больстителя  Мадзелли  и  рыжеволосую
красотку-вдовушку, дочку профессора Клоша, знаменитого профессора Клоша,
как сказал бы Виль. О, ужас! Мадзелли, мошенник этакий, целовал  ее,  да
еще как!.. Как целовал!..
   Госпожа Онора с видом оскорбленной добродетели прервала  его  игривый
рассказ:
   - Ах, граф!.. Подумайте, что вы говорите... При девушках!
   Гонтран склонился в глубоком поклоне.
   - Вы совершенно правы, многоуважаемая госпожа Онора.  Благодарю  вас,
что вы напомнили мне о приличиях. Все ваши побуждения всегда возвышенны.
   Затем все двинулись в обратный путь, но, чтоб не возвращаться вместе,
молодые люди простились с дамами и пошли лесом.
   - Ну как? - спросил Поль.
   - Объяснился. Сказал, что обожаю и буду  счастлив  назвать  ее  своей
супругой.
   - А что она сказала?
   - Сказала очень мило и пристойно: "Поговорите с папенькой.  Я  отвечу
через него".
   - И что же теперь? - спросил Поль.
   - Немедленно уполномочу Андермата передать официальное предложение. А
если старый мужлан Ориоль  заартачится,  скомпрометирую  его  дочку  ка-
кой-нибудь выходкой.
   Андермат все еще разговаривал с доктором Латоном на  террасе  казино.
Гонтран отвел зятя в сторону и изложил ему положение дел.
   Поль пошел по риомской дороге. Ему  хотелось  побыть  одному,  разоб-
раться в хаосе взволнованных мыслей и чувств, в  том  смятении,  которое
охватывает нас на пороге любви.
   Уже давно он бессознательно поддавался пленительному и чистому очаро-
ванию этой покинутой девочки. Он угадывал в ней милое, доброе  существо,
простое, искреннее, прямодушное, и сначала чувствовал к ней жалость,  ту
теплую, ласковую жалость, которую вызывает в нас женское горе. Но  учас-
тились встречи, и как-то незаметно в сердце дало ростки зернышко нежнос-
ти, ведь женщина может заронить его в нас так легко, а ростки его подни-
маются так буйно. И теперь, особенно за последний  час,  он  чувствовал,
что его заполонило и преследует ощущение ее близости, хотя ее нет с ним,
- первый признак любви.
   Он шел по дороге,  переполненный  неотступными  воспоминаниями  о  ее
взгляде, о звуке ее голоса, о  складочке  в  уголках  губ,  расцветающих
улыбкой или скорбно опущенных в слезах, о ее походке, даже о цвете и ше-
лесте ее платья.
   И он думал: "Кажется, попался! Я знаю себя. Вот досада! Лучше бы  мне
вернуться в Париж. Ах, черт! Ведь это молоденькая девушка. Не могу же  я
сделать ее своей любовницей!"
   Потом он стал мечтать о ней, как мечтал в прошлом году  о  Христиане.
Да, эта девушка тоже совсем не похожа на всех женщин, какие  встречались
на его пути, женщин, родившихся и выросших в городах; не похожа она и на
девушек, с детства впитавших в себя кокетство, перенявших его  уловки  и
от матерей, и от всех своих знакомых. В ней не  было  ничего  деланного,
никаких ужимок, предназначенных для обольщения, ничего заученного в сло-
вах, ничего искусственного в движениях, ничего лживого во взгляде.
   И она была не только нетронутым и чистым существом, но происходила из
среды почти первобытной, была истой дочерью земли и только еще  вступила
в период превращения в городскую даму.
   Он взвинчивал себя, стараясь подавить смутное сопротивление, минутами
поднимавшееся в нем. В памяти его возникали поэтические образы,  создан-
ные Вальтером Скоттом, Диккенсом и Жорж Санд, и они еще более  воспламе-
няли его воображение, вечно подстегиваемое женщиной.
   Гонтран говорил о нем: "Поль? О, это норовистый конь, который мчит на
своем хребте любовь; лишь только сбросит одну, на него вскочит другая".
   Бретиньи шел долго; наконец, заметив, что уже  темнеет,  он  повернул
обратно.
   Проходя мимо нового ванного заведения, он увидел, что неподалеку бро-
дят по виноградникам и обмеряют землю Андермат и оба Ориоля. По их  жес-
там он понял, что у них идет горячий спор.
   Час спустя Вильям Андермат вошел в гостиную, где собралась вся семья,
и сказал маркизу:
   - Дорогой тесть, извещаю вас, что ваш сын Гонтран через полтора - два
месяца женится на девице Луизе Ориоль.
   Маркиз де Равенель был ошеломлен.
   - Гонтран?! Что вы говорите!!
   - Говорю, что, с вашего согласия, Гонтран через полтора - два  месяца
женится на девице Ориоль. Она будет очень богата.
   Тогда маркиз сказал самым естественным тоном:
   - Ах, боже мой, пусть женится, если ему так уж хочется!.. Я не возра-
жаю...
   И банкир рассказал, как он сосватал Гонтрану дочку старика крестьяни-
на.
   Узнав от графа, что девушка готова дать согласие, он решил, не  теряя
ни минуты, вырвать согласие и у ее отца, чтобы хитрый винодел  не  успел
придумать еще какую-нибудь ловушку.
   Банкир побежал к Ориолям и застал старика за  подведением  счетов:  с
большим трудом он выводил цифры на засаленном клочке бумаги и  складывал
их с помощью Великана, который считал по пальцам.
   Андермат присел к столу и сказал:
   - С удовольствием бы выпил стаканчик вашего винца.
   Как только Ориоль-младший принес стаканы и полный жбан красного вина,
банкир осведомился, дома ли Луиза, попросил позвать ее и, едва  она  по-
дошла к нему, поднялся, отвесил глубокий поклон и произнес:
   - Мадемуазель Луиза, надеюсь, вы считаете меня своим другом, которому
все можно сказать? Не правда ли? Так вот, я взял на себя очень  деликат-
ное поручение, которое касается вас. Мой шурин, граф Рауль-ОливьеГонтран
де Равенель, полюбил вас (выбор его я вполне одобряю), и он поручил  мне
спросить у вас в присутствии ваших родных, согласны ли вы стать его  же-
ной.
   Луиза, захваченная врасплох, вскинула смущенный взгляд на отца;  ста-
рик Ориоль испуганно смотрел на Великана, всегдашнего своего  советчика,
Великан на Андермата, а тот снова заговорил с некоторой надменностью:
   - Примите во внимание, мадемуазель, что, взяв на себя это  поручение,
я пообещал моему шурину принести ответ немедленно. Он прекрасно  понима-
ет, что, возможно, не имел счастья понравиться вам, а в таком случае  он
завтра же уедет и больше никогда не вернется в эти края. Я  полагаю,  вы
уже достаточно хорошо его знаете и можете  смело  сказать  мне,  ведь  я
только посредник: "Да, я согласна" или "Нет, я не согласна".
   Она склонила голову, вся покраснела, но твердым тоном сказала:
   - Да, я согласна.
   И, повернувшись, выбежала из комнаты так стремительно, что  ударилась
о косяк двери.
   Андермат снова сел и, без церемоний налив себе стакан вина, сказал:
   - Ну, а теперь поговорим о делах.
   И, как будто даже не допуская возможности малейших колебаний со  сто-
роны отца, он заговорил о приданом, опираясь на то,  что  старик  Ориоль
сообщил ему три недели тому назад. Состояние  Гонтрана  он  определил  в
триста тысяч франков плюс будущее наследство и дал понять, что если  та-
кой жених, как граф де Равенель, просит руки девицы Ориоль, особы, впро-
чем, очаровательной, то уж семья ее, бесспорно, должна  в  знак  призна-
тельности, за такую честь пойти на некоторые материальные жертвы.
   Крестьянин, расстроенный, но польщенный, почти обезоруженный, все  же
попытался защитить свое добро. Торг шел очень долго. Впрочем, Андермат с
самого начала сделал заявление, облегчавшее сделку:
   - Мы не требуем денег ни наличными, ни в  ценных  бумагах,  а  только
землю - те самые участки, которые вы, как уже было сказано  вами,  пред-
назначили в приданое мадемуазель Луизе, и еще кое-какие,  на  которые  я
укажу.
   Возможность не выкладывать из мошны денег, драгоценных денег,  накоп-
ленных за долгие годы, входивших в Дом франк за франком, су  за  су,  не
отдавать серебряных или золотых кружочков,  стершихся  в  руках,  в  ко-
шельках, в карманах, на трактирных столах, в глубоких ящиках старых шка-
фов, не отдавать этой звонкой летописи стольких забот, огорчений,  уста-
лости, трудов, монеток, таких милых сердцу, глазам и  мужицким  пальцам;
денег, которые дороже, чем корова, чем виноградник, поле, дом,  которыми
иной раз труднее пожертвовать, чем собственной своей жизнью,  -  возмож-
ность не расставаться с ними, расставаясь с родной дочерью, сразу внесла
в душу Ориоля, как и его сына, великое  успокоение,  наполнила  примири-
тельными чувствами и тайной, сдерживаемой радостью.
   Однако оба они упорно торговались, чтобы выгадать  несколько  клочков
земли. На столе разложили подробный межевой  план  холма  Монт-Ориоль  и
крестиками отметили участки, назначавшиеся в приданое  Луизе.  Андермату
понадобился целый час, чтобы отбить последние два квадратика. Затем,  во
избежание всяких подвохов с той и с другой стороны, отправились на  мес-
то, захватив с собою план. Тщательно проверили в натуре все участки, от-
меченные крестиками, и еще раз их переметили.
   Андермат все же тревожился, подозревая, что  Ориоли  вполне  способны
при следующем свидании отречься от сделанных уступок и отхватить в  свою
пользу полоски виноградников, необходимые ему для  его  замыслов,  и  он
старался придумать какое-нибудь практическое и надежное средство,  чтобы
закрепить достигнутое соглашение.
   И вдруг банкиру пришла мысль, сначала показавшаяся  ему  забавной,  а
затем, при всей ее смехотворности, превосходной.
   - Если желаете, - сказал он, - мы все это  запишем,  чтоб  потом  че-
го-нибудь не забыть.
   На обратном пути, проходя через деревню, он купил  в  табачной  лавке
два листа гербовой бумаги. Он знал, что  опись  земли,  составленная  на
гербовой бумаге, примет в глазах обоих крестьян характер чего-то  незыб-
лемого, потому что гербовые листы представляют закон - вездесущий, неви-
димый, но грозный закон, охраняемый жандармами, штрафами и тюрьмой.
   И вот он на одном листе написал, а на другом переписал в копии следу-
ющее обязательство:
   "Ввиду обещания вступить в брак, коим  обменялись  между  собою  граф
Гонтран де Равенель и девица Луиза Ориоль, г-н Ориоль, отец невесты, да-
ет за нею в приданое нижеследующие владения..."
   И он подробно обозначил все участки, указав их номер в реестре  позе-
мельной переписи анвальской коммуны.
   Потом, поставив дату и подписавшись, он заставил подписаться и стари-
ка Ориоля, который, в свою очередь, потребовал,  чтобы  в  обязательство
вписано было и состояние жениха; и, наконец, Андермат отправился к  себе
в отель с этой бумагой в кармане.
   Все смеялись, слушая его рассказ; Гонтран хохотал веселее всех.
   Потом маркиз сказал сыну с большим достоинством:
   - Вечером мы с тобой нанесем визит этому семейству, и я  сам  повторю
предложение, сделанное предварительно моим зятем, чтоб все было как  по-
лагается.
 
 
   V
 
   Гонтран оказался примерным женихом, любезным и внимательным. Он  сде-
лал всем подарки (на деньги Андермата) и поминутно  бегал  повидаться  с
невестой то у нее в доме, то у г-жи Онора. Почти всегда его теперь  соп-
ровождал Поль, чтобы встретиться с Шарлоттой, хотя после каждой  встречи
давал себе слово больше не видеться с ней.
   Шарлотта мужественно примирилась с предстоящим браком сестры, говори-
ла о нем просто, непринужденно и, казалось, не затаила  в  душе  никакой
обиды. Только характер у нее как будто немного изменился: она стала  бо-
лее сдержанной, не такой  непосредственной,  как  прежде.  Пока  Гонтран
вполголоса вел в уголке нежные разговоры с Луизой" Поль беседовал с Шар-
лоттой спокойно и серьезно, постепенно погружаясь в  эту  новую  любовь,
поднимавшуюся в его сердце, как морской прилив. Он это  понимал,  но  не
боролся с ней, успокаивая себя мыслью: "Пустяки,  в  критическую  минуту
спасусь бегством, вот и все!" А расставшись с Шарлоттой, он шел к  Хрис-
тиане, которая теперь целые дни лежала на кушетке. Уже у  дверей  в  нем
накипало нервное раздражение, появлялась воинственная готовность к  мел-
ким ссорам, порождавшимся усталостью и скукой. Его заранее сердило  все,
что она говорила, все, что она думала; ее страдальческий вид, ее  покор-
ное смирение, ее молящий и укоризненный взгляд  вызывали  в  нем  только
злобу, и, лишь как человек воспитанный, он сдерживал желание  наговорить
ей обидных слов; близ Христианы его не оставляла мысль о  другой;  перед
глазами всегда стоял образ девушки, с которой он только что расстался.
   Христиана мучилась оттого, что теперь почти не видела его, и донимала
его расспросами, что он делал, где был; в ответ он сочинял всякие басни,
а она внимательно слушала, пытаясь угадать, не влечет ли его к какой-ни-
будь другой женщине. Она чувствовала свое бессилие, знала, что не  может
удержать его, не может вызвать в нем хоть каплю той любви, которой  тер-
залась сама, понимала, что она физически бессильна  пленить  его,  вновь
завоевать его хотя бы страстью, ласками, если уж не  может  вернуть  его
нежность, и страшилась всего, не зная еще, где таится опасность.
   Но она уже ощущала, что какая-то страшная, неведомая беда нависла над
ней, и ревновала его беспочвенной ревностью ко всему и ко всем,  даже  к
женщинам, случайно проходившим мимо ее окна, - все они казались ей  оча-
ровательными и опасными, хотя она и не знала, говорил ли с ними хоть раз
Поль Бретиньи.
   - Вы заметили очень хорошенькую, довольно высокую брюнетку? Проходила
мимо моего окна. Я ее раньше не видела, должно быть, она только на  днях
приехала.
   А когда он отвечал: "Нет, не заметил",  -  она  подозревала,  что  он
лжет, и, бледнея, говорила:
   - Ну как это возможно! Как вы  могли  ее  не  заметить?  Такая  хоро-
шенькая, ну просто красавица!
   Он удивлялся ее настойчивости.
   - Уверяю вас, что я ее ни разу не встречал. Постараюсь встретить.
   И Христиана думала: "Это она, наверно, она". А иногда ей приходило  в
голову, что у него есть тайная связь, что он  вызвал  сюда  какую-нибудь
любовницу, может быть, свою актрису. И она начинала выпытывать у отца, у
брата, у мужа, какие появились в Анвале молодые и привлекательные женщи-
ны.
   Если бы ей хоть можно было ходить,  самой  посмотреть,  последить  за
ним, она бы немного успокоилась, но почти полная неподвижность,  которую
ей предписали, делала ее мучение нестерпимой пыткой. И когда она говори-
ла с Полем, уже в самом звуке ее голоса сквозило страдание, и это только
раздражало охладевшего к ней любовника.
   Спокойно он мог говорить с ней только об одном - о  близкой  женитьбе
Гонтрана, потому что тогда он мог произносить имя Шарлотты и  вслух  ду-
мать о ней. И ему даже доставляло какое-то смутное, загадочное, необъяс-
нимое удовольствие слышать, как Христиана произносит ее имя, расхвалива-
ет миловидность и душевные качества этой девушки, жалеет ее, бранит бра-
та за то, что он пренебрег ею, и выражает пожелание, чтоб нашелся  хоро-
ший человек, который оценил бы ее, полюбил и женился на ней.
   Он подтверждал:
   - Да, да. Гонтран сделал ужасную глупость. Такая чудесная девушка!
   И Христиана без малейшего подозрения повторяла за ним:
   - Действительно чудесная! Просто сокровище, само совершенство!
   Ни на одно мгновение не возникала у нее мысль, что такой человек, как
Поль, мог полюбить такую девушку и жениться на ней. Она  боялась  только
его любовниц.
   И такова удивительная особенность мужского сердца: похвалы Шарлотте в
устах Христианы приобретали для Поля какую-то особую значимость, воспла-
меняли его любовь и влечение к этой девушке,  придавали  ей  неотразимую
прелесть.
   Но вот однажды, когда Поль с Гонтраном пришли  к  г-же  Онора,  чтобы
встретиться там с сестрами Ориоль, они застали в гостиной  доктора  Мад-
зелли, расположившегося, как у себя дома.
   Мадзелли протянул им обе руки, просияв чисто итальянской улыбкой,  от
которой казалось, что в каждое слово, в каждый жест  он  вкладывает  все
свое сердце.
   С Гонтраном его связывали фамильярные  и  поверхностные  приятельские
отношения, основанные скорее на сродстве натур, на скрытом сходстве нак-
лонностей, на своего рода сообщничестве, чем на истинной дружеской  сим-
патии и доверии.
   Граф спросил:
   - Ну, как ваша блондинка, с которой вы прогуливались в роще Сан-Суси?
   Итальянец улыбнулся.
   - О! Мы охладели друг к другу! Она из тех женщин, которые только  ма-
нят и ничего не дарят.
   И они принялись болтать. Красавец-врач расточал любезности обеим  де-
вушкам, но особенно Шарлотте. Когда он говорил с женщинами,  то  непрес-
танно выражал голосом, жестами, взглядом преклонение перед ними. Вся его
фигура, каждая поза как будто говорили: "Обожаю вас", - и так  красноре-
чиво, что он неизменно покорял сердца.
   У него была грация актрисы, порхающая походка балерины, гибкие движе-
ния  вора-карманника,  врожденный  дар  и  выработанные  тонкие   приемы
обольщения, которыми он пользовался непрестанно.
   Возвращаясь с Гонтраном в отель, Поль угрюмо ворчал:
   - Зачем втерся сюда этот шарлатан!
   Граф ответил равнодушно:
   - Разве узнаешь, что на уме у таких авантюристов? Эти  молодцы  всюду
пролезут. А нашему красавцу, должно быть, надоели и  бродячая  жизнь,  и
капризы его испанки, при которой он состоит скорее в роли лакея, чем до-
машнего врача, а может быть, и в какой-нибудь другой роли. Он ищет.  Ду-
мал, верно, поймать дочку профессора Клоша, да промахнулся, судя по  его
словам. Младшая девица Ориоль для него была бы добычей не менее  ценной.
Вот он и пробует нащупать почву, вынюхивает, закидывает удочку. Чем пло-
хо? Он стал бы совладельцем курорта, постарался бы спихнуть этого дурака
Латона и уж, во всяком случае, каждое лето приобретал бы себе здесь  вы-
годных пациентов на зиму... Ей богу, к этому он и гнет! Можно не  сомне-
ваться.
   В сердце Поля Бретиньи зашевелился  глухой  гнев,  ревнивая  враждеб-
ность.
   Чей-то голос крикнул:
   - Эй, погодите!
   Их догонял Мадзелли.
   Бретиньи спросил с злобной иронией:
   - Куда вы так быстро бежите, доктор? Гонитесь за фортуной?
   Итальянец улыбнулся и, не останавливаясь, только повернувшись  к  ним
лицом, сделал несколько прыжков, грациозным жестом арлекина засунул руки
в карманы, вывернул их, вытянул двумя пальчиками, чтобы показать, что  в
них пусто, и крикнул, смеясь:
   - Увы! Еще не поймал ее!
   И, сделав изящный пируэт, помчался дальше, как будто ему  было  очень
некогда.
   После этого приятели еще несколько раз встречали его в  доме  доктора
Онора; он сумел угодить всем трем дамам и оказывал им  множество  мелких
приятных услуг, проявляя ту же ловкость и  изобретательность,  которыми,
вероятно, угождал и герцогине. Он все умел делать в совершенстве - и го-
ворить комплименты, и готовить макароны, да и не только макароны: он во-
обще был прекрасный повар и, повязав в защиту от пятен синий фартук  ку-
харки, смастерив себе  из  бумаги  поварской  колпак,  охотно  занимался
стряпней, распевая на итальянском языке неаполитанские песенки, все  де-
лал изящно, ни в чем не был смешным, всех забавлял и пленял,  вплоть  до
придурковатой служанки, которая говорила про него:
   - Ну чисто ангелок...
   Вскоре его замыслы стали совершенно явными, и Поль уже не сомневался,
что красавец Мадзелли старается влюбить в себя Шарлотту.
   И, казалось, это ему удается. Он так ловко умел  польстить,  был  так
услужлив, обладал таким искусством нравиться, что, когда он появлялся, у
девушки лицо озарялось улыбкой удовольствия.
   А Поль, не давая себе в этом отчета, занял позицию влюбленного сопер-
ника. Как только Мадзелли начинал увиваться около Шарлотты, Поль  подхо-
дил к ней и совсем по-иному, прямее и откровеннее, старался завоевать ее
расположение. Он выказывал ей грубоватую братскую нежность, преданность,
говорил ей: "Право, я очень вас люблю", - но так открыто, с такой  прос-
тотой и искренностью, что никто не мог бы счесть это признанием в любви.
   Удивившись неожиданному соперничеству, Мадзелли пустил в ход все свое
умение, и когда Бретиньи, уязвленный ревностью, той  инстинктивной  рев-
ностью, которая жалит мужчину, даже если он еще не любит женщину, а  она
ему только нравится, когда Бретиньи по своей природной пылкости нападал,
становился резким и надменным, противник, более изворотли