не увозить.
Джонсон (строго). Молчи, невежественный и безнравственный иностранец!

          Отповедь    встречена    всеобщим   одобрением.   Марцо,
                   отодвинутый на задний план, тушуется.

     Она не увезет его из дурных побуждений, но может увезти из хороших. Что
     тогда будет с нами?
Дринкуотер. На Брасбаунде свет клином не сошелся.  Есть  голова  на  плечах,
     знаешь жизнь - вот ты сам и капитан. Такой человек найдется, только  вы
     не знаете, где его искать.

          Намек  на  то,  что сам Дринкуотер и есть такой человек,
          кажется  остальным  нестерпимо  наглым,  и его встречают
                          долгим всеобщим свистом.

Брасбаунд (возвращается в своей одежде,  надевая  на  ходу  куртку).  А  ну,
     смирно!

          Команда  с  виноватым  видом  вытягивается  и  ждет  его
                                приказаний.

     Редбрук,  уложить  вещи  леди  в  сундук  и  переправить к ней на яхту.
     Джонсон, погрузить всех людей на борт "Благодарения", проверить запасы,
     выбрать якорь и приготовиться к выходу в море. Потом выслать к причалам
     Джека  со  шлюпкой - пусть ждет меня. Сигнал подать выстрелом из пушки.
     Не терять времени!
Джонсон. Слушаюсь, сэр. Команда, на борт!
Все. Идем, идем. (Шумно уходят,)

          Дождавшись,  когда они уйдут, Брасбаунд садится к столу,
          опирается  на  него локтями, подпирает голову кулаками и
          погружается   в  мрачное  раздумье.  Затем  вынимает  из
          бокового  кармана  куртки  кожаный бумажник, вытаскивает
          оттуда   истрепанный  грязный  пакет  писем  и  газетных
          вырезок и бросает их на стол. За ними следует фотография
          в дешевой рамке - ее он тоже грубо швыряет на стол рядом
          с   бумагами  и,  скрестив  руки  на  груди,  с  мрачным
          отвращением  смотрит  на  нее.  В эту минуту сходит леди
          Сесили.  Брасбаунд  сидит  к ней спиной и не слышит, как
          она  входит.  Заметив это, она хлопает дверью достаточно
            громко, чтобы привлечь его внимание. Он вздрагивает.

Леди Сесили (подходя к противоположному концу стола). Значит, вы  сняли  всю
     мою элегантную одежду.
Брасбаунд. Вы хотите сказать - одежду вашего брата?  Человек  должен  носить
     свою собственную одежду и лгать сам за себя. Очень сожалею, что сегодня
     вам пришлось лгать за меня.
Леди Сесили. Женщины тратят половину жизни на то, чтобы говорить  за  мужчин
     маленькую неправду, а иногда и большую. Мы к этому привыкли. Но  имейте
     в виду: я не признаю, что делала это и сегодня.
Брасбаунд. Как вам удалось обвести моего дядю?
Леди Сесили. Не понимаю этого выражения.
Брасбаунд. Я хотел сказать...
Леди Сесили. Скоро завтрак, и, боюсь, мы уже  не  успеем  выяснить,  что  вы
     хотели сказать. Я собиралась поговорить с вами о вашем будущем. Можно?
Брасбаунд (несколько помрачнев, но вежливо). Садитесь, пожалуйста.

                           Она садится, он тоже.

Леди Сесили. Каковы ваши планы?
Брасбаунд. У меня нет планов. Вскоре вы услышите пушечный выстрел в  гавани.
     Это будет означать, что  шхуна  "Благодарение"  подняла  якорь  и  ждет
     только своего капитана, чтобы выйти в море. А капитан ее не знает, куда
     ему взять теперь курс - на север или на юг.
Леди Сесили. Почему не на север, в Англию?
Брасбаунд. Почему не на юг, к полюсу?
Леди Сесили. Но вам же надо как-то устроить свою судьбу.
Брасбаунд (тяжело опустив локти и кулаки  на  стол,  властно  смотрит  ей  в
     глаза). Послушайте, когда мы впервые встретились с вами,  у  меня  была
     цель в жизни. Я был одинок и не заводил себе друга  -  ни  женщины,  ни
     мужчины, потому что цель моя шла вразрез с законом, с религией, с  моей
     собственной репутацией и безопасностью. Но я верил в  нее  и  отстаивал
     ее, в одиночку, как и полагается  человеку  отстаивать  свои  убеждения
     против закона и религии, против зла и эгоизма. Чем бы я ни был, я не из
     числа ваших липовых морячков, которые пальцем не шевельнут  ради  своих
     убеждений, разве что вознесутся на небо. Я же за свои  убеждения  готов
     был спуститься в ад. Вам, вероятно, этого не понять.
Леди Сесили. Напротив! Я прекрасно понимаю. Это  так  характерно  для  людей
     определенного типа.
Брасбаунд. Пожалуй, хотя я редко встречал таких людей. Тем не  менее  я  был
     одним из них. Не скажу, что я был счастлив, но и несчастен  я  тоже  не
     был, потому что не колебался, а неуклонно шел своим путем. Если человек
     здоров и у него есть цель, он не задумывается над тем, счастлив он  или
     нет.
Леди Сесили. Иногда он не задумывается  даже  над  тем,  счастливы  или  нет
     другие.
Брасбаунд. Не отрицаю. Труд - первое, что делает  человека  эгоистом.  Но  я
     стремился не к собственному благополучию : мне казалось, что я поставил
     справедливость выше своего я. Повторяю, тогда жизнь  кое-что  для  меня
     значила. Видите вы эту пачку грязных бумажек?
Леди Сесили. Что это такое?
Брасбаунд.  Вырезки  из   газет.   Речи,   произнесенные   моим   дядей   на
     благотворительных обедах или тогда, когда он осуждал людей  на  смерть.
     Благочестивые, высокопарные речи человека, которого я  считал  вором  и
     убийцей! Они  доказывали  мне,  что  закон  и  приличия  несправедливы,
     доказывали более веско, ярко, убедительно, чем книга пророка  Амоса.  А
     чем они стали  теперь?  (Не  спуская  с  нее  глаз,  хладнокровно  рвет
     газетные вырезки на мелкие клочки и отбрасывает их.)
Леди Сесили. От этого вам, во всяком случае, стало легче.
Брасбаунд. Согласен. Но с ними ушла часть моей жизни. И  помните:  это  дело
     ваших рук. Теперь смотрите, что я сохранил. (Показывает письма.) Письма
     моего дяди к моей матери  с  ее  приписками,  где  она  сетует  на  его
     холодную наглость, вероломство и жестокость.  А  вот  жалобные  письма,
     которые она писала ему потом. Они возвращены нераспечатанными. Их  тоже
     выбросить?
Леди Сесили (сконфуженно). Я не вправе просить вас уничтожить письма матери.
Брасбаунд. А почему бы и  нет,  раз  вы  лишили  их  всякого  смысла?  (Рвет
     письма.) Это тоже облегчение?
Леди Сесили. Это немного печально, но, вероятно, так все же лучше.
Брасбаунд. Остается последняя реликвия - ее портрет. (Вынимает фотографию из
     дешевой рамки.)
Леди Сесили (с живостью и любопытством). Ах, дайте взглянуть!

          Он   подает  ей  фотографию.  Прежде  чем  она  успевает
          овладеть   собой,   на   лице  ее  явственно  отражаются
                        разочарование и отвращение.

Брасбаунд (с саркастическим смешком). Вы, кажется, ожидали лучшего?  Что  ж,
     вы правы. Рядом с вашим ее лицо не назовешь красивым.
Леди Сесили (расстроенная). Я же ничего не сказала.
Брасбаунд. Что вы могли сказать?  (Берет  обратно  фотографию,  которую  она
     отдала без единого слова. Он смотрит на фотографию, покачивает  головой
     и собирается разорвать ее.)
Леди Сесили (удерживая его руку). Нет, нет, только не портрет матери!
Брасбаунд. Представьте себе, что это ваш портрет. Вы бы  хотели,  чтобы  ваш
     сын хранил его и показывал более молодым и красивым женщинам?
Леди Сесили (отпустив его руку). Вы ужасный человек!  Порвите  ее,  порвите!
     (На мгновение закрывает глаза рукой, чтобы не видеть этого зрелища.)
Брасбаунд (хладнокровно рвет фотографию). Она мертва для меня еще с того дня
     в замке. Вы убили ее. Мне лучше без нее. (Бросает обрывки.)  Теперь  со
     всем покончено. Вы лишили мою жизнь прежнего смысла, но  не  вложили  в
     нее нового. Я вижу, вы  обладаете  каким-то  ключом  к  жизни,  который
     помогает вам преодолевать ее трудности, но я недостаточно  умен,  чтобы
     понять, что это за ключ. Вы парализовали меня, показав, что  я  неверно
     воспринимаю жизнь, когда предоставлен самому себе.
Леди Сесили. Да нет же! Почему вы так говорите?
Брасбаунд. А что мне еще сказать? Видите, что я наделал! Мой  дядя  оказался
     не хуже меня, вероятно, даже лучше: голова у него светлее  и  положение
     он занимает более высокое. А я принял его за злодея  из  сказки.  Любой
     человек понял бы, что такое моя мать, а я остался слеп. Я даже  глупее,
     чем Джек Пьяная рожа: он нахватался романтического вздора  из  грошовых
     книжонок и прочей дешевки, а я набрался  того  же  вздора  из  жизни  и
     опыта. (Качая головой.) Это было пошло, да, пошло. Теперь я  это  вижу:
     вы открыли мне глаза на прошлое. Но какая от этого польза для будущего?
     Что мне делать? Куда идти?
Леди Сесили. Все очень просто. Делайте то, что вам нравится. Так,  например,
     поступаю я.
Брасбаунд. Такой совет меня не устраивает. Мне нужно что-то делать в  жизни,
     а делать мне нечего. С таким же успехом вы могли бы обратиться ко  мне,
     как миссионер, и призвать меня исполнить мой долг.
Леди Сесили (быстро). О нет, благодарю!  С  меня  вполне  достаточно  вашего
     долга и долга Хауарда. Где бы вы оба теперь были, если бы  я  позволила
     вам выполнить ваш долг?
Брасбаунд. Где-нибудь да были бы. А теперь мне кажется, что я - нигде.
Леди Сесили. Разве вы не вернетесь в Англию вместе с нами?
Брасбаунд. Зачем?
Леди  Сесили.  Да  затем,  чтобы   наилучшим   образом   использовать   свои
     возможности.
Брасбаунд. Какие возможности?
Леди Сесили. Неужели вы не понимаете, что, если вы племянник  важной  особы,
     если у вас влиятельные знакомые и верные друзья, для вас можно  сделать
     много такого,  что  никогда  не  делается  для  обыкновенного  капитана
     корабля?
Брасбаунд. А! Но я, видите ли, не аристократ. К  тому  же,  как  большинство
     бедняков, я горд. Я не желаю, чтобы мне покровительствовали.
Леди  Сесили.  Какой  смысл  во  всех  этих разговорах? В моем мире, который
     теперь  стал  и  вашим  миром, в нашем мире искусство жить и сводится к
     умению  заручиться покровительством. Без этого человек не может сделать
     в нем карьеру.
Брасбаунд. В моем мире человек может управлять кораблем и зарабатывать  этим
     на жизнь.
Леди Сесили. Я вижу, вы идеалист - вы верите в невозможное. Иногда идеалисты
     встречаются даже в нашем мире. Спасти их можно только одним способом.
Брасбаунд. Каким?
Леди  Сесили. Женя на девушках с чувствительным сердцем и достаточно крупным
     приданым. Такова их судьба.
Брасбаунд. Вы лишили меня даже этой возможности.  Неужели  вы  думаете,  что
     после вас я в силах смотреть на обыкновенную  женщину?  Вы  заставляете
     меня делать все, что вы хотите. Но вы не заставите меня жениться ни  на
     ком, кроме вас.
Леди Сесили. А известно ли вам, капитан Пакито, что я составила  счастье  не
     менее чем семнадцати мужчин

                  Брасбаунд остолбенело уставился на нее.

     женив  их  на  других  женщинах.  И все они начинали с уверений, что не
     женятся ни на ком, кроме меня.
Брасбаунд. В таком случае я буду первым мужчиной, сдержавшим свое слово.
Леди   Сесили   (отчасти   удовлетворенно,   отчасти   насмешливо,   отчасти
     сочувственно). А вам в самом деле нужна жена?
Брасбаунд. Мне нужен командир. Не следует недооценивать  меня  -  я  хороший
     человек, когда у меня есть хороший руководитель. Я смел, я решителен, я
     не пьяница. Я могу командовать, если уж не военным кораблем или армией,
     то, по крайней мере, шхуной или отрядом  береговой  стражи.  Когда  мне
     поручают дело, я не дрожу за свою  жизнь  и  не  набиваю  свой  карман.
     Гордон доверял мне и не пожалел об этом. Если  вы  доверитесь  мне,  вы
     тоже не пожалеете. И все-таки мне чего-то не хватает. Наверно, я глуп.
Леди Сесили. Вовсе вы не глупы.
Брасбаунд. Нет, я глуп. Вы не услышали от меня ни одного умного слова с  той
     самой минуты, как впервые увидели меня в саду. А все, что говорили  вы,
     вызывало у меня  смех  или  дружеское  чувство  к  вам.  Вы  все  время
     подсказывали мне, как надо думать и как  поступать.  Это  я  и  называю
     настоящим умом. Так вот, у меня его нет. Я умею приказывать, если знаю,
     что нужно приказать. Я умею  заставить  людей  исполнять  мои  приказы,
     хотят они того или  нет.  Но  я  глуп,  говорю  вам,  глуп.  Когда  нет
     распоряжений  Гордона,  я  не  могу  сообразить,   что   надо   делать.
     Предоставленный самому себе, я превратился  в  полуразбойника.  Я  могу
     пинать ногами этого мелкого жулика Дринкуотера, но постоянно ловлю себя
     на том, что следую его  советам,  так  как  не  могу  придумать  ничего
     другого. Когда появились вы, я начал  исполнять  ваши  приказы  так  же
     естественно, как выполнял приказы Гордона, хотя никогда не предполагал,
     что следующим моим командиром будет женщина.  Я  хочу  стать  под  вашу
     команду. А сделать это можно только одним способом - женившись на  вас.
     Вы позволите мне это сделать?
Леди Сесили. Боюсь, вы не совсем понимаете, насколько необычным кажется  мне
     этот брак с точки зрения представлений английского общества,
Брасбаунд. Мне наплевать на английское общество. Пусть оно занимается своими
     делами.
Леди Сесили (немного встревоженная, встает). Капитан Пакито, я не влюблена в
     вас.
Брасбаунд (тоже встает, по-прежнему пристально глядя на нее). Я этого  и  не
     предполагал. Командир обычно не влюблен в своего подчиненного.
Леди Сесили. Ни подчиненный в командира.
Брасбаунд (твердо). Ни подчиненный в командира.
Леди Сесили (впервые в жизни познав, что такое ужас: она чувствует,  что  он
     бессознательно гипнотизирует ее). О, вы опасный человек!
Брасбаунд. Любите ли вы кого-нибудь другого? Вот в чем весь вопрос.
Леди Сесили (отрицательно качая головой).  Я  никогда  никого  не  любила  в
     отдельности и никогда не полюблю. Разве я могла  бы  управлять  людьми,
     если бы во мне жила хоть крупинка этого безумия? Вот мой секрет.
Брасбаунд. Откажитесь окончательно от своего я. Выходите за меня замуж.
Леди Сесили (тщетно пытаясь собрать остатки воли). Я должна?
Брасбаунд. Слово "должна" тут ни при чем. Вы можете это сделать, и  я  прошу
     вас это сделать. Моя судьба в ваших руках.
Леди Сесили. Это ужасно. Я не думала... Я не хочу...
Брасбаунд. Но вы это сделаете.
Леди Сесили (совсем растерявшись, медленно протягивает ему руку). Я...

                      Выстрел пушки с "Благодарения".

     (Глаза ее расширяются. Она выходит из транса.) Что это?
Брасбаунд. Прощание. И выход для вас - безопасность, свобода. Вы созданы для
     лучшей участи, чем стать женой Черного Пакито. (Опускается на колени  и
     берет ее руку.) Больше вы не  в  силах  ничего  для  меня  сделать:  я,
     наконец, чудом обрел  секрет  власти  над  людьми.  (Целует  ей  руку.)
     Благодарю за это и за то, что вы вернули мне силы жить  и  цель  жизни,
     обновили и направили меня. А теперь прощайте, прощайте!
Леди Сесили (в странном экстазе, держа его за руки,  пока  он  встает).  Да,
     прощайте! С самым глубоким, сердечным чувством говорю вам - прощайте!
Брасбаунд.  Всем,  что  есть  во  мне  благородного,  всем  своим   душевным
     торжеством отвечаю вам - прощайте! (Поворачивается и убегает.)
Леди Сесили. Как чудесно! Как чудесно! И как вовремя пришло избавление!

КОММЕНТАРИИ

     Послесловие и примечания к пьесе - А.А. Аникст

ОБРАЩЕНИЕ КАПИТАНА БРАСБАУНДА

     Написанная в 1899 г., пьеса была исполнена для  регистрации  авторского
права в Ливерпуле (октябрь 1899 г.), затем показана в  Лондоне  "Театральным
обществом"  (декабрь  1900  г.).   За   этими   единичными   представлениями
последовали театральные премьеры в манчестерском театре (май 1902 г.,  шесть
спектаклей) и в Лондоне, где пьесу поставил Гренвилл-Баркер в  "Ройал  Корт"
(1906 г.). В 1907 г. состоялась берлинская премьера.
     Создавая "Обращение капитана Брасбаунда", Шоу все еще вел борьбу за то,
чтобы его пьесы вошли  в  репертуар  профессиональных  театров.  Поэтому  он
пытался найти выдающихся исполнителей, которые завоевали бы публику для  его
драматургии.  В  "Обращении  капитана  Брасбаунда"  роль  леди  Сесили  была
написана специально для Эллен Терри. Терри была лучшей  английской  актрисой
конца XIX в. С 1878 г. она стала партнершей Генри Ирвинга в  руководимом  им
театре  "Лицеум".  Хотя  театр  выделялся   высоким   уровнем   сценического
мастерства, Шоу справедливо упрекал Ирвинга за пренебрежение  к  современной
драматургии. В 1892 г. Шоу вступил в переписку  с  выдающейся  актрисой.  Он
пытался убедить ее и Ирвинга обратиться к  проблемным  и  социальным  пьесам
современных драматургов. Однако Эллен Терри  сочла  пьесу  Шоу  недостаточно
сценичной. На два письма,  в  которых  актриса  отказывалась  от  роли,  Шоу
ответил развернутой характеристикой своего произведения.
     В Европе царит культ империалистических завоевателей  типа  Бисмарка  и
Китченера, писал Шоу, в Европе виселицы, каторга,  истерическое  восхваление
кнута, трусость, маскирующаяся лозунгами "сильное правительство",  "закон  и
порядок" и т. п. Недостаточно  быть  порядочным  человеком  в  личном  быту,
убеждал писатель актрису; надо возвысить голос  против  несправедливости  во
всеуслышание. "Соответственно я поднес Вам пьесу, где героиня  находится  на
том самом месте, где, согласно распространенному  мнению,  без  империализма
никак невозможно, - на грани, где сталкиваются европеец и  фанатик-африканец
и где судья,  с  одной  стороны,  и  неустрашимый  авантюрист-флибустьер,  с
другой, содействуют "продвижению цивилизации", носителями которой они делают
хулигана с ружьем, аристократа mauvais sujet [Беспутного шалопая (франц.)] и
безмозглого бродягу. Я пытаюсь показать как эти люди набираются храбрости  и
твердости в постоянном ощущении и преодолении  страха.  Я  пытаюсь  показать
Вас, которая не боится никого и ничего и управляется с ними  со  всеми,  как
Даниил со львами не хитростью - и прежде  всего  не  тем,  чем  пользовалась
Клеопатра: их страстями, - а просто в силу своего морального  превосходства"
[Джордж Бернард Шоу. Письма. М., 1971, с. 83.] Драматург  идет  так  далеко,
что провозглашает созданный им женский образ  воплощением  центральной  идеи
современности, подразумевая под  этим,  что  культура  и  гуманность  должны
противостоять империалистическому разбою и насилию.
     Шоу утверждал, что его  пьеса  вполне  реалистична,  ибо  опирается  на
подлинные повествования о первых исследователях глубин Африки.  Он  называет
имена известного путешественника  Генри  Стенли,  этнолога  Мэри  Кингсли  и
шотландского писателя Каннигема Грэма. И выводит простую мораль: в то  время
как одни, подобно Стенли, пробивали себе  путь  обманом  и  оружием,  другие
добивались не меньшего терпимым  отношением  к  местным  обычаям  и  нравам,
вежливостью и гуманностью.
     Милитаризму и агрессии Шоу  противопоставляет  идеологию  пацифизма.  В
пьесе Шоу в равной мере осуждает  насилие  законное,  воплощенное  в  образе
судьи Хэллема, и беззаконное, осуществляемое разбойником  Брасбаундом.  Леди
Сесили объясняет Брасбаунду, что между ним и  его  обидчиком  принципиальной
разницы нет: "В обхождении с людьми он всегда прибегает к крутым мерам,  как
вы относительно  своих  подчиненных,  и  точно  так  же  стоит  за  месть  и
наказание, как вы в вашем желании мстить за  мать".  Она  подчеркивает,  что
жестокость сэра Хауарда не есть его  личное  качество,  но  порождение  всей
государственной системы  насилия:  "Ваш  дядя  Хауард  человек  на  редкость
безобидный! Он куда лучше, чем большинство людей его профессии. Конечно, как
судья, он делает страшные вещи, но чего  еще  ждать  от  человека,  которому
платят пять тысяч фунтов в год за то, что он творит зло, которого хвалят  за
это и толкают на это полисмены, суды, своды законов и присяжные, так что ему
не остается другого