одобрал осколки бутылки, сходил за тряпкой, вытер стену.
     - Норы испугался? Ну, признавайся.
     - Нам лучше остаться.
     - Хочешь - оставайся, но я отправлюсь - даже пешком, если потребуется. А уж там, если ты не сумеешь достаточно быстро переслать Милдред деньги, я сделаю это сам - найду способ, не сомневайся. Сейчас я тебе расскажу одну вещь. Два часа назад я мог получить хорошее место в Соноре. Том Пембертон затолкал меня в угол, задал мне кучу вопросов. Я понял, что он не прочь иметь там у себя на службе такого человека, как я.
     - Ты согласился?
     - Нет еще.
     - А тебе не кажется, что он охладеет к своей идее, узнав, откуда ты взялся?
     Доналд на секунду умолк.
     - Я как раз об этом раздумываю.
     Он прав. Пока брат задавался этим вопросом, Пи-Эм мысленно уже ответил на него. Жители долины - люди не слишком щепетильные: стоит покопаться в генеалогии кой-кого из них, как уже в третьем колене обнаружатся предки, заслуженно или незаслуженно вздернутые шерифами в те времена, когда еще действовал Закон границы.
     - Знаешь, Пэт, с тех пор, как я здесь, я не раз спрашивал себя, не ты ли тот из нас двоих, у кого остались взгляды мелкого служащего. Правда, ты разбогател. Ты более или менее ровня здешним. И все-таки тебе не удается начисто забыть, что ты из Эпплтона и до пятнадцати лет щеголял в штанах, перекроенных из старых отцовских брюк. А теперь поехали. И помни: ждет Милдред, жду я, ждут дети.
     Разумней было уступить: он ведь объявил, что отправится и один.
     В машине Доналд, ставший теперь словоохотливым, перешел на доверительный тон:
     - Вот ты рассказал приятелям, что я сходил с ума.
     А знаешь, это почти что правда. Нет, по-настоящему сумасшедшим я не был, но сбежать мне удалось только потому, что я почти два года имитировал сумасшествие.
     Ты не представляешь себе, что такое Джольет. Поговори с кем угодно, и тебе скажут, что выйти оттуда практически возможно лишь в законном порядке - через ворота.
     Но тут вклинилось одно обстоятельство, тебе, вероятно, неизвестное. Эмили хоть и держит тебя более или менее в курсе семейных дел, но тоже не обо всем может писать.
     Лет двенадцать назад, оказавшись на мели, я полгода работал в дэвенпортском сумасшедшем доме. Там я изучил психов: я же, как понимаешь, не издали их видел. При случае мне даже поручалось давать им взбучку.
     Там, в Джольете, я об этом вспомнил. Любой скажет тебе также, что втирать очки теперешним врачам, тюремным и подавно, можно от силы несколько недель.
     У них, между прочим, есть сволочная машинка, которая пропускает электрический ток через мозг. Впечатление такое, словно твою голову сунули под паровой молот.
     Если ты действительно ненормальный, то после определенного количества сеансов к тебе вроде как возвращается рассудок. Симулянты - те редко выдерживают больше двух раз.
     Так вот, я продержался почти два года. Да так, что смотреть меня приезжали большие специалисты. Так что меня возили в Чикаго на консультацию.
     Это еще одна причина, Пэт, по которой...
     Фразу он не закончил, но явно хотел сказать: "По которой я не остановлюсь на полпути и не посчитаюсь ни с какими препятствиями".
     Когда они подъехали к дому Лил Ноленд, Доналд подобрел:
     - Не беспокойся обо мне. Думай только о деньгах для Милдред. Я не подведу.
     Это обещание не помешало ему пить с самого приезда. Может быть, он делал это нарочно? Может быть, ему доставляло злобную радость пугать окружающих так же, как он напугал брата?
     Партия в покер продолжалась в атмосфере мрачной вялости. Хозяева включили лампы, хотя и не все; кто-то запустил проигрыватель. Один из партнеров, видимо продувшись вконец, уступил место старому Поупу, и тот аккуратными столбиками, как кассир в банке, выкладывал перед собой жетоны. Пембертон, против обыкновения крупно выигрывавший, порозовел еще больше, чем обычно.
     Нора настороженно следила за Пи-Эм и Доналдом и, когда последний одним духом осушил оказавшийся под рукой стакан, встала и направилась в патио, знаком позвав с собой мужа.
     - Он начал пить? - осведомилась она.
     - Не очень сильно. Напрасно беспокоишься.
     - Что это был за звонок?
     - Не знаю.
     - Он держится так, словно вы давние знакомые.
     Сказал Лил Ноленд, что провел с тобой детство.
     - Отчасти так оно и есть.
     - Почему друзья оставили его в Тумакакори?
     - Я же объяснял. Он воспользовался тем, что ехал через наши края, и решил повидать меня.
     - Странно!
     - Что странно?
     - Ничего. Только мне кажется, между вами что-то происходит. С самого его приезда ты сам не свой. Иногда я поручиться готова, что ты напуган.
     - Чем?
     - Пойдем. Попробую помешать ему напиться.
     - Буду весьма удивлен, если это тебе удастся.
     - А если с ним случится припадок?
     Теперь Пи-Эм уже не мог ей признаться, что приятель его никогда не сходил с ума и давать ему пить опасно совсем по другой причине.
     Хуже всего было то, что он сам оказался не в силах воздержаться от спиртного. Он чувствовал себя настолько опустошенным, что нуждался в непрерывном взбадривании, - без этого он просто свалится.
     Все, что брат наговорил ему, слилось в его сознании в одну бесформенную серую массу, тяжелую и неспокойную, как грозовое небо. Он подумает об этом на досуге.
     Он должен на многое возразить и жалеет, что не сделал этого вовремя. Сейчас ему приходили на ум отличные доводы, но он тут же терял нить своих рассуждений или находил их недостаточно убедительными.
     Преобладающим его чувством было сознание своей униженности. В нем всегда жила склонность к копанию в себе, и, может быть, именно оттого, что ему слишком часто не хватало самоуверенности, он подчас высказывался слишком безапелляционно.
     Что, собственно, наговорил Доналд? Пи-Эм не мог точно повторить слова брата. Но в них было нечто дьявольское, потому что, не выдвинув ни одного конкретного обвинения, тот обошелся с ним как с последней дрянью.
     Но ведь он, Пи-Эм, всегда был порядочным человеком. Вот и на этот раз он искренне хочет помочь брату и особенно Милдред. Это не терпит отлагательства. Она во что бы то ни стало должна завтра утром получить деньги. Сейчас Доналд оживленно беседует с м-с Ноленд, а та преследует тайную цель - отобрать у собеседника стакан с виски.
     До Пи-Эм донеслось:
     - Признайтесь, у вас большие неприятности и вы пробуете забыться.
     Это глупо. Женщины всегда глупеют, когда им взбредает в голову разыгрывать из себя утешительниц. С Пи-Эм ни одна из них не брала на себя эту роль. Правда, он всегда стеснялся откровенничать с ними.
     - Вы думаете, что, если будете пить, вам это удастся?
     Доналд, казалось, решил разыгрывать всех подряд.
     Вместо ответа он залпом осушил стакан и блаженно улыбнулся.
     Еще немного, и дело примет скверный оборот. Лишнее слово, малейшая бестактность, и Доналд сорвется с цепи, как совсем недавно сорвался на минуту в разговоре с Пи-Эм. Он ненавидит всех этих мужчин и женщин. Он зол на них за то, что они богаты, живут в просторных домах, имеют машины, лошадей и беседуют о том, как их дети проводят каникулы в Калифорнии, а Фрэнка, попытавшегося стать чистильщиком обуви, избивают мексиканские мальчишки.
     К тому же у него на глазах идет партия в покер, где ставки исчисляются суммами, каждая из которых обеспечила бы его семью на несколько лет.
     "Я должен подумать...".
     Способ переслать деньги Милдред, точнее, внести за нее плату сеньоре Эспиноса. Он знал эту улицу: немощеная, она поднимается вверх по холму, неподалеку от квартала публичных домов, и в дождь заливающая ее вода скатывается вниз по глубокой канавке.
     - Он поклялся мне, что совершенно спокоен. И знаете, почему он не в себе? Из-за женщины!
     Подумать только! Лил Ноленд, самая здесь умная из всех, всерьез принимает такую чушь. И каждому сообщает:
     - Это из-за женщины...
     А рот Доналда уже кривит дурацкая самодовольная усмешка: он всегда улыбается так, когда пьян. Походка у него стала неуверенной. Как будто выставляя себя напоказ, он расхаживает по середине гостиной. На ходу хватает оказавшиеся под рукой стаканы и с отвратительной жадностью опустошает их, всем своим видом показывая, что плюет на окружающих, и напоминая собой пса, который держит в зубах кость и как бы приглашает:
     "А ну, попробуйте отнять..."
     "Я обязательно должен.,.".
     Мысли Пи-Эм путались: он слишком много раз взбадривал себя бурбоном. Вся компания изрядно выпила.
     Он должен... Что, собственно, он должен? Кто там завел разговор насчет того, чтобы посмотреть на реку?
     Вот весело будет, когда их машины увязнут в грязи у съезда с дороги! Идиот Кейди уверяет, что, стоит ему захотеть, и он перелетит реку на своем самолете: у него есть туристская машина, на которой он летает удить рыбу в озерах поблизости от Большого Каньона.
     - Кому охота махнуть в Ногалес?
     Жена его, видя, в каком он состоянии, умоляет приятелей не соглашаться.
     - Кроме того, у нас на ранчо, по-моему, не осталось горючего.
     Муж напустился на нее. Началась перебранка.
     - Летим со мной, и я тебе докажу, что бензина хватит отсюда до самого Мехико.
     Слишком много людей говорили одновременно, расхаживали взад и вперед, призывали друг друга в свидетели. Атмосфера спокойствия и достоинства сохранялась лишь вокруг игроков в покер, но они выпили не меньше остальных и, закончив партию, в свой черед тоже разбушевались.
     Доналд, окруженный кольцом женщин, предлагал им немыслимое пари на баснословную сумму: он берется переплыть реку при условии, что Пи-Эм...
     Дженкинс, в накрахмаленном смокинге, свежий, отдохнувший - он успел, вероятно, вздремнуть, - с улыбкой внес в гостиную свой поднос,

6

     Сперва это было, пожалуй, даже приятно. Все тело у него ныло, и он вдавливал его в матрас - сладострастно, до боли, как нажимают на порченый зуб. Он еще не отдавал себе отчета в том, что лежит на своей постели.
     Ему снился сон, эротический и сентиментальный одновременно, сон, в котором партнершей была Лил Ноленд, но до неузнаваемости непохожая на подлинную... Лишь когда его потянуло придать видению осязаемые формы, он мало-помалу начал возвращаться к действительности.
     И по мере того, как он стряхивал с себя дремотное оцепенение, чувственная радость все быстрее сменялась отчаянной ломотой в каждом суставе, а пустота в черепе становилась все более головокружительной и звенящей.
     Первое, что он расслышал, был редкий равномерный стук: это в ванной падали из душа крупные капли. Значит, кто-то принимал душ? Уж не он ли сам? Нора не пошла бы к нему в ванную. Доналд - тоже.
     Еще через мгновение он сообразил, что дальше будет хуже, и на мгновение вознамерился заснуть. Нет, поздно.
     Ему уже полезли в голову всякие вопросы.
     Прежде всего, как он очутился у себя в постели? Глаз он не открывал - им было больно от света, но он понимал, что кровать - его собственная; он успел ощупать и опознать спинку и борта. Затем провел рукой по груди и убедился, что совершенно гол.
     Ему и раньше случалось напиваться до бесчувствия, но чаще всего он просыпался нераздетым, лежа поперек кровати, а то и на коврике.
     Не Нора ли стащила с него все? Может быть, ей кто-нибудь помогал? Доналд?..
     Разматывать цепочку дальше ему отчаянно не хотелось. Не успев еще припомнить в точности, что вчера наговорил и наделал, он уже ясно сознавал, что явь ожидает его неприятная. Какое там неприятная - унизительная! Это опасение не оставило его даже во сне.
     Кроме капель, падающих из душа, кругом ни звука.
     Дождь перестал. Судя по тому, что сквозь сомкнутые ресницы Пи-Эм пробивается свет, день солнечный. Долорес, их служанки, на кухне нет. Неужели еще не появилась? Экий он, впрочем, дурак. Она у себя в Тумакакори, на другом берегу реки, так что несколько дней придется обходиться без прислуги. Весело, нечего сказать, особенно когда в доме такой беспорядок, а у Норы наверняка дурное настроение.
     Он знал, что она зла на него. Неизвестно откуда, но знал. Нет, она злится не за то, что он напился, - это с ней самой бывает, а за то, что он набезобразничал. Все на него злятся. Последним его вчерашним впечатлением было чувство стыда и одиночества в атмосфере всеобщего осуждения.
     Он должен безотлагательно сделать что-то важное, жизненно важное, но что? Весь вечер он только об этом и думал. А теперь никак не может вспомнить.
     Такого мерзкого похмелья у него никогда еще не было. Ему ни за что не встать, шагу не сделать. Услышав, как Нора встает, он застонет, чтобы привлечь ее внимание. Она принесет ему большой стакан с раствором минеральной соли, положит на лоб пузырь со льдом.
     Только бы она поскорей поднялась! Может быть, еще спит? Может быть, взяла машину и уехала, а он не слышал? Он по-прежнему боялся открыть глаза. Это слишком болезненно. К тому же не стоит ли припомнить кое-какие подробности, прежде чем оказаться лицом к лицу с Норой?
     Во всяком случае, получилось глупо. Он твердо знал, что все было до слез глупо. Они стояли в просторной гостиной Нолендов. Уже наступили сумерки. Все без конца прощались друг с другом. День практически кончился, и прошел он не слишком плохо. Пи-Эм не знал, где в ту минуту находился Доналд: раз к нему не цепляется, значит, брата поблизости нет.
     Кто предложил съездить поглядеть на реку? Этого следовало ожидать. Пи-Эм вспомнилась вереница машин вдоль террасы. У некоторых, хотя окончательно еще не стемнело, были включены фары.
     - Садитесь ко мне.
     Говорили не с ним, а с братом, и говорила Лил Ноленд, у которой не было никакого резона уезжать из дома. Она просто-напросто похищала Доналда. Лил была весела, наигранно весела. Она по-свойски подхватила спутника под руку и отвела его в машину, в то время как Ноленд, ничтоже сумняшеся, сел в другую.
     Неужели они все до одного были пьяны? Да, все - хоть немного. Гроза миновала. С деревьев падали крупные капли. На дороге, превратившейся теперь в канал, у машин как бы выросли длинные водяные усы.
     Пи-Эм постепенно закипал. Садясь рядом с Лил в зеленую открытую машину, брат иронически улыбнулся ему. Он пребывал в том же наигранно веселом настроении, что и маленькая Ноленд. Кто бы подумал, что это тот самый человек с натянутыми до предела нервами, который так недавно звонил Милдред и детям!
     До чего все-таки драматичен этот звонок через границу! Он взволновал Пи-Эм больше, чем ему хотелось. Он представлял себе, как женщина отталкивает детей от телефона, умоляет их помолчать, наконец передает им трубку - одному за другим, по старшинству, так что последним ее получает маленький Джон, которого приходится поднять на руки, - аппарат-то настенный.
     Доналд не имеет права затевать это с Лил. Она не из тех женщин, с которыми играют. Однажды, когда вся компания набралась так же, как вчера, Пи-Эм попробовал поухаживать за ней. Она мило, по-приятельски улыбнулась и отвела его руку.
     - Это не для нас, Пи-Эм, старина!
     Нет, в нем говорит не досада. Это скорей... Как все сложно! Ревность? Тоже нет. Это непохоже на низменное чувство.
     Пока что.
     Машины остановились. Все вылезли. Фары освещали реку, и зрелище было действительно захватывающим: коричневые воды, мчавшиеся с головокружительной быстротой, поднялись так высоко, что с верхом накрыли бы легковой автомобиль.
     Кто-то сказал Доналду:
     - Вы присутствуете на одной из традиционных церемоний нашей долины.
     Это точно. Как только начинается паводок, вы наверняка несколько раз на дню застанете здесь всех местных жителей. Кое-кто наезжает даже перед сном - часов в одиннадцать, а то и в двенадцать. И не в надежде переправиться, а просто так, поглядеть.
     Рауль, старший ковбой Пембертона, тоже был там на своей белой кобыле, смирно стоявшей в полутьме под деревом. Как и все, он приехал полюбоваться разливом.
     И, по всей видимости, уже добрый час смотрел, как поток несет мимо него ветви и стволы деревьев.
     Разговор шел исключительно о реке - это уже неизбежно. Всякий раз одни и те же истории.
     Особенно отчетливо слышен был голос Лил Ноленд: от возбуждения он стал визгливее, чем обычно.
     - Рауль, расскажите, как это делал индеец-яки <Индейское племя, населяющее Сонору.>.
     Подобно большинству мексиканцев, Рауль был не без примеси индейской крови и унаследовал бесстрастие своих предков. На фоне темно-желтой воды, слившись в одно со своей белой лошадью, словно фосфоресцировавшей в свете фар, он производил по-настоящему сильное впечатление.
     - Он единственный, кто не боялся плавать по разлившейся Санта-Крус, - рассказывал ковбой. - Я его хорошо знал. Это был индеец-яки, повыше меня и покрепче.
     Жил он в глинобитной хижине, примерно на том же месте, где сейчас бар в Тумакакори. Когда течение становилось особенно красным от глины, он приходил сюда почти нагишом - только бедра красным платком обертывал. Высматривал в воде подходящее дерево, нырял и прошмыгивал через поток, как горожанин сквозь толпу, так что можно было не сомневаться: в ста метрах вниз по течению, всегда в одном и том же месте, он обязательно выплывет, толкая перед собой бревно. Так он дрова себе на зиму заготавливал.
     - Он утонул?
     - Нет, попал под машину.
     Нарочно они, что ли, рассказали это Доналду? И пошло! Пембертон стал вспоминать годы, когда дожди, заканчивающиеся, как правило, в октябре, длились до самого декабря.
     - Почти накануне Рождества мы были отрезаны на целых девятнадцать дней.
     Не забыли, разумеется, и про историю с автомобилем Кейди. Выкладывать - так все. Кейди из упрямства решил перебраться через реку на машине. Вода еле закрывала колеса. Он был уже на середине Санта-Крус, оставалось каких-нибудь несколько метров, как вдруг над потоком встало нечто вроде водяной стены высотой в метр, а то и побольше. Кто-то на берегу закричал, Кейди, по счастью, услышал и посмотрел вверх по течению. Времени ему хватило лишь на то, чтобы выскочить из машины и, шлепая по воде, добраться до берега.
     Через четверть часа из воды торчал лишь верх кузова. Кейди даже фотоснимок хранят. Когда Санта-Крус обмелела, автомобиль, превратившийся в кучу лома, обнаружили милей ниже. Так он там и стоит.
     Лил с матерински покровительственным видом прижимала к себе в темноте руку Доналда, делая это так, чтобы никому не пришло в голову ни улыбнуться, ни почувствовать себя шокированным.
     Неужели они до сих пор не нагляделись на бегущую воду? У Пи-Эм болела голова. После прощальной порции виски ему не терпелось лечь спать. И еще он должен что-то сделать. Только сейчас уже не знает что.
     Ладно, это вспомнится. Вокруг в черном мраке, прорезанном белыми лучами фар, - силуэты, силуэты.
     - Где справился индеец, там и белый не подкачает.
     Услышав, как Доналд бахвалится перед Лил Ноленд, Пи-Эм лишь пожал плечами. Это ли не лучшее доказательство того, что нисколько он не взбешен?
     - Не пора ли по домам, ребята?
     - Почему бы всем не вернуться к нам? Вы сегодня без прислуги, а у нас, на мое счастье, есть Дженкинс.
     Пи-Эм головой поручился бы, что, произнося эти слова, она легонько сжала Доналду руку. Брат отодвинулся? Похоже. Во всяком случае, Пи-Эм - случайно, разумеется, - опять оказался в одной машине с Норой.
     Езды было всего несколько сот метров. Машины тянулись гуськом.
     - Когда он начал пить, я струхнула, - призналась Нора. - К счастью, он неплохо держится. Лил присматривает за ним.
     - У тебя это называется присматривать? - съязвил Пи-Эм.
     - Не ехидничай. С кем он говорил по телефону?
     - Почем я знаю?
     - Оба вы играете в таинственность. Ты мне, конечно, не все сказал.
     - Я?
     И пошло! Опять дом Нолендов, опять каждый забился в свой угол, к своей еще полной пепельнице и пустому стакану. Разве что кресла, нагретые задами, успели чуточку поостыть.
     В какой раз все это повторяется - здесь или в любом другом доме долины? Сказать друг другу нечего, дел об