тец сказывал.
     - Не отпугнули от укладки зверя-то?
     - Никто близко не подходил.
     -  То-то...  Шагай, не  то,  гляди,  запозднишься,- милостиво  отпустил
Семен.
     - Поспею... Удачи вам.
     - И тебе того же.
     Парень подтянул повыше ремень хромки и зашагал дальше. Вскоре  за лавой
раздалось незатейливое: "Отвори да затвори..."
     Семен Тетерин поднялся с земли...
     - Пора и нам. Солнце-то низко. Как раз ко времени поспеем.
     Собаки бодро вскочили на ноги. Охотники разобрали ружья.


4


     Три дня тому  назад на дом  к  Семену Тетерину  заехал  Михайло Лысков,
бригадир из деревни Пожневки, и сообщил, что вторую  неделю на  их поскотине
погуливает медведь. До сих пор мял овсы, пугал женщин, ходивших на покосы, а
прошлой ночью  заломал  годовалого телка. Часть сожрал, часть припрятал, как
водится, забросал дерном и мхом,  чтоб, когда мясо попритухнет, наведаться и
всласть полакомиться.
     - Заходи в деревню, сам тебя наведу на место,- пообещал бригадир.
     - Зачем мне наводчики?  Расскажи  - смекну. Чай,  ваши места знаю,  как
свой двор.
     И  бригадир  рассказал,  что  медвежья "укладка" лежит в конце  оврага,
шагах  в  двадцати от  опушки,  что медведя можно встретить  и в овсах  и  в
малиннике, который вырос на горелом месте.
     - Все  друг от дружки рядом  - и  укладка, и  овсы, и малинник. Видать,
уходить не  собирается.  Найдешь  без промашки. Убери его -  нам покойней  и
тебе, глядишь, добыча.
     - С собаками пойду,- решил Семен.
     Летняя  охота на медведя обычно ведется тремя способами: с капканами, с
лабазов, с собаками.
     Охоту  с  капканами  Семен Тетерин  презирал:  "Эка  сноровка  -  зверя
свалить, когда он лапу в железе увязил. Капкан-то цепью  к бревну приклепан.
Поволочит  бревно, умается, подходи вплотную и  лупи в  упор. Срамота,  а не
охота..."
     С  лабазов охотиться труднее. Лабаз  - дощатый  настил, пристроенный на
дереве, растущем  возле того места,  куда повадился ходить  медведь. Охотник
еще  до  захода  солнца  прячется  на  лабазе  и  ждет.  Но  нельзя  никогда
рассчитывать, что первый  же выстрел  уложит зверя наповал.  Дашь  промах  -
успеет уйти, ранишь - нужно догонять. А раненый хозяин опасен...
     Семен Тетерин считал, что  с собаками  охотиться  проще, чем с лабазов,
вернее  и не в пример интереснее. При собаках никогда не потеряешь след, они
связывают медведя, отвлекают  его. Хорошо натасканная собака у медвежатников
ценится дороже  коровы,  а Калинке и  вовсе цены не  было. Она  пользовалась
славой едва ли не меньшей, чем сам Семен Тетерин.
     Семен  прикинул, что  именно в  эту  ночь хозяин должен  навестить свои
запасы.  Он  уверенно вел охотников, однако  не спешил. Лучше прийти к месту
позже  (собаки  все  равно  наведут по  следу),  чем  нагрянуть  до времени,
спугнуть зверя. Ищи тогда вслепую по лесу, надейся на удачу.
     Ночь  в  лесу,  как  всегда,  ползла снизу, из-под корней  деревьев.  С
застывших  облачков еще не  слинял закатный  румянец, а на дороге  едва-едва
различишь  собственные  сапоги. Густеет  тьма, из всех  пор  истекает  земля
черноземным жирным мраком. Мертв лес в эти часы, ни птичьего свиста, ни шума
ветра - глухая  пустыня. Здесь гуляет в одиночестве большой зверь, лохматое,
сильное, дикое существо. Он не сказка, не вымысел.
     Митягин отставал, спотыкался о корневища, влезал лицом в колючие еловые
лапы, вполголоса чертыхался и уже жалел,  что  напросился на это хлопотливое
дело.
     Дудырев считал себя бывалым охотником: не только бил зайцев и уток, эту
бесхитростную добычу всех, кто  знает, с  какого конца  держать  ружье, но в
степях участвовал  в  отстреле сайгаков, на  уральских озерах  снимал с лету
диких  гусей,  как-то  по  лицензии с  компанией загнал матерого лося. Давно
мечтал выйти на медведя, но все не удавалось.
     Сейчас он шел,  ни на  шаг не отступая  от  Семена,  старался  перенять
легкую и бесшумную поступь медвежатника, но молчаливый лес угнетал и его. Не
понять,  куда  идут,  где зверь, как  можно на  него наткнуться  среди  этой
чащобы,  в  этой дегтярной  тьме.  Ничего не  сообразишь, словно  слепец  за
поводырем, целиком зависишь от чужой воли.
     Часто впереди можно было  разглядеть  собак. Они  дожидались Семена  и,
едва тот подходил к ним, снова растворялись в лесу.
     Семен  остановился. Дудырев  тоже. Митягин  налетел на  него сзади,  по
привычке выругался.
     - Нишкни, Максимыч! - суровым шепотом приказал Семен.- Ни слова больше.
     - Туда ли идем? - чуть слышно посомневался Дудырев.
     - Пришли,  считай. Теперь слушай собак.  Как голос подадут, ну, тогда -
не отставать.
     Семен  тронулся  вперед. Шагали с осторожностью, на каждый  хруст ветки
под сапогом медвежатник грозно оглядывался.
     Неожиданно мрачный  лес  раздвинулся,  охотники вышли на поле.  Светло,
тихо, покойно. Поле овса -  матовое  озеро средь вздыбленных черных берегов.
Здесь уже  не дикое царство медведя, а  свое, родное, человеческое. Невольно
Митягин и Дудырев ощутили бодрость.
     А до сих пор скорый на ногу Семен Тетерин вдруг пошел медленно, вскинув
высоко  голову,  расправив   плечи,  вытянувшись  -  ни  намека  на  прежнюю
сутуловатость. Он  напоминал  сейчас  собаку,  подбирающуюся  к  камышам,  в
которых засели утки.
     Так прошли все поле, снова уперлись в лес - монолитно темный, пугающий.
Жидкая,  падающая изгородь отделяла  поле от  леса. Семен  остановился возле
нее;   вытянув   шею,  поводя   подбородком  из  стороны  в  сторону,   стал
прислушиваться.
     На  небе  проступили крупные бледные  звезды. Далеко-далеко утомленно и
печально кричал  дергач. От  плотной стены густого ельника тянуло  сыростью.
Медвежатник нервно  прислушивался, а  кругом  - сонная  и вялая тишина, один
лишь коростель невесело исполнял свою ночную обязанность.
     Легкий  треск  со  стороны  леса  -  все  обернулись, но  за  изгородью
показались собаки.  Они деловито  подбежали к  Семену,  и  тот, не приглушая
голоса, с досадой выругался:
     - Что за оказия!.. Иль  я дурака свалял,  иль  Михайло  чего напутал...
Пошли посмотрим, что ли. Есть ли хоть укладка-то?
     Семен перемахнул через изгородь и двинулся  в глубь леса прежним легким
и  быстрым  шагом. Собаки  послушно  бросились  вперед,  исчезли  в темноте.
Дудырев нагнал Семена, снова спросил:
     - Да туда ли попали? Про овраг же говорилось...
     - Вот он, овраг,-сердито тряхнул головой Семен.- Лозняком зарос. Тут он
кончается, и днем-то сразу не приметишь.
     В  чаще  заворчали  собаки.  Семен  круто  свернул,  принялся  ломиться
прямиком сквозь ветви.
     - Кыш, пакостницы! Обрадовались! - раздался его голос.
     Когда Дудырев и Митягин продрались сквозь чащу,  Семен стоял на обочине
крохотной прогалинки и задумчиво пошевеливал сапогом землю.
     - Цела укладка, - сообщил он.
     - Не приходил?..
     - Спугнули его иль...
     - Или?..
     -  Иль  зажрался, сукин  сын. Время-то не  голодное, тут тебе и  малина
поспела, и черника, и овсы как раз выколосились. Жри - не  хочу. Побаловал и
забыл.
     - Как же мы теперь найдем его? - спросил Дудырев.
     Семен  угрюмо  промолчал,  пошевеливая  носком  сапога  мох.  В  сыром,
пронзительно свежем воздухе тянуло приторной вонью.
     - Ишь разит. Самая сладость для него,- повторил Семен.
     -- Так что - неудача? - допытывался Дудырев.
     Медвежатник разогнулся, поправил на плече двустволку.
     - Будем по лесу шарить... Чего  расселись? Марш отсюда! - прикрикнул он
на собак. Уже спокойнее добавил:- Для началу малинник прочешем.
     Снова чащоба,  снова  лезущие  в  лицо еловые  лапы,  стволы  деревьев,
вырастающие  на пути,  перепутанная  корневищами, в  ямах  и  кочках  земля,
мрачная тишина  кругом.  Лес сырой,  отчужденный,  точно  такой,  каким  был
полчаса  назад,  но сейчас он  не  давил  на мозг, не  пугал. Нет поблизости
зверя,  исчезла тайна, пропала душа,  осталась одна оболочка. Чувствовалось,
что  Семен  Тетерин  спешит  из упрямства,  с  досады. Дудырев и Митягин  по
привычке подчинялись ему.
     Высокий лес перешел в кустарник, стало светлее,  но зато на каждом шагу
попадались выворотни и залитые  водой  бочажки.  Здесь  лет  пять  назад был
пожар,  мертвые, обугленные  сосны  попадали,  земля  заболотилась,  поросла
ольхой и кустами малины.
     Вдруг  Семен  так  внезапно  остановился, что  Дудырев ударился  о  его
широкую каменную спину.
     В глубине  леса  раздался  лай  собак,  два голоса: скрипучий,  сухой и
жесткий - Калинки, бодрый, с подвизгиваниями - Малинки.
     - Наткнулись-таки,- вполголоса обронил Семен и, продолжая вслушиваться,
медлительно  потянул   с  плеча  ружье.-  На  след  наткнулись...  Ну...  не
отставай...
     Он бросился не на голоса собак, а куда-то в сторону. Дудырев побежал за
ним, но сразу же потерял его из виду.
     - Где вы?  - донесся  до него сердитый голос.-  Держись меня,  так вашу
перетак!
     Дудырев рванулся на голос, нагнал медвежатника. Хлещущие по лицу ветви,
кусты, трухлявые пни, попадающиеся под ноги,- через пять  минут стало жарко,
кровь  застучала  в висках,  но  Дудырев ломился  вперед,  ловил звук  шагов
Тетерина, не отставал...



5



     А  Митягин  сразу же  отстал.  Он выскочил на  довольно широкую  тропу,
корявую,  в каменистых буграх  засохшей грязи.  По  ней бежать  было  все же
легче, чем продираться сквозь чащу. И он побежал, ловя невнятный, как сквозь
стену, лай собак. Лай удалялся. Митягин прибавлял скорость, надеясь обогнать
Тетерина и Дудырева, которым приходилось бежать лесом.
     Но вот ветки снова стали хлестать по  лицу,  стволы деревьев - задевать
за плечи. Митягин влетел в самую чащобу, остановился,  переводя дыхание.  На
весь лес  стучало сердце. И  вдруг он  почувствовал, что  стук  собственного
сердца - единственный звук среди могильной тишины. Собачьего лая не слышно.
     Митягин повернул обратно, наткнувшись несколько раз на стволы березок и
напоровшись  на  недружелюбно  колючие,  мокрые  ели, скатился в  неглубокий
овражек.  Разогнулся и понял  -  заблудился.  Тропа растаяла под ногами. Ее,
должно быть, протоптал скот, она вела просто в глубь леса, а потом исчезала.
     Нельзя  было  увидеть протянутой руки.  Вверху  безучастно шумел  ветер
хвойными вершинами. Один среди леса, огромного, как море. Где-то, километрах
в  пяти-шести,  деревенька  Пожневка,  окруженная полями, но  где,  в  какой
стороне? Легче всего ее проскочить, а  тогда лес, лес и лес на десятки, а то
и на сотни километров. Одинокий человек в нем - как сорвавшаяся блесна среди
громадного озера: ищи месяцами, не отыщешь.
     Шумел  ветер  хвоей,  в  просвете  между черными  вершинами  насмешливо
подмигивала звезда.
     - Се... Се-мен! - крикнул Митягин.
     Голос был  слабый, плачущий, сырая ночь  впитала  его. Да разве услышит
Семен, когда ломится  на  собачий лай вслед за медведем, разве можно пробить
криком эту вязкую, как смоль, темень!
     - Се... Се-мен!
     Шумит ветер наверху.
     Митягин бросился вслепую, ломая ветви, падая, подымаясь...
     Сбоку  плотная стена леса прорвалась. Митягин  повернул  на  просвет. А
вдруг да он сделал крюк, вдруг да выскочит на то самое поле овса.
     Но это была поляна,  узкая,  стиснутая лесом, заросшая  высокой жесткой
травой. Посреди  нее - редкая кучка  елей, купающаяся в  сером, густом,  как
кисель,  тумане.  Зловещей заброшенностью веяло от всего. Особенно  испугала
Митягина высокая  трава - покосы  кончаются, а  здесь коса  и  не проходила,
занесла же нелегкая к черту на кулички!..
     И в это время послышался собачий лай. Митягин, не задумываясь, бросился
в сторону лая...
     Далекие  собачьи голоса  приближались.  Можно было  разобрать  короткое
жесткое тявканье Калинки.  Митягин  бежал по мокрой траве, хлеставшей его по
коленям. Молодые елочки средь распластанного тумана плясали перед глазами.
     Неожиданно   одна   из   темных  елей  сорвалась  с  места  и  кургузым
бесформенным  комком покатилась  навстречу. Митягин бежал  прямо  на нее, но
вдруг сообразил,  прилип к месту. Да  ведь это же медведь. Он совсем забыл о
нем!
     Медведь  отмахивал  грузным галопом,  вскидывая зад.  Митягин судорожно
стал  срывать  с  плеча ружье, оступился,  упал  на  траву,  замер...  Рядом
послышались тяжкие удары мягких лап о землю, громкое сопение...
     Промчались лающие собаки...
     Митягин нащупал в траве ружье, распрямился. Из тумана вынырнула сначала
одна фигура,  за  ней  другая.  По войлочной  шляпе  узнал  Семена Тетерина,
Дудырев бежал за ним шагах в десяти.
     Они не  обратили внимания  на  выросшего словно из-под земли  Митягина.
Тяжело дыша, с шумливой суетой проскочили  мимо.  Митягин рванулся за  ними.
Теперь он знал - не отстанет ни на шаг.



6



     Проснулась сила предков.  Дудырев перестал быть обычным  человеком, сам
превратился  в зверя  -  злого,  жаждущего  крови,  выносливого. Пот заливал
глаза, ветви хлестали по лицу, сучья  рвали пиджак, а он  бежал,  бежал,  не
чувствуя ни боли, ни тяжести резиновых сапог, перемахивал через кочки, через
поваленные стволы деревьев, через пни. Он слышал только собачий лай и еще не
видел медведя, по всей кожей ощущал его близость и его обреченность. Не уйти
ему от собак, рано или поздно нагонят, а там...
     Потные руки сжимают ружье. Впереди Семен Тетерин. Он так сильно подался
вперед всем телом, что ждешь - вот-вот упадет, но не падает. Бег его кажется
легким, летящим - никак не нагонишь.
     Отставший  где-то  Митягин  вдруг  почему-то  оказался  рядом,  побежал
следом, чуть ли не наступая на пятки.
     Лай  собак  превратился в осатанелый визг. Летящий  над  высокой травой
Семен Тетерин  споткнулся,  распрямился,  уже  не  побежал, а  пошел  вперед
приплясывающей  походочкой, неся  на  весу ружье. Дудырев  перевел  дыхание,
смахнул рукавом пот с лица. Он понял: собаки нагнали медведя, будет встреча.
Захлебывающийся от  ярости  собачий лай  доносился с конца поляны,  от самой
опушки. И хотя глаза совсем привыкли к темноте, Дудырев сначала никак не мог
понять,  где  собаки,  где медведь. Он  видел лишь какое-то шевеление  среди
деревьев.  Молодая  березка, как в сказке, кланялась и подымалась  навстречу
приближавшемуся  с ружьем  Семену  Тeтерину. Но вот  Дудырев  различил среди
травы спины собак и сразу же отчетливо увидел всю картину...
     То, что он принял сначала просто за темный провал в опушке, был стоящий
на  задних  лапах  медведь.  Собаки   захлебывались,  рвались  к  зверю,  но
держались-таки  на почтительном расстоянии.  Медведь,  ухватив обеими лапами
ствол березки,  ломал  ее,  гнул из  стороны  в сторону,  словно  гигантским
веником отмахивался от собак.
     Дудырев  не успел  добежать до  Семена,  как  тот вскинул ружье, замер,
словно  заснул на  секунду возле  приклада... От красного пламени подпрыгнул
лес, тугой звук выстрела ударил в уши, отозвался где-то далеко за спиной.  И
еще  отзвук  выстрела  не стих,  а продолжал метаться  в конце  поляны,  как
прозвучало болезненно-свирепое,  короткое, как кряканье  с  надсады, рычание
медведя. Собаки с раздирающим душу визгом бросились на него и отскочили...
     - Ах, чтоб тебя! - с болью крикнул Семен.
     Медведь словно повалился на землю. Из  лесной  чащи  доносился одинокий
визгливый лай. Полусломанная березка печально качалась в воздухе.
     Семен, осторожно ступая, прошел под самую березку,  опустился  коленями
на  траву,  пригнулся.  Подбежавший Дудырев разглядел в  траве распластанное
собачье тело.
     - Эх ты, оказия... Надо же, напоролась. Глупая,  без сноровки... Небось
Калинка  не  подвернется...  Все  нутро,  стервец,  выпустил.  Дурной  знак,
дурной... Слышь...- Семен повернулся к Дудыреву:-Добей, чтоб но  мучилась. У
меня рука не подымется.
     Он поспешно вскочил на ноги, отступил в сторону.
     Дудырев  приставил ружье к  собачьей голове,  увидел, что она доверчиво
приподнялась, различил мерцающий в сумерках глаз, невольно зажмурился сам и,
поспешно нащупав спусковой крючок, выстрелил из одного ствола.
     По мокрой  траве расползался пороховой  дым. Семена уже рядом не  было.
Неподвижно стоял в стороне Митягин. Надломленная и перекрученная березка все
еще качалась. В глубь леса удалялся визгливый лай  Калинки. Она преследовала
по пятам зверя.
     Первым  сорвался  Митягин. Дудырев, не успов перезарядить двустволку, с
одним патроном в стволе, бросился догонять. Охота продолжалась.



7



     Медведь был  ранен и  уже  не  мог  оторваться  от собаки.  Иногда  лай
прерывался осатанелым визгом, за которым следовало секундное молчание. Затем
снова  лай с  возросшей  яростью,  силой,  упрямством. Это  медведь пробовал
напасть на собаку. Калинка увертывалась.
     Они наткнулись на  глубокий  овраг и  погнали зверя  вдоль него.  Вдруг
сиплый  визг Калинки возвысился  до злобного торжества,  потом  стал  глуше,
словно собака провалилась сквозь землю.
     - Никак, в  овраг скатился...- Семен круто остановился.-  Так и есть! -
Он,  повернувшись к  Дудыреву, жарко  задышал прямо  в лицо.- Я вверх оврага
проскочу, перехвачу его. А вы здесь спускайтесь. Услышите, что на вас идет,-
пугайте  издалека. В  воздух бейте. Гляди же,  издалека. А то в тесноте да в
темноте, чего доброго, заломает вас. Ну, марш!
     Склоны густо поросли  ольхой, снизу тянуло влажной, затхлой прелью, как
из погребной ямы, где лежит прошлогодняя картошка. Как ни  привыкли  глаза к
темноте, но в овраге мрак был особый, густой, слежавшийся. Мир исчез - здесь
преисподняя. Шуршит под ногами галька, лезут в лицо сухие сучья,  прерывисто
посапывает за плечами испуганный Митягин.
     - Ну  и  местечко,-  шепотом, выдававшим душевный озноб,  обронил  он.-
Могила.
     Совсем неожиданно глухой доселе собачий лай прорвался, стал явственным.
Но в этом задушенном  темнотой и застойной сыростью  подземелье  не понять -
далеко ли, близко ли лает собака.
     - Стреляем? - тем же шепотом спросил Митягин.
     Дудырев  не  ответил.  Стрелять?  А  вдруг рано,  вдруг  да  отдаленные
выстрелы не испугают зверя, а насторожат, он  не бросится опрометью назад, а
полезет  по  склону  вверх?  Что  тогда  подумает  Семен?  Издалека  палили,
подпустить ближе боялись? Лучше выждать...
     Лай  слышался отчетливо, и  опять  не  разберешь, приближается  ли  он.
Дудырев сдерживал  нервную дрожь:  если  медведь  наскочит внезапно, вряд ли
удастся увернуться - сомнет, переломает, он ранен, взбешен.
     Дудырев вспомнил -  в ружье  всего один  патрон. Если  промахнется,  то
шабаш  - не  прикладом  же отмахиваться от зверя. Он  переломил  двустволку,
начал слепо  нашаривать рукой патроны, но патронташ  съехал  набок, никак не
удавалось расстегнуть клапан.
     В эту минуту  впереди  что-то хрястнуло, обвалилось.  Охрипший  собачий
лай,  ворчание -  медведь рядом, а ружье переломлено! Задев плечом, чуть  не
сбив  Дудырева с  ног,  рванулся  в  сторону Митягин.  Ружье  переломлено...
Хватаясь рукой за  кусты, упираясь в землю коленками, Дудырев полез вверх по
склону.
     Треск, хриплое, прерывистое  дыхание, надрывный - почти плач озлобления
и бессилия - лай. Снова треск, злобное рычание, но уже дальше...
     Лай Калинки стал глохнуть. Тут только Дудырев понял и чуть  не застонал
от стыда. Испугался, очистил дорогу, зверь прошел, даже не заметив его.
     Двустволка  была  не закрыта. Дудырев с досадой защелкнул ее. Много лет
мечтал о  такой встрече и -  на вот.  Как глупо! Как нелепо! Позор!  Дудырев
морщился в темноте.
     Семен Тетерин рассвирепел:
     - Помощнички! В болото отпустили! Теперь намаемся... Лазай среди ляжин!
В руках был! Пугнуть только и просил.  Эх,  бестолочи!  Ты!..- Он налетел на
Митягина, виновато  трусившего  в стороне.-  Забыл,  что  ружье носишь, а не
балясину? Стреляй, коль нужно, не то катись домой, не путайся в ногах