объявила она.
     - Зачем? Мы скоро вернемся. Дела у нас самое большее на полчаса.
     Пембертон, не прерывая игры, бросил издали:
     - По пути спуститесь к реке: потом расскажете, как там.
     - Договорились.
     Пи-Эм поклялся себе удержаться, но не совладал с собой: проходя мимо кресла, в котором сидел до разговора с Эмили, он схватил свой еще наполовину полный фужер и осушил его одним жадным глотком.
     Брат смотрел на него. Пи-Эм утер рот.
     - Пошли.
     Почему так встревожилась Лил Ноленд? Видимо, слишком уверовала в его выдумку и предполагает, что у Доналда после приезда к ним начался приступ.
     Пи-Эм тоже испытывал страх, глухой, пока еще смутный и все-таки настолько сильный, что все тело его покрылось омерзительным потом.

5

     В машине оба молчали. Через несколько минут Доналд услышит голоса Милдред и детей. Естественно, он собирается с мыслями, как верующий перед исповедью.
     Еще один поворот, и дорога углубляется во владения Норы. Два столба, белый, всегда открытый шлагбаум, низкий барьер из рельсов - преграда для скота. Вверху щит с надписью золотыми буквами: "Ранчо М-М".
     Всюду полная тишина, если не считать хлюпанья, с которым шины разбрызгивают лужи. Вопреки всем ожиданиям, первым заговорил Доналд. С таким видом, словно даже в такую минуту ему крайне важно получить ответ на свой вопрос, он осведомился:
     - Это все Норино?
     И как бы уточняя смысл сказанного, сперва посмотрел на щит, потом обвел глазами поля и горы вокруг.
     - Да, Норино.
     - От первого мужа?
     Вместо ответа Пи-Эм лишь пожал плечами, и Доналд замолчал. Чуть позже оба вошли в пустой дом, запах и атмосфера которого полностью изменились за одни сутки потопа даже, так сказать, на вкус. Комнаты пропитались непривычной холодной сыростью. Со стен веранды капала вода, и по полу бежали ручейки. Подушки садовых кресел насквозь промокли.
     Телефон стоял в гостиной, на самом виду, но кроме него были и другие аппараты: в спальнях у Норы и у Пи-Эм и еще один, на кухне.
     - Позвонишь отсюда?
     - Мне все равно.
     - Предупреждаю: телефонистки, особенно в воскресенье к вечеру, когда у них мало работы, проявляют порой излишнее любопытство и слушают разговоры.
     - Мне все равно.
     - А мне нет, - парировал Пи-Эм. - Моя ногалесская контора - в двух шагах от "Белл-телефон". И потом, я-то останусь здесь, понятно?
     С почти оскорбительным недоумением Доналд проронил:
     - Я не собираюсь упоминать о тебе.
     - Давай я вызову. Дело привычное.
     - Минутку.
     Уже довольно давно, почти с самого выезда от Нолендов, Пи-Эм чувствовал, что Доналд собирается принять какое-то решение; сейчас тот без колебаний направился к шкафу с напитками. Открыл его, как у себя дома, взял первую попавшуюся бутылку виски, посмотрел на брата.
     Взгляд был твердый и недвусмысленный. Он означал;
     "Можешь делать что угодно - я все равно выпью".
     Доналд уже поднес горлышко ко рту, но спохватился.
     Он же знает, где взять стаканы: сам утром мыл посуду вместе с Норой.
     Он налил себе порцию, которая в любом баре сошла бы за двойной бурбон, проглотил ее почти залпом, скривился от отвращения.
     - Теперь вызывай. Один-ноль-три.
     В комнате царила серая полумгла, похожая на сумерки: краски потускнели, даже мебель утратила свой блеск и не отсвечивала.
     - Алло!.. Ногалес?.. Говорит номер пять, Тумакакори... Добрый вечер, мисс. Дайте Сонору, Ногалес, один-ноль-три.
     Доналд стоял рядом, неподвижный, но - это угадывалось - такой напряженный, что Пи-Эм в конце концов тоже занервничал. А ведь ничего особенного не происходит.
     Милдред позовут к телефону. С ней будет говорить муж...
     - Алло.
     Человек на проводе изъяснялся по-испански. Как все в долине, Пи-Эм со временем более или менее овладел этим языком.
     - Попросите, пожалуйста, американку, которая у вас остановилась.
     Пи-Эм поежился при мысли, что номер, возможно, не тот и дозвониться до Милдред не удастся. Доналд по-прежнему стоял рядом, прямой и застывший, но по коже у него бегали мурашки, словно он уже ощущал приближение Милдред. Как только в трубке раздался другой голос, он потянулся к ней, и Пи-Эм отдал ее.
     - Это ты?
     На другом конце провода прозвучали, видимо, те же слова, и наступило молчание, долгое молчание. Пи-Эм, стараясь ступать потише, отошел в сторону, для очистки совести спросил:
     - Может, мне выйти?
     В ответ Доналд только равнодушно пожал плечами.
     Он по-прежнему стоял у столика, и провод свисал у него из руки.
     - Ну как ты?
     Глазами он искал опустевший стакан: его наверняка подмывало попросить брата подлить туда виски.
     - Дети?.. Нет. Попозже... Погоди... Говори первая...
     Доналд ухитрился, не кладя трубки, которую прижал Щекой к плечу, раскурить сигарету. Он не перебивал жену, а та, без сомнения, захлебывалась словами, силясь поскорее все высказать, выразить, объяснить.
     Это тянулось долго, и за все время Доналд ни разу не разжал зубы, ни разу не повернул голову к брату. Когда наконец пришел его черед, он отчеканил - и чувствовалось, что каждое слово взвешено им заранее:
     - Слушай. Ты знаешь, где я и у кого...
     Что там еще вставила Милдред? Он сухо возразил:
     - Ему придется это сделать. Но сейчас переправиться через реку, кажется, в самом деле невозможно. Я-то как-нибудь перебрался бы, но он понадобится мне и на другом берегу. Это может затянуться на несколько дней.
     Погоди! Насчет тебя и детей я все устрою. Скажи только фамилию твоей хозяйки... Как? Эспиноса?..
     Глазами он попросил Пи-Эм - вернее приказал - взять карандаш и повторил:
     - Да, да, Эспиноса... Улица Витторио дель Сарто...
     Сато? Сото?.. Да, дом сорок один...
     Потом удостоверился, что брат успел записать.
     - Да. Теперь можешь позвать... Алло! Фрэнк?
     Лицо его посветлело, кадык дернулся вверх, и, увидев, что глаза у брата стали влажными, Пи-Эм отвернулся.
     - Да, мой мальчик... Да... Отсюда до границы всего девятнадцать миль... Да, меньше получаса... Нет, это действительно невозможно... Да, даже для тебя... Что?..
     Не смей больше так делать... Понимаешь, там совсем не то что у нас... Алло!.. Да, да, все наладится... Еще не знаю... Может быть, очень далеко... Конечно. Ты сможешь...
     Он опять посмотрел на стакан, словно ища в нем точку опоры, и Пи-Эм нехотя налил ему виски.
     - Нет, мой мальчик... Никто, понимаешь, никто...
     Никакая сила в мире не помешает мне... Дай ей трубку, дай... Алло! Энни?.. Что?.. Тебя не пускали к телефону?..
     Конечно, ты тоже имеешь право поговорить...
     Он снова застыл, стиснув зубы, устремив взгляд в пространство, зажав в правой руке дымящуюся сигарету.
     - Слушаю... Да, да, брат объяснит тебе...
     Потом, искоса посмотрев на Пи-Эм, ответил на вопрос, который нетрудно было угадать:
     - Нет, по-моему, он на меня непохож... Алло!..
     Что?.. Он тоже хочет?.. Пусть скажет пару слов... Телефон на стене?.. Джону не дотянуться?.. Так подними его... Или пусть мама поднимет... Алло!.. Алло, малыш!.. Слышишь меня?.. Да, да, это папа... Да... Честное слово...
     Привезу тебе самую красивую игрушку...
     Неожиданно он сел с таким видом, словно вот-вот выронит трубку - то ли она слишком тяжела, то ли обжигает ему руку.
     - Дай еще на минутку маму... Милдред?.. Прости, я... - Он с трудом сглотнул слюну. - Да, да... До скорого... Да, конец.
     Доналд, конечно, имел в виду не только разговор, но и весь тот долгий путь, который они с грехом пополам прошли вместе и на котором как будто в насмешку перед ними опять встала преграда - правда, уже не решетка, но все-таки изгородь.
     Он забыл положить трубку, и слышно было, как телефонистка надсаживается:
     - Переговорили?.. Алло, Тумакакори?.. Переговорили?..
     Пи-Эм отобрал у него трубку и водворил ее на место.
     - Дай мне выпить.
     И, видя, что брат колеблется, Доналд почти легкомысленным тоном добавил:
     - Надеюсь, ты сам не веришь в то, что наплел своим друзьям?
     Ему надо было поговорить - о чем угодно, только бы не о Милдред и детях.
     - Что я наплел?
     - Точно не знаю, но прекрасно видел: женщины взвинчены. То стараются оттереть меня от подноса, то суют мне кока-колу. А одна, маленькая такая, брюнетка...
     - Миссис Поуп?
     - Может быть. Я не запомнил фамилий. Так вот, она ни с того ни с сего сообщила мне, что ее двоюродный брат провел пять лет в сумасшедшем доме, хотя был совершенно здоров; врачи в конце концов признали свою ошибку.
     Пристально глядя на брата, он отчеканил:
     - А ведь тебе известно, Пи-Эм, что я никогда не был психом. Известно ведь, правда?
     В его словах прозвучала невысказанная угроза.
     - А теперь...
     Он встал и словно встряхнулся, чтобы окончательно подавить в себе волнение. Потом с вызывающим видом, не скупясь, налил себе виски, сходил на кухню, принес из холодильника лед.
     - Будешь?
     - Самую малость.
     Теперь, избавившись от прежней скованности, Доналд стал другим человеком.
     - Психом я никогда не был, но что верно, то верно, в одного парня стрелял. Меня посчитали пьяным. Может быть, так оно и было, только это не важно. Я и трезвый сделал бы то же самое. До сих пор жалею, что не прикончил этого типа.
     - Полисмена?
     - Да. Мы с ним давно были знакомы. И он давно искал случая прицепиться ко мне. Впрочем, это долгая история. И знать ее тебе не надо.
     С новой сигаретой в зубах он встал перед братом.
     - Вот что, Пэт. Ты слышал, что я сказал мальчику?
     Между ними и мной ровно девятнадцать миль. Я заметил цифру на придорожном столбе, когда мы вылезли из машины. Каких-нибудь полчаса езды... Я хочу верить твоим россказням о реке.
     - Ты же ее видел.
     - Ладно. Я готов тебе поверить. Я сказал своим кое-что еще, и это ты тоже слышал. Никакая сила в мире не помешает мне добраться до них. И никто не помешает, ясно? Я сделаю все, что потребуется, - слушай и запомни, - все, что потребуется, чтобы сдержать свое обещание. И какая бы преграда ни возникла передо мной, я... - Он закончил фразу резким взмахом руки. - Вот это я и хотел сказать тебе наедине.
     - Но...
     - Я не требую от тебя ни разговоров, ни обещаний.
     Думаю, что знаю тебя достаточно, а Эмили знает еще лучше.
     - Что она тебе сказала?
     - Не твое дело.
     Доналд говорил, расхаживая по комнате, время от времени пропуская глоточек и попыхивая сигаретой.
     - У тебя есть интересы на той стороне?
     - Ты хочешь сказать...
     - Вот видишь, ты опять финтишь. Я спрашиваю: да или нет?
     - Все зависит от того, что ты называешь интересами.
     - Ну, деньги, если тебе угодно. Или возможность выплатить их определенному лицу.
     От его беспощадно накаленного взгляда нельзя было спрятаться.
     - Это непросто, но...
     - Отлично. Так ты и сделаешь. Сейчас я объясню тебе ситуацию. Эмили небогата. Она истратила значительную долю своих сбережений на мой побег. Остальное отдала Милдред, но это гроши.
     - Милдред без денег?
     - Хуже. За комнату не плачено. Два дня она работала подавальщицей в кафе.
     - В мексиканском кафе?
     - Да. Больше не выдержала, и я понимаю почему.
     Помолчи! И не воображай, что я пытаюсь тебя разжалобить. Ты не знаешь Фрэнка. Ему пятнадцать. Он тоже пытался подработать. Насколько я понял, по ту сторону это почти нереально. Мексиканцы бедны. Чтобы прожить, жители Ногалеса должны искать себе место в американской части города.
     - Верно. Даже на наших ранчо служат почти сплошь мексиканцы.
     - Остановка за одним: чтобы утром и вечером пересекать границу, надо иметь постоянный пропуск, а Милдред не может его выправить - ей пришлось бы назвать свою настоящую фамилию. Полиция сразу насторожилась бы, так что, пока я не перебрался...
     - Ясно.
     Такое обсуждение технических в известном смысле вопросов - уже разрядка.
     - Фрэнк попробовал стать чистильщиком сапог, но его побили конкуренты - туземные мальчишки. Деньги нужны моей семье самое позднее завтра утром, иначе хозяйка выбросит их на улицу. О чем ты задумался?
     - Об этом.
     - Это так сложно?
     - Ты способен соображать?
     - Я совершенно спокоен.
     - Тогда брось пить и послушай минутку. Ты появился, когда я меньше всего на свете ждал тебя, и ты потребовал, чтобы я переправил тебя через границу. Ты не спросил, подвергаюсь я риску или нет.
     Не подумал даже, что одно твое присутствие может стать для меня форменной катастрофой. Нора того и гляди догадается.
     - Понял.
     - Ничего ты не понял: если бы понимал, не стал бы напускать на себя угрожающий вид. Что касается границы, я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь тебе перебраться.
     - Я переберусь.
     - Тем лучше. Денег я тебе тоже дам - и достаточно, чтобы ты продержался, пока не устроишься.
     - Благодарю.
     Доналд вложил в слово целый заряд иронии.
     - Ты требуешь их у меня для своей жены сейчас же, еще до утра. Отвечаю тебе: попробую, но это сложнее, чем ты полагаешь. У Норы есть интересы в Мексике - она совладелица одного ранчо в Соноре, если хочешь знать. Но только совладелица. В дела она не вмешивается. Я не могу позвонить управляющему и поручить ему отвезти деньги по такому-то адресу; он живет в горах, в пятидесяти милях от Ногалеса. Это тебе понятно?
     У меня лично есть по ту сторону деньги в банке. Но пока вода не спала, я не могу послать чек. К тому же предпочитаю не оставлять следов.
     - Это означает?..
     - ..одно: вопрос надо рассмотреть со всем хладнокровием. Мне жаль Милдред и детей.
     - Еще раз благодарю.
     - Убежден, что еще сегодня вечером придумаю, как им помочь.
     - Убежден?
     - Разумеется, дорогой мой Доналд.
     Может быть, именно потому, что Пи-Эм уже был напуган, что страх сидел в нем до сих пор, он и взял неожиданно этот развязный, снисходительный тон.
     - Разумеется, я попытаюсь. И поверь: я не сделал бы больше даже для собственной жены, окажись она в таком положении.
     - Ты имеешь в виду Нору или Пегги?
     Несмотря на все свое бешенство, Пи-Эм ответил:
     - Нору.
     - Разреши в этой связи задать тебе один вопрос.
     Даже несколько. Мы ведь все равно разговариваем о Норе, правда?
     Доналд откровенно издевался над ним, откровенно искал ссоры. Пи-Эм охотно помешал бы ему пить, но было уже поздно: Доналд не спускал свирепого взгляда с бутылки, которую поставил рядом с собой.
     - Сколько было Hope, когда она в первый раз вышла замуж?
     - Точно не помню. Года двадцать два.
     - А ее мужу?
     - Мак-Миллану? Верных сорок пять.
     - Она была богата?
     - Не очень, хотя из хорошей семьи.
     - Брак по любви?
     Пи-Эм сухо процедил:
     - Мне это неизвестно.
     - Хорошо, продолжим. Умирает ее муж, и она выходит за тебя. Брак по любви?
     - По-моему, это касается только ее.
     - Ладно. А с твоей стороны?
     - А это касается только меня.
     - Понимаю.
     На этот раз кровь ударила Пи-Эм в голову, и он в свой черед перешел в атаку:
     - Что ты хочешь сказать?
     - Ничего. Не злись. Мы же впервые после такого долгого перерыва говорим как брат с братом, верно?
     - Ты выпил.
     - Ты тоже. Я наблюдал за тобой с тех пор, как попал к тебе в дом, и вижу, что ты пьешь не меньше, чем я в прошлом. Пожалуй, и больше. А теперь мой главный вопрос. Предположим, что завтра ты окажешься обесчещен: обнаружится, например, что ты замешан в разных неблагонравных историях, как это бывает с адвокатами или с мужьями богатых жен. Предположим, что полиция арестует тебя и упрячет за решетку...
     - Договаривай.
     - Как поступит Нора?
     Пи-Эм понял и предпочел отвести глаза. Речь Доналда стала еще более прерывистой. Он почти задыхался.
     - Предположим, что ты всю свою жизнь был гадиной. Нет, не крупной. Маленькой, просто мразью! Конечно, среди вас таких не встретишь - вы все делаете по-крупному. Предположим, словом, что ты жалкая тварь, неспособная противостоять соблазну, тварь, которая тащится за приятелями в бар и, попав туда, забывает, что дома ждут жена и дети, что деньги, просаживаемые в кабаке, нужны им на пропитание. Так ведь могло и с тобой случиться...
     - Нет.
     - А со мной случилось. И я считал нормальным, что Милдред надрывается, лишь бы дети, несмотря ни на что, жили прилично. И я терял работу, не желая сознаться себе, что сам кругом виноват.
     - Все это я знаю.
     - Ты знаешь? Ты? Ничего ты не знаешь. В теории, может быть, да, но в жизни ты не способен понять другого.
     - Это тебе тоже Эмили сказала?
     - Может быть.
     - Ты что, пришел ко мне в дом, чтобы оскорблять меня?
     - Я не собираюсь тебя оскорблять и очень сожалею, если ты обижаешься на правду. Мне просто нужно, чтобы ты понял. Так будет благоразумней. Глупость, которую я сделал, тут ни при чем. Да, я сделал ее и с чистой совестью могу заявить, что заплатил за это достаточно дорого. Но я прежде всего помню, что у меня есть обязанности перед Милдред и детьми. Помню потому, что, придя на свидание в тюрьму, Милдред ни словом не упрекнула меня. Потому что ей не пришло в голову обратиться к тебе или кому-нибудь еще. Потому что она просто ждала. И прождала бы двадцать лет, если бы все шло своим чередом. Это ты понимаешь?.. Так вот, моя Милдред в девятнадцати милях отсюда, в девятнадцати, Пэт! От меня скрыли, как она зарабатывала на жизнь последние два года. Даже Эмили отказалась говорить об этом. Вчера она была подавальщицей в мексиканском кафе, а мой сын чистил ботинки на улице. Завтра ее вышвырнут из комнаты.
     - А виноват буду я?
     И тут, выпрямившись во весь рост, Доналд бросил:
     - Может быть!
     Это прозвучало так нелепо и в то же время так категорично, что Пи-Эм не решился возразить.
     - Во всяком случае, если их завтра подберут на панели, отведут на ночь в участок, а потом отправят по месту жительства на эту сторону изгороди, виноват будешь ты. Да, ты будешь виноват, если я не доберусь до них, если...
     Он лихорадочно схватил бутылку, допил ее прямо из горлышка и разбил о стенку, после чего уже более спокойно закончил:
     - Лучше было сразу тебя предупредить, верно? А теперь поехали к твоим приятелям.
     - Я думаю, нам не стоит возвращаться.
     - Я другого мнения.
     - Ты же еще больше напьешься.
     - Возможно. А они разве не пьют?
     - Это разные вещи.
     - Черт возьми! Ты что это делаешь?
     Пи-Эм п