от бедняга мучается жаждой", - подумал я. И, действительно, едва  он
добрел до фонтана, как опустился на колени перед бассейном и жадно  принялся
пить. Когда он утолил свою жажду, то  сел  на  край  мраморного  бассейна  и
вдруг окунул в него свои ноги вместе с сапогами. По-видимому,  прикосновение
воды было ему приятно, так как одним быстрым движением он весь погрузился  в
бассейн и уселся на дне его, точно в обширной ванне, причем  на  поверхности
воды осталась одна только  голова  его  с  огненно-красным  пылающим  лицом;
шляпа слетела с головы и плавала на поверхности.
     Этот непривычный поступок бродяги вызвал веселый  смех  детей.  В  одну
минуту они обступили бассейн,  дразня  находившегося  в  нем  человека.  Мне
почему-то вспомнился пророк Елисей, преследуемый  и  осмеиваемый  детьми,  и
ужасная участь, постигшая этих детей.
     Без сомнения, жара расстроила мои нервы в  этот  вечер.  Но  каково  же
было мое удивление, когда я, как бы в подтверждение  только  что  ожившей  в
моем воображении картины, услышал слабый надорванный голос бродяги:
     - Перестаньте смеяться, дети, перестаньте,  не  то  я  вылезу  из  этой
мраморной ванны и защекочу вас!
     Но эта угроза еще более рассмешила детей, которые  принялись  кидать  в
него мелкими камешками и прутиками. Сначала я думал  было  вмешаться  в  это
дело, но,  питая  глубокое  отвращение  ко  всякого  рода  скандалам,  решил
позвать  полисмена  для  водворения  порядка.  Я  направился  к  месту,  где
рассчитывал его найти, но так как там его  не  оказалось,  то  направился  в
другой конец сквера, надеясь найти полисмена  там.  По  пути  я  должен  был
пройти мимо фонтана и увидел, что бродяга сдержал свое  слово:  он  выбрался
из бассейна и, кидаясь то вправо, то влево, отряхиваясь как  мокрая  собака,
ловил  детей  одного  за  другим,  щекотал  и  целовал,  заливаясь  безумным
хохотом. Мне стало ясно, что человек этот помешан.
     Как только он меня увидел, то выпустил последнего ребенка, которого  он
прижал к себе. Я заметил, что это была маленькая Тотти Смис. Дети  в  испуге
разбежались во все стороны, а бродяга побрел по направлению  к  городу,  все
тем же медленным равномерным  шагом.  Проходя  мимо  меня,  он  оглянулся  и
скорчил по моему адресу ужаснейшую гримасу; теперь только  я  разглядел  это
страшное лицо. Оно все было покрыто оспой.
     Меня охватило чувство невыразимого ужаса.
     Следовало немедленно предупредить полицию и санитарные власти, так  как
бродяга был в самом разгаре ужасной  болезни.  Но  я  не  сделал  этого,  не
сделал потому, что боялся вопроса: "Пророк, где же твоя вера?"
     Нет, все это были пустяки,  игра  расстроенного  воображения,  действие
жары на мои переутомленные нервы. Этот бродяга был просто пьян или же  не  в
здравом рассудке и страдал какой-нибудь  накожной  болезнью,  столь  обычной
между этого сорта людьми. Как  мог  я  допустить  себя  до  такого  нервного
возбуждения!
     Я пошел домой, тщательно выполоскал рот,  опрыскивая  все  свое  платье
крепким раствором марганцево-кислого калия, так как, хотя мое  безумие  было
очевидно, тем не менее,  никогда  не  мешает  быть  осторожным,  особенно  в
жаркую погоду. Но меня не  покидала  мысль  о  том,  что  будет,  если  оспа
распространится среди такого населения, как  население  Денчестера  и  сотни
других городов Англии.
     Со времени торжества билля о  предохранительных  прививках,  уже  много
лет  тому  назад,  как  на  то  и  рассчитывали  антивакцинисты,   закон   о
предохранительных прививках стал мертвой буквой среди по  меньшей  мере  75%
народонаселения Англии.
     Спустя пять лет после утверждения билля, самый  закон  об  обязательной
прививке перестал существовать на практике. Многие ленивые и нерадивые  люди
называли себя убежденными  противниками  прививки  для  того  только,  чтобы
избавиться  от  лишних  хлопот,  как  они  назвали   бы   себя   убежденными
противниками чего угодно, что им  почему-либо  не  нравилось  или  причиняло
беспокойство. Если  бы  мы  такую  агитацию  повели  против  грамоты,  то  я
полагаю, что  по  прошествии  нескольких  лет,  25%  детей  не  посещало  бы
первоначальных школ.
     Таким образом случилось так, что жатва  была  готова,  и  только  ждала
беспощадного серпа болезни. Уже раза два были случаи, когда этот серп  готов
был начать свою работу, но был остановлен применением  жестокого  закона  об
изолировании больного.
     У некоторых  африканских  племен  есть  обычай,  когда  в  каком-нибудь
краале появится оспа, тотчас оцепить оградой этот крааль и предоставить  его
населению или  умирать,  или  выздоравливать,  как  судьбе  будет  угодно  -
гибнуть с голода или прокармливаться, но ни под каким видом не выпускать  ни
одного живого существа из зараженного места.
     Во время бездействия закона о прививке подобное же правило  применялось
в случаях оспы в Англии, благодаря чему страшный час  расплаты  и  отдалялся
до сих пор. Но чем дальше отдалялся этот час, тем ужаснее должна  была  быть
расплата, как за долго отсроченный догл.
     Пять дней спустя после моей встречи со странным бродягой,  я  прочел  в
газетах,  что  неизвестный  человек,  очевидно,  мой  бродяга,  скончался  в
убежище в Писокингаме прошедшей ночью.  Доктора  Бутт  и  Кларксон,  которые
были  приглашены  для  освидетельствования  трупа,  утверждают,  что  смерть
последовала от натуральной оспы. Тело будет схоронено со всеми  необходимыми
предосторожностями  за  оградой  кладбища.  Эта  смерть  вызвала   тревожные
опасения в местном населении; бродяга, как говорят, пришел в  Писокингам  из
Денчестера, где он, как слышно, перебывал в нескольких убежищах и  ночлежных
домах и общался с другими бездомными бродягами, так как его болезнь не  была
еще обнаружена, и он ни на что не жаловался.
     Та же газета помещала  вслед  за  вышеприведенным  известием  небольшую
заметку  от  редактора,  в  конце  которой  говорилось,   как   и   подобало
антивакционистскому  органу:  "Страх  перед  этой  отвратительной  болезнью,
который во времена наших отцов доходил почти до безумия, уже не мучает  нас,
ибо  нам   хорошо   известно,   что   ужасы   этой   болезни   были   сильно
преувеличиваемы,  и  что  справиться  с   ней   можно   легко,   посредством
изолирования, не прибегая  к  так  называемым  предохранительным  прививкам,
отвергнутым в наше время половиной населения Англии. Тем не менее,  принимая
во внимание, что этот несчастный бродяга в течение  нескольких  дней  бродил
по улицам нашего города, ночевал в ночлежных домах  и  приютах  для  бродяг,
следует довести об этом до сведения властей, чтобы они  были  настороже.  Мы
не желаем, чтобы эта старая язва - оспа снова  подняла  голову  и  простерла
над нами свою тощую руку, тем более  теперь,  когда  ввиду  близких  выборов
наши оппоненты не  преминули  бы  воспользоваться  этим  пугалом  для  своих
целей".
     Неделю спустя, я открыл свой политический поход при громадном  стечении
народа. До последнего момента не являлось никаких кандидатов,  и  я  начинал
уже думать, что и на этот раз без оппозиции удержу за  собой  свое  место  в
парламенте, как это было уже столько раз, как вдруг  заявлено  было  имя,  и
имя моего давнего  соперника  -  сэра  Томаса  Кольфорда.  Его  появление  в
качестве  кандидата  значительно  осложняло  дело,  и   теперь   мне   опять
приходилось бороться  и  оспаривать  у  него  свое  дальнейшее  политическое
существование.
     Во время моей речи, которая была принята  громкими  криками  одобрения,
так как я все еще  был  очень  популярен  не  только  среди  низших  классов
населения, но даже и среди умеренных радикалов, я подверг рассмотрению  речь
сэра Томаса, обращенную к избирателям,  в  которой  он,  хотя  и  с  большой
осторожностью, агитировал за введение вновь старого закона  об  обязательной
предохранительной прививке. Из негласных источников вся программа  Кольфорда
была мне досконально известна еще за несколько дней, но тогда  в  ней  этого
параграфа не было, очевидно,  он  добавил  его  впоследствии,  на  основании
каких-нибудь слухов, дошедших до него.
     - Что вы можете думать, - воскликнул я, обращаясь к  избирателям,  -  о
человеке, который в  наши  просвещенные  дни  помышляет  навязать  свободным
сынам Англии насильственным образом варварский прием вакцинации?  Уже  много
лет тому назад мы отбросили этот обычай,  как  отбросили  некогда  бывшие  в
ходу  орудия  пытки,  теперь  возбуждающие  удивление  и  отвращение   наших
современников!
     И благо было бы мне, если бы  я  на  этом  остановился,  но,  увлекшись
своей идеей и громкими криками толпы,  я  продолжал  развивать  свою  мысль,
позабыв на мгновение о страшном призраке бродяги  с  огненно-красным  лицом,
преследовавшим меня, как кошмар.
     - Вспомните, друзья,  -  говорил  я,  -  о  том,  как  наши  противники
предсказывали, что не пройдет десяти лет  с  момента  утверждения  билля  об
уничтожении  обязательных  прививок  оспы,  как   она   уничтожит   половину
населения. Но вот уже прошло почти двадцать лет с того времени, а мы  здесь,
в Денчестере, за весь этот долгий период времени меньше  страдали  от  оспы,
чем в пору обязательных прививок. За все эти девятнадцать-двадцать лет  было
не более трех случаев оспы в пределах всего нашего округа.
     - Да, но теперь их уже пять! - раздался чей-то голос из глубины залы.
     Я приподнялся, выпрямился во весь  рост  и  готов  был  поразить  своим
бичующим словом этого лживого болтуна, как вдруг передо мной  воскрес  образ
бродяги с воспаленным лицом, я почувствовал себя сраженным,  обессиленным  и
сразу перешел к вопросам иностранной политики. Но с этого момента  весь  пыл
моего красноречия, вся сила, убеждения, которые я  умел  вкладывать  в  свои
слова, меня покинули.
     По окончании митинга я прежде всего бросился разузнавать, и  оказалось,
что в различных частях города было действительно семь  смертных  случаев,  и
что трое умерших были дети школьного возраста. Один из них,  как  выяснилось
впоследствии, играл у фонтана недели две тому назад и участвовал в  сцене  с
бродягой. Остальные же двое детей бродягу даже не видели.
     Из  Денчестера  зараза  распространялась   повсеместно,   несмотря   на
строжайшее изолирование, применяемое властями во  всех  случаях  заболевания
для того, чтобы задушить болезнь в самом  ее  зародыше.  Об  оспе  никто  не
говорил, только изредка проникали  откуда-то  смутные  слухи.  Но  мало  кто
интересовался ими, так как  все  мы  в  это  время  всецело  были  поглощены
вопросом выборов  и  животрепещущим  вопросом  дня,  вопросом  о  пиве,  его
чистоте, т.е. отсутствии в нем примесей,  способе  производства  и  способах
его распространения и продажи. Что же  касается  меня  лично,  то  я  боялся
наводить справки  или  разузнавать  от  кого-нибудь  об  успехах  заразы,  и
подобно страусу, зарывался головой в сыпучие пески политики. Но в душе я  не
находил себе минуты покоя, и страшный кошмар оспы преследовал меня повсюду.


ГЛАВА XII

                              Признаки заразы

     Вскоре мне стало ясно, что борьба  партий  в  Денчестере  обещает  быть
очень упорной. Избиратели, бывшие  в  течение  стольких  лет  моими  верными
сторонниками, на этот раз проявляли признаки недоверия. Может  быть,  в  них
говорило желание перемены.
     Для меня же самая мысль о поражении казалась невыносимой.  Я  не  щадил
ни средств, ни усилий и работал так, как  не  работал  даже  в  первые  годы
своей  политической  деятельности.  Почти   ежедневно   устраивал   митинги,
распространял листки и брошюры, а мои агенты  по  целым  дням  обходили  все
кварталы и дома города, собирая голоса в мою пользу.
     Во главе одного из отрядов  моих  агентов  стояла  Дженни,  и  я  редко
встречал не  только  девушку,  но  даже  мужчину,  одаренного  таким  верным
политическим чутьем.
     Однажды  вечером  после  усердной  дневной   работы,   Дженни   усталая
возвращалась домой. Проходя мимо образцовых коттеджей,  она  вздумала  зайти
отдохнуть на одну минутку к миссис Смис.
     - Я вам рада, как всегда, мисс, - сказала молодая женщина, встречая  ее
у калитки палисадника, - но сегодня вы застаете меня  в  большом  горе:  моя
малютка заболела, она, бедняжечка, вся горит, как в огне. Я послала  уже  за
доктором Мерчисоном. Не хотите ли взглянуть на нее? Мы положили ее в  первую
комнату!
     Дженни с минуту колебалась.  Она  сильно  устала  и  спешила  домой  со
своими записями и отчетами, но миссис  Смис  казалась  такой  измученной  и,
по-видимому, так нуждалась в сочувствии! А, быть может, возможность  увидеть
хоть на минутку любимого человека, заставила девушку зайти в коттедж.
     В углу комнаты на дешевой тростниковой кроватке лежал больной  ребенок,
в ногах кроватки  играла  старшая  девочка,  Тотти.  Судорожный  припадок  у
малютки прошел, и она сидела,  обложенная  подушками;  ее  белокурые  волосы
разметались по плечам,  а  щеки  пылали  ярким  лихорадочным  румянцем.  Она
барабанила ручками по одеяльцу и, увидав мать, закричала:
     - Мама, возьми меня!.. Возьми меня!.. Мне хочется пить... пить!..
     - Вот она весь день так...  Все  пить  просит,  а  сама  вся  горит,  -
пожаловалась мать и утерла передником слезу. - Если вы,  барышня,  подержите
ее минутку, я сейчас приготовлю ей питье...
     Дженни взяла малютку на  руки  и  заходила  с  ней  взад  и  вперед  по
комнате, укачивая ее, пока мать пошла приготовлять питье.
     Случайно  подняв  глаза,  она  увидела  стоявшего  в   дверях   доктора
Мерчисона.
     - Дженни! Вы здесь! - радостно воскликнул он вполголоса.
     - Да, Эрнест, как видите.
     Крупными решительными шагами он подошел к ней, наклонился  и  поцеловал
прямо в губы. Взяв ребенка из рук своей невесты, он посадил его  к  себе  на
колени. Дженни показалось, что он был чем-то сильно  поражен.  Затем,  вынув
из  кармана   маленькое   увеличительное   стекло,   он   стал   внимательно
разглядывать лобик ребенка, как раз у  корней  волос,  после  чего  осмотрел
шейку и кисти рук и, не сказав ни слова, положил малютку в  кроватку.  Когда
Дженни подошла, чтобы взять ее на руки, он сделал знак отойти в  сторону,  и
обратился к только что вернувшейся в комнату  со  стаканом  лимонада  матери
ребенка с несколькими короткими вопросами.
     Затем он повернулся в сторону Дженни и сказал:
     - Я отнюдь не желаю пугать вас, но для вас было бы лучше  уйти  отсюда.
К счастью, в то время, когда вы родились, - добавил он с легкой  улыбкой,  -
еще не было моды среди  докторов  быть  антивакцинистами.  У  этого  ребенка
оспа!
     - Оспа! - воскликнула Дженни и добавила несколько вызывающим  тоном.  -
Прекрасно, вот теперь мы увидим, кто прав в своей теории:  вы  сами  видели,
что я держала на руках этого ребенка, а между тем мне  никогда  в  жизни  не
было сделано предохранительных прививок. Мой отец не допустил бы этого, и  я
слышала, что этим он выиграл свой первый доступ в парламент.
     Услыхав это, Мерчисон на мгновение точно окаменел; казалось,  он  готов
был лишиться чувств, он хотел сказать что-то, но язык не повиновался ему.
     - Негодяй! - воскликнул он, наконец сдавленным шепотом и  прервал  себя
на этом слове, закусив губу  так,  что  из  нее  брызнула  кровь.  Несколько
овладев  собою,  он  обратился  к  Дженни  с  видимым  усилием  и  заговорил
спокойным, хотя несколько глухим голосом:
     - Быть может, еще не поздно... Да, мне кажется, что я могу  еще  спасти
вас! - И из бокового кармана своего сюртука он  достал  маленький  футляр  с
инструментами. - Будьте добры обнажить вашу левую руку, - добавил он,  -  по
счастью, у меня есть с собой свежая лимфа.
     - К чему? - спросила она.
     - Я немедленно сделаю вам прививку.
     - В уме ли вы, Эрнест? - воскликнула молодая  девушка.  -  Ведь  вы  же
знаете, кто я такая, знаете, в каких воззрениях я  воспитана...  Как  можете
вы думать, что я позволю вам ввести этот яд в мою кровь?
     - Послушайте, Дженни, вы не раз говорили мне, что любите меня... Что  я
настолько дорог вам, что вы готовы были бы пожертвовать  своею  жизнью  ради
моего счастья. Вот настала минута доказать искренность ваших слов,  я  прошу
вас, Дженни, сделайте уступку моему  безрассудству!  Неужели  вы  не  можете
сделать для меня даже этого?
     - Эрнест, если бы вы требовали от меня чего-либо другого! Все, чего  бы
вы ни захотели, я готова сделать для вас, все, только не это!..
     - Но, бога ради, почему же? - воскликнул он.
     - Потому, Эрнест,  что  сделать  то,  о  чем  вы  просите,  значило  бы
признать отца моего обманщиком и лгуном и показать всем, что  я,  его  дочь,
от которой он вправе более, чем от кого бы то ни  было,  ожидать  поддержки,
не верю ни в него, ни в его учение, которое он так  настойчиво  проповедовал
в течение двадцати лет!
     Когда Эрнест Мерчисон понял, что никакие доводы и убеждения не в  силах
поколебать слепой верности  этой  девушки,  он  в  порыве  отчаяния  решился
прибегнуть к насилию.
     И вот он неожиданно обхватил ее за  талию,  силой  бросил  в  кресло  и
принялся ланцетом разрезать рукав ее платья.
     Но она сумела  вырваться  из  его  рук  и  сидела  перед  ним  с  лицом
разгневанной богини.
     - Вы позволили себе то, Эрнест Мерчисон, чего я никогда не  прощу  вам!
Знайте, что с этого момента все между нами кончено! Идите своей  дорогой,  а
я пойду своей!
     - Навстречу смерти, Дженни, - прибавил он.
     Она ничего не ответила и, выйдя из дома, направилась к  своей  калитке.
Отойдя шагов десять или пятнадцать, она оглянулась  и  увидела  любимого  ею
человека, стоявшего у  дверей.  Он  закрыл  лицо  обеими  руками,  и  глухое
рыдание  потрясло  всю  его  мощную  фигуру.  С  минуту  Дженни   стояла   в
нерешимости:  ужасно  было  видеть  этого  сильного,  сдержанного  человека,
всегда столь уравновешенного и твердого, рыдающим, как ребенок, на глазах  у
всех. И она поняла, как сильно должно было быть то  чувство,  которое  могло
довести его до этого. Дженни почувствовала, что никогда еще  не  любила  его
так сильно, как в эту минуту.
     Но вдруг  ей  вспомнилось  его  оскорбительное  обращение  с  нею.  Она
призвала на помощь всю свою волю  и  твердым  торопливым  шагом  зашагала  к
калитке отцовского парка.
     Тогда Дженни не сказала мне ничего об этом,  но  впоследствии  я  узнал
все до мельчайших подробностей от нее самой и частью от миссис Смис. Она  не
упомянула даже, что заходила в коттедж, пока,  чуть  не  неделю  спустя,  во
время завтрака одна из наших слуг с испугом и ужасом не  объявила  нам,  что
ребенок Смис умер от оспы в городском госпитале, да и старшая  девочка  тоже
опасно больна. Меня это страшно поразило - ведь эти люди жили почти у  самой
ограды нашего дома. Я вспомнил, что своими глазами видел, как рыжий  бродяга
прижимал к себе эту девочку; вероятно, она занесла в дом заразу, от  которой
умерла ее маленькая сестренка.
     - Дженни, - сказал я, когда слуга удалился,  -  слышала  ты  о  малютке
Смис?
     - Да, отец, я знала, что у нее оспа еще неделю тому назад!
     - Так почему же ты не сказала мне об этом? И откуда ты это знала?
     - Я  не  сказала  тебе,  дорогой  мой,  потому,  что  тебя  даже  самое
упоминание об этом тревожит, особенно же теперь, когда ты  и  без  того  так
озабочен выборами. Я знала об  этом  потому,  что  была  у  Смис  и  нянчила
малютку и носила ее на руках как раз в тот  день,  когда  приехал  доктор  и
сказал, что у нее оспа.
     - И ты нянчила этого ребенка!  -  воскликнул  я,  вскочив  со  стула  и
трясясь весь, как в лихорадке. - Боже правый, дитя, что ты сделала! Ведь  ты
заразила весь дом!
     - Так именно утверждал и Эрнест, т.е. доктор Мерчисон, и хотел, во  что
бы то ни стало, сделать мне прививку.
     - О-о... и что же? Ты позволила ему?
     - Как ты