м, получим: барышня есть барышня.
   Итак, мы описали полный круг, вернулись к началу - но уже без  отягчающих
ум эмоций, мы сбросили их с телеги по пути. То есть, теперь  тебе  стыдиться
нечего и нечем. Если ты - живое  животное,  то  барышня  твоя  -  падаль.  И
сказано: живой п„с лучше м„ртвой псицы. И тогда тво„ поведение странно,  ибо
ревность - не возражай, я лучше тебя понимаю! - которую ты  испытываешь,  ты
испытываешь к м„ртвому телу.
   Теперь для наглядности с  точки  зрения  конкретных  наук...  Существуют:
растение, минерал, птица, возможно -  человек,  существует  и  барышня.  Что
делать, так учит европейская наука со врем„н  старика-е„-основателя.  Наука,
замешанная на виноградном соке.  Кстати,  и  я  тут  потребляю  сантуринское
вместо родного кваса. Того самого, который  ты  по  слухам  гонишь  в  мо„м,
собственно, доме. Но обещанное - после.
   Сантуринское же накладывает, как видишь, новые обязанности, и  не  только
на меня. Читал тут лекцию Женя Вознесенко... то есть, я хотел сказать... ну,
да понятно - кто читал. И таки прочитал. Впрочем,  я  забыл,  что  хотел  по
этому поводу сказать.
   Зато не забыл главное, обещанное. Вот что, дорогуша! Мне очень хочется  в
деревню, к нам. Сиречь - К СЕБЕ. Это может показаться  странным,  в  разгаре
путешествия-то... Но попробуй напрячься, и  ты,  может,  тоже  пойм„шь:  вот
передо мной и замок из розового камня, и среди зел„ного он  луга,  а  позади
него - другой замок, из белого камня, с острыми  зубчиками  и  башенками  на
стенах, а фундаментом ему послойно резаная скала. Вс„ так.
   Но ведь... и ножки от  модельных  туфелек  болят,  не  босичком  ведь  по
травке. Лечь-поваляться на зел„ном лужку достоинство командированного,  ведь
слезам-то командированных особенно впоследствии не верят,  и  частное  чужое
владение не позволяет. Да и нет тут лужков-то! Пустыня,  то  ж„лтая,  как  в
Казахстане, то красная, каких даже и там не бывает.  Даже  птицы  тут  редко
встречаются. А если встречаются - то совсем не такие,  как  наши  мирные,  а
зверские какие-то. Аисты, и те имеют такое выражение, в таких  позах  стоят,
что, кажется, и они - мясоеды с зубами. Жарко здесь,  как  в  Кара-Кумах,  а
пиджак снять  нельзя,  ибо  нахожусь  в  составе  делегации,  представляющей
великую державу, делегации пусть и воображаемой - но не мнимой.
   А туземцы - людишки вс„ хоть и экспансивные, но к этикету  неравнодушные.
Другие туристы, в основном аглицкие, в шортах,  разумеется,  а  я  не  могу,
совесть не позволяет. Эта страна глубоко религиозная, вс„  же.  Я  же  таким
вещам ещ„ на нашем Востоке, помню - в Абхазии, да и  в  украинской  глубинке
научен. Плевать хозяевам в лицо? Это ещ„ возможно, скажем, по  пьяни.  Но  в
душу? Э-э, нет, никогда. Туристы же эти аглицкие, а может и германские,  кто
их разбер„т, столь по-хамски относящиеся к национальным  идеалам  других,  и
видом своим настроения не прибавляют: все в бараньей шерсти и рогах, и морды
соответствующие. Я думал: раз так - сяду, поработаю. Так  и  это  нет!  Жара
прида„т такой ленивищи,  что  о  работе  лучше  забыть.  Хорошо,  если  хоть
материалы удастся собрать, да нам„тки сделать, а работать уж прид„тся дома.
   Вот, и это главное из обещанного. Дома! Слышишь? Это я  имею  в  виду  не
Москву, туда я заскочу ненадолго. Я имею в виду наш, собственно - МОЙ дом  в
нашем хуторе, в Здоймах. Здоймы звучит не хуже,  чем  Алькасар.  А  может  и
лучше. Но что ты сделал, по слухам, с моими Здоймами? Я звонил жене,  и  она
мне сообщила, что у тебя там случился небольшой пожарчик - так?  А  пожарчик
из-за того  случился,  что  ты  стал  печку  перестраивать  для  постоянного
обитания в доме, для зимних нужд - так? И что ты  вскопал  лужок,  то  есть,
превратил его в огород. А сарай - в свинарник. И козу зав„л. А поскольку  за
работу что-то платить надо было и крестьянам, ты зав„л и самогонный аппарат.
И опрощаясь, подобно  Льву  Толстому,  ты  сам  стал  пить  свой  самогон  с
крестьянами, чтобы раствориться в народе полностью. То есть, устроил в  мо„м
доме общественную обжорку, притон. И когда? Когда в разгаре  антиалкогольная
реформа! Ты что - сдурел?
   Вот что, я серь„зно: я покупал это место для  отдыха  и  моей  работы,  и
предложил тебе тоже поработать там, то есть, пописать  картинки,  пока  меня
там нет - и даже пока я там  буду,  если  хочешь.  Мы  должны  свободно  там
работать нашу работу, не чужую. А не выживать, не вноси этого  тошнотворного
привкуса в мою затею! Как это, взять и по своей воле сесть на землю? Ну нет,
починка, покраска, куда ни  шло...  Но  кролики,  огород!  Отпадает,  понял?
Пиши-ка, братец, свои картинки, да вози их в город на базар, на продажу  или
для натурального обмена  на  продукты.  Там  себе  и  товарищей  найд„шь,  и
конкурентов, если по  таковым  скучаешь:  среди  самородков  с  русалками  и
лебедями. Купайся в речке, как мы договаривались, и загорай. Но не раздражай
местный народец, вклиниваясь в поле его деятельности! Не притворяйся, что ты
- один из них, никто не поверит, породишь только неприязнь!  А  неприязнь  к
нам появится, обещаю. Пусть народ думает:  дачники.  Такое  ему  понятно.  С
таким он согласен, отчего ж нет? Дачник, но не ровня  же!  Ты  б  ещ„  бабу,
которую в деревне приискал, прив„л  на  хутор...  Вот  что  было  бы  просто
непоправимо. Что б после такого там делал Я?
   Вс„, кончено. Кончай и ты с забавами. Учти:  ты,  руссоист  и  толстовец,
конечно, мне друг. Я  и  сам  немного  философ,  ты  знаешь.  Следовательно,
руссоист он или нет, любой Платон мне друг. Но Сократ дороже. Хотя  бы  тем,
что не написал ни слова. То есть, не переводил понапрасну деревья на бумагу,
не трогал природу, обходился  -  чем  Бог  лично  ему  послал.  Прими  и  ты
дарованное в том виде, в каком его тебе послал я. И  оставь  его  в  том  же
виде. Ну хоть - для вечности, сделаешь  и  свой  вклад  в  бессмертие  всего
живого...
   А что сын твой, рыбку ловит?

   14 мая Сеговия, ОДИссеев.

   Да, в знак полного согласования вопроса посылаю тебе  сведения  полезные.
Вчера напал в местном трактире на такое блюдо!.. Короче, обожрался, и на еду
сегодня смотреть не могу. Однако, жизненный опыт говорит, что впоследствии я
на  не„  смотреть  снова  буду,  так  что  записывай  рецепт   и   запасайся
ингредиентами в местной лавочке: будем плясать.  Значит  так...  списано  из
приложения к меню:
   Птица домашняя жареная
   УТКА, две части  -  в  молочной  приправе  с  майораном,  ч„рным  перцем,
розмарином, шалфеем, тысячелистником,  корицей,  тимьяном,  кэрри,  имбир„м,
чабером, эстрагоном
   ГУСЬ, одна часть - в собственном соку с майораном, чабером, кэрри, ч„рным
перцем
   ИНДЕЙКА, четыре части - мелисса лекарственная, шалфей, укроп, лук, тмин
   КУРИЦА, три  части  -  корица,  майоран,  кэрри,  базилик,  можжевельник,
любисток, кориандр, душица, масокс, магги, чеснок.
   Вс„ это пода„тся в  открытом  виде  на  металлическом  блюде,  украшенном
красным перцем и каперсами.
   Примечание от администрации обжорки: если мы  не  хотим,  чтобы  нежирные
части блюда в процессе изготовления сильно высохли,  то  при  помощи  шприца
впрыскиваем в них, и особенно в крылья, ножки, грудку, смесь  горячего  вина
приблизительно 100 гр., соли и пряностей тонкого помола. Если вместо  курицы
у нас цыпл„нок, то смесь масла, растопленного в вине. И табаско,  тр„хлетней
выдержки сок кайенского перца, обязательно из бочки.
   Подтверждаю: у них не высохло. А как выйдет у нас?
   Прости, я глупо пошутил. Пока.


   7. ПОКРОВСКОМУ Е. Г. В МАДРИД.

   Глубокоуважаемый товарищ консул!
   Дорогой Евгений Георгиевич!
   Прежде всего -  передаю  Вам  поклон  от  Вашего  брата.  Он  великолепно
здравствует, тьфу-тьфу, по-прежнему руководит кафедрой, на  которой  я  имею
честь работать, ещ„ раз тьфу-тьфу, и уверяет меня, что в мо„м деле к Вам  не
может возникнуть никаких недоразумений.
   Дело же состоит вот в  ч„м:  я  убедительно  прошу  Вас  содействовать  в
пересмотре маршрута и временного графика моей командировки. Проект изменений
прилагаю. Руководство института, как Вам понятно, не против. Мне хотелось бы
полней использовать  отпущенные  на  командировку  средства,  но  для  этого
необходима база не в Сеговии, а в Мадриде. Кроме того, мне нужно побывать  в
Кордобе,  Валенсии,  Вальядолиде.  Я  получил  над„жный  список  документов,
хранящихся в тамошних  архивах,  прич„м  этот  список  так  велик,  что  мо„
физическое присутствие во всех этих местах необходимо. Я  также  нуждаюсь  в
Вашем содействии в получении допуска к этим архивам.
   Уверен, что перемены в мо„м  графике  принесут  много  пользы  делу.  Как
перемены  у  нас  дома,  начатые  совсем  недавно,  уже  сегодня   произвели
поразительный эффект. Одна моя позавчерашняя  поездка  в  Сарагосу  принесла
приятные неожиданности. Что ж говорить о других?
   А база в Мадриде дала бы нам  с  Вами  возможность  вступать  в  очный  и
незамедлительный контакт по любому  поводу,  требующему  Вашего  совета  или
помощи. Прошу Вас безотлагательно ответить мне, лучше по  телефону,  который
Вам, без сомнения, известен.
   Благодарю за Ваши заботы прежние и заранее - за будущие. Буду рад оказать
Вам любые услуги по возвращении домой, или при возвращении. В конце  концов,
мои проблемы так мелки,  в  сравнении  с  теми,  которые  докучают  тут  Вам
ежедневно, что мою Вы раздавите одним мизинчиком, как клопчика.

   С огромным уважением. О. Д. Исаев.

   16 мая Сеговия.



   8. Т. Р. ИСАЕВОЙ В МОСКВУ.

   Наконец-то, Танюшка, я собрался писнуть тебе писульку. Время словно  мимо
меня, словно сквозь меня утекает. Конгресс за конгрессом, ну, прямо  -  угар
конгресса. А мне бы просто посидеть с тобой дома у самовара,  у  телевизора,
да клуб  путешественников  посмотреть.  Я  пролетел  Европу  подобно  ангелу
прачечной: весь в поту. Ничего не увидел. Может быть, увижу после?  Судя  по
надеждам - вряд ли. Надежд почти нет.
   Правда, должен тебя приободрить. Живот мой  заметно  уменьшился,  а  икры
наоборот - окрепли. И, кажется, бес в бороде ещ„ поседел. Я совсем зарылся в
бумаги, и потому новых знакомств практически не приобр„л.
   Зато Дж. Т. Реверс, ты его должна помнить, ну, с которым я  переписывался
по поводу моих публикаций в Штатах, он уже давно в Мадриде. И собирается ещ„
долго там сидеть. Я же собираюсь перебраться поближе к  нему.  Полагаю,  мо„
ходатайство удовлетворят. Реверс косвенно приложил к этому руку: порылся для
меня в библиотеках и кое-что наш„л. Так он утверждает. Он же меня не оставит
и в туристическом смысле. Хотя из последнего  нашего  телефонного  разговора
вдруг стало ясно, что он кропает какой-то "исторический  роман".  Каково?  Я
непременно спрошу его, но позже, зачем он это делает,  серь„зный  человек  и
специалист по своим кельтам недурной... Неужто, за деньги?
   Вот она,  разница  между  нами:  качество  нашей  духовности  оценивается
отсутствием денег, чем меньше их - тем духовность выше, а их - положительным
количеством оных на счету в банке. И с места нам не сойти. По  меньшей  мере
сегодня.
   Хочу дать тебе, Танюшка, пару поручений. Во-первых,  спроси  моего  отца,
какие ему нужны медикаменты.  Сам  он  мне  этого  не  скажет.  Я  попытаюсь
привезти. Во-вторых, свяжись ещ„ раз с Бурлюком и проверь, выполняет  ли  он
мой наказ не валять там дурака. Что там наказ, ПРИКАЗ. И вообще, что  там  у
них - спокойно ли, не развалил ли он нам  домишко,  и  не  съели  ли...  его
сынишку кролики. На обратном пути я пробуду в Москве с месяц, не  больше.  И
сразу - в Здоймы, писать. Прости мне мой кунстштюк заранее, дело в том,  что
я хочу писать монографию по горячему.
   И последнее. Срочно пришли мне мои прошлогодние статьи, и вложи  в  пакет
два-три подарочных альбома с видами  -  Загорск,  Золотое  Кольцо,  что  там
ещ„... да ты и сама знаешь. Нужно для презентов. Можешь  послать  на  нашего
консула в Мадриде, с припиской: для Исаева. Я ещ„ не знаю  своего  адреса  в
столице. Не беспокойся, если посылка дойд„т уже после моего  отъезда  домой,
е„ забер„т Реверс. Вс„ одно - альбомы для него.
   Привет Сашке Дружинину. Как его дела с Катериной? На что это ты  намекала
в последний раз - что, Катька его мучает, кокетничает? А предложение он  уже
делал? Напиши. Как Фуфу? Скажи ей, что наш шоколад  лучше  европейского.  Но
сие не значит, что я ей ничего  не  привезу.  В  самом  деле,  Танюшка,  наш
шоколад натуральный, горький, а  ихний,  особенно  хвал„ный  швейцарский,  с
ванилином, сахарной пудрой и красителем. И даже  только  из  одной  пудры  и
красителя. А иногда - и без красителя, белый. Сблевать можно.  И  очень  тут
жарко.
   На том покеда. Ещ„ разок-другой успею написать, жди. Не дожд„шься одна  -
получим потом вместе, и вместе прочт„м. А посылать вс„ же надо, для  архива:
нехорошо ставить биографов в затруднительное положение. Особенно после того,
как коньки откинул и уже спросить некого: как оно  вс„  там  было  на  самом
деле.
   Кстати, протрави Бурлюку посильней, чтоб на сельское хозяйство не жал. Ты
же это умеешь, побудь маленько скверной бабой.  Неча  селян  дразнить.  Ведь
могут и красного петуха подпустить.

   16 мая Сеговия. О.


   9. А. П. ДРУЖИНИНУ В МОСКВУ.

   Свой  переезд,  Сашук,  друг  ты  мой,  в  стольный  град  Мадридушку   я
отпраздновал по-нашенски, с кисточкой. Некая донья Росария... Ну,  да  после
про не„. Скажу только: письма безбожно дорого стоют.
   Итак, поначалу  меня  засунули  в  скверный  отелишко  на  пять  нумеров,
пансион. Поначалу - это я так сказал, чтоб надежды не спугнуть. Но по  всему
видать, тут я и помру. Соседи: англичанин с поросячьим выводком, два негра -
конечно же гомосексуалисты, остальные  -  шоколадные  барышни,  потребляющие
европейскую культуру, поскольку в их Бразилии, али в ином  конце  света,  не
понял, на культуру дефицит. В первый же вечер, когда нас  к  корыту  повели,
обед по-ихнему, все они и передрались между собой. Полагаю, из-за  салфеток.
Англичанин обвинил одну из барышень в беспорядке, супруга же  его  подумала,
что он к барышне клеится, а барышня - мулатка. Сама супруга  такова,  что  в
подозрениях права: с не„ и на козу вскочишь. Меня,  к  счастью,  скандал  не
затронул, только повеселил. На меня они вообще не глядят, будто  нас  вообще
нет, пятой-то части света. Вот, вот, казалось бы, ещ„ один повод  задуматься
над объективностью мира... Но нет, негры ведь на меня глядят, и нахально!  И
потому скверную же я ночь пров„л, брат! Вс„ ждал  их  с  балкона.  Ч„рт  его
знает, о ч„м там они лопотали за обедом, на меня поглядывая. Я ведь по части
благородного испанского, а их португальский мне вс„ равно, что храп. Зато...
   Зато наутро ко мне явился Дж. Т. Реверс. Помнишь, я переписывался  с  ним
насч„т моей публикации у них, и его - у нас?  Ну,  который  мне  обещал  тут
помочь, и так далее?.. Так вот, приш„л он, элегантный, как космополит, и вс„
перевернулось. А я уж своими ночными страданиями  к  перевороту  был  вполне
приготовлен.
   Тут же грянули в обжорку. И  не  переставая,  всю  дорогу  туда  говорили
только о возвышенном. В обжорке продолжили.  И  продолжая  вс„  возвышенней,
лили рекою сантуринское. В области двух часов пополудни, а  это  по-местному
глухая ночь - плюс-минус тоже два часа - повлеклись на лекцию,  зачитываемую
в лектории Прадо приятелем Джона, ещ„ более возвышенным, по уверению Дж. Т.,
нежели мы с ним. Повлекшись же, не забыли захватить пару бутылевичей  и  для
лектора. Спектакулюс уже начались, и мы  уселись  в  ожидании  конца  его  в
задних рядах. И попивая влагу, сиречь впитывая  е„  чем  можно  было,  стали
обсуждать - стоит ли тут и дальше оставаться.  Поскольку  вникнуть  в  смысл
лекции и вообще происходящего не имели возможности. И  тут  публика,  вся  в
кудрях бараньих, словно вся она - англичане, и настроенная не возвышенно,  а
с буржуазным сальным оттенком, стала нас в голос упрекать. И в ч„м  же,  как
ты полагаешь? В ПОВЕДЕНИИ!
   Это нас-то!
   Испанский Дж. Т. ещ„ не установился. И потому мы, а я из  солидарности  с
ним, ответствовали публике на русско-американском наречии. Ну, а когда я для
вящей  убедительности  речи  взмахнул  ручкой  "по  Станиславскому",   чтобы
выделить  выразительность  некоторых  наших   возражений,   два   бутылевича
сантуринского выпали из моего пиджака и брякнулись о мраморный пол.  Кстати:
не надевай пиджака в Испании! Ибо одна посудина тут же и разбилась, и потоки
сладостные востекли между ног жаждущих насыщения -  но  духовного,  то  бишь
вполне напрасного. А вторая, ко всеобщему изумлению, нет.  Вместо  того  она
покатилась по наклонному каррарскому мрамору к кафедре, прич„м вся паства  с
ужасом наблюдала за дьявольским путешествием сосуда  к  источнику  знаний  и
поочер„дно подымала лаковые копыта свои, дабы  снаряд  мог  без  промедления
проследовать дальше. После всего нас вывели на улицу  ангелы  в  мундирах  и
немедленно бросили в прах. Откуда,  как  известно,  и  они  сами  вышли.  Но
вернуться обратно не захотели.
   Последнее привело Джона к сентиментальности и  слезе,  и  ему  захотелось
музыки, притом серь„зной: арий. Естественно, он ринулся к Опере, потому, как
на беду, тут все стены рекламируют Пласидо Доминго. На бегу Дж. Т. восклицал
то же самое: "Пласидо! Пласидо!" Словно его наняли для живой рекламы  певца.
Ибо восклицания производились им голосом хорошо поставленным, на три  форте,
и приблизительно в третьей октаве, где и сам Доминго,  как  известно,  любит
бывать. Признаюсь, я эти крики на людной улице посчитал  неуместными.  Да  и
опере я предпочитаю варьете. Но оставить Джона одного?  Нет,  я  не  посмел.
Вышло б совсем не по-русски.
   Однако, вследствие своих колебаний, я попал в  Оперу  лишь  тогда,  когда
фалды Дж. Т. исчезали уже за поворотом ч„рной лестницы, метрах в  пятидесяти
впереди меня. И тут спектакулюс уже начались, потому и тут пришлось  входить
по служебной лестнице, и  предъявлять  нахальную  визу.  Я  сгалопировал  за
фалдами, но Джон не в пример мне экспансивней, да и тренируется по  утрам  в
беге, как все его соотечественники, и потому мне  достать  его  не  удалось.
Зато со своей позиции за кулисами  я  отлично  видел,  как  друг  мой,  неся
возвышенно головку на плечах, а в руках  портфельчик  с  важными  для  науки
бумагами, с ходу вылетел на сцену, к коей незаметно для себя  приблизился  с
фланга,  и,  как  был  в  сво„м  цивильном   платьице   из   обжорки   эпохи
научно-технической революции - так и оказался в н„м же в  эпохе  Ренессанса,
посреди двора Его Величества  Короля  Филиппа  и  обреч„нного  Инфанта  Дона
Карлоса. Прич„м на заднем плане эпохи стояла уже Смерть с косой, на  среднем
зияла могила, со всех сторон сверкали парчовые и кринолинные  дамы,  звенели
шпаги, а впереди всех - Король и Инфант,  а  также  он,  Дж.  Т.  Реверс,  с
кожаным пот„ртым портфельчиком, своей благоприятнейшей персоной.
   Волосы  мои  стали  дыбом  и  зашевелились   в   предвкушении   прелестей
участковых, прелестей жандармских и  дипломатических,  промелькнувших  перед
моим не только внутренним взором. И я воскричал, как вскрикивал  на  горе  в
пустыне Пророк: "Джон, Джон! На кого ты меня оставил!"  И  добавил,  опустив
глаза: "Да минет меня чаша сия... И другая любая тоже". Короче, я  мгновенно
дал зарок завязать с пьянкой.
   А на сцене - шпаги и кринолины, Король и Дириж„р - этот под  сценой,  вс„
замерло, будто наконец их всех сразила коса Смерти.  Только  одинокий  голос
опального  Карлоса,  слишком  увлеч„нного  своим  пением,  как   тетерев   -
токованием, олицетворял Жизнь, приходящую к нам, увы, ненадолго. То  есть  -
преходящую. И из зала отвечал ему также один-единственный голос, вторил ему:
протяж„нным, от души, стоном. Наверное -  импрессарио.  Дж.  же  Т.  Реверс,
настигнутый паузой, моим воплем, а потом  и  этим  стоном  уже  на  середине
сцены, у левого локтя Короля