- И как же мы будем праздновать?
   - Мы могли бы куда-нибудь поехать.
   - Я сегодня занята.
   - А завтра? - я наивно ухватился за ее "сегодня".
   - Завтра, - задумчиво повторила она, а потом, усмехнувшись,  произнес-
ла: - Так ведь праздник сегодня.
   Она исчезла. Ее как будто ветром сдуло из  моих  окрестностей,  густо
поросших воображаемыми папоротниками. Вот тебе и охотник, вот тебе и ло-
вец тополиного пуха.
   Я стоял как истукан, не зная, что предпринять  дальше,  и  лишь  одно
твердил про себя: главное, не делать резких движений.
   Прошло две недели. Я не находил себе места, уязвленный неудачным нас-
коком в день зимнего солнцестояния. Как назло,  стояла  мерзкая  погода.
Шла бог знает откуда накатившая оттепель. Порывистый мокрый ветер  бесп-
рерывно хлестал голые ветви, как это бывает только очень ранней  весной,
и не было ни одной спокойной минуты, когда бы я смог предпринять повтор-
ную попытку. Конечно, нужно было отказаться,  оставить  на  потом,  дож-
даться хотя бы настоящей весны, а еще лучше начала лета, но я не мог.  Я
мог только одно: постоянно думать о ней и дрожать как мальчишка при каж-
дом ее появлении. О, я видел ее каждый день. Она проносилась мимо,  кру-
жась и лавируя, огибая твердые препятствия  с  такой  легкостью  и  мас-
терством, что даже капли влаги не могли  повредить  хрупкое  серебристое
тельце. Однажды я столкнулся с ней нос к носу. Это случилось  прямо  под
открытым небом, между чугунным решетчатым прямоугольником и высокой  пи-
рамидой, увенчанной золотой иглой. Я шел, закрываясь  рукой  от  хлопьев
мокрого снега, сквозь пальцы разглядывая дорогу. Она вынырнула из-за по-
ворота, приостановилась на секунду, кивнула, как обычному  знакомому  и,
не дожидаясь ответа, скрылась в пирамиде. Она, кажется, даже улыбнулась,
но совершенно рефлекторно, без  малейшего  намека  на  нашу  праздничную
встречу. Как мне стало больно стоять в этом пространстве  геометрических
фигур! К тому же меня еще обдало грязью из под колес промчавшегося  мимо
каплеобразного тела. Позже я успокоился, пришел в себя. В конце  концов,
откуда ей знать, что я лучший ловец тополиного пуха. А без  знания  всех
подробностей чем я мог привлечь ее внимание? Уж не  своей  ли  никчемной
внешностью? Одна только походка, с  разбросанными  в  случайные  стороны
контурами рук, кого хочешь доведет до зевоты. Да, все дело в  знании,  в
подробностях, которые, если у нее достаточно воображения  и  ума,  будут
замечены. А если недостаточно? Если она кукла, красивенькая дурочка  на-
подобие шелковых шелковичных пушинок, пригодных разве что для  прикрытия
голого тела? Нет, не может быть, я не могу так обманываться.  Главное  -
терпение, и нужно наконец дождаться затишья.
   Едва появились первые признаки похолодания и сопутствующие  трескучим
морозам неподвижные объемы воздуха, я для страховки забрался в остеклен-
ный со всех сторон парничок на одного человека. Поскрипев дырчатым  дис-
ком, стал ждать, когда прервется отвратительная пауза.
   - Але-е, - послышался ее голос.
   - Здравствуйте, - с наигранным равнодушием поприветствовал я ее.
   - А, это вы.
   Да, черт побери, это я! Я был на седьмом небе - она  узнала  меня  по
голосу! Вот это, черт побери, выдержка, вот это  удача.  Она  запомнила,
отметила меня, и теперь по одному слову узнала.  Значит,  она  притворя-
лась, будто я для нее всего лишь препятствие,  предназначенное  для  де-
монстрации существования негазообразных тел. Да, теперь уж меня не обма-
нешь притворным равнодушием. Но, конечно, я и виду не подам. Я благород-
но не замечу случайной оплошности, я притворюсь, как будто ничего не за-
метил.
   - Это я, мы разговаривали 22 декабря.
   - Да, я узнала. Как прошел праздник?
   Она явно была расположена к разговору со мной.  Глупо  не  поддержать
такую перемену.
   - Плохо.
   - Отчего же?
   - Какой без вас праздник.
   Я сжался в пластилиновый комок от  своей  наглости,  впрочем,  вполне
приемлемой, учитывая иронический тон моего выпада. Она же  молчала.  На-
верное, подумал я, она в замешательстве, и решил не пользоваться  момен-
том. Да, конечно, я мог бы здесь наговорить кучу красивых глупостей нас-
чет моих переживаний, рассказать о том, как перехватывает у меня дыхание
от ее появления, как радостно бьется  сердце  от  одного  неравнодушного
взгляда, как дрожат мои руки от одной только  мысли  прикоснуться  к  ее
тонкому запястью, и все это было бы  чистейшей  правдой,  но  совершенно
непрактично. Я уверен, что поддайся она хоть одному моему  признанию,  и
все бы пропало. Это было бы слишком легко и скучно. Что может быть  неп-
риятнее, чем сжать ладонь и обнаружить влажный от  пота,  смятый  ватный
комочек. Представив все это, я испугался быстрой (я  совсем  забыл,  что
прошло уже две недели) победы.
   - Как вы провели это время?
   - О, совсем обычно. Такая мерзкая погода, темно, скучно...- она сдела-
ла паузу, настолько очевидную, что я даже горестно  усмехнулся,  оконча-
тельно обнаружив ее лежащей на моей ладони.
   - ...я нигде не бываю.
   - Мы могли бы встретиться сегодня, - почти со скукой предложил я.
   - Ну, если у вас есть желание, а где?
   - В плоском безбрежном пространстве.
   Мне показалась, она благосклонно улыбнулась.  Во-всяком  случае,  уже
через два часа она плыла рядом по дикому  пустынному  месту.  Безгранич-
ность пространства приятно щекотала нервы - ведь любой  случайный  порыв
ветра мог увлечь ее в таких  условиях  бог  знает  куда,  но  все  же  я
чувствовал себя почти хозяином положения и  не  торопился  приступать  к
третьему этапу.
   - Почему вы молчите? - вдруг, не поворачивая головы, спросила она.
   Я остановился, предполагая, будто момент  наступил.  Мне  даже  стало
неприятно, что момент наступил слишком рано и придется прервать  сладкую
тревожную неопределенность наших взаимоотношений. На самом деле, как те-
перь я понимаю, мне было просто страшно что-либо предпринимать, и не дай
бог нарваться на неожиданную реакцию. Да, уж вы догадались, что я  слиш-
ком дорожил нашим первым уединением, и конечно, о нем мечтал не две пос-
ледних недели, а намного дольше. И боялся не просто оказаться в  неудоб-
ном положении, я боялся потерять долгий, полный тревог и надежд  послед-
ний год моей жизни. Тот день, когда  я  остановил  ее  у  форточки,  был
действительно праздником, годовщиной самой первой  моей  задумки.  Целый
год я расставлял флюгера и лепестки, готовил подходящую ловушку, не смея
приблизиться к вожделенному предмету.
   Почему я молчу? Я поднял голову и обнаружил себя в полном  одиночест-
ве. Она, не замечая меня, ушла далеко вперед. Я  даже  вскрикнул,  будто
получил пощечину. На крик она остановилась, с удивлением  обнаружив  мое
отсутствие. Бесконечную минуту мы молча изучали друг друга с  пятидесяти
шагов и ждали, кто пойдет первым навстречу. И здесь, каюсь,  я  совершил
нелепую ошибку: вместо того, чтобы подождать, сам пошел  навстречу.  Ко-
нечно, и меня понять можно. Я сам выбрал такое тихое время, и глупо было
ждать даже случайного порыва ветра. И все же это была несомненная  ошиб-
ка. Мне кажется, здесь впервые она почувствовала, какую имеет власть на-
до мной. А я же оправдывался самым примитивным образом. Почему, думал я,
она должна, открыв рот, подчиняться моим желаниям? Ведь  она  свободная,
невесомая, сотканная из тысяч серебристых  нитей  тополиная  пушинка.  В
конце концов, где это видано, чтобы дичь желала своего охотника?
   - Что же вы здесь стоите? - решил я как-то выкрутиться. - Здесь  опас-
но.
   Она испуганно оглянулась.
   - Посмотрите под ноги.
   - Снег, - ничего не понимая, пошевелила жертва волоконцами.
   - Да нет. Под нами студеное бесформенное течение, с тонкой  затвердев-
шей корочкой. Если  корочка  треснет,  нам  не  выбраться  из  слизистых
объемов, и быть нам среди обтекаемых спящих организмов.
   Она пожала плечами и пошла обратно.
   Всю дорогу я продолжал уныло молчать, слабовольно откладывая на потом
решительное признание. Я делил оставшееся до расставания время на равные
промежутки (их оказалось семь), рассчитывая воспользоваться третьим  или
четвертым. Но промежутки таяли, и незаметно, у плоского кирпичного отве-
са с надписью "Булочная", наступил седьмой.
   - Мне пора, - едва остановившись среди воздушных волнорезов, она  соб-
ралась уже уйти.
   Господи, ведь она действительно сейчас уйдет. Мы расстаемся, даже  не
договорившись о следующей встрече (видите, я уже  стал  рассчитывать  на
следующий раз), а что буду делать я? Опять месяцами  готовить  снасти  и
дожидаться своего часа?
   - Хорошо, - сказал я и посмотрел на часы. - Вам действительно пора.
   Она повернулась и уже наполовину скрылась в темноте.
   - Вам скучно со мной? - я попытался  растянуть  седьмой  промежуток  и
ступил в полутень.
   - Иногда очень, - не останавливаясь, с убийственной прямотой  говорила
она. - Вначале мне даже было интересно.  Встреча  в  плоском  безбрежном
пространстве - это было свежо, но теперь я поняла, что у вас  такой  вы-
чурный стиль. Как-то не остроумно называть речку  студеным  бесформенным
течением, рыб - обтекаемыми спящими организмами, а обычные машины - кап-
леобразными телами. Нужно чаще менять регистры, - посоветовала  она  на-
последок, захлопнув передо мной дверь.
   Я стоял как ошпаренный. Какая наглость, девчонка, кукла, учить  меня,
как менять регистры. Глупое, высокомерное ватное тело! Откуда ей  знать,
что весь мир - это аэродинамическая труба?
   Злое раздраженное самочувствие могло быть исправлено лишь одним  пос-
ледним средством. Я вернулся домой, тихо, не касаясь выключателей, проб-
рался в дальнюю комнату, аккуратно, как это  делают  смотрители  музеев,
задернул шторы и выдвинул на середину стола свое сокровище. Смахнув плю-
шем толстый слой пыли, подслеповато приблизился к стеклянной  крышке.  В
теплом свете настольной лампы, поблескивая нержавеющими игольными  ушка-
ми, выстроилась моя коллекция. О, как давно я вас не ласкал своим иссле-
довательским взором, я бросил вас, забыл, почти предал.  Простите,  без-
молвные свидетели моего мастерства. Пусть вы сейчас мертвы и неподвижны,
как истины, установленные человечеством, пусть тело ваше проколото,  как
у обычных бабочек, пусть. Но я-то знаю, помню  неопределенный  вчерашний
день, помню, как сладко замирали  наши  души  в  странном  зыбком  пред-
чувствии еще не разгаданной и еще не разгадавшего. Я приподнял крышку  и
осторожно провел ладонью, едва задевая  волоконца  первого  ряда.  Потом
второго, третьего... Сердце мое успокаивалось, как  будто  я  поглаживал
верного пса. И вдруг острая боль пронзила подушечку безымянного  пальца.
Я отдернул руку и обнаружил пустое, не занятое тополиной пушинкой место.
Собрание не полно, в нем не достает лучшего экземляра, а место уже  при-
готовлено. Черт! Со звоном захлопнулась крышка, я судорожно  прижал  со-
чившуюся из пальца кровь.
   Снова накатило отвратительное состояние нашего прощания. Она не  при-
няла моей игры. У нас мог быть общий праздник для двоих, праздник  самой
длинной ночи, о котором никто, кроме нас, не подозревал. Это очень  важ-
но, обладать тайным знанием. Тем более, таким многозначительным  -  день
самой длинной ночи. Она не захотела стать моим сообщником.  Неужели  это
поражение? Еще недавно, встречая и провожая ее на краю  поля  зрения,  я
самонадеянно усмехался, впоминая о заготовленном для нее месте  в  ящике
со стеклянной крышкой. Да, самое страшное в нашем деле - это  переоценка
своих возможностей. Прошло две встречи, а я по-прежнему ничего о ней  не
знаю. Неужели она так увертлива, или я по-просту боюсь что-либо узнать о
ней? Может быть, она сомнамбула? Замкнутая, влюбленная (естественно,  не
в меня) сомнамбула. Нет, не может быть - иначе зачем она вообще встреча-
лась со мной? Зачем в холод гуляла со мной в пустынном загородном месте,
по тонкому льду замершей реки? Быть может, она пыталась по-просту  убить
время? Быть может, она кого-то ждет и ищет себе приключений, чтобы  ско-
ротать время?
   Не было сил терпеть дальше эту "сладкую неопределенность" и я  дрожа-
щей от волнения рукой набрал ее номер,  приготовившись  говорить  с  кем
угодно.
   - Это опять я, - млея от ее голоса, бухнул в трубку.
   - Да, я слушаю, - она снова говорила со мной приветливо, будто ожидала
моего звонка.
   - Вы можете говорить?
   Она рассмеялась.
   - Странный вопрос.
   Или она притворяется, или у нее действительно никого нет. А если нет,
то зачем мы расстались?
   - Але, але, - маскируя сомнения, я закричал в трубку.
   - Да, да, я слушаю внимательно. Мне интересно, что вы скажете на  этот
раз.
   - Странно, когда мы расставались, мне показалось, вам  неинтересно  со
мной разговаривать.
   - У меня изменилось настроение, и вообще, приятно знать, что  произой-
дет дальше.
   - Как это? - я опешил.
   - Ну, у вас был такой вид, там в подъезде, что я решила  -  непременно
сегодня позвонит.
   У меня перехватило дыхание.
   - Эй, что вы там молчите и дышите?
   - Мы могли бы встретиться завтра. - Я выпустил воздух.
   - Завтра я не могу.
   - Почему? - я почти возмутился.
   - Не могу и все.
   - А послезавтра?
   - Не знаю.
   Больше не было сил терпеть неопределенность, и я спросил напрямик:
   - Да вы хотите со мной увидеться?
   Она сделала длинную паузу и ответила тем же.
   - А вы?
   Она издевается? Интересно, зачем бы я звонил, если бы не хотел ее ви-
деть каждую минуту, вчера, сегодня, завтра, всегда (и добавил в скобках:
под стеклом).
   - Я бы не хотел быть навязчивым.
   - Хорошо, я вас избавляю от тяжких мук, до  свидания.  -  Невозмутимым
голосом она закончила разговор и положила трубку.
   Через два дня, в уютном загородном кафе мы предавались общению в лег-
кой незамысловатой форме. Сентиментальная десятилетней  давности  музыка
навевала ностальгические мысли, и моя  красавица  с  грустью  вспоминала
картинки из своего детства. Это было добрым знаком, и я, затаив дыхание,
следил за ее грациозными движениями, лишь изредка вставляя короткие меж-
дометия. Речь шла о какой-то кошке или собаке, которая была очень довер-
чива и постоянно попадала в разные смешные истории. По отдельным, ничего
не значащим для несмышленого наблюдателя легким штрихам, восстанавливал-
ся острый критический ум и упрямый, даже я бы сказал, сильный  характер.
Впрочем, она все время сохраняла определенную дистанцию и умело пресека-
ла малейшие поползновеия пробраться поглубже.
   - Мне сегодня было очень хорошо, - сказала она, когда мы  оказались  у
булочной. - А теперь мне пора.
   Честно говоря, я расслабился и не ожидал, что сейчас, именно здесь мы
должны расстаться. Да и куда ей пора?
   - Неужели ты так и уйдешь? - еще в кафе я незаметно перешел на ты.
   Она длинно посмотрела на меня, кажется, впервые сомневаясь как посту-
пить.
   Конечно, нужно меня пригласить домой. Ведь там никого нет. Ведь  если
бы там кто-то был, она не стала бы тайком встречаться со мной, изображая
из себя недотрогу. Да и рассказывая о  себе,  она  никогда  не  говорила
"мы", но всегда только "я". Наконец она решилась:
   - Ладно, пойдемте. Угощу вас чаем.
   Терпеть дальше не имело смысла, и я, целый день гнавший подальше  то-
полиную тему, снова дал волю чувствам. Она парила серебристой  мечтой  в
полумраке лестничной клетки, головокружительно  покачивая  паутинками  в
такт ударам моего сердца. Я крался за ней  вверх  по  лестнице,  гонимый
вечным охотничьим инстинктом, восхищаясь каждым ее шагом. Это  уже  было
похоже на танец рук. Мы вальсировали, не чуя под ногами почвы, лишь  из-
редка, нарочно и случайно, касаясь друг друга, отодвигая на потом теперь
уже неизбежный счастливый момент, когда окончательно исчезнет  разделяю-
щее нас пространство, и она, свободная и независимая,  плавно  опустится
ко мне на ладонь.
   Нас буквально втянуло в чуждые апартаменты. Так вот где обитают самые
очаровательные экземпляры тополиного племени.  Из  нехитрого  мебельного
гарнитура мой цепкий взгляд мгновенно выловил  первостепенные  следы  ее
интимной жизни. Здесь живут небогато (старенький трельяж удваивал неров-
ным зеркалом три-четыре самых  необходимых  предмета  женской  радости),
одиноко (следы хозяина либо отсутствовали, либо были  спрятаны  подальше
на время отсутствия такового) и,  быть  может,  несчастливо  (деревянная
детская кроватка служила скорее бельевым ящиком, чем  местом  приложения
материнского чувства). Не буду лгать, будто меня не обрадовала  раскрыв-
шаяся картина, и я как мальчишка скуксился от того, что у нее есть ребе-
нок. Смешно было бы предполагать, что такой экземпляр привлек только мое
внимание.
   - Тапочек нет, - предупредила хозяйка, когда я попытался снять туфли.
   Я и сам вижу, что нет. Все же снял туфли и прошел вслед  за  хозяйкой
на кухню.
   Несмотря на отвратительный чай (второй или третьей доливки) и  холод,
поднимавшийся от бетонного пола, крытого драным в нескольких местах  ли-
нолеумом, я продолжал пребывать в приподнятом расположении  духа,  почти
нахально разглядывая клетчатую мальчишечью рубашку, тщательно  застегну-
тую на две сохранившиеся пуговицы.
   Она продолжала кружить вокруг все той же кошки, отчаянно  поддерживая
слабо тлеющий разговор, а я, позабыв все правила приличия, игнорируя да-
же вопросы и намеки, полностью переключился на выбор места встречи. Нет,
тут не было холодного расчета. Может быть, внешне это так  и  выглядело,
но внутри... Меня буквально лихорадило. Теперь я удивляюсь - отчего? По-
чему я сомневался? Ведь все так просто: мы здесь одни,  она  сама  этого
пожелала, и теперь вот, кажется, смущается, вот, уж не зная, что сказать
(а я не собираюсь ей помочь), она снова повторяет сказанное  ранее,  она
тоже волнуется, нервничает, ей хочется узнать, для чего я все это  зате-
ял, да, ее бьет озноб, мы оба больны, мы температурим.
   Я протянул руку и подставил в ожидании ладонь. Она замерла на  полус-
лове, недоуменно посмотрела мне в глаза, потом на  ладонь.  Время  стало
вязким как холодец и единственное, что не вибрировало, стойко  сопротив-
ляясь его течению, так это моя ладонь. Главное не  сорваться,  не  дрог-
нуть, когда все поставлено на карту. Она продолжала смотреть на мою без-
защитную длань, будто ожидая хоть малейшей перемены, но я  крепился,  не
отступая ни вправо ни влево. То, что произошло  потом,  было  совершенно
неожиданным. Загадочно улыбнувшись, она, как в той детской игре, шлепну-
ла меня по ладони, тут же отдернув руку, и, подождав  несколько  мгнове-
ний, уже со второй попытки плавно опустила ее обратно. Я пошевелил безы-
мянным пальцем и ощутил, как ее лодочка поудобнее устраивается у  прича-
ла. Свершилось - меня распирало от восторга.
   - У тебя нет лишней иголки? - на радостях спросил я.
   - Иголки?! - удивилась она, не понимая, причем здесь иголка.
   - Да, обычной швейной иглы... свою забыл дома, - виновато промямлил я,
на ходу осознавая несвоевременность своей выходки. Она убрала назад  ру-
ку, и нужно было как-то выкручиваться. - У меня... отпоролась  пуговица,
там (я махнул куда-то в сторону прихожей) на куртке.
   Она решительно встала, вышла и тут же вернулась с  катушкой  ниток  и
иголкой и положила все это передо мной.
   - Зашивайте, только поскорее. Мне нужно уходить.
   Конечно, с ее точки зрения трудно выдумать более идиотскую линию  по-
ведения, подумал я, тупо разглядывая швейные принадлежности.
   - Не обижайся, - спохватился я ( она бросила презрительный взгляд ). -
Ты знаешь, как трудно ловить то, что плавает в воздухе.  Ты  никогда  не
пыталась поймать спору одуванчика или... или тополиную пушинку? - я  го-
ворил в пространство, где передо мной все плыло и качалось. - Когда  пы-
таешься поймать ее резким движением, то ничего не получается - она увер-
тывается, гонимая ветром, рожденным движением руки. Желание  обладать  и
контролировать разрушает реальность. Она уск