тателем "Красных книг"
Хамфри Рептона.  Слева  располагаются  акварели,  изображающие  пейзаж
"до",  а  справа - "после".  Страницы искусно вырезаны,  так что новая
часть пейзажа при перелистывании накладывается на старую  -  хотя  сам
Рептон делал ровно наоборот.
   Брайс. Что  ты  устроил  из Сидли-парка?  Место отдыха благородного
джентльмена или притон корсиканских бандитов?
   Септимус. Не стоит преувеличивать, сэр.
   Брайс. Но это насилие! Самое настоящее насилие!
   Ноукс (запальчиво). Таков современный стиль.
   Чейтер (он,  так же как и Септимус,  пребывает в заблуждении).  Да,
таков стиль, хотя об этом можно только пожалеть.
   Томасина подходит к конторке и внимательно рассматривает акварели.
   Леди Крум.  Господин Чейтер,  вы всегда всем потакаете.  Я взываю к
вам, господин Ходж!
   Септимус. Мадам! Я сожалею о бельведере, я искренне сожалею о бель-
ведере и - до определенной степени - о лодочном павильоне.  Но китайс-
кий мостик!  Какая нелепость!  Что до кустов акации - исключено!  Меня
возмущает  само  предположение!  Господин Чейтер,  неужели вы поверите
этому не в меру озабоченному садоводу,  которому под каждым кустом ме-
рещится карнальное объятие?
   Томасина. Септимус! Речь не о карнальном объятии, правда, маменька?
   Леди Крум.  Ну разумеется,  нет!  А ты-то что смыслишь в карнальных
объятиях?
   Томасина. Все!  Спасибо Септимусу!  На мой взгляд,  господин  Ноукс
предлагает превосходный проект сада. Настоящий Сальватор!
   Леди Крум. Что она мелет?
   Ноукс (не разобравшись,  чем возмущена Леди Крум).  Сальватор Роза,
ваше сиятельство.  Художник. И в самом деле, характернейший пример жи-
вописного стиля.
   Брайс. Ходж, изволь объясниться!
   Септимус. Ее устами глаголет не опыт, а невинность.
   Брайс. Ничего себе невинность!  Девочка моя, моя разрушенная невин-
ность, он тебя погубил?
   Пауза.
   Септимус. Отвечайте дядюшке.
   Томасина (Септимусу). Чем разрушенная невинность отличается от раз-
рушенного замка?
   Септимус. Подобные вопросы лучше адресовать господину Ноуксу.
   Ноукс (выспренне). Разрушенный замок живописен.
   Септимус. В том-то вся и разница. (Обращается к Брайсу.) Я преподаю
девочке классических авторов,  и кто, если не я, разъяснит ей значения
употребляемых ими слов?
   Брайс. Ты  - ее наставник,  и главная твоя цель - подольше продлить
ее неведение.
   Леди Крум.  Не жонглируй парадоксами,  Эдвард, не то падешь жертвой
собственного остроумия. Томасина, пойди к себе в спальню.
   Томасина (направляясь к двери).  Хорошо, маменька. Я не хотела под-
водить тебя,  Септимус, прости. Похоже, кое-что девочкам понимать раз-
решается  - к примеру,  всю алгебру до последней формулы,  - а кое-что
запрещается.  Не дают,  например, разобраться, что значит обхватывание
руками мясной туши.  Только когда девочка вырастет и обзаведется собс-
твенной тушей...
   Леди Крум. Минуточку!
   Брайс. О чем она?
   Леди Крум. О мясе.
   Брайс. О каком мясе?
   Леди Крум.  Томасина, пожалуй, останься. Похоже, в живописном стиле
ты разбираешься лучше нас всех. Господин Ходж, невежество должно похо-
дить на пустой сосуд,  готовый наполниться из колодца истины,  а не на
полный  похабщины  сундук.  Господин Ноукс,  теперь мы наконец слушаем
вас.
   Ноукс. Благодарю, ваше сиятельство...
   Леди Крум. Вы изобразили чудесное превращение. Я ни за что не узна-
ла бы собственный сад, не нарисуй вы его "до" вашего вторжения и "пос-
ле".  Только взгляните!  Слева знакомая всем пасторальная утонченность
английского сада, а справа вздыбился мрачный таинственный лес, громоз-
дятся утесы, темнеют развалины - там, где и построек-то никогда не бы-
ло;  среди скал бурлят потоки - где прежде не было ни ручейка,  ни ка-
мешка - только крикетные лунки.  Моя гиацинтовая долина стала  приютом
для духов и гоблинов; поперек китайского мостика - который считают бо-
лее китайским,  чем мостик в лондонском Кью-гарден, да и в самом Пеки-
не, - валяется оплетенный вереском упавший обелиск...
   Ноукс (дрожащим,  блеющим  голоском).  У  лорда  Литтла точно такой
же...
   Леди Крум.  Прикажете и мне терпеть подобные невзгоды? Лорда Литтла
я этим не спасу.  Господи,  а это что?  Что за сарай вы ставите вместо
бельведера?
   Ноукс. Эрмитаж, мадам. Иными словами, скит, приют отшельника.
   Леди Крум. Я в полном недоумении.
   Брайс. Но он неправильной формы.
   Ноукс. Совершенно справедливо,  сэр.  Асимметрия - основополагающий
принцип живописного стиля...
   Леди Крум.  Но  Сидли-парк живописен и без ваших ухищрений.  Склоны
холмов зелены и покаты.  Деревья стоят купами и прелестно смотрятся  с
любой  стороны.  Ручей берет свое начало в чаше холмов,  в безмятежном
зеркальном озере, и струится голубой лентой среди полей, где там и сям
мирно пасутся барашки. Короче, все устроено со вкусом, природа естест-
венна и прелестна, какой и задумал ее Создатель. И я, вторя художнику,
восклицаю: "Et in Arcadia ego!" Здесь я в Аркадии, Томасина.
   Томасина. Да, маменька. Допустим.
   Леди Крум. Чем она недовольна? Моим вкусом или моим переводом?
   Томасина. И то и другое поправимо,  маменька.  А вот с географией у
вас полный провал.
   Леди Крум.  С девочкой что-то стряслось. Буквально за ночь! Во вся-
ком  случае,  вчера я за ней никаких странностей не замечала.  Сколько
тебе стукнуло сегодня?
   Томасина. Тринадцать лет и десять месяцев, маменька.
   Леди Крум.  Тринадцать лет и десять месяцев... Гм... Рановато. Дер-
зить ей не подобает еще по крайней мере полгода. А иметь свое мнение и
вкус в таком возрасте вообще не пристало.  Господин Ходж,  вы - безус-
ловный  виновник происшедшего.  Вернемся к вашим затеям,  господин Но-
укс...
   Ноукс. Благодарю, ваше сия...
   Леди Крум.  Вы,  по-моему, слишком увлеклись романами госпожи Радк-
лиф. И сад ваш списан с "Замка Отранто" или "Тайн Удольфо"...
   Чейтер. Миледи, "Замок Отранто" написал Хорас Уолпол.
   Ноукс (восхищенно). Уолпол? Здешний садовник?
   Леди Крум.  Господин Чейтер, покуда вы наш гость - дорогой гость, -
автором "Замка в Отранто" будет тот,  на кого  укажу  я.  Иначе  какой
смысл принимать гостей?  (Слышатся отдаленные выстрелы.) Что ж,  палят
уже на склоне холма...  Я сама поговорю с лордом Крумом насчет сада...
Обсудим... (Выглядывает в окно.) О! Ваш друг подстрелил голубя, госпо-
дин Ходж. (Громко.) Браво, сэр!
   Септимус. Думаю,  это добыча вашего супруга или сына,  миледи.  Мой
однокашник никогда не был охотником.
   Брайс (выглядывает в окно).  Верно!  Его убил Огастес! Браво, маль-
чик!
   Леди Крум (уже снаружи). Пойдемте же! Где мои адъютанты?
   Брайс, Ноукс и Чейтер послушно идут  следом.  Чейтер  задерживается
лишь на мгновение - пожать Септимусу руку.
   Чейтер. Мой дорогой, дорогой господин Ходж!
   Чейтер выходит. Выстрелы слышны снова, гораздо ближе.
   Томасина. Пах!  Пах!  Пах! Я расту под звуки ружейной пальбы, точно
ребенок в осажденном городе. Круглый год - голуби и грачи, с августа -
тетерева на дальних холмах, потом фазаны, куропатки, бекасы, вальдшне-
пы, кулики. Пах! Пах! Пах! А после - отстрел нагульного скота. Папень-
ке не нужен биограф, вся его жизнь - в охотничьих книгах.
   Септимус. Календарь  убоя.  Смерть  повсюду,  даже "здесь,  в Арка-
дии..."
   Томасина. Подумаешь,  смерть...  (Окунает перо в чернила и  идет  к
конторке.)  Подрисую-ка  я отшельника.  Что за эрмитаж без отшельника?
Септимус, ты влюблен в мою мать?
   Септимус. Вам не следует быть умнее старших. Это невежливо.
   Томасина. А я умнее?
   Септимус. Да. Гораздо.
   Томасина. Прости,  Септимус.  Я не нарочно.  (Прекращает рисовать и
достает  из кармана конвертик.) В музыкальную комнату заходила госпожа
Чейтер. Принесла для тебя записку - чрезвычайной секретности, важности
и срочности.  Я должна передать ее секретно,  срочно и... Слушай, а от
карнального объятия не трогаются умом?
   Септимус (забирая письмо).  Непременно.  Спасибо.  Все, познаний на
сегодня предостаточно.
   Томасина. Вот  та-а-ак...  Он  у  меня похож на Иоанна Крестителя в
пустыне.
   Септимус. Весьма живописно.
   Издали слышится голос леди Крум. Она зовет Томасину. Та срывается с
места и убегает в сад - веселая беззаботная девочка.
   Септимус вскрывает письмо госпожи Чейтер. Смяв конверт, отбрасывает
его в сторону.  Читает,  складывает и сует листок между страниц  "Ложа
Эроса".
   Сцена вторая
   Из затемнения возникает та же комната,  в такое же утро,  но в наши
дни. Это становится мгновенно и безусловно ясно благодаря внешнему ви-
ду Ханны Джарвис. Иных свидетельств нет.
   Следует сказать об этом еще несколько слов. Действие пьесы происхо-
дит попеременно то в начале XIX века,  то в наше время, причем в одной
и той же комнате. Вид комнаты - вопреки ожиданиям - нисколько не меня-
ется.  Она вполне соответствует обеим эпохам. Что касается реквизита -
книг,  бумаг, цветов и т.д., - нет необходимости заменять предметы бы-
та,  присущие началу прошлого века,  современными - пускай соседствуют
на одном столе.  Однако вещи, используемые и в прошлом, и в настоящем,
должны иметься в двух экземплярах,  поскольку по ходу пьесы им необхо-
димо постареть. Парк - как мы узнаем из диалога - претерпел существен-
ные изменения. А вот то, что доступно зрительскому глазу, остается не-
изменным и не противоречит ни одной из эпох.
   Согласно этому принципу, чернильницы, перья и прочие вещи, игравшие
в первой сцене, могут все время оставаться на столе. Равно как книги и
бумаги,  связанные с исследованиями Ханны во второй сцене, могут нахо-
диться на столе с самого начала.  Это относится к любым предметам.  По
ходу  действия  все они скапливаются на столе,  и,  если какая-то вещь
выглядит анахронизмом для какой-то из эпох (допустим,  кофейная  круж-
ка), ее просто не замечают.
   К концу  спектакля на столе окажется целая куча разнообразных пред-
метов.
   Ханна разглядывает альбом с акварелями Ноукса. Кроме того, она то и
дело обращается к небольшим, одинаковым с виду тетрадкам с дневниковы-
ми записями (вскоре выяснится, что это "садовые книги" леди Крум). Че-
рез  некоторое  время  она подходит с альбомом к окну - сравнить вид с
акварелями Ноукса. Потом кладет альбом обратно на конторку.
   Одета она вполне строго.  Обувь пригодна для сырого, грязного сада.
Туда она и отправляется, прихватив со стола теодолит. Комната на время
пустеет.
   Затем одна из дверей распахивается.  Входят Хлоя и Бернард.  Она  -
дочь хозяев,  одета по-домашнему.  Бернард - гость, он в костюме и при
галстуке.  Вообще он любит одеваться пестро, но сегодня несколько уме-
рил яркость красок, лишь крикливый носовой платок, торчащий из нагруд-
ного кармана,  намекает на его пристрастия.  В руках у него объемистый
кожаный портфель.
   Хлоя. Но она была здесь! Только что.
   Бернард. Все ясно! Дверь в сад...
   Хлоя. Ну конечно! Погодите, я сейчас.
   Хлоя выходит  через стеклянную дверь и скрывается из виду.  Бернард
ждет. Открывается другая дверь, и заглядывает Валентайн.
   Валентайн. Вот гады.
   Валентайн исчезает, захлопнув дверь. Возвращается Хлоя с резиновыми
ботами,  садится и, разговаривая с Бернардом, снимает туфли и надевает
боты.
   Хлоя. Подождите лучше здесь, чего по грязи таскаться. Она почти все
время проводит в саду, сами понимаете.
   Бернард. Да? Почему?
   Хлоя. Она же пишет историю сада, вы не знали?
   Бернард. Я знал, что она работает с архивами Крумов, но...
   Хлоя. Точнее,  это не история сада,  а...  Ладно,  пусть Ханна сама
объяснит.  Но канава,  в которой вы чуть не застряли,  - ее рук  дело.
Ладно,  я пошла...  Тьфу,  даже не скажешь - располагайтесь поудобнее!
Какие уж тут удобства,  голые стены от комнаты остались.  Все вынесли,
подчистую. "В сортир - прямо". Прямо в сортир.
   Бернард. Что, обстановку комнаты?
   Хлоя. Нет, сама комната - кратчайший путь в сортир.
   Бернард. А-а, понятно. Вы сказали "Ханна"?
   Хлоя. Да,  Ханна.  Так я оставлю вас на минуту?  Я быстренько. (Она
уже надела боты.  Распрямляется. Видит, что он не слушает.) Мистер Со-
лоуэй?
   Бернард (очнувшись).  Да-да,  спасибо. Значит, мисс Джарвис - писа-
тельница Ханна Джарвис?
   Хлоя. Конечно. Вы читали ее книгу?
   Бернард. Еще бы!
   Хлоя. Она наверняка в эрмитаже, просто отсюда не видно, шатер меша-
ет.
   Бернард. Вы принимаете гостей в саду?
   Хлоя. Ежегодно даем бал для всей округи.  Все наряжаются, танцуют и
напиваются вдрызг. Но предки теперь не разрешают гудеть в доме. Однаж-
ды  нам пришлось перед самым закрытием гнать на аукцион Кристи - поку-
пать чайничек эпохи Реставрации. С тех пор все, что можно разбить, ук-
расть или заблевать,  убирается заранее.  Тактично.  А на самом деле -
совершенно бестактно.
   Она уже у двери в сад.
   Бернард. Гм...  послушайте...  скажите ей,  что... Не говорите пока
моей фамилии.
   Хлоя. Не говорить? Хорошо...
   Бернард (улыбаясь). Пусть будет сюрприз. Не возражаете?
   Хлоя. Нет... Но она спросит, кто вы... Может, дать вам другую фами-
лию?
   Бернард. Отлично! Прекрасная мысль.
   Хлоя. Так,  Солоуэй...  Возьмем какую-нибудь другую птицу... На со-
ловья вы все равно не похожи.
   Выходит. Бернард оглядывает стол с книгами.  Кладет портфель.  Слы-
шатся далекие выстрелы. Их звук заставляет Бернарда подойти к окну. Он
выглядывает. Открывается одна из внутренних дверей - та, через которую
он вошел, - и появляется Гас. Бернард поворачивается, видит подростка.
   Бернард. Добрый день.
   Гас молчит.  Он вообще всегда молчит.  Возможно,  он не умеет гово-
рить.  Еще  он  моментально  смущается и замыкается - особенно сейчас,
столкнувшись с незнакомцем. Гас исчезает. Мгновение спустя дверь снова
открывается,  и через комнату проходит Валентайн. Он не то чтобы игно-
рирует Бернарда, но притворяется, будто не видит его.
   Валентайн. Гады, сволочи, гады, сволочи, гады... (Он произносит это
столько раз,  сколько ему требуется,  чтобы пересечь комнату и выйти в
противоположную дверь. Он плотно закрывает ее за собой. Слышно, как он
зовет:  "Хлоя! Хлоя!" Бернарду становится все неуютнее. Дверь открыва-
ется снова, возвращается Валентайн. Он смотрит на Бернарда в упор.)
   Бернард. Она в саду, ищет мисс Джарвис.
   Валентайн. А где вс„?
   Бернард. Убрали, вынесли... Из-за... э...
   Валентайн. Ведь танцы на улице, в шатре?
   Бернард. Насколько я понял,  через эту комнату лежит путь в ближай-
ший туалет.
   Валентайн. Но мне нужен большой стульчак!
   Бернард. А туалетом вы не можете воспользоваться?
   Валентайн. Там лежат охотничьи книги!
   Бернард. В туалете или в стульчаке?
   Валентайн. А вы тут чего ждете? Вами кто-нибудь занимается?
   Бернард. Да-да,  спасибо. Меня зовут Бернард Солоу... Гм... Я прие-
хал повидать мисс Джарвис.  Я писал лорду Круму,  но ответа, к сожале-
нию, не получил, поэтому рискнул...
   Валентайн. Вы его напечатали?
   Бернард. Простите? Не понял...
   Валентайн. Ваше письмо было отпечатано на машинке?
   Бернард. Да.
   Валентайн. Отец  на  такие письма не отвечает.  (Замечает на столе,
под бумагами,  черепашку.) Молния!  Наконец-то!  Где же ты  пряталась,
глупышка? (Берет черепашку в руки.)
   Бернард. Поэтому  я  позвонил вчера вечером и поговорил...  Похоже,
что с вами...
   Валентайн. Со мной? Ах, да! Ну конечно! Простите! Вы готовите пере-
дачу... не помню о чем, и хотели спросить у Ханны... не помню что.
   Бернард. Верно. Вот так и получилось... Надеюсь, мисс Джарвис отне-
сется ко мне благосклонно.
   Валентайн. Сомневаюсь.
   Бернард. Вы что-нибудь обо мне знаете?
   Валентайн. Я знаю Ханну.
   Бернард. Давно она здесь?
   Валентайн. Во всяком случае, участок застолблен. Моя мать прочитала
ее книгу. А вы читали?
   Бернард. Нет. Да. Ее книгу? Ну конечно!
   Валентайн. Она чрезвычайно собой горда.
   Бернард. Еще бы. Если б я написал бестселлер...
   Валентайн. Да я про мать.  Она гордится, что осилила книгу. Обыкно-
венно она читает только книги по садоводству.
   Бернард. Она, должно быть, счастлива, что Ханна Джарвис пишет книгу
о ее саде?
   Валентайн. Ну,  на  самом  деле книга об отшельниках...  (На пороге
снова появляется Гас.  И снова поворачивается,  чтобы  уйти.)  Постой,
Гас,  не бойся.  Что ты хочешь?  (Но Гас исчезает.) Ладно. Устрою-ка я
Молнии маленькую пробежку.
   Бернард. Вообще-то мы знакомы.  Мы с вами встречались  в  Сассексе,
пару лет назад, на семинаре...
   Валентайн. Правда? Я там был?
   Бернард. Да.  Помните,  один мой коллега нашел рассказ - якобы Лоу-
ренса - и проанализировал его на компьютере? Помните такой доклад?
   Валентайн. Смутно.  Я порой сижу с закрытыми глазами. И это - вооб-
разите! - часто означает, что я сплю.
   Бернард. Ну,  мой  коллега сравнил структуру предложений и прочая и
прочая и установил, что существует высокая, девяностопроцентная, веро-
ятность,  что  рассказ  и в самом деле написан автором "Любовника леди
Чаттерли".  А потом, к моему безграничному восторгу, один из ваших вы-
соколобых  коллег-математиков продемонстрировал,  что с тем же успехом
Лоуренс мог написать "Уильяма" или заметку в местной газете...
   Валентайн (помолчав).  "Уильяма"? Да, пожалуй, я там был. (Выгляды-
вает в окно.) А, вот и Ханна. Покидаю вас, покидаю, беседуйте наедине.
Кстати, это ваша красная "мазда" у входа?
   Бернард. Да
   Валентайн. Хотите добрый совет? Уберите-ка ее с глаз долой, хоть на
конюшню, до прихода отца. Он не потерпит в доме владельца японской ма-
шины. А вы не педик?
   Бернард. Вроде нет.
   Валентайн. И тем не менее...
   Валентайн выходит,  закрывает дверь.  Бернард смотрит ему вслед. За
его спиной, у стеклянной двери, ведущей в сад, появляется Ханна.
   Ханна. Мистер Павлини?
   Бернард озирается - сперва рассеянно, затем недоуменно: он ищет не-
существующего Павлини.  Потом,  очнувшись, соображает, что Павлини, по
всей вероятности,  он сам, Солоуэй, и есть, и рассыпается в неумеренно
восторженных приветствиях.
   Бернард. О!  Здравствуйте! Здравствуйте! Мисс Джарвис? Ну разумеет-
ся, мисс Джарвис! Очень, очень рад. Я, признаться, опешил, просто оне-
мел поначалу: вы такая красивая, намного, намного красивее, чем на фо-
тографии!
   Ханна. На какой фотографии?
   Она снимает туфли - в грязи и глине.
   Бернард. На  задней  странице обложки.  Простите,  что вам пришлось
вернуться из-за меня в дом, но леди Хлоя великодушно и настойчиво...
   Ханна. Ничего. Иначе вы бы испачкали обувь.
   Бернард. Да-да,  очень предусмотрительно! И как мило, что вы готовы
уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени!
   Он явно перебарщивает. Она смотрит на него долго, пристально.
   Ханна. Вы журналист?
   Бернард (негодующе). Ни в коем случае!
   Ханна (разглядывая свои туфли). Все-таки нельзя рыться в канаве без
сапог. Теперь будут целый день хлюпать. Какие страхолюдины!
   Бернард (внезапно). Плюх - хлюп.
   Ханна. Что-что?
   Бернард. Это моя теория.  Из плюха, то есть общения с водой, всегда
получается  хлюп:  или ботинки хлюпают,  или нос...  А страхолюдинами,
кстати,  в некоторых странах называют пугала,  которые ставят на  поля
нагонять страху на птиц и коров, а вовсе не на людей.
   Бернард производит  на Ханну все более и более неприятное впечатле-
ние,  но сам об этом не подозревает и продолжает  безмятежно  болтать.
Ханна смотрит на него пристально.
   Ханна. Мистер Павлини, вы ведь по делу? Чем могу служить?
   Бернард. Ну,  во-первых,  меня зовут Бернард.  Давайте уж по имени,
запросто.
   Ханна. Хорошо, спасибо.
   Подходит к стеклянной  двери  и  принимается  стучать  облепленными
грязью  туфлями  друг  об дружку,  соскребать и стряхивать с них комья
глины.
   Бернард. Ваша книга!  Это настоящее откровение! Каролина Лэм предс-
тает  в ней совершенно иной!  Я взглянул на нее вашими глазами и точно
узнал заново! Стыдно признаться, я никогда не включаю в лекции ее про-
зу,  а ведь вы правы: она совершенно удивительна. Вообще начало девят-
надцатого ве