, как они  откажутся,
когда их попросит сам старче.
     -- Поздно, Платонов уже того.
     --  Знаешь,  --  сказал  Григорий  Сильвестрович,  изображая   из  себя
обиженного,  --  ты  не  умничай, я  все-таки подданный Швеции. Я  отстал от
литературного процесса.  Вписывай кого  хочешь и давай  мне такие материалы,
чтобы за стихами Менделевича стояла очередь в сорока девяти штатах.
     -- Показали бы, что у вас в предыдущих макетах!
     Не нужно  тебе  смотреть.  Вот  братья  из  Америки вернутся,  тогда  и
посмотришь. А пока дерзай самостоятельно.
     Он вернулся к себе в кабинет, а я остался дерзать.


     Глава четвертая
     ИСТОРИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
     Из неопубликованных материалов "Иерусалимских хроник"
     Чистосердечное признание имеет, к сожалению, две стороны.
     С  одной стороны, чистосердечное признание облегчает вину. Но  с другой
стороны, вина  устанавливается  согласно  этому  же  самому  чистосердечному
признанию.  Из чего следует, что если  нет свидетельских  показаний и прямых
улик, то лучше чистосердечно никогда не признаваться.
     Самый лучший пример  -- бухаринские  процессы.  Так строился весь метод
следствия: добиться от подследственного хотя бы самого маленького признания,
чтобы потом за него можно было зацепиться.
     Жанр, в  котором я пишу, -- это исторический рассказ. Это, к сожалению,
сюжетный  рассказ.  У  него есть начало и конец. Это не ассоциативная проза,
которой  сейчас  владеет   каждый  интеллигентный  харьковчанин,  обладающий
некоторыми  писательскими навыками. А Давидов -- это не тот Давидов. Давидов
-- это  бухарин,  или бухарец,  как вам  больше нравится. Давидов собирается
поехать в Америку и выучиться там  на  парикмахера. С  Давидовым  мы  вместе
охраняли киностудию Менахема Голана, который  ставит в  Израиле голливудские
фильмы с участием Аиды Ведищевой и Савелия Крамарова.
     Крамаров  и  Ведищева  --  те.  Но они  не  имеют прямого  отношения  к
рассказу. А Голан -- это название географического  места, где стоял гарнизон
Иосифа Флавия. Главный город Голан назывался Гамла. Там сейчас ничего нет --
одни  раскопки. Но вы, наверное, помните  в "Мастере  и  Маргарите" странные
слова  Иисуса, что "матери я  не помню, а отец --  сириец  из Гамлы". И один
иерусалимский  профессор защитил диссертацию об  Иисусе, где  он доказывает,
что "Нацерет" был ошибкой, что такой город  не существовал, а на  самом деле
Иисус  происходил  из   голанского  городка   Эйн-Сарит.  Голанского,  а  не
голландского.  В  свое время эту область дали  колену Менаше.  Давидова тоже
зовут Менаше.  Эти подробности и география  очень важны потому, что есть еще
один  герой моего  рассказа, кацин-битахон по фамилии Гильбоа. А Гильбоа  --
это тоже важное историческое место, которое связано с двумя древними
     историями  и одной  современной, произошедшей лично со мной. Гидеон там
разбил как  раз тех мидийцев,  из которых происходил Кир, а вторая история -
как  царь  Саул потерпел  там поражение от  филистимлян  и умирающего  Саула
заколол отрок-амалейк.  Сейчас амалейков  почти  нет,  но я знаю  сразу двух
амалейков, одного зовут  Сулейман. Он окончил коммунистический университет в
Рамалле  и работает сторожем на водокачке. Один раз он  целую ночь приставал
ко  мне с вопросами,  как я отношусь к  прибавочной стоимости.  А со  вторым
амалейком  мы  вместе сидели в  Енисейске. Я его и сейчас  иногда встречаю в
Тель-Авиве, и он мне всегда говорит, что  понял для себя  одну  очень важную
вещь,  что нельзя  пить с антиподами. От этого происходят все  неприятности.
Енисейск  -- это  достоевский городок, в  котором все  петрашевцы уже  давно
спились или сильно пьют.  Одним словом, отрока-амалейка убил Давид, а голову
Саула  выставили на  крепостной  стене в Бейт-шеане. Голову отбили  гилатцы.
Отбили голову, похоронили Саула и семь дней постились. Гилатцы происходили с
северо-востока  Голан  и  юга Сирии. Но тогда эти высоты  еще не  назывались
Голанами. Южная часть  высот называлась Баш-ан. О ней упоминает пророк Амос,
говоря  о  тучных  "васанских"  телках,  и до  сих  пор  есть  такой дорогой
"Баш-анский"  сыр  на  "Тнуве",  где  работает Петька Биркенблит, но  Петька
ничего молочного на работе не ест, а мама ему  привозит  из Беэр-Шевы свиное
сало, которое она покупает  там у русских. Там даже можно купить воблу, а по
четвергам на базаре в углу стоят бедуины, и если сказать, что ты от Джамаля,
то можно  себе  навсегда долларов за двести купить девушку. Двести  долларов
было два года назад, я там давно не был. Последним там был Володька Шнайдер,
который сидит сейчас в "Джамале", а до этого сидел в Беэр-Шевской тюрьме,  и
он в курсе дела. Но если вы захотите  навести  у него справки, то  для этого
вам  нужно  сначала взять его на поруки, потому что я слышал, что во вторник
он  ходил  по  рынку  с русским  полицейским  и  просил  знакомых, чтобы его
кто-нибудь взял на поруки. И на всякий случай передал свои координаты Шалве,
тому,  который говорит, что  он  художник,  а не портной, что он Шеварднадзе
брюки шил, а сейчас он торгует на рынке очками. Если у вас одинаковое зрение
на оба  глаза, то у него можно  подобрать совершенно чистенькие очки шекелей
за восемь, я не знаю, где он их берет. Еще с ним можно поговорить о футболе,
но он даже  не  помнит  чемпионского  состава тбилисского  "Динамо"  с двумя
Сичинавами,  Хурцилавой  и Месхи, а  про остальных  футболистов говорит, что
знает,  что в Москве "хороший шоэр был, Яшею звали". То есть  я хочу еще раз
повторить, что вокруг  нас происходит какая-то невероятная цепь исторических
тождеств,   потому   что   фамилия   начальника   киностудии   была   Голан,
кацин-битахона Гильбоа, а Давидов сторожил там уже второй месяц, когда ему в
помощь прислали дежурить меня.
     Мы поужинали  каждый своим, и  Давидов  рассказал мне,  что проверяющий
приходит  с  десяти  тридцати до  часу  тридцати, но дважды за  ночь  уже не
приходит никогда. И мы решили,  пока он не  придет, не ложиться, а потом уже
спокойно спать до утра. Спальных  мест на этой киностудии два. Можно спать в
самой сторожевой будке, на полу постелить одеяло и лечь. А есть еще место на
горе в  специальных фургончиках, которые прикрепляют к автомашинам.  Это для
актеров. Предположим,  приезжает  Питер  0'Тул  сниматься  в  "Массаде",  не
заставишь же его  спать в палатке. И Савелия Крамарова тоже уже, наверное, с
Ведищевой  не заставишь, и для них  там есть такие фургончики,  которые в ту
ночь пустовали, потому что шел праздник суккот. И так мы посидели, подождали
пока придет  Гильбоа. А после его  прихода  мы  бросили  жребий,  и Давидову
выпало спать в  фургончике,  а  мне в самой  будке. Я  надел пижамные штаны,
которые мне  в прошлом году выдали  в  больнице  Хадаса, синенькие, постелил
одеяло и лег. Это большое неудобство сторожевой работы, что приходится спать
в одежде. Но когда я сплю  на новом месте на  полу,  я сплю очень крепко.  И
часа через полтора  я услышал, как к будке подъехала  машина. И сразу встал.
Так что когда  Гильбоа входил  ко мне в будку, то я встретил его босиком и в
пижаме, но все-таки не  спящим. Гильбоа сразу же спросил, где второй сторож.
Но он  понял,  что  я спал, потому  что на полу  было  расстелено одеяло.  Я
сказал,  что второй сторож пошел в  обход. И  тогда  Гильбоа неожиданно стал
громко орать, что он не  пошел ни  в какой обход, а пошел воровать  колбасу,
предназначенную для голливудских артистов, а я покрываю  вора и пойду сидеть
вместе с ним  в "Джамале", где именно и сидят такие бухарские прохиндеи, как
мы, которые воруют колбасу.
     Про колбасу я ничего  не знал.  Я знал, что  киностудия находится в том
месте,  куда  филистимляне  вернули   украденный  Ковчег  Завета,  пока  его
впоследствии  не забрал отсюда Давид. Место  это называлось  Кириат-Иарим, а
сейчас  там  находится  арабская деревня  Абугош, но это  не  оккупированная
территория,  и   арабы  там  все  свои,  принадлежащие  Израилю  в  качестве
израильских граждан.
     Наконец  Гильбоа  уселся  и  стал  ждать,  пока  Давидов  принесет  эту
гипотетическую колбасу. И ждал он около часа. А  Давидов в  это время спал в
просторном  фургоне,  предназначенном  для   Элизабет  Тейлор  со  всеми  ее
бебехами, или в крайнем случае для Аиды  Ведищевой, о  которой журнал "Круг"
писал, что она  возит за собой две тонны  оборудования.  Но  мне сказал один
знакомый парнишка,  который раньше  был радистом в ансамбле  "Водограй", где
выступает София Ротару, что Ротару возит за  собой пять тонн оборудования, и
поэтому он  относился  к Ведищевой немного свысока. Тем более, что  Ведищева
была даже не из столичного города, а из рязанской  эстрады.  А Рязань хоть и
была  с двенадцатого по четырнадцатый век столицей  рязанского княжества, но
сейчас это областной город, почти райцентр. Алеша Попович,  кстати,  был  из
Рязани. И Добрыня Рязанич, который погиб на Калке. И еще там некоторое время
правил внук Мономаха Владимир  Мстиславович, которого выгнали  из Киева и он
слонялся по разным странам, пока не осел в Рязани,  -- то есть история прямо
противоположная Аиде Ведищевой.  А  уже  из  Рязани  его выгнал по странному
совпадению тоже Давидов. Ростислав Давидов, сын князя  Давида,  родственника
Глеба. Выгнал он его в Дрогобыч, где у меня была очень хорошая знакомая Алка
Пупарева, дрогобычские ее знают. Однажды ее  старший лейтенант Зельцер отвел
в  кино,  а она была сильно пьяной  и начала громко  ругаться матом, так что
даже  старший  лейтенант не выдержал и сказал: "Молчи, сука,  здесь командир
батальона!"  Но вообще  я  замечаю, что в Израиле пьют больше, чем в  Союзе,
потому что в Союзе пол-литра  -- это уже приличная доза, а в  Израиле это --
"так".  Для  опохмелки  в  последний  день  запоя.  В  Израиле  очень  много
сумасшедших, и  нужно много пить,  потому что водка останавливает этот вирус
сумасшествия.  В Америке тоже очень много сумасшедших,  так  что  даже  Аида
Ведищева, когда она  приехала в Америку, была вынуждена  запереться у себя в
комнате, никуда не выходить целый год, покраситься в бледный цвет под Мерлин
Монро и разучивать все ее песни.  А в Союзе она была стопроцентной брюнеткой
и  пела  в кинофильме "Кавказская пленница",  где  главного героя,  грузина,
играет  бухарский  еврей  Этуш. Еще этот  Этуш играет  в  каком-то  фильме с
Георгием Вициным  турецкого пашу  и вдруг неожиданно заговаривает на русском
языке, а когда Вицин очень удивляется, то "паша" объясняет  ему, что  у него
теща  с  Мытищ.  Но  вообще  с  бухарскими  евреями  у  меня  всегда связаны
какие-нибудь  недоразумения.  Потому  что  уже  в  самом  корне этого  слова
заключено  противоречие.  Я  сам лично был  свидетелем, как Борис Федорович,
который довольно долго жил в Германии и основательно знал немецкий, спорил с
одним  человеком,  как  будет  множественное  число  от слова  "бух".  Борис
Федорович утверждал, что множественное число будет "бухим", а его собеседник
доказывал, что "бухим"  - это значит бухать, а множественное число будет как
в "марширен" и "шпацирен" -- то есть "бухен".
     И  еще  более  удивительная  история произошла  со мной самим  в старом
городе,  когда  из  торговых  рядов  вышел  с  ружьем  один очень  известный
иерусалимский  профессор и  совершенно трезвым голосом сказал мне,  что  мне
нашли  невесту,  что  она  тоже  бухает,  но  будет держать  меня  в "ежовых
рукавицах".  Выговорив это, он опять ушел во  тьму, похожий одновременно  на
ополченца  и на  знаменитого генерала  Антона  Деникина. И все это оказалось
полной чепухой, то есть про "ежовые рукавицы", может быть, и да, а спиртного
она в рот не берет, просто она бухарка.
     Между тем, поджидая Давидова,  кацин-битахон начал рыться в моих вещах,
и я  ему зло сказал, что  сумка-то это -- моя! Тогда он начал рыться в сумке
Давидова и нашел  там большую связку ключей  и асимоны.  И  еще бутерброд  с
колбасой, но уже откусанный. Но он все равно при виде бутерброда  повеселел,
выругался  по-арабски и сказал, что "вот оно вещественное доказательство". И
чтобы  я  под страхом смерти не двигался с  места. Сам он выбежал на дорогу,
остановил  белое "субару" и уехал звонить.  А  я, несмотря на  его приказ не
двигаться с места, сбегал к Элизабет Тейлор разбудить Давидова. Крикнул ему:
"Эй, ты, срочно вставай, кацин-битахон приехал!", и сразу вернулся и сел.
     Через  пять  минут к  моей будочке, практически одновременно,  подкатил
Гильбоа  на белом "субару", а с горы начал  спускаться с фонариком  Давидов,
делая вид, что он был на обходе, в точности повторяя ситуацию в Книге Судей,
когда с гор Гильбоа спускается с горящими факелами Гидеон.
     Кацин-битахон  приказал Давиду тоже сидеть и с Давидовой связкой ключей
побежал  к  столовой,  пытаясь  понять,  какой  ключ подходит к  столовой  с
колбасой. Кацин-битахон был местный, от Менаше Голана. Обычно существуют два
типа кацин-битахонов: от фирмы,  где ты работаешь, которым на все наплевать,
и от места. Кацин-битахон "от места"  попадаются иногда невероятно склочные.
И  последнее  увольнение  Бориса  Федоровича  со  "шмеры"  было   связано  с
кацин-битахоном Министерства  иностранных дел. Борис Федорович  на дежурстве
ночью  здорово  напивался,  вырубал  электрические  пробки  и  вызывал  свое
начальство   из   фирмы  "Шомрей  коль",  а  вместо  них   один  раз  явился
кацин-битахон "от  места", которому пьяный Борис Федорович дал по  морде.  И
тот  нажаловался  начальству. Происходило  это все на польском языке, потому
что  Борис  Федорович  сидел в  тюрьме в  Бресте  и  умел  немного  говорить
по-польски. И мало того, что  Бориса Федоровича выгнали, но вообще это место
отняли  у "Шомрей коль" -- "Сторожащие все"  и  отдали его  сторожевой фирме
"Офарим",  которое  значит  "Рябиновка",  созвучно  настойке,  которую Борис
Федорович принципиально  не пил.  Хоть  в последнее время  он  вместо водки,
которую ему стало трудно пить, начал пить вина. Но так как сладкие вина были
для него слишком сладкими, а кислые вина -- слишком кислыми, то  он стал все
вина  смешивать. А закусывать эти  его  новоизобретения было неизвестно чем,
так как у Бориса Федоровича была  твердая идея, что  вина  нужно  закусывать
пирожным, а пирожного он в жизни не пробовал и очень этим гордился. Говорил:
"Пирожных нам на зоне не давали!"
     И Бориса Федоровича  тоже уволили из шмеры  "Шомерей  коль" и приняли в
шмеру "Офарим", и вы представляете удивление этого польского офицера охраны,
когда ровно через три дня  он снова увидел на рабочем месте пьяную татарскую
морду  Бориса Федоровича, но уже в другой форме. Потому что Борис  Федорович
хоть и провел вторую половину жизни иерусалимским евреем, но первую половину
он все-таки был  сталинградским  татарином. Скорее всего крещеным, хоть и не
обязательно:  Борис Федорович был с тридцать второго года,  а Сталинград был
городом новым, городом пятилеток. Сам Царицын -- городишко  крохотный, и вся
эта катавасия во время гражданской войны произошла  не из-за его собственной
ценности,  а потому что, захватив его,  три  белые армии -- добровольческая,
армия Деникина и армия генерала Краснова -- могли бы соединиться. А  красные
предпочитали  разбить  их  поодиночке. И  только  уже "Тракторный завод", со
своими тракторами и  танками,  привлек  в  Сталинград  много татар,  положив
начало истории Бориса Федоровича. Вообще у Бориса Федоровича все его попытки
социализироваться  оканчивались  всегда  неудачами.  Второй  раз  его  взяли
работать сторожем в пекарню Бермана,  но  он под утро не впустил туда самого
хозяина, Бермана. Сказал ему "асур". И в таком роде.
     Тем временем  Гильбоа вернулся  к  нам в будку и сказал  с досадой, что
ключи  не  подошли,  но  он  берет  откусанный  бутерброд  и  везет  его  на
экспертизу,  потому что первая палка колбасы исчезла, вторая  палка  колбасы
исчезла,  потом  двенадцать кур исчезло, и  они  всю  колбасу посыпали такой
специальной  синтетической  пылью  от  воров.  А  нас  с  Давидовым  повезли
разбираться  в контору. По дороге Давидов признался мне шепотом, что колбаса
казенная, и начал  мне выговаривать,  что я не  доел его бутерброд из сумки,
когда приехал проверяющий. Чтобы замести следы.
     Все-таки  он  --  настоящий  бухарец.  Тут,  вспомнив  про  бухаринские
процессы,  я  сказал  ему,  чтобы  он  всюду говорил,  что  купил колбасу  в
"Машбире". Но не тут-то было.
     На него  сразу насело несколько человек. Ему говорили, что только бы он
признался,  "лучше  признайся". Что  сразу  все замнут.  Что Минаше Голан их
близкий друг. А  иначе  ему будет каюк. И  Давидов  раскололся. Он признался
только в этом бутерброде, но через пять минут на него уже навесили две палки
колбасы  и  двенадцать  кур.  А  вместо этого  нужно было твердо  знать, что
косвенных  улик для  обвинения  недостаточно.  Бутерброд с колбасой  --  это
косвенная улика.  Вот  укушенный бутерброд с  колбасой,  найденный на  месте
преступления, -- это была бы прямая улика. И признаваться нужно, только если
они стопроцентные,  это я говорю о мелких статьях. А в крупных преступлениях
правильнее   не  признаваться   никогда.  И  уж   конечно,  нужно   делиться
бутербродами  с колбасой со  своими товарищами,  даже  если спишь  в фургоне
Элизабет Тейлор.
     Глава пятая
     ТЕКУЧКА
     (До конкурса пять с половиной месяцев)
     Странная эмигрантская служба в особнячке. Мне подыскали квартиру. Борис
Федорович залез ночью в окно, и сразу  запахло  степью. Я его покормил и тем
же путем отправил. Расспрашивал меня о  газете. Он очень переживает, что мне
пока  не  платят  зарплаты.  Говорит,  что  Толстый  меня  надует.  Какая-то
забывчивость  наступает.  Это меня  не мучает, но  я все время  рассеян, как
склероз. То активно  работаю, потом надоедает, и я начинаю  грызть ноготь. Я
кормлюсь по талонам в лимитной столовой, и днем секретарша таскает кофе. Уже
не девочка, но видно, что  была красавицей.  Ничего,  но худовата. Боря  уже
несколько месяцев ищет однофамильца Шиллера, но нет следов. Боря думает, что
его  могли  увезти  на  подводной лодке  в открытое море и  там  утопить.  Я
регулярно хожу в редакцию. Вахтер Шалва проверяет на входе мою сумку. Вахтер
Шалва -- единственный человек у нас в конторе,  который получает зарплату. У
него  отец -- грузин. Четвертый кабинет по коридору с  табличкой  "магистр".
Пятый  кабинет -- Шкловца. Тараскин и  Арьев до сих пор в отъезде, но  ходит
слух, что  газета утверждена и  уже начала  печататься в Висконсине. Я точно
знаю,  что слух  этот  распространяет сам  Григорий  Сильвестрович. Дверь  к
Григорию Сильвестровичу приоткрыта, на ней надпись "Без доклада не входить".
Я начал к нему привыкать. Менделевич пьет пиво  в центре города. Он услышал,
что деньги за нобелевку пойдут Фишеру, и на всех страшно дуется.  Франклин и
Бэкон прожили до девяноста шести лет. Сорок пять из  них они были Шекспиром.
Потом у Бэкона отказала вся правая половина мозга, и  он научился  управлять
левой.    В    стране    продолжалась    национальная    реформа,    повезли
вьетнамцев-лодочников.  Я  люблю  ставить  на  бумаге  разные   слова.  Идет
радиоактивный дождь. После него начинает болеть вся голова и отдельно каждый
волос.  Я  подсушиваю  себя,  как  мокрый  крот. В ногах слабость. Ничего не
получается писать, такая пустота  внутри, что ее не затянуть никакой прозой.
Нет уже ни ума,  никаких сил, ни  костей, ни точки зрения, нечем  даже пить,
болит печень. Я создаю себе новую эстетику. Чтобы не пахло реализмом. Я и не
умею. Это  не  достоинство, что  не пахнет. Я бы  мечтал, чтобы пахло. Чтобы
миндаль в трюфелях  пах как миндаль  в  трюфелях и хотелось утереть пыльцу с
губ.   Чтобы  социализм  пах   зассанной  парадной,  несбывшаяся  любовь  --
отвратительной лавандой.  Выяснилось, что  я  отвык сидеть  за  полированным
столом,  с  него  все  соскальзывало. И  Григорий Сильвестрович  привез  м