Зря он сжег записку Маргариты. Ее текст весьма
красноречив. Маргарита считает его своей  собственностью  и  из  религиозных
соображений не даст ему вырваться на свободу.
   - О чем задумался?
   - Так, ни о чем, - попытался улыбнуться Буэн.
   - Странно! Ты не из тех,  кто  печален  после  любви.  Очень  мило  с  ее
стороны.
   - Многим мужчинам после этого стыдно, они не решаются  поднять  глаза.  А
среди женщин тоже есть такие?
   Он чуть было не ляпнул, что ему известна, по крайней мере, одна  такая  -
той  стыдно  еще  до  этого.  В  сущности,  Нелли  права.  Он   копается   в
воспоминаниях.
   - Наверно, мы просто из другого теста, - бросила она.
   Вошли двое - слесари или печатники, судя по блузам.
   - Два стаканчика белого.
   С Нелли они поздоровались за руку, украдкой оглядели Буэна  и  продолжили
разговор:
   - ..Я ему и говорю прямо в лицо, вот как  тебе:  коли  так,  ремонтируйте
сами. Нет, представляешь? Двадцать франков за работу, на  которую  я  должен
угробить больше трех часов...
   Нелли подмигнула Буэну, потянулась к выключателю и зажгла свет: стало уже
совсем темно.
   - Твое здоровье, Жюстен!
   - Твое здоровье!
   Оба они на шестом десятке. Но еще не подозревают, как стремительно начнут
вскоре стареть.
   - Сколько с меня?
   - Три санеерского и одна смородинной. Тебе это  обойдется  в  два  франка
восемьдесят. Впрочем, для других цена такая же.
   Буэн вышел на улицу, на ветер и вновь увидел огни, витрины,  почувствовал
запахи, долетавшие из дверей лавок. Увидел мужчин,  женщин,  детей  -  одних
вели за руку, других, совсем маленьких, везли в колясках. Так  было  всегда.
Так будет всегда. Вокруг Буэна кипела жизнь, но он не ощущал причастности  к
ней. Он теперь посторонний. Маргарита стала посторонней гораздо раньше  его,
а может быть, всегда была такой. Кто знает, не была  ли  та  нарядно  одетая
девочка, которую Буэн видел на фотографии, уже чужда миру?
   Буэн, глядя  на  снимок,  испытывал  желание  встряхнуть,  разбудить  эту
девочку, крикнуть ей:
   - Да посмотри ты вокруг!
   Посмотри! Ощути! Прикоснись!  Видишь:  деревья,  животные,  люди.  Светит
солнце. Сыплет мелкий благодетельный дождик. Снег собирается, уже повалил. А
вот и ветер поднялся. Тебе холодно. Тебе жарко. Ты живешь. В тебе  вибрирует
жизнь...
   Опустив голову, не глядя, куда ступает, Буэн шагал  по  привычке,  словно
старая кляча, возвращающаяся к себе в конюшню.  Повернул  в  тупик.  Тишина.
Лишь в нескольких окнах тусклый желтый  свет.  Первый  дом,  второй,  и  оба
неотличимы друг от друга. А вот и  последний.  В  углублении  стены  фонтан:
маленький обнаженный человечек держит рыбу, изо рта которой льется вода.
   Буэн достал из кармана ключ, прежде чем  открыть  дверь,  шмыгнул  носом,
высморкался и вытер щеку.

Глава 5

   Пять дней он питался вне дома, не получая от еды  никакого  удовольствия.
Вставал в шесть утра, запирался в ванной, потом спускался вниз,  варил  себе
чашку кофе, а то и выпивал стакан красного. Затем в пустом  и  тихом  первом
этаже выполнял свою часть работы по дому. Делал все очень тщательно,  словно
боялся услышать  замечание  или  упрек.  В  его  старательности  было  нечто
маниакальное: никогда еще рояль не блестел так, как  теперь.  Напоследок  он
шел в подвал, колол дрова, приносил наверх корзину чурок и затапливал  камин
в гостиной.
   Маргарита спускалась в  половине  девятого,  одетая.  Словно  не  замечая
мужчину, снующего мимо нее, она  готовила  себе  завтрак,  надевала  зеленое
пальто, которое было у нее на каждый день, и шла в сторону улицы Сен-Жак.
   Иногда он уходил за ней следом, даже  если  ему  ничего  не  было  нужно:
просто ему нечем было себя занять. Вернувшись,  она  рассовывала  покупки  в
холодильник и в буфет, шла наверх освежить прическу и надеть меховое  манто:
дважды на дню, утром и после обеда, она  уходила  на  какое-то  таинственное
свидание - скорее всего, к ветеринару, лечившему попугая.
   Буэн не знал ни как его зовут, ни где он живет; он видел его,  когда  тот
уносил накрытую молыоновой  тряпкой  клетку,  и  запомнил  только,  что  это
невысокий хромой человечек в кургузом пальто.
   Он не смел зайти еще раз в "Стаканчик сансерского" - быть может,  потому,
что очень уж ему этого хотелось. Он опасался думать о Нелли и  отдавал  себе
отчет в опасности. Когда он был у нее, ему не нужно было следить  за  собой.
Он расслаблялся.  Все  трудности,  связанные  с  тупиком  Себастьена  Дуаза,
исчезали, теряли значение или представлялись сущей  чепухой.  Если  он  туда
пойдет, кончится тем, что он привыкнет безвольно  посиживать  там,  попивать
стакан за стаканом и получать удовольствие с Нелли сколько душе угодно.
   Планов он не строил. Дома еще  ничего  не  определилось.  Оба  уходили  и
приходили, ища свое место, свой  ритм,  свои  занятия,  словно  музыканты  в
оркестровой яме, настраивающие инструменты.
   На четвертый или пятый день - он  больше  их  не  считал  -  Буэн  издали
проследил за женой, когда она отправилась на послеобеденное  свидание.  Было
уже темно.  Она  прошла  почти  безлюдной  улицей  Санте,  обогнула  тюрьму.
Прохожие попадались редко, их шаги слышались еще издали.
   Маргарита свернула на улицу Даро, такую  же  пустынную,  и  наконец  близ
железнодорожных путей вышла на улицу Сен-Готар. Она не беспокоилась,  следят
за ней или нет. Шла довольно быстро для своих лет. Потом остановилась  перед
непонятным сооружением: это было нечто вроде старинной  фермы,  за  решеткой
виднелся внутренний дворик, а  с  другой  стороны  -  два  низких  строения,
похожих на конюшни.
   Пока она пересекала мощеный двор, в этих строениях  залаяли  собаки;  она
направилась к ступеням крыльца, позвонила  в  колокольчик,  подождала,  пока
откроют. Когда она скрылась за дверью, Буэн подошел к решетке  и  прочел  на
эмалированной табличке:

ДОКТОР ПЕРРЕН
ВЕТЕРИНАРНАЯ ЛЕЧЕБНИЦА

   Вот куда она ходила, как ходят в  больницу  проведать  больного!  Значит,
попугай жив.
   Хоть Маргарита и отравила кота, Эмиль жалел о  своей  мести.  С  радостью
сказал бы ей это, но было уже поздно. Впрочем,  он  не  хотел  доставить  ей
такое удовольствие - унижаться перед ней.
   А она? Жалела она о том, что сделала? Нет. Эта женщина не  из  тех,  кому
знакомо раскаяние. Она всегда права. Всегда уверена в себе.  Всегда  следует
праведным путем - стоит  только  поглядеть,  с  каким  уверенным  видом  она
возвращается из церкви, особенно  по  воскресеньям.  Одежда  источает  запах
ладана. Взгляд и тот становится светлее,  невиннее,  словно  ей  только  что
открылась благодать небес и вечной жизни.
   Буэн ненавидел воскресенья, когда на улицах нет  шума,  ставни  магазинов
закрыты, прохожие слоняются без дела. Походка у них не такая, как  в  будни.
Они прогуливаются бесцельно, а если идут куда-нибудь,  то  не  торопятся.  У
него в семье когда-то была та же маета, всем было неловко в нарядной одежде,
и вечно все опасались, как бы дети не измазались. Когда  он  был  маленький,
его родители чуть ли не каждое  воскресенье  ссорились,  хотя  были  славные
люди, привыкшие гнуть спину и принимать жизнь такой, как она есть.
   - Иди погуляй!
   Он гулял вдоль канала или  вдоль  Сены.  Ему  давали  монетку:  летом  на
мороженое, зимой на конфеты, и он выбирал леденцы - их хватало надолго.
   Даже те, кто всей семьей катался в лодках, сидели в каком-то  оцепенении,
а к вечеру можно было не сомневаться, что по дороге попадутся пьяные.
   В это воскресенье ресторан, где Эмиль  обычно  ел,  оказался  закрыт,  и,
чтобы позавтракать, ему пришлось дойти до авеню Генерала Леклерка. Потом  он
прошелся мимо "Стаканчика сансерского", но там тоже были опущены ставни  Чем
занимается Нелли в воскресенье? К  мессе  она  наверняка  не  ходит.  Скорее
всего, долго валяется в постели, слоняется  по  спальне,  кухне,  маленькому
темному кафе, куда никто не придет и не побеспокоит ее.  Может  быть,  после
обеда она ходит в кино? Эмиль никогда не  видел  ее  на  улице.  Никогда  не
представлял ее в ином наряде, кроме черного платья и домашних туфель.
   Маргарита не пошла к доктору  Перрену  -  по  воскресеньям  у  него  тоже
закрыто. После обеда она осталась дома, и оба они уселись в  гостиной  перед
телевизором, по которому передавали футбольный матч. Потом несколько  песен.
Мультипликацию. И фильм про ковбоев.
   Они коротали вечер. Она вязала. Раз-другой ему показалось,  что  лицо  ее
смягчилось, что, подняв голову от вязанья, она хочет с ним заговорить. В нем
шевельнулась жалость. Маргарита неспособна первая пойти  навстречу,  поэтому
его  подмывало  начать  самому.  Он  уже  открыл  рот,  намереваясь  сказать
что-нибудь вроде: "Мы ведем себя как дети..."
   Нет. Такой формулировки их нынешних отношений она не примет.
   "Послушай, Маргарита, давай попробуем забыть?"
   Тоже не годится.  Она  ничего  не  забывала.  Помнила  в  хронологическом
порядке все разочарования, все обиды,  все  горести,  которые  претерпела  с
самого раннего детства. Ей нужно чувствовать себя несчастной, сознавать себя
жертвой людской злобы и снисходительно прощать обидчикам.
   Бедняжка...
   Он сам виноват. Не надо было на ней жениться. Что заставляло его  столько
раз приходить под вечер в этот скромный дом,  где  она  угощала  его  чашкой
кофе, а позже и стаканом вина? Может быть, ему было небезразлично,  что  она
владеет половиной этого тупика,  что  она  дочь  Себастьена  Дуаза,  хрупкое
создание,  чьи   платья   пастельных   тонов   сохраняют   чуть   вылинявшую
элегантность?
   Нет, о деньгах он не думал.  О  деньгах  как  таковых.  Но  все-таки  они
рисовались ему как некий фон, на  котором  тянулся  этот  ряд  принадлежащих
Маргарите домов, и человечек с рыбой представал ему как некий символ.
   Буэн проник - случайно, в сущности, - в тот мир, который всегда  наблюдал
только издали; он даже в мыслях  не  держал,  что  будет  туда  когда-нибудь
допущен. А был ли  он  в  самом  деле  допущен?  Он  ликвидировал  протечку.
Маргарита угостила его рюмкой  ликера,  словно  рабочего,  который  выполнил
поручение по хозяйству.
   - Почему бы вам не заглянуть ко мне завтра на чашечку кофе?
   На кухне. Лишь через две недели она пригласила его в гостиную.
   Фотографии произвели на него впечатление, особенно та, где она  в  ландо,
запряженном парой лошадей, и другая, где она в огромной шляпе идет по берегу
у самой воды.
   Он на мгновение вновь перенесся в  детство:  тогда  он  тоже  видел,  как
элегантная женщина подбирает подол, садясь в фиакр, или любовался амазонками
в Булонском лесу, где побывал всего несколько раз, потому что далеко жил.
   - Ваш отец держал лошадей?
   - Мог бы. Но предпочитал нанимать экипаж на день. Я брала уроки  верховой
езды в манеже.
   Лошади больше всего остального приводили его в мечтательное состояние.
   - Только в манеже?
   - Мы ездили с учителем на прогулки в Булонский лес.
   Сначала она любила рассказывать о себе, перескакивала из  одной  эпохи  в
другую:
   - Дважды в неделю по вечерам муж возил меня в  Оперу,  там  у  меня  было
постоянное кресло.
   У нее сохранилось расшитое жемчугом шелковое вечернее платье, которое она
надевала в театр, и высокие, выше локтя, перчатки из тонкой белой замши.
   - Завтра  не  заглядывайте...  День  уплаты  за  квартиру:  жильцы  будут
приходить один за другим.
   И нести деньги. Сколько могли  давать  ей  семь  домов,  остававшихся  ее
собственностью? Буэн понятия об этом не имел, но  ему  казалось  чрезвычайно
престижным занятием принимать в жарко натопленной гостиной людей, являвшихся
с данью. Пожелай Маргарита, и ей не пришлось бы заниматься работой по  дому.
Она сама ему сказала:
   - Мне было бы скучно сидеть сложа руки, а если я заскучаю, то  недолго  и
заболеть, стать такой же, как все женщины моего возраста с их мнительностью.
   Он протестующе поднял руку.
   - Полно, я знаю, что говорю! Я не забываю, когда родилась. Но я дала себе
слово никогда не жаловаться. Стоит начать себя жалеть - сразу превратишься в
старуху.
   С Анжелой ему тоже приходилось прогуливаться по воскресеньям вдоль Марны,
в сторону Ланьи. Они для смеху толкали друг друга, а когда вокруг никого  не
было, охотно падали обнявшись в высокую  траву.  Он  помнил,  как  пахло  от
Анжелы, помнил ее смех: занимаясь любовью, она часто смеялась.
   - А тебе разве не смешно?  Не  знаю,  кто  изобрел  этот  фокус,  но  ему
памятник надо поставить.
   Во время долгих поцелуев вкус во рту был воскресный, луговой.
   А Маргарита на фотографиях выглядела мечтательной,  недоступной  и  такой
хрупкой, что ему хотелось ее  защитить.  В  сущности,  он  ведь  женился  на
фотографиях, на кабинетном рояле, поблескивавшем в полумраке,  на  мебели  в
стиле Луи Филиппа или ампир, на фонтане в сквере и высокой  трубе  на  улице
Гласьер. Он должен был сказать "нет". А он оказался  настолько  простодушен,
настолько неотесан, что ничего не понял и сделал ее несчастной.
   - Не сходить ли нам в кино? Он пытался вытащить ее из дому.
   - А какой фильм?
   - Ковбойский.
   - Не выношу драк и стрельбы!
   Иногда Буэн водил ее в ресторан. Она недоверчиво озиралась, вытирала свой
столовый прибор, обнюхивала еду, прежде чем отведать:
   - Приготовлено на маргарине! Или:
   - Не худо бы официанту вымыть руки, прежде чем подавать.
   Она жила в своем невидимом мире, который расцвечивала по своему вкусу.  А
тут ей приходится терпеть рядом мужчину из плоти и крови, шумного, с грузной
походкой, с ужасными сигарами и запахом животного.  В  довершение  всего  он
привел в крепость, которую она так старательно защищала, зверя, и этот зверь
скользит вдоль мебели, точь-в-точь  хищник,  трущийся  о  прутья  клетки,  и
смотрит на нее пристальным взглядом, не подпуская к себе и не принимая ласки
ни от кого, кроме хозяина - своего божества.
   Для Жозефа Эмиль Буэн был божеством, и ее это уязвляло.
   Буэн ничем ей не пожертвовал, не сделал никакой попытки врасти в ее мир.
   Так они и жили по своим углам, и каждого  раздражали  интонации  и  жесты
другого.
   Пожалуй, в конце концов он начал испытывать от этого тайное удовольствие.
Дети играют иногда в свою детскую войну. А  они  вели  взрослую  войну,  еще
более увлекательную. Каждый думал о том, что другой умрет, каждый, более или
менее признаваясь себе в этом, желал этой смерти, желал пережить другого.
   Маргарита уже избавилась от наиболее явного врага - кота,  который  самим
своим видом бросал вызов клану Дуазов и возмущал все их чувства. Почему бы в
один прекрасный день ей не избавиться тем же способом от мужа? Буэн читал  в
газетах: большая часть отравлений - дело рук женщин. Еще в той  статье  было
сказано, что таких преступлений совершается, очевидно, в десять раз  больше,
чем нам известно, так как, когда умирает больной или  престарелый,  домашний
врач не глядя подписывает разрешение на предание земле.
   Эмиль не то чтобы боялся, но в нем уже поселилось недоверие. Была у  него
и другая причина отказаться от стряпни Маргариты: он же решил  ничем  больше
не одолжаться у нее и делить поровну работу по дому. Раз уж  он  сам  стелет
себе постель, колет дрова, топит камин, натирает пол и вытирает пыль, почему
бы ему и не стряпать на себя? Не надо будет дважды в день ходить в ресторан.
   Он не делит с Маргаритой постель; вот так же ему не хочется делить с  ней
пищу; кроме того, он не прочь удивить ее, а то и позлить.
   В понедельник после обеда он отправился на бульвар Барбес.
   - Нет ли у вас буфета, который запирается на ключ? Кухонный буфет с двумя
дверками, белый, лакированный, причем дешевый, из обычной сосны.
   - Мы можем установить вам дополнительные замки.
   - Только понадежнее, - попросил он. - Не те, какие отпираются при  помощи
шпильки.
   В четверг утром буфет доставили. В тот день Маргарита не пошла  проведать
попугая, ночью плакала. Вид у нее расстроенный, глаза красные, опухшие.  Она
изумленно глянула на огромный желтый фургон с крупными  черными  буквами  по
бокам, долго маневрировавший, прежде чем заехать в тупик.
   Она  проводила  глазами  грузчиков,  которые  занесли  буфет  в  кухню  и
осведомились:
   - Куда ставить?
   Обращались они к ней, но она вышла из кухни, не удостоив их ответом.
   - Сюда. Справа от раковины!
   - А войдет?
   Буфет точно встал на место, присмотренное для него Эмилем.
   В тот день Буэн, сделав кучу покупок, вернулся,  нагруженный  консервными
банками, бутылками с растительным маслом  и  уксусом,  всякими  кульками.  В
полдень, пока жена была наверху, приготовил себе  второй  завтрак:  огромный
бифштекс, жареную картошку, горошек. Спустившись, Маргарита увидела, что  он
сидит за столом, и в свой черед приготовила себе крошечную порцию еды.
   Кухня выходила во двор в два метра шириной, окно упиралось в серую глухую
стену. На эту стену они и смотрели за едой, поскольку смотреть друг на друга
избегали. Их слуха не достигал шум из тупика, из города - разве что  далекое
гудение самолета, пролетающего высоко в небе.
   Напротив еще не начались  работы.  По  слухам  было  известно  лишь,  что
жильцам  предложено  съехать.  Одни  говорили,  что  здесь  построят   школу
медицинских сестер, другие - что какую-то контору, гараж по последнему слову
техники, дом с первоклассными  квартирами...  Все  это  дело  рук  проклятых
Сальнавов, отнявших половину  переулка  у  чересчур  доверчивого  Себастьена
Дуаза. На деньги, вырученные  от  продажи  участка,  они  собирались  дальше
расширять кондитерскую фабрику в Иври.
   Прошел месяц. Маргарита получила какое-то письмо, содержание которого  ее
потрясло. Она поспешно оделась и ушла торопливыми  шажками.  Эмиль  был  еще
одет по-домашнему, поэтому не смог пойти за ней. Он ждал.  На  ожидание  они
тратили не меньше времени, чем на слежку: обоим было не по себе,  когда  они
оставались дома одни. В отлучке одного из них другому чудилась  угроза,  тем
более если это случалось не в обычные часы.
   Куда ушла Маргарита?
   Куда все чаще ходил Буэн часа в четыре пополудни?
   Случалось, кто-то из них, не  таясь,  с  невинным  видом  шел  следом  за
другим.
   В этот день возвращение Маргариты оказалось  не  меньшей  неожиданностью,
чем вторжение фургона к ним в тупик. Впервые, с  тех  пор  как  Буэн  с  ней
познакомился, она приехала на такси. Шофер вышел и помог ей вынести клетку -
должно быть, они с трудом затолкали ее в машину; несомненно, это была клетка
Коко.
   Буэн смотрел на них из окна гостиной. Маргарита сама несла клетку,  шофер
шел следом; осторожно поставив ношу на тротуар, она достала из сумочки  ключ
и отперла дверь. Потом расплатилась с шофером, что-то  сказала  ему  -  слов
Буэн не расслышал, - снова схватила клетку,  накрытую  всем  тем  же  куском
мольтона, и минуту спустя, не глядя на мужа, поставила ее на прежнее место.
   Он растерянно застыл у окна - ему было не по  себе.  Он  видел,  как  она
сняла материю и ласково посмотрела на попугая,  сидевшего  на  жердочке.  Он
красовался во всем своем оперении, хвост был еще ослепительней, чем  раньше.
Выпуклые глазки смотрели прямо, и  Буэн  почувствовал  какую-то  неловкость,
словно  в  этом  зрелище  было  нечто  несуразное.  Ему  чудилась   какая-то
неестественность. Птица была неподвижна. Маргарита -  тоже;  она,  казалось,
ушла в раздумья, словно над гробом близкого человека.
   Наконец до него дошло: попугай все-таки издох. Из  него  сделали  чучело,
вставили все перья, сделали стеклянные глаза.
   Постояв немного, Маргарита  повернулась  к  Эмилю  и  жестко,  с  вызовом
глянула ему в лицо. Потом подошла к круглому одноногому столику, на  котором
лежали бумага и карандаш. Написала несколько слов, положила листок на  рояль
и вышла в коридор - снять шляпку и пальто.
   Эмиль прочел: "Если ты его тронешь, я вызову полицию".
   В гостиную  она  вернулась  не  сразу:  дала  мужу  время  переварить  ее
предупреждение. Вернувши