Первый раз в  жизни!
Угодно вам насмехаться над религией? Или вы начинаете трепетать перед нею?
 Франц. Насмехаться или трепетать - смотря  по  твоим  ответам.  Слушай,
Мозер, я докажу тебе, что ты либо сам дурак,  либо  дурачишь  других.  А  ты
будешь отвечать. Слышишь? Если тебе дорога жизнь, ты будешь мне отвечать.
 Мозер. Вы хотите судить всевышнего, и всевышний вам однажды ответит...
 Франц. Сейчас я хочу узнать! Сейчас, сию же минуту! Чтоб  не  натворить
постыдных безумств и в  страхе  не  воззвать  к  идолу  черни!  За  бутылкой
бургундского я часто спьяна  говорил  тебе:  "Бога  нет".  Теперь  я  говорю
серьезно. Я заявляю: его нет! Ты можешь опровергать  меня  любыми  доводами,
имеющимися в твоем распоряжении. Они сгинут, стоит мне на них только дунуть.
 Мозер. О, если  б  ты  с  такою  легкостью  мог  отвести  гром  что  с
непомерной  силой  грянет  над  твоей  надменной  душой!  Всемогущему  богу,
которого ты, глупец и злодей,  изгоняешь  из  его  же  творения,  нет  нужды
оправдывать себя устами праха. Он так же велик в твоих жестокостях, как и  в
улыбке всепобеждающей добродетели.
 Франц. Хорошо, поп! Отменно! Молодчина!
 Мозер. Я служитель высшего владыки и говорю  с  червем,  подобным  мне,
угождать которому не намерен! Я, конечно, счел бы себя чудотворцем, если  бы
мне удалось исторгнуть раскаяние у тебя, закоренелого злодея. Но  если  твоя
уверенность так непреклонна, то зачем ты послал за  мной?  Скажи,  зачем  ты
призвал меня среди ночи?
 Франц. Потому что мне скучно. Даже шахматы сегодня не веселят меня. Вот
мне и вздумалось  шутки  ради  полаяться  с  попом.  Этим  вздором  меня  не
застращаешь! Я знаю отлично: на вечность уповает лишь тот, кому  не  повезло
здесь, на земле. Но он жестоко заблуждается. Мне довелось  читать,  что  вся
наша сущность сводится к кровообращению. С последней каплей крови исчезают и
дух и мысль. Дух разделяет все слабости тела, так разве  он  может  пережить
его, не испариться при его распаде? Если к тебе в мозг проникнет хоть  капля
воды, твоя жизнь на мгновенье прервется, она
будет граничить с небытием, а затем наступит и  смерть.  Чувства  -  не
более как колебания струн, а разбитый клавесин  звучать  не  может.  Если  я
сровняю с землей семь моих замков, если разобью вон  ту  Венеру,  это  будет
значить, что  нет  больше  ни  симметрии,  ни  красоты.  То  же  и  с  вашей
бессмертной душой!
 Мозер. Такова философия вашего отчаяния. Но от  этих  доводов  ваше
собственное сердце пугливо  бьется  в  груди,  изобличая  вас  во  лжи.  Все
хитросплетения  подобной  философской  системы  разрывает  одна-единственная
мысль: "Ты должен умереть!" Что ж, я вызываю вас,  и  да  послужит  вам  это
испытанием! Если и в смертный час вы не поколеблетесь, если  ваши  убеждения
не предадут вас и тогда - победа за вами. Но если  в  этот  час  хоть  малый
страх посетит вас, тогда - горе вам. Вы обманулись!
 Франц (смущенно). Если в час смерти меня охватит страх?
 Мозер. Немало довелось мне видеть  таких  несчастных,  которые  всю
жизнь с чудовищной настойчивостью противоборствовали истине, но в час смерти
их заблуждения сами собой, исчезали. Я буду стоять у вашего смертного  одра.
Мне даже хочется видеть, как тиран расстается с жизнью... Я не сведу глаз  с
вашего лица и когда врач возьмет вашу хладеющую,  влажную  руку,  с  трудом
различая слабый, чуть слышный пульс, взглянет на  вас  и,  равнодушно  пожав
плечами, заявит: "Человек тут бессилен!" - о, тогда  берегитесь!  Берегитесь
походить на Ричарда или Нерона*.
 Франц. Нет! Нет!
 Мозер. И ваше "нет" в смертный час прозвучит как громогласное "да".
Внутренний судья, которого не подкупишь скептическими домыслами,  пробудится
и начнет вершить свой суд над вами.  И  это  будет  как  пробуждение  заживо
погребенного во чреве могилы,  это  будет  как  возмущение  самоубийцы,  уже
нанесшего себе смертельный удар и раскаивающегося!  Это  будет  как  молния,
внезапно прорезавшая полночь вашей жизни, как озарение! И если вы и тогда не
поколеблетесь - победа за вами.
 Франц  (в  беспокойстве  ходит  из  угла  в  угол).  Поповские  бредни!
Поповские бредни!
 Мозер. Тогда  мечи  вечности  впервые  рассекут  мрак  вашей  души,
впервые, - но слишком поздно! Мысль о боге пробуждает страшного соседа,  имя
ему - судия! Подумайте, Моор, жизнь тысяч людей подчинена  одному  мановению
вашей  руки,  из  каждой  тысячи  девятьсот  девяносто  девять  вы   сделали
несчастными. Вам недостает только Римской империи, чтобы стать Нероном,  или
Перу, чтобы  стяжать  себе  славу  Писарро*.  Неужто,  вы  думаете,  господь
дозволит,  чтобы  один  человек  неистово  хозяйничал  в  его  мире  и   все
переворачивал вверх дном? Неужто вы думаете,  что  эти  девятьсот  девяносто
девять рождены для гибели, для того, чтобы быть куклами в вашей  сатанинской
игре? Не думайте так! Он взыщет с вас за каждое мгновение, которое вы украли
у них,  за  каждую  радость,  которую  вы  им  отравили,  за  каждый  шаг  к
совершенству,
который  вы  преградили  им.  И  если  вы  и  тут  найдете  ответ,  то,
Моор, - победа за вами.
 Франц. Довольно! Ни слова больше! Уж не хочешь ли ты, чтоб я подчинился
твоим желчным размышлениям?
 Мозер. Помни, что людские судьбы пребывают меж собой в прекрасном и
страшном равновесии. Чаша весов, опустившись в этой жизни, возвысится в той
возвысившись в этой, в  той  опустится  до  земли.  И  то,  что  было  здесь
преходящим страданием, там станет вечным торжеством, а то,  что  здесь  было
преходящим торжеством, там станет вечным, безграничным отчаянием.
 Франц (яростно наступает на него). Пусть  гром  поразит  тебя  немотою,
низкий лжец! Я вырву у тебя из глотки твой проклятый язык.
 Мозер. А! Так вы уже ощутили бремя истины? А я ведь еще  не  привел
доказательств. Что ж, приступим к ним!
 Франц. Молчи, проваливай к черту со своими доказательствами! Душа  наша
сгниет вместе с телом, говорю тебе! И ты не смеешь мне возражать.
 Мозер. Вот почему визжат духи  ада  и  качает  головой  вездесущий.
Ужели вы думаете в пустынном царстве вечного "ничто" ускользнуть от карающей
десницы мстителя? Взнесетесь ли вы  на  небо  -  он  там!  Спуститесь  ли  в
преисподнюю - он опять там! Вы крикнете  ночи:  "Обволоки  меня!",  крикнете
тьме: "Укрой меня!" - и тьма возблещет вокруг вас, и полночь  озарит  светом
отверженного. Нет! Ваш бессмертный дух  противится  этим  словам,  побеждает
ослепшую мысль!
 Франц. Но я не хочу быть бессмертным... Кто хочет, пусть будет им,  мое
дело сторона. Я заставлю его меня уничтожить! Я доведу его до ярости,  чтобы
он в ярости уничтожил меня! Назови мне тягчайший грех, который  всех  больше
прогневит его.
 Мозер. Мне ведомы только два таких греха. Но не люди их совершают и
не люди судят за них.
 Франц. Два греха?
 Мозер  (очень   значительно).   Отцеубийством   зовется   один,
братоубийством другой! Почему вы вдруг так побледнели?
 Франц. Как, старик? Ты в заговоре с адом или  с  небом?  Кто  тебе  это
сказал?
 Мозер. Горе тому, у кого на душе они оба! Лучше бы ему не родиться!
Но успокойтесь! У вас нет больше ни отца, ни брата.
 Франц. Как? И страшнее ты грехов не знаешь? Подумай еще: смерть,  небо,
вечность, проклятие витают на твоих устах. Не знаешь страшнее?
 Мозер. Не знаю.
 Франц (падает на стул). Конец! Конец!
 Мозер. Радуйтесь же, радуйтесь! Почитайте себя счастливым! При всех
ваших злодеяниях вы праведник по сравнению
с отцеубийцей. Проклятие, готовое поразить вас, - песнь любви  рядом  с
проклятием, тяготеющим над его головой... Возмездие...
 Франц (вскакивая). Тысячу смертей на тебя, ворон! Кто звал  тебя  сюда?
Пошел вон, или я проколю тебя шпагой!
 Мозер. Как? Поповские бредни довели до бешенства  такого  философа?
Ведь они сгинут, стоит вам только дунуть на них. (Уходит.)

 Франц бросается в кресло и мечется в нестерпимом волнении.
 Глубокое молчание. Вбегает слуга.

 Слуга. Амалия бежала! Граф внезапно исчез!

 Даниэль боязливо входит.

 Даниэль. Ваша милость, отряд неистовых всадников скачет  к  замку.  Они
кричат: "Смерть, смерть!" Вся деревня в смятении!
 Франц. Иди! Вели звонить во все колокола! Всех сгоняй в церковь!  Пусть
падут на колени!.. Пусть молятся за меня! Отпустить заключенных! Беднякам  я
все возмещу - вдвое, втрое!  Я...  Да  иди  же,  зови  духовника!  Пусть  он
отпустит мне мои прегрешения! Что ж ты стоишь?

 Шум и топот становятся слышнее.

 Даниэль. Господи, прости меня и помилуй! Как мне это  понять?  Ведь  вы
отовсюду изгоняли религию, швыряли мне в  голову  Библию  и  требник,  когда
заставали меня на молитве...
 Франц. Ни слова больше! Смерть! Ты видишь? Смерть! Будет поздно!

 Слышно, как неистовствует Швейцер.

Молись же! Молись!
 Даниэль. Я всегда говорил вам: вы издеваетесь над святой  молитвой,  но
берегитесь, берегитесь! Когда гром грянет, когда поток  захлестнет  вас,  вы
отдадите все сокровища мира за одну христианскую  молитву.  Вот  видите,  вы
поносили меня! И теперь дождались! Видите!
 Франц (порывисто обнимает его).  Прости,  милый,  добрый,  хороший  мой
Даниэль! Прости, я озолочу тебя! Но молись же! Я  сыщу  тебе  невесту,  я...
Молись же, заклинаю тебя, на коленях заклинаю! Во имя дьявола, молись!

 Шум на улице, крик, стук.

 Швейцер (на улице). На приступ! Бей! Ломай! Я вижу свет, он должен быть
там.
 Франц (коленопреклоненно). Услышь мою молитву, господи! В первый раз!..
Никогда больше не обращусь к тебе! Услышь меня, господи!
 Даниэль. Господи Иисусе! Что вы делаете? Это безбожная молитва.

 Сбегается народ.

 Народ. Воры! Убийцы! Кто поднял такой ужасный шум среди ночи?
 Швейцер (все еще на улице). Отгоните их, ребята! Это черт явился, чтобы
утащить вашего господина! Где Шварц со своими людьми? Окружай замок!  Гримм!
Бери приступом стены!
 Гримм. Тащите сюда горящие головни! Либо мы вломимся к  нему,  либо  он
спустится вниз! Я подожгу его хоромы!
 Франц (молится). Я был не простым убийцей, господи!.. Никогда не грешил
по пустякам...
 Даниэль. Господи! Будь к нам милостив! У него и молитвы-то греховные!
 Летят камни и головни, стекла разбиваются. Замок пылает.
 Франц. Не могу молиться!.. Здесь, здесь (бьет, себя в грудь  и  в  лоб)
все пусто... Все выжжено! (Поднимается.)  Нет,  я  не  стану  молиться,  не
доставлю небу этого торжества! Не позволю аду посмеяться надо мною!
 Даниэль. Господи! Пресвятая матерь  божья!  На  помощь,  спасите!  Весь
замок в огне!
 Франц. Возьми шпагу! Живо! Всади мне ее в  живот!  Не  то  эти  молодцы
надругаются надо мной.

 Пожар усиливается.

 Даниэль. Увольте! Увольте! Я никого не хочу прежде  времени  отправлять
на небо, тем более... (Убегает.)
 Франц (неподвижно смотрит ему вслед после паузы). ...в  ад,  хотел  ты
сказать! И вправду! Я  уже  чую  его!  (Охваченный  безумием.)  Так  это  вы
заливаетесь звонким смехом?.. Я слышу, как  шипят  гады  преисподней!..  Они
взбегают по лестнице, осаждают дверь!.. Почему я робею перед  этим  острием?
Дверь трещит, подается!.. Бежать некуда! Так смилуйся ты надо мной!

 Срывает золотой шнурок со шляпы и удавливается. Швейцер со своими людьми.

 Швейцер. Где ты, каналья? Вы видели, как все разбежались? Не много же у
него друзей! Куда он забился, этот негодяй?
 Гримм (спотыкается о труп). Стой! Что здесь лежит  на  дороге?  Посвети
мне!..
 Шварц. Он нас опередил. Вложите мечи в  ножны!  Вот  он  валяется,  как
дохлая кошка.
 Швейцер. Мертв? Как? Не дождавшись меня? Лжете, говорю вам!.. Полюбуйтесь, как он живо вскочит на ноги. (Толкает его.)  Эй,
ты! Представляется случай убить отца!
 Гримм. Не трудись понапрасну: он мертвешенек.
 Швейцер (отходит от трупа). Да, он не обрадовался этому  случаю!  Он  и
вправду подох! Подите скажите атаману: он мертв! Меня Моор больше не увидит.
(Стреляет себе в висок.)


СЦЕНА ВТОРАЯ

 Декорация последней сцены четвертого акта. Старик Моор сидит на камне.
 Напротив него разбойник Моор. Разбойники шныряют по лесу.

 Разбойник Моор. Его все  нет!  (Ударяет  кинжалом  по  камню  так,  что
сыплются искры.)
 Старик Моор. Прощение да будет  ему  карой  удвоенная  любовь  -  моей
местью.
 Разбойник Моор. Нет! Клянусь злобой души моей! Этого не будет! Я  этого
не потерплю! Пусть тащит за собой в вечность великий позор своего злодеяния!
Иначе зачем бы я стал убивать его?
 Старик Моор (разражаясь рыданиями). О, мое дитя!
 Разбойник Моор. Что? Ты плачешь о нем?.. Возле этой башни?..
 Старик  Моор.  Помилосердствуй!  О,  помилосердствуй!  (Страстно  ломая
руки.) Сейчас, сейчас вершится суд над моим сыном.
 Разбойник Моор (испуганно.) Над которым?
 Старик Моор. Что значит твой вопрос?
 Разбойник Моор. Ничего! Ничего!
 Старик Моор. Ты пришел глумиться над моим несчастьем?
 Разбойник Моор. Предательская совесть! Не  обращайте  внимания  на  мои
слова.
 Старик Моор. Да, я замучил одного сына, и теперь  другой  мучает  меня.
Это перст божий!... О Карл! Карл! Если ты витаешь  надо  мной  в  ангельском
обличье, прости, прости меня!
 Разбойник Моор (живо). Он вас прощает. (В смущении.)  Если  он  достоин
называться вашим сыном, он должен простить вас.
 Старик Моор. О, он был слишком хорош для меня!  Но  я  поспешу  к  нему
навстречу - с моими слезами, с моей бессонницей, со страшными  видениями!  Я
обниму его колена,  громко  крича:  "Я  согрешил  перед  собою  и  тобой!  Я
недостоин называться отцом твоим!"
 Разбойник Моор (растроганно). Он был вам дорог, ваш второй сын?
 Старик Moo. Господь тому свидетель! Зачем я поддался  коварству  злого
сына? Среди смертных не было отца счастливее! Рядом со мной цвели мои дети и
тешили меня надеждами. Но - о, горестный час! - злой дух вселился  в  сердце
младшего! Я доверился змею! И потерял обоих детей. (Закрывает лицо руками.)
 Разбойник Моор (отходит от него). Потерял навеки!
 Старик Моор. О, я всем сердцем чувствую то, что сказала мне Амалия! Дух
мщения говорил ее устами: "Напрасно будешь ты простирать холодеющие  руки  к
сыну! Напрасно искать теплую руку твоего Карла! Он никогда не будет стоять у
твоего смертного одра".

 Разбойник Моор, отворачиваясь, подает ему руку.

О,  если б это была рука моего Карла! Но он лежит далеко в тесном дому, спит
свинцовым  сном  и никогда не услышит гласа моего горя. Горе мне! Умереть на
чужих руках... Нет больше сына!.. Сына, который бы закрыл мне глаза...
 Разбойник  Моор  (в  сильнейшем  волнении).  Теперь  пора!  Теперь!  (К
разбойникам.) Оставьте меня! И все же... Разве я могу возвратить  ему  сына?
Hex! Возвратить ему сына я не могу!.. Это я не сделаю!..
 Старик Моор. Что, друг мой? Что ты там бормочешь?
 Разбойник Моор. Твой сын... Да, старик... (Чуть  внятно.)  Твой  сын...
Он... навеки потерян.
 Старик Моор. Навеки?
 Разбойник Моор (в ужасном смятении обращает взоры к небу). О, только на
этот раз не дай ослабеть моей душе!.. Только на этот раз поддержи меня!
 Старик Моор. Навеки, сказал ты?
 Разбойник Моор. Не расспрашивай больше! Навеки, сказал я.
 Старик Моор. Незнакомец! Незнакомец! Зачем ты освободил  меня  из  этой
башни?..
 Разбойник Моор. А что, если мне похитить его благословение? Похитить и,
как  вору,  ускользнуть  с  этой  священной  добычей...  Говорят,  отцовское
благословение никогда не пропадает...
 Старик Моор. И мой Франц тоже погиб?
 Разбойник Моор (падая перед ним на  колени).  Я  сломал  затворы  твоей
темницы. Благослови меня!
 Старик Моор (с болью). О, зачем ты хоронишь сына,  спаситель  отца?  Ты
видел сам: милосердие господне не оскудевает. А мы, жалкие черви, отходим ко
сну, унося с собой свою злобу. (Кладет  руку  на  голову  разбойника.)  Будь
столь же счастлив, сколь и милосерден.
 Разбойник Моор  (поднимается,  растроганный).  О,  где  ты,  мое  былое
мужество? Мои мускулы ослабели кинжал валится у меня из рук.
 Старик Моор.  Хорошо,  когда  братья  льнут  друг  к  другу,  как  роса
гермонских вершин к горе Сиону*. Научись  понимать  эту  радость,  юноша,  и
ангелы господни станут греться в лучах твоей славы. Твоя мудрость  да  будет
мудростью старца. Но сердце... пусть останется сердцем невинного дитяти.
 Разбойник Моор. О, предвкушение счастья! Поцелуй меня, святой старец!
 Старик Моор (целует его). Пусть тебе кажется, что это поцелуй  отца,  я
же буду думать, что целую сына. Как? Ты умеешь плакать?
 Разбойник Моор. Мне почудилось, что это поцелуй отца!  Горе  мне,  если
они сейчас приведут его.

Появляется траурное шествие. Спутники Швейцера идут, опустив головы и закрыв
 лица.

Боже! (Робко отступает, пытаясь скрыться.)

 Они проходят мимо него. Он смотрит в сторону. Долгая пауза. Они
 останавливаются.

 Гримм (тихо). Атаман!

 Разбойник Моор не отвечает и отходит еще дальше.

 Шварц. Дорогой атаман!

 Разбойник Моор отступает еще.

 Гримм. Мы не виновны, атаман!
 Разбойник Моор (не глядя на них). Кто вы такие?
 Гримм. Ты даже не смотришь на нас! Мы - твои верные слуги.
 Разбойник Моор. Горе вам, если вы были мне верны!
 Гримм. Прими последний привет от  твоего  слуги  Швейцера!  Никогда  не
возвратится твой слуга Швейцер.
 Разбойник Моор (вздрагивает). Так вы не нашли его?
 Шварц. Нашли мертвым.
 Разбойник Моор (с радостью).  Благодарю  тебя,  вседержитель!  Обнимите
меня, дети мои! Милосердие - отныне наш лозунг! Значит,  и  это  преодолено,
все преодолено.

 Еще разбойники и Амалия.

 Разбойники. Хо, хо! Добыча! Славная добыча!
 Амалия (с развевающимися волосами). "Мертвые, - кричат они, - встают из
гроба на его голос..." Мой дядя жив... Он в этом лесу... Где он? Карл! Дядя!
О! (Бросается в объятия старика.)
 Старик Моор. Амалия! Дочь моя! Амалия! (Сжимает ее в объятиях.)
 Разбойник Моор (отпрянув). Кто воскресил предо мною этот образ?
 Амалия (вырывается из объятий старика Моора, бежит  к  разбойнику  и  в
упоении обнимает его). Он опять со мной, о небо! Опять со мной!
 Разбойник Моор (вырываясь,  разбойникам).  Подымайтесь!  Сатана  предал
меня!
 Амалия. Жених мой! Жених мой! Ты  обезумел!  Или  это  от  счастья?  Но
почему же я так бесчувственна в этом вихре блаженства? Так холодна?
 Старик Моор (поднимаясь). Жених? Дочь моя? Дочь! Твой жених?
 Амалия. Навеки твоя! Навеки,  навеки,  навеки  мой!  О  силы  небесные!
Разрешите меня от этого  смертельного  блаженства  -  или  я  паду  под  его
бременем!
 Разбойник Моор. Оторвите ее от меня! Убейте ее! Убейте его! Меня! Себя!
Убейте всех! Весь мир да погибнет! (Порывается бежать.)
 Амалия. Куда?  Зачем?  Любовь!  Вечное,  бескрайнее  блаженство!  А  ты
бежишь?
 Разбойник Моор. Прочь! Прочь!  Несчастнейшая  из  невест!  Смотри  сам,
спрашивай, слушай, несчастнейший из отцов!  Боже,  дай  мне  силы  навсегда,
навеки покинуть их!
 Амалия. Поддержите  меня!  Ради  бога,  поддержите!  Ночь  перед  моими
глазами!.. Он покидает меня!
 Разбойник Моор. Слишком поздно! Напрасно!.. Твое проклятье, отец!..  Не
спрашивай более! Я... мне... Твое проклятье!.. Твое мнимое проклятье!..  Кто
заманил меня сюда? (Обнажает шпагу и бросается на разбойников.) Кто  из  вас
заманил меня сюда, исчадия ада? Так погибни же, Амалия!.. Умри, отец! Умри в
третий раз - из-за меня!.. Твои спасители - разбойники и убийцы! А твой Карл
- их атаман!

 Старик Моор умирает. Амалия стоит неподвижно, как статуя.
 Вся шайка хранит страшное молчание.

(Ударяясь  головой о дуб.) Души тех, кого я придушил во время любовных ласк,
кого  я  поразил  во  время  мирного сна, души тех... Ха-ха-ха! Слышите этот
взрыв  пороховой  башни  над  постелями  рожениц?  Видите,  как  пламя лижет
колыбели  младенцев?  Вот он, твой венчальный факел! Вот она, твоя свадебная
музыка!  О,  господь  ничего  не  забывает,  он умеет все связать воедино. А
потому  прочь от меня, блаженство любви! А потому любовь для меня пытка! Вот
оно, возмездие!
 Амалия. Это правда! О,  господи!  Так  это  правда?  Чем  я  согрешила,
безвинная овечка? И его я любила!
 Разбойник Моор. Нет! Это выше сил человеческих! Я  слышал,  как  смерть
свисте