Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
. В отличие от Эльвиры Нагель, которая имела некое оправдание для
себя, имела историю, Елену приятно волновало осознание своей, мамиными
словами говоря, испорченности, развращенности и аморальности - в чистом
виде, без причины и истории, хотя она старалась вести себя так, чтобы мама
ничего не узнала.
Заводить множество романов - это слишком простенько. А вот, например:
свадьба ее подруги и однокурсницы. Свадьба справляется в каком-то кафе -
пристройке к обычному жилому дому. Елена веселится, танцует направо и
налево, смеется - на жениха вовсе не обращая внимания. А сама наблюдает,
караулит. Вот жених вышел покурить и освежиться - один, поскольку невесту в
это время обнимает с плачем его мамаша, обнимает, говоря, что только о такой
жене для сына и грезила. Вот к жениху подошел приятель. Отошел. И тут -
Елена. Улыбается в лицо жениху и говорит: последний подъезд, последний этаж.
Встречаемся через пятнадцать минут.
И возвращается в кафе, танцует, веселится, жених тоже возвращается,
смирно садится возле невесты, Елена на него - ни взгляда, а минут через
десять - уходит.
Ждет у мусоропровода на последнем этаже спящего уже здания. Темно,
пахнет кошачьей и человечьей мочой.
Шаги.
Жених.
...И то, что пахнет кошачьей и человечьей мочой, то, что руки чувствуют
шершавую поверхность стены, то, что справа мусоропровод, а слева в пыльном
окне луна молча плывет в облаках, - все это ее доводит почти до исступления,
она с трудом удерживается от крика.
...- Слушай, - говорит жених, елозя губами по шее, по щеке, по груди, -
я ее брошу к черту. Я же не знал.
- Чего ты не знал?
- Ну, что ты... Почему ты молчала?
- А что я? Я - ничего.
- ...! - называет ее оскорбленный жених.
- Пожалуй, - соглашается Елена. - Бедный, с кем связался.
Он смотрит на нее и говорит:
- Нет, правда... Или - давай встречаться?
- С тобой? Не смеши! - хохочет Елена и спускается, зная, что он ее
ненавидит, но обязательно будет хвастать и рассказывать об этом приключении
друзьям в подробностях - и ей не страшно это, отнюдь, ей - весело.
И, глядь, один из приятелей жениха через два-три дня уже подъезжает к
ней весьма смело, на глазах у всего курса - будучи при этом пришлым, - берет
за талию и, не робея, говорит прямые слова о своих намерениях, она звонко
дает ему пощечину, он в ответ свирепеет, громко называет ее тем же словом,
что и жених, и даже замахивается - и тут уж получает от сокурсников Елены
сполна за оскорбление девушки словом и делом - и неважно, справедливо ли
слово по отношению к девушке, но будь джентльмен, при всех - не произноси.
Приятель жениха, побитый и обиженный, приводит ораву своих корешей,
начинаются разборки, новые драки - а Елену вызывают к училищному начальству
и в очередной раз грозят отчислить, Елена плачет, говорит, что ее оболгали,
просит не сообщать ничего матери, у которой больное сердце из-за
несправедливости людей, - видно, это у них с мамой наследственное - терпеть
из-за напраслины. Лжет и плачет Елена с наслаждением, ложь доставляет ей
радость именно как ложь, и она не обманывает себя, что спасается ею...
Жизнь представляется ей чередой экспериментов. И никакие неприятности
не останавливают: платить так платить.
А меж тем в ней живет твердая уверенность, что, натешив себя (и без
этого - не обойтись!), она захочет уюта, обычной семейной жизни. Поэтому
невольно оценивает некоторых уже заранее с этой точки зрения. Только не
своих: слишком много о ней знают. Только не Печенегина - который среди своих
как бы чужой.
Но однажды озорства ради - или скуки - не хочешь ли меня домой
проводить? - сказала Печенегину.
Дело было в субботу.
Привела его домой, мать с вопросительным лицом захлопотала: обед.
Сели за стол.
- Там у нас где-то шампанское было, - сказала Елена. - Все-таки жених в
доме, надо отметить.
Мать пошла за шампанским - и рада была, что надо пойти, потому что не
знала, что с лицом своим делать, куда глазами глядеть.
- Все шутишь, - спокойно сказал Печенегин.
- Шучу. Просто шампанского захотелось.
Выпили шампанского, стали кушать, мать понемногу пришла в себя и стала
задавать Денису вопросы о его жизни и воззрениях на жизнь, он отвечал в
высшей степени удовлетворительно.
Мать пару раз глянула на дочь с одобрением и некоторым даже удивлением:
где ж ты такого степенного и положительного нашла?
Елена в ответ усмехнулась и пожала плечами: мне да не найти!
Отпустив Печенегина с богом, она хотела уже признаться матери, что
пошутила, - очень уж надоела своими восторгами и вопросами. Прямо-таки
очаровал ее Печенегин.
- Только вы не спешите, - говорила мать, - вы сперва училище кончите.
- А потом в консерваторию поступим, потом работу найдем, денежек
накопим, - сказала Елена. - Спешить некуда.
- Нет, откладывать тоже слишком нельзя, - испугалась мать. - Помогу на
первых порах. Главное, заметь, тоже человека одна мать воспитала. А говорят:
неполные семьи! Другие полные в сто раз хуже неполных! Хороший парень, даже
прямо странно, я думала, уже и нет таких.
- Слишком хороший, - сказала Елена.
- Это как же?
- А вот так же.
Печенегин после этого случая остался возмутительно невозмутим, словно
ничего и не было. Смотрит на нее с той же улыбкой, как и раньше, впрочем,
эта улыбка у него, придурковатого, с лица не сходит. Елену это взбесило и ей
захотелось подразнить его побольше.
Был училищный вечер. Капустник. Звездный курс разыгрывал блистательную
сатиру на окружающее, используя персонажей Дюма. Елена исполняла роль
Миледи, была коварна, обольстительна, всех с ума сводила. Ну и Печенегин в
уголке сидит, в ладошки хлопает, сам не участвуя - не то чтоб по неумелости,
а просто никому в голову не пришло ему роль предложить.Ты у меня похлопаешь,
подумала Елена, ты у меня сегодня... И опять привела его домой. Мать, будучи
начальником ночной смены химического предприятия, отсутствовала. (На
предприятии ей, кстати, платили, учитывая вредность производства, по тем
временам чрезвычайно неплохо - до пятисот рублей денег в месяц. Вспомните-ка
тогдашние зарплаты - тут одна хороших двух стоит!)
Привела его домой, стала издеваться: целовать себя позволила, чтобы,
когда осмелеет, прекратить и посмеяться. И покончить с этим раз и навсегда.
Печенегин же не то чтобы осмелел, а как-то... Не объяснишь даже... Всегда
Елена, с кем бы ни была, чувствовала себя уверенней, старше, мудрее,
искусней, опытней, - а тут вдруг этот вахлак без признаков волнения (от
горячей влюбленности, что ль, робость растерял?) берет ее под свою власть,
спокойно и сильно берет - и с огромной нежностью. Таких прикосновений Елена
никогда не изведывала. Причем, где ни коснется - ее в дрожь, в муку, чуть
было суетиться не начала, как нетерпеливая и неумелая школьница, - чтоб
скорей, чтоб быстрей, чтоб началось и кончилось... Но Печенегин этого не
позволил, угадав каким-то образом в ней то, что она сама за собой до этого
не знала: ей хочется не угодничество принимать, а самой угождать, не себе
добывать удовольствие, а другому его доставлять - и вот уже она, а не он,
прикосновениями и шепотом владычествует - покоряясь, желая лишь одного:
чтобы безумно счастлив с нею стал этот человек...
Утром после бессонной ночи Печенегин охрипшим голосом спросил:
- Опять шутишь?
- Опять, - сказала Елена.
И, действительно, некоторое время вела себя так, будто пошутила в
очередной раз.
Потому что - досадно.
Не он должен быть, не Печенегин.
Собственно говоря, он не урод, он не дурак, но - другой должен быть.
Неизвестно кто, но другой.
С досады помиловала одного из своих самых пламенных ухажеров,
тридцатипятилетнего актера драмтеатра Васеньку, который ради нее давно готов
был и семью бросить, и все на свете, который любовником был неистовым,
ухищренным, - но Васенька вдруг показался неестественным каким-то,
лицедейным, а ухищрения его - слишком продуманными. А если продуманность -
при чем любовь тогда?
И ведь, в сущности, такой человек, как Печенегин, ей виделся будущим
мужем, но именно будущим. Это во-первых. Во-вторых, она полагала и
предполагала, что и при замужестве сохранит личную жизнь, не в таком
масштабе, конечно, как теперь, но все же... Если ж выйдет за Печенегина,
изумленно предугадывала она, то не захочется другой жизни, более того, она
ревновать его начнет!
Короче говоря, сама себе не веря, Елена пришла домой к Печенегину - в
этот самый домишко на Ульяновской, где он и тогда жил - но тогда с мамой,
пришла - и был повтор того, что уже было, но еще сильней все чувствовалось,
- а потом, плача, призналась ему в любви, странным образом чувствуя стыд,
неловкость, слабость...
Он ответил ответным признаньем.
На другой день она подошла к нему и сказала:
- Извини, Денис. Уж я так пошутить люблю. Ты поверил?
- Конечно, поверил, - спокойно ответил Печенегин. - И не шутишь ты.
Просто с тобой что-то странное.
Ладно, решила Елена. Не миновать замуж выходить, так - за Печенегина,
чтобы замужеством избыть свою к нему любовь, которой быть не должно, потому
что не он должен быть на его месте. Семейная жизнь, она быстро остужает,
особенно ранний первый опыт. В сущности, даже хорошо, что такой козел ее
первым мужем станет (а она наверняка знала, что одним браком в своей жизни
не обойдется).
Однако через полгода семейной жизни Елена терзалась совсем другим.
Она хотела ребенка.
Она хотела ребенка от Печенегина.
Она ходила к гинекологам.
Те без особого сострадания спрашивали, как жила до замужества, сколько
абортов было. Она честно отвечала. Что ж вы хотите, не скрывая злорадства,
говорили гинекологи. Очень даже может быть, что детишек вам теперь не
удастся понянчить.
Печенегин тоже хотел ребенка.
Он тоже ходил проверяться, но у него никаких патологий не обнаружили.
Однажды ночью Елена все ему рассказала о себе.
Печенегин курил и слушал.
Выслушав, сказал:
- Ну и что? Какое это ко мне имеет отношение?
- Ты святого не строй из себя. Это же во мне осталось и никуда не ушло.
Я из-за этого, может, детей не могу иметь.
- Детей многие не могут иметь - по самым разным причинам. Прошлое же
твое... Самое большое прошлое меньше самого маленького настоящего, - изрек
Печенегин.
- Денис, ты мне изменять будешь?
- Пока не хочу.
- А потом?
- Потом будет потом.
- Ты честный, да? Ты степенный и положительный, да?
- Да нет...
После окончания училища Печенегин, не желая сидеть на шее тещи, пошел
работать - как уже говорилось, в филармонию, в ансамбль народных
инструментов. По вечерам еще и в ресторане играл. А Елена училась дальше - в
консерватории на хоровом отделении, с перспективой, то есть, стать,
допустим, руководителем хора при каком-нибудь клубе (а повезет - и в
профессиональном коллективе работать), педагогом по сольфеджио в музыкальной
школе - ну и т.д. Они встречались лишь вечерами и по воскресеньям.
И она начала его ревновать - как и предполагала.
Расспрашивала.
Даже следила - и выследила, как одна официантка в ресторане слишком
часто с ее мужем заговаривает, останавливается возле него, сволочь крашеная,
блондинка двухметровая.
Она устроила мужу скандал. Она требовала сказать, что у Дениса с этой
фальшивой блондинкой было. Ничего не было, сказал Печенегин. Она ко мне
просто хорошо относится. Да и я к ней.
- Просто? - кричала Елена. - Хорошо относится? Это теперь так
называется? - кричала она в полный голос. Стесняться некого - они живут в
родовом домишке Печенегина, схоронившего не так давно болезненную свою маму.
- Хорошо относится! - не могла успокоиться Елена. - Ладно! К кому бы и
мне теперь хорошо отнестись?
- Перестань, - тихо просил Печенегин.
Но она не могла перестать - и долго еще кричала что-то глупое,
несправедливое, с ужасом понимая, что - глупа и несправедлива и что этим
мужа от себя только оттолкнет. Но нет, она себя глупой чувствовать не
привыкла, жертвой себя чувствовать не привыкла, смешной себя чувствовать не
привыкла - и, чтобы доказать себе и Печенегину, что она не глупа и не
смешна, она кликнула, как и раньше делала, верного Васеньку, Васенька свое
дело сделал, но на этот раз уже речи об уходе из семьи не заводил. Она
завела сама.
- Извини, - сказал Васенька, - ты просто не знаешь. Я развелся уже.
- А.... как же?
- Очень просто. Свадьба у меня через две недели. Одна... Ты ее не
знаешь... Приходи с мужем. А с тобой у нас особые отношения. Романтические.
Ты моя муза, честное слово. Стоит представить, что ты в зале - и играю, как
Бог!
- Кушать подано, - сказала Елена. - Эту роль действительно трудно
играть.
- Такой роли вообще нет, - обиделся Васенька. - Мне главную дают скоро,
между прочим.
- Давно пора. Тебе сколько, тридцать девять? Пора и за главные роли
браться, в самом деле.
- Вонючка, - сказал ей Васенька, умея, как и всякий актер, пользоваться
лексикой самых разных социальных слоев, зная ее и из пьес и -
профессионально-наблюдательной своей памятью - из жизни.
Не так это себе представляла Елена - но тем не менее рассказала о своей
измене Печенегину, приукрасив ее.
Печенегин, помолчав, сказал:
- Ну что ты себя мучаешь? Никто мне, кроме тебя, не нужен.
- А ты - тоже никому не нужен?
- Не знаю.
- Это болезнь, - с плачем сказала Елена. - Я знаю, я даже читала об
этом, ревность - это болезнь. Ты меня прости. Ты меня брось лучше.
- Зачем? Болезни проходят.
- Моя - не пройдет...
Елена знала: Денис, хоть и честный человек, слукавил, сказав, что ему
никто, кроме нее, не нужен. Ему многие нужны. Не так, как она, но все же...
И еще она знала: он без нее сможет прожить. Он - сам собой жив в первую
очередь. А она без него - с трудом.
Но вместе существовать, рассуждала она дальше, значит - все больше и
его терзать, и себя терзать.
И ушла от него к маме.
Он приходил, упрашивал вернуться.
Мать тоже уговаривала. Прикрикнула даже - чего раньше не было никогда.
...Она нашла вкус в одинокой жизни.
Время от времени заводила друга - на год, на два.
Знала, что у Печенегина тоже кто-то появляется.
О Светлане - не знала.
...Однажды, после какой-то вечеринки, зашла в дом на Ульяновской и с
порога закричала:
- Ты сволочь! Я тебя ненавижу! Хоть бы ты умер! Ты только людей
дразнишь! Гад!
Потом ее стало тошнить.
Он ухаживал за ней, уложил спать.
Она осталась у него - на месяц, на два... И третий пошел - и тут она
увидела Печенегина на улице с молоденькой девушкой, совсем девчонкой. Она
все понимала: вместе с работы идут или еще что-нибудь, - но стало так плохо,
что показалось: сейчас в обморок упадет.
Быстро пошла в дом на Ульяновскую, собрала наскоро вещи и ушла - теперь
уж насовсем.
...Потом была длинная история: знакомство с довольно знаменитым певцом.
Семь лет она моталась по городам и весям с этим певцом в качестве
администратора и девушки за все. С певцом - и с его группой музыкального
сопровождения. Сначала все это называлось вокально-инструментальным
ансамблем, потом рок-группой, по сути оставаясь, как это называют, попсой -
поскольку и певец-то был попсовый, и слава его скоро сошла на нет. Елена
вернулась в Саратов, но поначалу мало кто знал об этом: она лечилась
несколько месяцев в психоневрологическом диспансере. От нервного истощения.
И заодно от алкоголизма, который, как ей сказали, еще немного - и стал бы
хроническим.
Потом вышла замуж - успокоившаяся, захотевшая простого: обеспеченности,
скромного комфорта. Муж ей все это предоставил - плюс некоторую свободу,
благодаря которой она и могла иногда завернуть на вечерок к Печенегину.
Не сразу, несколько лет спустя.
Она и там была спокойна. Слегка грустила - о молодости.
Она видела, что вокруг старенького ее Печенегина вьются девушки совсем
молодые - и не удивлялась этому, и не ревновала, видя, что он ко всем
относится ровно, одинаково.
Но появилась Эльвира Нагель.
И Елена не поверила сама себе.
Этого просто быть не может: двадцать с лишним лет прошло, двадцать с
лишним лет! - а она вдруг, будто не было этого времени, с юной яростью,
молодой сильной злобой тут же Эльвиру возненавидела, тут же ее приревновала.
Эта гадина действовала нахраписто, сама оказавшись ревнивой, она даже
заявилась к ней с глупыми разговорами, Елена обвела ее вокруг пальца, а сама
знала: этого не перенесет. Когда Печенегин всем принадлежит - он никому не
принадлежит, если ж он будет принадлежать одной только этой гадине - она
этого не перенесет. Она сойдет с ума. Она с собой покончит.
Но жить еще хочется.
Хорошо бы - Печенегин умер.
Мертвых ведь любить не перестаешь.
Она свою маму любит никак не меньше, чем живую.
Что же делать, в таком случае?
Елена улыбнулась сама себе в зеркало. Не так уж плохо она выглядит.
Она чувствовала себя спокойной, уверенной - только вот руки были
холодны и влажны...
9
Был там и я в ту ночь - и больше никого не было.
Что знаю, о чем догадываюсь в силу проницательности - рассказал честно
и подробно.
Единственное, чего не могу сообщить - обстоятельств гибели Дениса
Ивановича Печенегина, поскольку они мне неизвестны, а были б известны... В
общем, меня на слове не поймаешь.
Скажу только прямо, что всегда считал его, Царство ему, пускай,
небесное, человеком достаточно бездельным и пустым, в собственной жизни
запутавшимся, слабовольным, гитаристом посредственным, - так сказать,
местного разлива. Раздражал он меня скудостью своих запросов и интересов,
убогостью рассуждений - и я не понимал, почему стекаются люди к нему. Если б
он кому помогал - так нет. Игра же его... впрочем, об этом я говорил.
То есть я не мог понять: что в нем особенного? За что его любят все - и
почему он самодовольно позволяет себя любить?
Ходил же я к нему не ради его музыки, не ради довольно однообразной
компании, не ради питья вина и веселья, а по причине личной, о которой имею
полное юридическое право умолчать - и умолчу.
16 июля 1994 - 14 мая 1995