плавно, не делая ни  одного  лишнего
движения.
     Вокруг стояла тишина.  Краснокрылый дрозд сидел на заборе и посматривал
на Франческу  черным блестящим глазом.  Из  придорожной  травы доносился зов
лугового жаворонка. А больше ни звука, ни движения не было заметно под белым
августовским солнцем.
     Не  дойдя  до моста,  Роберт Кинкейд остановился. Он  постоял  немного,
потом присел  на корточки и посмотрел на мост через объектив. Перешел дорогу
и проделал то же самое  с  другой стороны,  после чего углубился  под  крышу
моста  и  принялся  рассматривать балки  и доски настила, а затем,  выглянув
через проем сбоку, посмотрел вниз, на реку.
     Франческа потушила  окурок, толкнула  дверь  и  выпрыгнула  из  кабины.
Взгляд  ее скользнул  по дороге:  соседских  машин как будто  не видно.  Она
направилась к  мосту. Полуденное солнце пекло  нещадно, а под крышей  моста,
казалось, можно было найти прохладу. На  мгновение силуэт Роберта мелькнул у
другого выхода, потом он направился вниз, к ручью, и исчез.
     Под крышей  негромко ворковали  в гнездах голуби. Она  положила руку на
перила и  ощутила  мягкий жар, исходивший от дерева. Там и  сям  на  планках
попадались следы деяний человека в  виде надписей: "Джимбо--Денисон, Айова",
"Шерри  + Дабби" и "Вперед, ястребы!" Голубиное воркование не умолкало ни на
мгновение.
     Франческа  просунула  голову в щель между  двумя  досками и  посмотрела
вниз, в  ту сторону, куда  ушел Роберт Кинкейд.  Он  стоял на камне  посреди
речки и смотрел на  мост и вдруг помахал  ей рукой. Франческа вздрогнула. Он
благополучно перебрался  на берег  и  с  легкостью  принялся  взбираться  по
крутому  каменистому  склону.  Но  Франческа  не шевельнулась  и  продолжала
смотреть на воду.  Только когда она услышала звук его шагов  по  деревянному
настилу, повернула голову.
     -- Здесь и в самом  деле красивое место, -- сказал Роберт,  и голос его
гулким эхом разнесся по всему мосту.
     Франческа кивнула.
     -- Да,  вы правы.  Но  мы,  местные  жители,  привыкли к  этим мостам и
считаем  их за  нечто само  собой  разумеющееся,  так  что даже перестали их
замечать.
     Он подошел к ней и протянул букетик полевых цветов.
     -- Спасибо за экскурсию, -- улыбнулся он.  -- Я приеду сюда через  пару
дней и сделаю несколько снимков.
     Странное  чувство,  которое  она  испытала,  увидев  его в  первый раз,
вернулось.  Цветы.  Никто  никогда  не  дарил  ей  цветов,   даже  по  самым
торжественным случаям.
     -- Я  не знаю, как вас  зовут,  --  сказал  он, и  Франческа  вспомнила
наконец, что  так  и не  назвала ему своего  имени и это смутило ее  гораздо
больше, чем она могла предположить. Некоторое время Франческа молча смотрела
на него, затем представилась. Он кивнул и сказал:
     -- Я уловил легчайший акцент. Вы из Италии?
     -- Да, но уже много лет, как уехала оттуда.
     И  снова  они  в  кабине грузовика, снова  едут по каменистой  неровной
дороге,  а  солнце  потихоньку опускается к горизонту.  Дважды им  навстречу
попадались  машины, но людей  за рулем Франческа не знала. Дорога назад,  на
ферму, заняла  четыре  минуты,  и за это время она  уплыла в мыслях  куда-то
очень далеко. Все стало просто и одновременно непонятно. Общение с  Робертом
Кинкейдом не должно закончиться -- вот то,  чего она теперь хотела. Ей нужно
было  знать  о нем больше.  Франческа сидела, стиснув букет  на коленях, как
школьница после загородной  прогулки.  Кровь  бросилась  ей в  лицо  --  она
чувствовала  это.  Франческа не сделала и  не сказала  ничего особенного, но
ощущение было таким, будто она переступила  какую-то границу.  Из приемника,
едва слышного в  шуме ветра и рокоте мотора, донеслись звуки гитары, а затем
сразу же началась программа пятичасовых новостей.
     Грузовик свернул к ее дому.
     -- Ричард -- это ваш муж?
     Они подъехали к почтовому ящику.
     --  Да,  --  ответила  Франческа каким-то  приглушенным  голосом. Начав
говорить, она уже не могла остановиться и продолжала. -- Довольно жарко.  Не
хотите ли зайти выпить чаю со льдом?
     Он испытующе взглянул на нее.
     -- Если это без проблем, то я с удовольствием зайду.
     -- Без проблем, -- сказала Франческа.
     Она попросила его поставить грузовик за  дом, надеясь  в  глубине души,
что ее слова прозвучали естественно. Ей, конечно, не хотелось,  чтобы, когда
Ричард вернется,  кто-нибудь из  соседей  заявил:  "Привет, Дик,  что-нибудь
строишь? Я тут видел  на прошлой неделе зеленый грузовик у тебя во дворе. Но
Фрэнни-то, я знал, оставалась дома, вот я и не стал проверять кто да что".
     Так, а теперь вверх по раскрошившимся от времени цементным ступенькам к
заднему крыльцу. Он  придержал перед  ней дверь. С собой он  взял  рюкзаки с
аппаратурой.
     -- Зверская жарища. Нельзя  оставлять в кабине, --  объяснил он, занося
рюкзаки в дом.
     В  кухне было немного прохладнее, но все-таки тоже жарко. Навстречу  им
поднялся  пес  -- шотландская овчарка -- и  шумно обнюхал ботинки  Кинкейда,
после  чего отправился на  крыльцо и завозился там  на ступеньках. Франческа
достала  металлический поднос со льдом  и принялась разливать чай из большой
стеклянной  банки  в стаканы. Спиной  она  чувствовала, что Роберт  Кин-кейд
смотрит на нее со своего места за столом. Он сидел, вытянув ноги, и время от
времени проводил руками по волосам, пытаясь их пригладить.
     -- С лимоном? -- спросила она.
     -- Да, пожалуйста.
     -- Сахару?
     -- Нет, спасибо.
     Лимонный  сок медленно  стекал по  стенке стакана,  и  он  это заметил.
Роберт Кинкейд замечал все.
     Франческа поставила  перед  ним  стакан  с чаем. Цветы  она поместила в
старый пластмассовый  бокал  с  изображением утенка  Дональда  сбоку.  Затем
прислонилась к  раковине, нагнулась и, балансируя  на одной  ноге, принялась
стаскивать сапог. Потом, переступив на босую ногу, она проделала то же самое
со вторым сапогом.
     Роберт сделал маленький глоток чая и снова посмотрел на  нее. "Примерно
пять футов шесть дюймов росту, -- определил он. -- На вид лет сорок или чуть
больше.  Прелестное  нежное  лицо,  прекрасное  теплое  тело".  Но  в  своих
путешествиях   по  миру  он  часто  встречал  красивых   женщин.  Физическое
совершенство,  бесспорно,  было  приятно  само  по  себе,  но   для  Роберта
действительную   ценность  представляло  другое:  интеллект  и  страсть  как
проявление жизненного опыта, способность воспринимать тончайшие движения ума
и  духа  и побуждать  к  этому другого --  вот что имело для него  значение.
Поэтому почти  во всех  случаях  молодые  женщины,  даже самые  красивые, не
казались ему привлекательными. Они жили еще слишком мало или  слишком легко,
чтобы обладать теми качествами, которые интересовали его.
     А во Франческе  Джонсон что-то привлекло его сразу же. Ум -- вот что он
почувствовал. И страсть в ней тоже чувствовалась, хотя он не мог определить,
на что именно эта страсть направлена, и была ли она направлена вообще.
     Позже  он сказал ей, что  совершенно необъяснимым образом момент, когда
она снимала  на кухне сапоги, стал  для него  одним из самых  чувственных из
всех, которые он когда-либо испытывал в жизни. Почему -- роли  не  играло. В
его  восприятии жизни  причины явлений были несущественны. "Анализ разрушает
целое. Есть  некоторые  вещи, таинственные вещи,  которые  должны оставаться
нетронутыми. Если будешь . рассматривать их по частям, они исчезнут". Таковы
были его слова.
     Франческа села за стол,  поджав  под себя ногу. Волосы ее растрепались,
несколько прядей упали на глаза. Она откинула волосы назад, снова забрала их
в хвост, заколов гребнем.  Затем, спохватившись,  поднялась снова, подошла к
буфету, достала оттуда  пепельницу и  поставила  на  стол так, чтобы Роберту
было удобно стряхивать пепел.
     Поняв это как молчаливое разрешение  курить, он достал пачку  "Кэмэл" и
протянул Франческе. Она  взяла сигарету и заметила, что сигарета была слегка
влажная --  так сильно он вспотел. Повторился прежний ритуал: он протянул ей
золотую "Зиппо",  она оперлась рукой о  его руку, ощутила  кончиками пальцев
тепло его кожи  и откинулась назад. Сигарета  на  вкус была изумительной,  и
Франческа улыбнулась.
     -- Чем же  вы все-таки занимаетесь -- я  имею  в  виду вашу  работу как
фотографа? -- спросила она.
     Он посмотрел на кончик своей сигареты и неторопливо заговорил:
     --  Я -- фотограф,  работаю по контракту, э-э... с "Нейшнл Джиографик".
Это занимает  половину  моего  времени. Я рождаю идеи, продаю  их  журналу и
делаю снимки. Или им приходит что-нибудь в голову, и тогда  они  связываются
со мной  и объясняют, что  им нужно. Возможностей  для  самовыражения здесь,
конечно,  немного. У них довольно-таки консервативные  вкусы, но зато хорошо
платят.  Деньги,  понятно, не  бешеные, но вполне приличные,  и  задержек не
бывает.  Оставшееся  время я  работаю на себя. Пишу  и снимаю, потом посылаю
свои работы в  другие журналы.  Н-ну, если  с деньгами начинает поджимать, я
беру заказ в какой-нибудь  фирме, хотя и не люблю  этого -- они вечно ставят
до черта жесткие условия.
     Иногда я пишу стихи,  но это так, для себя. Время от времени я  пытаюсь
писать и прозу, но, по-моему, у меня нет к этому таланта. Живу я к северу от
Сиэтла  и  часто  брожу по  тамошним местам  -- фотографирую  рыбачьи лодки,
индейские поселения или просто пейзажи. Это мои любимые сюжеты.
     "Нейшнл"  часто  отправляет  меня  на  пару  месяцев куда-нибудь  вроде
бассейна Амазонки или  в  пустыню Северной Африки. Обычно на такие  задания,
как это, я лечу на самолете, но в этот раз мне захотелось проехать по стране
на машине и разведать, где что можно поснимать в будущем. Полюбовался озером
Верхним, обратно поеду через Черные Холмы. А чем занимаетесь вы?
     Вопрос застал Франческу врасплох, и она на секунду растерялась.
     --  О  Господи,  ничем  даже близко похожим на вашу работу. Я закончила
университет  по  специальности  "Сравнительная литература".  Когда  в  сорок
шестом году  я приехала в Уинтерсет,  здесь  не  хватало  учителей, а я была
замужем за местным жителем, к тому же еще ветераном войны, так что они сочли
меня  пригодной  для  преподавания  в  школе. Я  получила  диплом  учителя и
несколько лет преподавала английский у  старших  школьников.  Но Ричарду  не
нравилось, что  я работаю.  Он сказал,  что может содержать семью сам, а мне
незачем работать,  тем более что  дети были совсем еще  маленькие. Так что я
бросила работу и стала стопроцентной фермерской женой. Вот и все.
     Франческа обратила внимание, что  его  стакан  уже почти пуст, и налила
ему еще чаю.
     -- Спасибо. Нравится вам жить в Айове?
     В вопросе заключалась вся суть ее жизни. Ответить на  него означало для
нее  сказать, довольна ли она тем, как прожила  жизнь. Она давно поняла это,
но обычно отвечала несколькими словами: "Да, здесь  прекрасное  место. Очень
спокойное, и люди просто замечательные".
     На этот раз Франческа задумалась.
     -- Можно мне еще сигарету? -- попросила она.
     Снова пачка "Кэмэл", зажигалка, прикосновение к его руке.
     Солнечный  луч  переполз  на  заднее  крыльцо,  и  лежавшая  там собака
немедленно  поднялась  и ушла  в тень.  Франческа впервые  за  весь разговор
посмотрела Роберту Кинкейду в глаза.
     -- Вообще-то я должна ответить вам, что  здесь  замечательно, спокойно,
вокруг   хорошие  люди.  И  это   правда.  Здесь  спокойно.  И  люди   здесь
действительно  хорошие  во многих отношениях. Мы  все помогаем  друг  другу.
Например,  если кто-нибудь заболеет  или  получит серьезную  травму,  соседи
берут всю работу на себя, убирают кукурузу и овес и делают все, что нужно. В
городе оставляют машины незапертыми, а детей отпускают гулять, не беспокоясь
за  них.  И вообще,  о здешних людях можно сказать очень много хорошего, и я
уважаю их и  ценю. Но... -- она заколебалась и снова посмотрела  на него, --
но это не то, о чем я мечтала в юности.
     Вот  оно, признание, она  наконец  сказала  ему. Эти  слова жили  в ней
многие годы, но Франческа никогда не позволяла им вырваться наружу. А теперь
она открылась человеку с зеленым грузовиком из Беллингхема, штат Вашингтон.
     Несколько секунд он молчал, а потом сказал:
     -- Знаете, я позавчера записал кое-что в свой блокнот, может, в будущем
пригодится. Я ехал по  дороге и мне пришла  в голову одна мысль. Со мной это
часто случается. Она звучит примерно так: "Прежние мечты были прекрасны. Они
не сбылись, но я рад, что они у меня были". Не знаю,  что бы эта мысль могла
означать, но, думаю, я найду ей применение. Так что, мне кажется, я понимаю,
что вы чувствуете.
     И тогда Франческа улыбнулась ему. Впервые она улыбнулась теплой широкой
улыбкой. Инстинкт игрока одержал верх над осторожностью, и она сказала:
     --  Может  быть, останетесь поужинать?  Муж  и дети,  правда,  сейчас в
отъезде, так что еды в доме не слишком много, но я что-нибудь придумаю.
     --  Вообще-то, если честно, мне  здорово надоели рестораны и сухомятка.
Это точно.  Так  что,  если не причиню слишком большого беспокойства, я буду
рад принять ваше приглашение.
     Франческа задумалась.
     --  Как  вы относитесь  к  свиным  отбивным? Я  быстро приготовлю их  с
овощами из своего огорода.
     -- Овощи -- это как  раз то,  что надо, -- ответил Кинкейд. -- Я  не ем
мяса. Уже много лет. Здесь нет  никаких идей, просто без мяса  я лучше  себя
чувствую.
     Франческа снова улыбнулась.
     -- В наших краях такая точка зрения  не пользовалась бы  популярностью.
Ричард и  его друзья  сказали бы,  что  вы  пытаетесь  испортить  их мужские
достоинства.  Сама я  не ем много мяса, не знаю почему.  Просто, наверно,  я
равнодушна к нему.  Но каждый  раз, когда  я пытаюсь накормить мое семейство
вегетарианским ужином,  мне приходится выслушивать громкие  вопли  протеста.
Так что я окончательно  отказалась  от своих  попыток.  А теперь  будет даже
приятно приготовить что-то другое, ради разнообразия.
     -- Замечательно, но только, пожалуйста, не  слишком  беспокойтесь.  Да,
вот еще  какая штука.  Я тут положил  пленку  охлаждаться. Теперь мне  нужно
вылить  воду  и подтаявший лед и еще кое-что сделать. Это  займет  некоторое
время.
     Он допил остатки чая и поднялся.
     Франческа  смотрела  ему  вслед.  Роберт  Кинкейд  вышел  на  крыльцо и
спустился по  ступенькам во двор. Закрывая дверь, он придержал ее, чтобы она
тихо закрылась. Обычно  людям  и в голову  не приходило  подумать о подобных
мелочах, и дверь  хлопала со всего размаха. Проходя мимо собаки, он потрепал
ее  по  шее, и шотландская  овчарка  в знак благодарности облизала  ему руки
влажным шершавым языком.
     Наверху  Франческа  быстро приняла  душ и, вытираясь,  выглянула поверх
занавески во двор. Роберт Кинкейд  открыл чемодан и поливал  себя из шланга,
пользуясь  старым  ручным насосом.  "Надо  было  ему  сказать, что он  может
воспользоваться  душем, если хочет", --  подумала  она. И ведь Франческа  же
хотела это сделать,  но мысль  о  недостаточно близком знакомстве остановила
ее, и в конце концов она настолько смутилась, что вообще ничего не сказала.
     Но  Роберту Кинкейду приходилось  мыться и в худших условиях. Например,
черпая  протухшую воду  из ведра в джунглях  Амазонки или  поливая  себя  из
фляжки  посреди  пустыни. Теперь  же  он  разделся  до  пояса и, приспособив
грязную  рубашку  в качестве  мочалки и  полотенца  одновременно, вымылся  и
принялся вытираться.
     "Полотенце, -- упрекнула себя Франческа, глядя на  него из окна,  -- уж
полотенце-то я могла бы ему дать".
     На  цементной  дорожке  рядом  с  насосом блестела  бритва, и Франческа
увидела, что он намыливает лицо. И  снова  она подумала о том,  что  никакое
другое  слово не может описать его лучше, чем слово  "сильный". Не  сказать,
чтобы  крупный или  очень высокий, --  шесть  футов, возможно,  чуть выше и,
пожалуй, худой. Но для своего размера он был очень широк в плечах, с плоским
мускулистым  животом. Франческа  затруднялась определить, сколько ему лет --
слишком молодо  он  выглядел и,  уж  конечно,  Роберт совсем не  походил  на
мужчин, которых она привыкла видеть  рядом -- с их пристрастием к печенью со
сладким сиропом по утрам.
     В последнюю свою вылазку по магазинам в Де-Мойне она купила  новые духи
под названием "Песнь южного ветра". Теперь она  достала их, открыла крышечку
и провела  ею по волосам. Хорошо,  больше  не  надо. Но что надеть? Особенно
наряжаться не годится --  он  будет в  своей рабочей одежде. Пожалуй,  лучше
всего  так: белая футболка  с  длинным  рукавом -- рукава закатать до локтя,
чистые джинсы и босоножки.  В ушах у нее будут золотые сережки в виде колец,
про которые  Ричард  как-то сказал, что в них  она  похожа на  особу легкого
поведения.  На  руку  можно  надеть  золотой  браслет. Волосы  она  закрепит
заколкой по бокам, а сзади распустит по плечам. Да, вот так, хорошо.
     Когда она вошла в кухню, Роберт  Кинкейд уже сидел там вместе со своими
рюкзаками и холодильником.  Он надел чистую  рубашку  цвета хаки и все те же
оранжевые  подтяжки.  На  столе  перед ним  лежали  три  фотоаппарата,  пять
объективов и  новая  пачка  "Кэмэл". На  всех фотоаппаратах имелась наклейка
"Никон".  Объективы, она заметила,  предназначались  для  съемок  на  разном
расстоянии и имели такую же  наклейку.  Аппаратура была сильно поцарапана, в
некоторых местах виднелись зазубрины, но  обращался он с ней аккуратно, хотя
и без  особой  осторожности:  продувал какие-то  отверстия, сметал  щеточкой
пыль, вытирал пластмассовые части.
     Услышав ее  шаги, он поднял глаза.  Лицо  его было серьезно -- это было
лицо человека застенчивого и ранимого.
     -- У меня там, в холодильнике, есть пиво. Хотите?
     -- С удовольствием выпью.
     Он  достал  две  бутылки  "Будвейзера".  В  холодильнике  она  заметила
пластмассовые коробки с пленкой и еще четыре бутылки  пива,  помимо тех, что
он вынул.
     Франческа  выдвинула  ящик буфета  в  поисках  консервного ножа,  но он
сказал:
     -- У меня есть, -- и  вытащил из футляра нож, тот, что висел у него  на
поясе. Негромкий щелчок -- и пробка отскочила.
     Он передал ей бутылку, поднял свою и произнес нечто вроде тоста:
     -- За крытые мосты  в послеполуденную жару. Или нет,  лучше за мосты  в
теплых алых лучах восходящего солнца, -- и широко заулыбался.
     Франческа  ничего  не  ответила, только  слегка  улыбнулась в  ответ  и
нерешительно, с неловкостью приподняла бутылку. Странный гость, цветы, духи,
пиво и этот тост в жаркий  понедельник в конце  лета -- слишком  много всего
одновременно.
     -- Давным-давно жили на свете люди, которые умирали от  жажды. Было это
в  знойный  августовский полдень.  И вот  Некто  смотрел, смотрел,  как  они
мучаются,  а потом -- раз! -- и  изобрел пиво. Вот откуда оно  произошло,  и
никто больше не мучается жаждой.
     Продолжая  говорить,  он  в  то  же  время  возился  с   фотоаппаратом,
подкручивал  какой-то  винт  на  крышке крошечной  отверткой.  Казалось,  он
разговаривает с фотоаппаратом, а не с Франческой.
     -- Мне  нужно на  минутку выйти  в  сад, --  сказала  она.  -- Я сейчас
вернусь. Он поднял глаза.
     -- Нужна моя помощь?
     Она  покачала головой и прошла к двери, ощущая его  пристальный взгляд.
Ей подумалось, что он, наверно, провожает ее глазами до самого сада.
     Она не ошиблась. Он действительно смотрел  на нее.  Потом отвел взгляд,
покачал головой и снова посмотрел ей  вслед. Роберт подумал, что не  ошибся,
обнаружив в ней глубокий ум, почувствовал, что  хотел бы знать, прав ли он и
в  других своих  предположениях.  Его тянуло  к  Франческе,  но он  как  мог
сопротивлялся этому желанию.
     Солнце  уже ушло  из сада.  Франческа с облупленной белой эмалированной
кастрюлей  медленно  двигалась  вдоль  грядок,  собирая  морковку, петрушку