сала. Во всяком случае, поближе к реальности.
   Ханна. Секс и литература.  Литература и секс.  Если не вмешиваться,
ваши рассуждения так по кругу и ходят.  Точно два шарика на блюдце ка-
таются. И один из шариков всегда секс.
   Бернард. Естественно. На то мы и мужики.
   Ханна. Вот именно!  Эйнштейн - секс и теория относительности.  Чип-
пендейл  -  секс и мебель.  Галилей - крутится земля или лежит в койке
бревном? Вы что - рехнулись? Меня звали замуж, и не раз. Как представ-
лю - в дрожь бросает.  Ради регулярного секса надо поступиться послед-
ней свободой - даже пукнуть в своей постели,  и то не смей!  Так какая
книга будет поближе к реальности?
   Бернард. Только  романтик способен вытянуть Каролину Лэм в героини.
А ты рационалистка и рождена для Байрона.
   Пауза.
   Ханна. Ну, счастливо. Пока.
   Бернард. Да, знаешь, я приеду на танцы. Хлоя пригласила.
   Ханна. Вот добрая душа. Но я не танцую.
   Бернард. Нет... Ты не поняла. Я танцую с ней.
   Ханна. А, ну-ну. Я-то не танцую.
   Бернард. Я - ее партнер. Sub rosa. Только не говори ее матери.
   Ханна. Она скрывает от матери?
   Бернард. Скрываю я.  Видишь ли,  я прежде не имел дела с  земельной
аристократией. Всего боюсь. А у страха, как известно, глаза велики.
   Ханна. Бернард! Ты соблазнил девочку?
   Бернард. Соблазнишь ее,  как же...  Только повернешься - она уже на
стремянке,  под потолком библиотеки. В конце концов я сдался. Но между
ног у нее я кое-что приметил...  И тут же подумал о тебе.  (Получает в
ответ увесистую оплеуху,  но остается невозмутим.  Достает из  кармана
маленькую  книжицу.  Продолжает  как ни в чем не бывало.) Издательство
"Пикс".  "Справочник путешественника".  Джеймс Годольфин,  1832 год. К
сожалению,  без иллюстраций. (Открывает книгу на заложенной странице.)
"Сидли-парк в Дербишире, собственность графа Крума..."
   Ханна (в оцепенении).  Мир катится в тартарары в тележке старьевщи-
ка...
   Бернард. "...  пятьсот  акров,  из коих сорок занято озером.  Парк,
созданный Брауном и Ноуксом, изобилует готическими прелестями: подвес-
ными мостиками, гротами и т.п. В эрмитаже уже двадцать лет обитает бе-
зумный отшельник;  общается он  исключительно  с  черепахой  по  имени
Плавт,  которую неохотно, но все же дает погладить любопытствующим де-
тям". (Протягивает ей книгу.) Черепашка. Редкое постоянство.
   Ханна (берет книгу, но не сразу). Спасибо.
   К двери подходит Валентайн.
   Валентайн. Такси со станции у подъезда.
   Бернард. А-а...  Спасибо...  Да,  а у Павлини-то нашлось что-нибудь
путное?
   Ханна. Кое-что.
   Бернард. Имя отшельника и его послужной список? (Берет листок с ко-
пией письма.) "Дорогой Теккерей..." Какой же я,  оказывается, молодец.
Угадал.  (Кладет письмо обратно на стол.) Что ж,  пожелай мне удачи...
(Валентайну, неопределенно.) Прости за... ну, сам знаешь... (Ханне.) И
за твою...
   Валентайн. Брысь.
   Бернард. Понял. (Уходит.)
   Ханна. Не  принимай близко к сердцу.  Это же словоблудие.  Сплошная
риторика.  В древности уроки риторики были вроде  физкультуры.  Истину
отдавали  на  откуп  философам,  а остальных занимало только искусство
болтовни. Бернард репетировал негодование - готовится выступать по те-
левизору.
   Валентайн. А  я не желаю служить боксерской грушей!  (Рассматривает
письмо.) Так что наш безумец?
   Ханна (забирает у него письмо и читает вслух).  "Свидетельство  бе-
зумца должно послужить предупреждением против слепого следования фран-
цузской моде...  поскольку именно французский, точнее, офранцузившийся
математик  привел  его к печальной уверенности в том,  что впереди нас
ждет мир без жизни и света...  подобный деревянному очагу, который не-
избежно поглотит себя и обратится в единую неразличимую золу.  Мир ут-
ратит весь жар Земли..."
   Валентайн (оживленно и заинтересованно). Так-так, интересно.
   Ханна. "Он умер в возрасте сорока и семи  лет,  дряхлый,  как  Иов,
сморщенный,  как  кочерыжка,  сам - лучшее доказательство своих проро-
честв. Но до последнего часа он трудился, пытаясь вернуть миру надежду
посредством доброй старой английской алгебры".
   Валентайн. Все?
   Ханна (кивает). В этом есть какой-нибудь смысл?
   Валентайн. В  чем?  Что все мы обречены?  (Небрежно.) Вообще-то это
второй закон термодинамики.
   Ханна. И давно он известен?
   Валентайн. Поэтам и безумцам - с незапамятных времен.
   Ханна. А серьезно? Тогда о нем знали?
   Валентайн. Нет.
   Ханна. Это как-то связано... ну... с открытием Томасины?
   Валентайн. Она ничего не открыла.
   Ханна. А с записями в тетрадке?
   Валентайн. Нет.
   Ханна. Значит, совпадение?
   Валентайн. Какое совпадение?
   Ханна (читает).  "Он умер в возрасте сорока и семи лет". Это случи-
лось в 1834 году.  Значит,  родился он в 1787-м. Как и учитель. Он сам
написал лорду Круму, когда нанимался на работу. "Год рождения - 1787".
Отшельник родился в тот же год, что и Септимус Ходж.
   Валентайн (помолчав). Эпидемия! Тебя что - Бернард в ногу укусил?
   Ханна. Как  ты  не понимаешь?  Я думала,  мой отшельник - идеальный
символ. Идиот в пейзаже. Но так еще лучше! Эпоха Просвещения изгнана в
пустыню Романтизма! Гений Сидли-парка уходит жить в хижину отшельника.
   Валентайн. Ты этого не знаешь.
   Ханна. Знаю.  Знаю.  И  где-нибудь  наверняка есть подтверждение...
Только бы найти.
   Сцена шестая
   Комната пуста.
   Повтор: раннее утро - отдаленный выстрел - грай ворон.
   В предрассветном полумраке комнаты появляется  Джелаби  со  свечой.
Выглядывает в окно.  Что-то привлекает его внимание. Он возвращается к
столу, ставит лампу и, открыв стеклянную дверь, выходит в сад.
   Джелаби (снаружи). Господин Ходж!
   Входит Септимус,  следом Джелаби,  который закрывает дверь  в  сад.
Септимус в пальто.
   Септимус. Спасибо, Джелаби. Я боялся, что все двери заперты и в дом
не попасть. Который час?
   Джелаби. Половина шестого.
   Септимус. Н-да,  и на моих то же самое.  Удивительная,  знаете  ли,
штука - рассвет.  Очень вдохновляет.  Бодрит.  (Вынимает из внутренних
карманов пальто два пистолета и кладет их на стол.) Птички, рыбки, ля-
гушки, кролики... (Вытаскивает из глубин пальто убитого кролика.) Кра-
сота. Жаль только, что рассвет всегда случается в такую рань. Я принес
леди Томасине кролика. Возьмете?
   Джелаби. Но он дохлый.
   Септимус. Убит. Леди Томасина любит пирог с крольчатиной.
   Джелаби неохотно забирает кролика. На нем пятна крови.
   Джелаби. Господин Ходж, вас искали.
   Септимус. Захотелось поспать этой ночью в лодочном павильоне.  Я не
ошибся, от ворот действительно отъехала карета?
   Джелаби. Карета капитана Брайса.  С ним уехали господин  и  госпожа
Чейтер.
   Септимус. Уехали?
   Джелаби. Да, сэр. А лошадь лорда Байрона оседлали еще к четырем ут-
ра.
   Септимус. И лорд Байрон уехал?
   Джелаби. Да, сэр. Все на ногах, дом бурлит всю ночь.
   Септимус. Но у меня его охотничьи пистолеты!  Что с ними делать? На
кроликов охотиться?
   Джелаби. Вас не было в комнате, вас искали.
   Септимус. Кто?
   Джелаби. Ее сиятельство.
   Септимус. Она заходила ко мне в комнату?
   Джелаби. Я сообщу ее сиятельству, что вы вернулись. (Направляется к
двери.)
   Септимус. Джелаби! А лорд Байрон не оставлял для меня книгу?
   Джелаби. Книгу?
   Септимус. Он брал у меня книгу. Почитать.
   Джелаби. Его светлость не оставили в комнате ничего. Ни монетки.
   Септимус. Хм...  Ну, будь у него монетка, он бы ее непременно оста-
вил. Держите-ка, Джелаби, вот вам полгинеи.
   Джелаби. Премного благодарен, сэр.
   Септимус. Так что тут стряслось?
   Джелаби. Сэр, от слуг все держат в тайне.
   Септимус. Ладно, будет вам. Или полгинеи уже не деньги?
   Джелаби (вздохнув).  Ее  сиятельство повстречали ночью госпожу Чей-
тер.
   Септимус. Где?
   Джелаби. На пороге комнаты лорда Байрона.
   Септимус. А... Кто же из них входил и кто выходил?
   Джелаби. Выходила госпожа Чейтер.
   Септимус. А где был господин Чейтер?
   Джелаби. Пил бренди с капитаном Брайсом.  Лакей поддерживал огонь в
камине до трех часов по их приказу, сэр. А потом наверху начался скан-
дал и...
   Входит леди Крум.
   Леди Крум. Ну и ну, господин Ходж!
   Септимус. Миледи...
   Леди Крум. И вся эта затея - чтобы убить зайца?!
   Септимус. Кролика. (Она бросает на него пристальный взгляд.) Да, вы
правы. Зайца. Просто он очень похож на кролика.
   Джелаби направляется к двери.
   Леди Крум. Принесите мой настой.
   Джелаби. Слушаюсь, миледи.
   Выходит. В  руках  у леди Крум два прежде незнакомых зрителю письма
во вскрытых конвертах. Она бросает их на стол.
   Леди Крум. Как вы посмели?!
   Септимус. Это мои личные записи, и прочитаны они без разрешения. Вы
не можете меня обвинять.
   Леди Крум. Письмо адресовано мне!
   Септимус. И  оставлено в моей комнате.  Только в случае моей смерти
вы...
   Леди Крум. Какой смысл получать любовные письма с того света?
   Септимус. Такой же, как с этого. Но второе письмо и вовсе адресова-
но не вам.
   Леди Крум.  Право матери - вскрыть письмо,  адресованное дочери. Не
важно - живы вы,  умерли или окончательно спятили.  С какой  стати  вы
учите  ее  размешивать  рисовый  пудинг?  Бедняжку  постиг такой удар!
Смерть близкого человека!
   Септимус. Кто-то умер?
   Леди Крум. Вы! Вы, идиот вы этакий!
   Септимус. А-а, понятно.
   Леди Крум.  Даже не знаю,  какое из ваших  сочинений  сумасброднее.
Один  конверт набит рисовым пудингом,  другой - скабрезными описаниями
различных частей моего тела...  Впрочем, одно из двух еще можно вытер-
петь.
   Септимус. Которое же?
   Леди Крум. Хм... Какими бойкими мы становимся на прощанье! Ваш друг
уже отбыл восвояси.  И потаскушку Чейтершу с муженьком я тоже выстави-
ла. И братца моего заодно - за то, что привез их сюда. Таков приговор.
Друзей надо выбирать с умом. Иначе - изгнание! Лорд Байрон - негодяй и
лицемер. Чем скорее он покинет Англию, тем лучше. Ему под стать только
левантийские разбойники.
   Септимус. Вижу, это была ночь откровений и расплаты.
   Леди Крум.  Да. Уж лучше б вы с Чейтером прострелили друг другу го-
ловы - благопристойно, со всеми церемониями, как подобает в аристокра-
тическом доме.  А так, господин Ходж, здесь не осталось никаких секре-
тов. Все выплеснулось наружу - среди воплей, клятв, слез... К счастью,
мой супруг с раннего детства питает пристрастие к  стрельбе  и  потому
давно оглох на одно ухо. А спит на другом.
   Септимус. Боюсь,  я все-таки не понимаю, что случилось ночью в этом
доме.
   Леди Крум. Вашу шлюху застали в комнате лорда Байрона.
   Септимус. А-а... И кто же ее застал? Господин Чейтер?
   Леди Крум. Кто же еще?
   Септимус. Простите, мадам, простите великодушно за то, что я ввел в
ваш дом моего недостойного друга. Он еще поплатится. Даю слово, я при-
зову его к ответу!
   Леди Крум хочет что-то сказать,  но в эту минуту входит  Джелаби  с
"настоем".  Это оловянный подносик на ножках с чайничком,  подвешенным
над спиртовкой. Еще на подносике чашка, блюдце и серебряная "корзинка"
с  сухими травами и чайными листьями.  Джелаби ставит подносик на стол
и, готовый помочь, остается рядом.
   Леди Крум. Я справлюсь.
   Джелаби. Хорошо, миледи. (Обращается к Септимусу.) Сэр, вам письмо.
Лорд Байрон оставил его у камердинера.
   Септимус. Спасибо.
   Септимус берет  письмо с подноса.  Джелаби намеревается уйти.  Леди
Крум внимательно смотрит на письмо.
   Леди Крум. Когда он оставил письмо?
   Джелаби. Перед самым отъездом, ваше сиятельство.
   Джелаби выходит. Септимус кладет письмо в карман.
   Септимус. Позвольте?
   Поскольку она не возразила,  Септимус наливает ей  чай  и  передает
чашку прямо в руки.
   Леди Крум.  Не  знаю,  пристойно ли с вашей стороны получать в моем
доме письма от персоны, которой от этого дома отказано?
   Септимус. В высшей степени непристойно,  миледи,  совершенно с вами
согласен. Бестактность лорда Байрона - неиссякаемый источник огорчения
для всех его друзей,  к коим я отныне себя не причисляю. И я не вскрою
этого письма, покуда не последую за его автором, также приговоренный к
изгнанию.
   Она на мгновение задумывается.
   Леди Крум.  Того,  кто читает письмо, еще можно оправдать. Но напи-
савшему нет прощения!
   Септимус. Почему вы не родились в Афинах эпохи Перикла?! Философы и
скульпторы передрались бы за каждый ваш час и миг!
   Леди Крум (протестующе).  Ах,  в самом деле?!.  (Протестуя уже сла-
бее.) Ах,  перестаньте... (Септимус вынимает из кармана письмо Байрона
и поджигает уголок от пламени спиртовки.) Перестаньте...
   Бумага вспыхивает в руке Септимуса,  он роняет ее на оловянный под-
нос. Письмо сгорает дотла.
   Септимус. Ну вот. Письмо лорда Байрона, которое не суждено прочесть
ни одной живой душе. Я отправлюсь в изгнание, мадам, как только вы по-
желаете.
   Леди Крум. В Вест-Индию?
   Септимус. Почему именно в Вест-Индию?
   Леди Крум. Вслед за Чейтершей. Разве она не сказала вам, куда едет?
   Септимус. За время знакомства мы не обменялись и тремя словами.
   Леди Крум.  Естественно.  Она приступает к делу без лишних разгово-
ров. Чейтерша уходит в море с капитаном Брайсом.
   Септимус. Бравым матросом?
   Леди Крум. Нет. Женой своего мужа. А он взят в экспедицию собирате-
лем растений.
   Септимус. Я знал, что он не поэт. Оказывается, его истинное призва-
ние - ботаника.
   Леди Крум.  Он такой же ботаник, как поэт. Братец выложил пятьдесят
фунтов, чтобы опубликовать его вирши, а теперь заплатит сто пятьдесят,
чтобы Чейтер целый год рвал в Вест-Индии цветочки,  а братец с Чейтер-
шей будут собирать ягодки.  В постели. Капитан Брайс не остановится ни
перед чем.  Не моргнув глазом обманет Адмиралтейство,  общество  Карла
Линнея  и даже Главного королевского ботаника,  сэра Джозефа Бэнкса из
Кью-гарден. Брайс неукротим, раз уж воспылал такой страстью.
   Септимус. Ее страсть столь же кипуча, но направлена не столь узко.
   Леди Крум.  У Бога особое чувство юмора.  Он обращает наши сердца к
тем, кто не имеет на них никакого права.
   Септимус. Верно,  мадам. (Помолчав.) Но разве господин Чейтер обма-
нывается на ее счет?
   Леди Крум. Он упорствует в своем заблуждении. Жену считает доброде-
тельной  оттого,  что сам готов за эту добродетель драться.  А капитан
Брайс на ее счет нисколько не заблуждается, но поделать с собой ничего
не может. Он готов за эту женщину умереть.
   Септимус. Думаю,  он предпочел бы,  чтобы за нее умер господин Чей-
тер.
   Леди Крум. Честно говоря, я никогда не встречала женщины, достойной
дуэли...  Но и никакая дуэль не достойна женщины,  господин Ходж. Ваше
письмо ко мне весьма странно соотносится с вашими шашнями  с  госпожой
Чейтер.  Можно произнести или написать слова любви и тут же их предать
- такое в моей жизни бывало.  Но предать,  еще не окунув перо в черни-
ла?! И с кем? С уличной потаскухой! Вы намерены оправдываться?
   Септимус. Миледи,  я  находился  в  бельведере наедине со своей лю-
бовью.  Госпожа Чейтер застала меня врасплох.  Я  был  в  агонии,  моя
страсть жаждала выхода...
   Леди Крум. О-о...
   Септимус. Я  на миг поверил,  что,  задрав Чейтерше юбки,  я обману
свои чувства, я погнался за иллюзией счастья, о котором иначе не мог и
помыслить.
   Пауза.
   Леди Крум. Вот уж, воистину, престранный комплимент, господин Ходж.
Полагаю,  в описанной вами позиции я дам Чейтерше изрядную фору. А она
носит подштанники?
   Септимус. Носит.
   Леди Крум. Да-да, говорят, теперь это модно. Но это так не по-женс-
ки.  Как жокеи на бегах... Нет, не одобряю. (Она поворачивается, трях-
нув юбками,  и направляется к двери.) А о Перикле и афинских философах
я ничего не знаю.  Могу уделить им часок. В гостиной, после купания. В
семь часов. Захватите какую-нибудь книгу.
   Выходит. Септимус берет свои письма и сжигает их на спиртовке.
   Сцена седьмая
   Валентайн и  Хлоя у стола.  Гас тоже в комнате.  В руках у Хлои две
субботние газеты.  Она в будничном платье эпохи Регентства, без голов-
ного убора.
   Валентайн печатает на портативном компьютере.  На нем тоже костюм в
стиле Регентства, довольно неряшливый.
   Вся эта одежда,  очевидно, извлечена из огромной плетеной корзины с
крышкой.  Гас продолжает рыться в ней, подыскивая одежду для себя. На-
ходит пальто эпохи Регентства, примеривает.
   На столе появились два геометрических тела, пирамида и конус, высо-
той  в полметра;  такие обычно используют на уроках рисования.  Еще на
столе горшок с карликовыми далиями - на современные далии они не похо-
жи.
   Хлоя (читает).  "Даже в Аркадии.  Секс,  литература и смерть в Сид-
ли-парке". Рядом - портрет Байрона.
   Валентайн. Почему не Бернарда?
   Хлоя (читает).  "Байрон дрался на дуэли, оказавшейся роковой, - ут-
верждает ученый..." Валентайн, я первая до этого додумалась?
   Валентайн. Нет.
   Хлоя. Но я же еще ничего не объяснила. Слушай! Будущее запрограмми-
ровано, как компьютер. Правильно?
   Валентайн. Да, если принять теорию о детерминированной Вселенной.
   Хлоя. Вот видишь!  А все почему? Потому что все - включая нас с то-
бой - состоит из атомов.  Атомы прыгают,  катаются,  стукаются друг об
друга, как бильярдные шары.
   Валентайн. Верно. Еще в двадцатых годах прошлого века один ученый -
не  помню имени - утверждал,  что,  опираясь на законы Ньютона,  можно
предсказывать будущее. Естественно, для этого нужен компьютер - огром-
ный, как сама Вселенная. Но формула, так или иначе, существует.
   Хлоя. Но она не срабатывает! Ведь правда же? Согласись! Не срабаты-
вает!!!
   Валентайн. Согласен. Расчеты неверны.
   Хлоя. Расчеты ни при чем. Все из-за секса.
   Валентайн. Да ну?
   Хлоя. Я уверена.  Хотя - спору нет,  Вселенная детерминирована, Нь-
ютон был прав;  вернее,  она пытается соответствовать его законам,  но
все время сбоит.  Буксует.  А причина одна-единственная: люди любят не
тех,  кого надо. Поэтому сбиваются все планы и искажается картинка бу-
дущего.
   Валентайн. Хм...  Притяжение,  которое Ньютон сбросил со  счетов?..
Одно  яблоко  трахнуло  его  по башке,  а другое подкинул змей-искуси-
тель?.. Да. (Пауза.) Пожалуй, ты додумалась до этого первая.
   Входит Ханна с бульварной газеткой и кружкой чая.
   Ханна. Как вам такой заголовочек? "Блудливый Байрон убил поэта".
   Хлоя (довольно). Давай скорей почитаем!
   Ханна отдает ей газету; улыбается Гасу.
   Валентайн. Смотри, какая огласка! Как они только разнюхали?
   Ханна. Не будь наивным.  (Хлое.) Эту газетку твой папа просил  вер-
нуть.
   Хлоя. Ладно, ладно.
   Ханна. Вот идиот.
   Хлоя. Ты просто завидуешь.  По-моему, он великолепен. (Встает, нап-
равляется к выходу.  Обращается к Гасу.) Клевый костюмчик. Только не с
кроссовками. Пойдем, одолжу тебе пару туфель без каблука. По стилю как
раз подойдут.
   Ханна. Привет, Гас. Вы все так романтично нарядились.
   Гас идет за Хлоей. Неуверенно улыбается Ханне.
   Хлоя (напористо). Ну, ты идешь?
   Она придерживает дверь для Гаса и выходит следом за ним.  Но  шлейф
ее неодобрения остается в комнате.
   Ханна. Главное - уметь вовремя начихать на мнение молодежи.  (Снова
обращается к газетам.)
   Валентайн (с тревогой). Надеюсь, она не влюбилась в Бернарда?
   Ханна. За Хлою не беспокойся. Уже не маленькая, имеет право и ножки
раздвинуть. Ага, "Байрон дрался на дуэли, оказавшейся роковой, утверж-
дает ученый". (Повторяет скептически.) "Утверждает ученый".
   Валентайн. Возможно, все это - чистая правда.
   Ханна. Чистая?  А как ты поставишь пробу?  Пусть будет хотя  бы  не
грязная ложь.
   Валентайн (довольно). Все как у нас в науке.
   Ханна. Если  Бернард ухитрится пускать пыль в глаза до самой смерти
- его счастье.
   Валентайн. Ну точь-в-точь как в науке. Только страх перед судом по-
томков...
   Ханна. Не думаю, что это так затянется.
   Валентайн. ...А потом загробная жизнь. И кому-то она принесет нема-
ло разочарований.  "А,  Бернард Солоуэй! Познакомьтесь с лордом Байро-
ном". Рай небесный!
   Ханн