перенесла
удар. Знаешь, что я тебе скажу? Вы ведь не можете  друг  без  друга,  словно
новобрачные. Не спорь, не спорь! Сам увидишь. Не позже чем через две  недели
ты снова будешь с нею.
   - Нет, уж лучше... Не знаю... Да бог с ним...
   - Ладно, положим, я ошибаюсь. Слушай-ка! Пока я ем, вынес бы ты  помойные
ведра на улицу. Они во дворе. На моих нарисовано красное кольцо.  У  каждого
жильца свой цвет или стоят его инициалы, чтобы не путать ведра.
   Потом Нелли читала газету, дважды заглядывали клиенты, и  оба  раза  Буэн
выходил - на тот случай, если у нее появится охота пройти  с  посетителем  в
кухню.
   - Скажи,  ты  прекратишь  наконец  ходить  туда-сюда,  как  человечки  на
швейцарских барометрах? И вообще, что ты себе думаешь? Что я  задираю  подол
перед первым попавшимся клиентом? Да, ты у  меня  не  единственный,  есть  и
другие. Но раз уж я делаю это для удовольствия, то имею право выбирать.
   В квартиру они поднялись в десять. Ставни закрывал Буэн.
   - Ты рано ложился спать? - поинтересовалась Нелли.
   - Да, если не было чего-нибудь интересного по телевизору.
   - У меня телевизора нет. Они  страшно  дорогие.  Буэн  сказал  себе,  что
завтра же купит ей телевизор. Как приятно было бы сидеть вечерами рядышком и
смотреть передачи. Мысленно Буэн уже выстраивал мирок, в точности похожий на
тот, откуда он сбежал.
   - Ванны у меня нет, только душ. Вот эта дверь. Правда, летом горячей воды
нет. Да она и не нужна.
   Нелли стягивала через  голову  платье.  Дверь,  соединяющая  их  комнаты,
оставалась открытой. Буэн снял пиджак, галстук и в  нерешительности  ожидал,
когда можно будет раздеться.
   - Чем занимался днем?
   - Выпил стаканчик на площади Данфер-Рошро. В кафе, где одно время  каждый
день играл в карты. Все мои партнеры исчезли, а новых я не знаю.
   - А потом?
   - Пошел в парк Монсури, посидел там.
   - Любовался, как играют детишки, и  крошил  птичкам  хлеб?  -  насмешливо
поинтересовалась Нелли.
   - Почему ты смеешься?
   - Да так. Жизнь - забавная  штука.  Не  находишь?  Смотри-ка!  Ты  совсем
затаился, чтобы я не закрыла дверь, прежде чем до конца  разденусь.  Ну  да,
мой зад ты изучил, а вот голую меня не видел. Так ведь?
   - Да. Вечерами я часто думал об этом.
   - Когда пытался заснуть рядом со старухой женой!.. Ладно,  если  желаешь,
можем в честь твоего вселения заняться любовью. Но только не на моей кровати
и не в моей комнате. У тебя.
   Без всякого стеснения она нагишом  расхаживала  туда-сюда,  развешивая  и
раскладывая свою одежду.
   - Ну, что скажешь?
   - Давай, - пробормотал Буэн.
   - А ты не разденешься?
   Буэн был в брюках и в рубашке. Снять их он не  решился.  Лицо  еще  могло
обмануть, но вот его похудевшее тело стало совсем стариковским, и он  боялся
поймать жалостливый или соболезнующий взгляд.
   - Ну и как же ты предлагаешь? Хотя кровать была рядом, они  обошлись  без
нее - как в кухне.
   - А теперь я закрываюсь и ложусь спать. Спокойной ночи!
   Посмеиваясь, Нелли чмокнула его в лоб и ушла к себе в комнату. Он слышал,
как она укладывается в постель.
   Следующий день был похож на первый с той лишь  разницей,  что  вечером  в
кухне стоял телевизор.  Когда  его  доставили,  Нелли  вместо  благодарности
бросила Буэну:
   - А ты, я смотрю, не дурак!
   - Почему?
   - Потому... Что ж,  он  поможет  убивать  время  вечерами.  Ты  со  своей
старухой смотрел телевизор?
   - Да.
   - Ас первой?
   - У нас его не было.
   В воскресенье Нелли проспала до одиннадцати, и когда открыла дверь, вид у
нее был совсем заспанный.
   - Ты не ушел?
   - Ждал, когда встанешь, чтобы пригласить пообедать  в  хороший  ресторан.
Выбирай: в Париже или в окрестностях?
   - Ты такой богатый?
   - Мне это будет приятно. А ты сможешь полакомиться жареным картофелем.
   - Что ты скажешь о Сен-Клу? Раньше там на берегу был ресторанчик, где ели
в настоящих беседках. Я была там с Тео. Интересно, существует он еще?
   Они поехали в метро. Буэн впервые увидел Нелли  вне  кафе:  на  ней  было
ситцевое платье и белые туфельки. Они долго бродили вдоль  Сены,  разыскивая
этот  ресторанчик,  наконец  нашли,  но  пришлось  ждать  почти  час,   пока
освободится столик.
   - Знаешь, сколько мне было лет, когда я впервые попала сюда?
   - Двадцать?
   - Восемнадцать.  Я  тогда  была  шлюхой,  промышляла  на  Севастопольском
бульваре. Тео подцепил меня, а мог любую другую. Мы втроем стояли  на  одном
углу, и в темноте он  выбирал  наугад.  Ушел  от  меня  он  не  сразу.  Стал
расспрашивать. Я этого не любила. Знаешь, есть типы, которые платят девушке,
чтобы заставить ее рассказать про свою жизнь, а иные еще и всплакнут над  ее
несчастьями. Тео пришел снова, пригласил пообедать с ним и привез  на  такси
сюда, вот так! У меня уже не было сомнений, что месяца через три я выйду  за
него. Не умора ли, а? Сегодня я здесь с тобою, а ты...
   Продолжать  Нелли  не  стала.  Буэну  было  любопытно  узнать,  что   она
собиралась сказать, но расспрашивать он не решился.
   После обеда они гуляли  по  берегу  Сены,  смотрели  на  баржи,  а  когда
вернулись домой, Нелли объявила:
   -  Ладно!  Разок  можем  поесть  вместе.  Только  в  воскресный  вечер  я
довольствуюсь сыром и ветчиной.
   Потом они смотрели  телевизор.  Шел  многосерийный  спектакль,  но  Нелли
предыдущих серий не видела и потому ничего не понимала. Буэн объяснял ей  на
ходу. В одиннадцать они поднялись наверх  и  сразу  же  разошлись  по  своим
комнатам.
   - Спать, спать! Кажется, я перегрелась на солнце. Я так редко вылезаю  из
дому...
   Утром в понедельник ее ждал сюрприз: Буэн подмел пол в кафе,  убрался  на
кухне и сварил кофе к ее приходу. Что-то в его  поведении  было  от  собаки,
которая нашла нового хозяина и старается подластиться к нему. Он  ведь  тоже
побаивался, как бы  его  опять  не  вышвырнули  на  улицу,  подозревал,  что
расположение Нелли к нему  может  скоро  кончиться.  Да,  она  его  терпела,
находила нынешнее положение забавным. Но сколько так будет  продолжаться?  И
Буэн старался занимать как можно меньше места, лез  с  мелкими  услугами,  а
когда нужды в нем не было, торопился исчезнуть с глаз.
   Он направился в парк Монсури и действительно смотрел на  играющих  детей.
Своих у него нет. С друзьями, а точней, с приятелями он встречался  в  кафе,
дома у них бывал лишь изредка, да и то поздно вечером, когда их детишки  уже
спали. На ребятишек в парке Буэн смотрел с  изумлением,  словно  на  восьмом
десятке  внезапно  обнаружил,  что  существует  детство.  Больше  всего  его
поражало, что они кричат друг другу бранные слова, а их матери хоть бы  что.
Неужели так было и в его время? Он в тринадцать лет не смел признаться маме,
что знает от одноклассников, почему рождаются дети. "Веди  себя  прилично...
Не  ковыряй  в  носу...  Где  ты  только  отыскиваешь   грязь,   чтобы   так
изваляться?.. Вытирай ноги..."
   Если бы у него были  дети,  они  давно  бы  женились  и  сами  уже  стали
родителями.  Чувствовал  бы  Буэн  себя  счастливей  от  этого?   А   может,
несчастней? Да и был ли он когда-нибудь по-настоящему  несчастен?  В  тупике
Себастьена Дуаза? Да, конечно. Это был тяжелый период в его  жизни.  У  него
все время было скверно  на  душе,  особенно  после  истории  с  котом.  Жена
ненавидела его. А он ее. Как-то раз,  когда  она  целый  день  хваталась  за
грудь, словно боясь, что сердце остановится, Буэн  написал  ей  на  бумажке:
"Можешь хоть сдохнуть".
   Неужто он этого хотел? Пожалуй. Это было бы ответом на  все  ее  пакости.
Она так хитро их устраивала, так ловко все обставляла, что получалось, будто
виноват он. Раз и навсегда было установлено, что он изверг, а  она  невинная
жертва...
   Не стоит сейчас думать об этом! Он удрал. И теперь свободен. Ему нравится
это маленькое кафе с полом  из  красной  плитки,  нравится  кухня,  где  так
приятно пахнет, квартирка из двух комнат и  местечко  у  полукруглого  окна,
которое в течение всего дня он может считать своим.  Ему  приятно  смотреть,
как утром Нелли, еще заспанная, в мятой ночной сорочке, распахивает дверь, а
вечером, не закрывая ее, раздевается.
   - Послушай, у тебя можно купить бутылочку  красного  бордо?  Наверху  мне
порой приходит охота выпить стаканчик, а я не хочу тебя беспокоить.
   - Целую бутылку по франку за стаканчик?
   - Пойдет.
   - Сейчас слазаю в подвал, поищу. Ну вот!  Жизнь  налаживается.  Он  опять
нашел свой угол.

Глава 7

   Это продлилось чуть  больше  недели,  точнее,  десять  дней,  на  которые
пришлось два воскресенья - то, когда ездили в Сен-Клу, и второе,  с  грозой,
когда они бродили то по первому этажу, то по второму, а  напоследок  вяло  и
хмуро уселись перед телевизором.
   Потом он, конечно, с трудом согласился бы признать, что  прожил  с  Нелли
так недолго: в его сознании Нелли присоединилась к тем женщинам, с  которыми
он  сосуществовал  подолгу,  -  к  матери,  Анжеле,  Маргарите.  Она   стала
постепенно сливаться с ними. Это трудно объяснить. Он  помнил  слова,  позы,
целые фразы, больше всего - взгляды и действие, оказываемое  на  него  этими
взглядами, но не мог определить, к которой из прожитых им эпох относится  то
или иное воспоминание.
   Однажды утром, часов в десять, Буэн  читал  газету  у  полукруглого  окна
антресолей. Он читал теперь  больше  газет,  чем  прежде:  не  хватало  духу
приняться за длинный роман. Начиная новую  книгу,  надо  пробежать  не  один
десяток страниц, пока освоишься с  героями,  разберешься,  кого  как  зовут;
зачастую ему приходилось возвращаться назад.
   У него появилось больше  свободного  времени,  чем  в  тупике  Себастьена
Дуаза: он ведь взял за правило не мешать Нелли в те часы, когда могут  зайти
клиенты. Он много ходил пешком, но и это не помогало заполнить  день.  Эмиль
по-прежнему присаживался на скамью в парке Монсури, завтракал и  обедал  вне
дома, если не считать двух раз, когда ему было предложено остаться на обед.
   В это утро он поднял глаза и увидел на противоположном тротуаре жену. Да,
это была Маргарита - она застыла с продуктовой сумкой в руке и  смотрела  на
него с таким страданием, какого Буэн никогда не видел у нее на лице. Он  так
поразился, что чуть не заговорил с ней, хотя их  разделяла  улица  и  высота
второго этажа. Окно было открыто. Если крикнуть, она услышит.
   Он  никогда  не  представлял  себе  ее  такой.  Ее  суровая  осанка,   ее
высокомерие исчезли. Его взгляда  искала  не  бывшая  м-ль  Дуаз,  а  просто
славная  женщина,  осунувшаяся,  усталая,  невеселая,   возможно,   больная.
Маргарита еще больше постарела; в спешке она  вырядилась  в  старое  платье,
которое совсем ей не шло.
   Показалось  ему  или  впрямь  губы  Маргариты  шевелились,  словно  творя
молитву?
   Смущенный, обескураженный, Эмиль собрал все силы,  чтобы  не  встать,  не
шевельнуться, отвести от нее взгляд. По узкому тротуару шли  люди,  задевали
ее" толкали на ходу. Она не  двигалась,  словно  загипнотизированная.  Потом
медленно, нехотя, надломленной походкой пошла в сторону  улицы  Сен-Жак.  Он
еще с четверть часа провел за газетой, но уже не читал. Сошел вниз, Нелли за
стойкой наливала вино слесарю, жившему на углу.
   - Стакан белого...
   Она глянула на него с любопытством,  машинальным  движением  налила  ему,
продолжила разговор:
   - Беда одна не ходит! Испортилась погода - так теперь уж  несколько  дней
не наладится.
   Эмиль не сразу понял, что Нелли говорит  о  грозах.  Прошлой  ночью  была
третья гроза за четыре дня.
   - Мне чего хочется? - бубнил слесарь. -  Чтобы  воскресенье  было  ясное.
Обещал ребятишкам, что повезу их в лес, а тут...
   Он ушел, утирая рот. Нелли и Буэн обменялись взглядом.
   - Ну? - спросила она.
   - Что - ну?
   - Думаешь, я поверю, что ты ее не видел?
   - Конечно, видел.
   - Ну и как тебе это понравилось?
   - Да никак. А в чем дело?
   Она тоже вздумала читать у него в мыслях. Он на нее  сердился.  Ему  было
неприятно, что она такая же, как  все.  Он  не  для  того  спустился,  чтобы
исповедаться. Сам не знал, зачем спустился. Уж, наверно, не для того,  чтобы
спрятаться в мамочкиных юбках.
   Он еле удержался, чтобы не прошептать: "Она ужасно постарела", но вовремя
прикусил язык. Нелли сделала бы из этого вывод, что он жалеет жену.  Впервые
ему стало с Нелли не по себе, он почувствовал, что перестает ей доверять.
   - Ты куда?
   - Пойду пройдусь.
   Он не собирался догонять  Маргариту.  Пошел  в  противоположную  сторону,
отгоняя от себя мысль о жене.
   День не задался. Эмиль больше обычного проторчал у окна. Все же  прошелся
до парка Монсури, немного - всего несколько минут - посидел на скамейке.
   Так он и знал. Назавтра, в тот же час, он увидел  ее  на  том  же  месте,
почти в той же  позе,  с  возведенными  к  небу  глазами.  В  этой  старухе,
маленькой, хрупкой, напоминающей  святош,  что  в  церкви  пожирают  глазами
статую Богоматери, было нечто трагическое.
   На этот раз Нелли не сказала ему о жене ни слова, но между ними появилась
натянутость, которой в предыдущие  дни  не  было.  Казалось,  Нелли  думает:
"Плохо твое дело, дружище!"
   На душе у него и впрямь было тяжело. Он думал, что вырвался  на  свободу,
но это оказалось только иллюзией.
   Маргарита приходила и в третий раз, и в четвертый,  все  более  жалкая  -
того и жди, упадет в изнеможении на тротуар.
   Однажды под вечер он машинально обернулся, идя по улице, и  заметил,  что
она идет следом за ним на расстоянии метров тридцати. В эти часы он ходил  в
парк Монсури. Он не изменил ни привычке,  ни  маршруту.  Шагал  быстро,  как
всегда. За спиной слышал мелкие, торопливые шажки  жены  и  в  конце  концов
пошел помедленнее, подумав, что она, вероятно, запыхалась.
   Маргарита страдала,  это  было  очевидно.  Ей  его  недоставало.  Она  не
находила себе места в пустом доме, и в  том,  как  она  маячила  у  него  за
спиной, угадывались признание и мольба. Эмиль сделал над собой усилие, чтобы
не растрогаться. Он сел на ту же скамью, что всегда;  жена  остановилась  на
повороте аллеи.
   - Ты туда ходил? - спросила Нелли, когда он вернулся на улицу Фейантинок.
Откуда ей знать, что Маргарита сопровождала его, и он чуть было не...
   - Нет.
   - Знаешь, Эмиль, меня стесняться не нужно. Я пойму.
   Он разозлился. Всю жизнь он терпеть не мог, чтобы его судили,  тем  более
что окружающие вечно воображали, будто предвидят его поступки, а ведь он сам
не знает, чего от себя ожидать.
   Он не хотел возвращаться в тупик Себастьена Дуаза. Здесь ему было хорошо.
У него сложились свои привычки, свои причуды. Но того чувства  освобождения,
что охватило его в первые дни, он уже больше не испытывал. Ему почти удалось
забыть Маргариту. И вот она навязывается сама - робко,  униженно.  Он  и  не
подозревал, что она может быть такой. Уж не г-жа ли Мартен  посоветовала  ей
избрать эту линию поведения? Продолжают ли обе женщины видеться каждый день,
говорят ли о нем?
   Он ломал голову над этими и прочими вопросами, и с прежней безмятежностью
было покончено.
   - Уходишь?
   - Надо глотнуть воздуху. День уж больно душный. Вечером, когда  стемнело,
он чуть не прямиком отправился на улицу Санте. Сделал лишь  небольшой  крюк,
который должен был свидетельствовать о его колебаниях; прошел  мимо  тупика,
видел фонарь, слышал шум фонтана. Издалека нельзя было разглядеть, горит  ли
свет в окне последнего дома.
   Нелли ни о чем не спросила. Когда он вернулся, она уже легла. Он  прикрыл
дверь своей комнаты и шепнул совсем тихо, на случай, если она уже спит:
   - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи.
   Ночь Буэн провел плохо. Просыпался раз пять, если не больше, в оправдание
ходил в  уборную,  а  после  каждый  раз  засыпал  с  трудом,  погружаясь  в
запутанные сновидения, которых не мог вспомнить, просыпаясь. Он знал  только
одно: он сопротивлялся. Не хочет. Он не в состоянии был бы уточнить, от чего
именно так ожесточенно отказывается, но  чувствовал,  что  все  объединились
против него одного, и это его угнетало.
   В шесть утра он встал разбитый, подмел  опилки,  вымыл  кухню,  не  жалея
воды, вынес мусорные  бачки.  Выпил  красного  прямо  из  бутылки,  а  когда
спустилась Нелли - в шлепанцах и черном платье на голое тело, - не  знал,  о
чем с ней говорить.
   Как он и думал, Маргарита пришла, встала на том же месте, в той же  позе,
и в глазах, устремленных на него, читался тот же вопрос; избавиться от  этих
глаз он так и не смог. Глаза у нее были голубые, но, когда она  волновалась,
голубизна переходила в грязно-серый цвет, а лицо  утрачивало  все  краски  и
становилось желтым,  как  слоновая  кость.  Она  словно  потухла,  перестала
бороться.
   Эмиль еще пытался не поддаваться жалости, но  это  было  ему  уже  не  по
силам. В полдень кусок не лез в горло, половина еды осталась на  тарелке.  А
ведь он пошел в свой любимый ресторан, заказал рагу из  говядины  под  белым
соусом по старинному рецепту.
   - Невкусно? - всполошился хозяин.
   - Да нет, просто я не голоден.
   - Все из-за жары. Вы, наверно, плохо переносите жару.
   Вот и хозяин ресторана всматривается в него, словно ищет у  него  в  лице
признаки бог весть какой хвори. Ну почему бы не оставить его в покое? Он  ни
перед кем не обязан отчитываться, а они все точно  сговорились  шпионить  за
ним и судить его.
   Разве он судит Нелли? Судил ли он когда-нибудь Анжелу, мать, Маргариту?
   В конце концов он рассердился, решил, что все они одна шайка, все  враги.
Еще не хватает, чтобы в дело вмешались мужчины!
   Вместо того чтобы вернуться домой, Буэн вскочил в проходящий автобус,  на
котором доехал до бульвара Сен-Мишель, откуда пошел  в  сторону  набережных.
Шел он долго, миновал склады Берси, не поглазев, как когда-то, на  разгрузку
барж.
   Он едва удостоил взглядом дом, где жил в былые времена. А дом  родителей,
дом его детства за Шарантонским шлюзом давным-давно  снесен,  на  его  месте
построили дом с дешевыми квартирами.
   Он слишком устал, чтобы возвращаться на улицу Фейантинок пешком. Угрюмый,
измученный, дождался автобуса. Его преследовал запах пыли,  ботинки  натерли
ноги. Таких долгих прогулок он не предпринимал уже много лет.
   Буэн собрался пройти в коридор, но все-таки толкнул дверь кафе. Нелли  за
стойкой не было. За занавеской, что на дверях кухни, он  заметил  движущуюся
тень. Он не ощутил ревности. Нелли вышла к нему,  одергивая  подол  юбки,  а
немного погодя на улицу, старательно отворачиваясь, вышел какой-то мужчина.
   - Она приходила.
   Он осекся. Ему нечего было сказать.
   - Вид у нее был растерянный. Ну да, он ведь не пошел, как обычно, в  парк
Монсури. Может, она думала, что он заболел?
   - На этот раз она перешла через улицу.
   - И вошла сюда?
   - Нет. Чуть было не решилась. Уже взялась за дверную ручку...  Посмотрела
на меня, как сфотографировала, и рассудила, что лучше уйти.
   Буэн не спросил: "Как она выглядела?" Он хорошо представлял  себе,  какое
усилие сделала над собой Маргарита, чтобы  пересечь  мостовую  и  подойти  к
дому. Чуть было не вошла... Но ей пришлось бы заговорить с  Нелли.  Что  она
сказала бы хозяйке кафе? Взмолилась бы. Чтобы та вернула ей мужа?
   - Наберись-ка ты духу... т - Для чего?
   Она пожала плечами, словно он ребенок, задающий глупые вопросы.
   - Вы с ней играете в кошки-мышки.
   - Не понимаю, что ты имеешь в виду.
   - Прекрасно понимаешь и знаешь, чем все кончится.
   - Ну чем?
   Она еще раз пожала плечами:
   - На, пей.
   Сидя перед телевизором, они почти не разговаривали. Потом  поднялись,  на
площадке пожелали друг другу доброй ночи. Спал он лучше, сон был по-прежнему
тяжелый, но уже не  такой  беспокойный,  как  прошлой  ночью.  Теперь  Эмиль
сердился на Нелли. Машинально он переделал мелкие  утренние  дела  по  дому;
когда Нелли спустилась, они постарались не встречаться глазами.
   В десять пришла на свидание Маргарита. На нее он тоже  избе