многие  ощущали  угнетение,
но в основном были попросту недовольны. Перемены прилетали  из-за  моря,
ветер пригонял их, раздувая паруса иностранных кораблей.
   Фейлис постаралась забыть о гортанном бормотании  рядом.  Всем  своим
нутром она устремилась  наверх.  Джовейн  попытался  затормозить,  чтобы
соперник выскочил вперед, но солнечные  крылья  не  способны  опускаться
прямо вниз, и  Иерн  быстро  занял  прежнее  положение.  Пляска  в  небе
продолжалась.
   "Кому же из них я хочу победы? И почему? Какая разница?
   Иерн - мой муж, грубый, неласковый и неверный. Джовейн же... что же?
   Сильный, ласковый, вдумчивый, под этой броней, ox, какой же ранимый.
   Он любит меня. А любит ли Иерн? Джовейн по духу ближе  к  отцу  Иерна
Доналу, чем к нему самому. Куда ближе, невзирая на противоположность  их
взглядов на мир. Для них сила прежде всего означает обязанность.
   (Да, Иерн достаточно добросовестен, но он просто выполняет свой  долг
перед Кланом и никогда  не  станет  искать  новых  приключений  на  свою
голову. Когда мы с Джовейном тогда шли из сада, он потерял самообладание
и бросил в адрес Иерна - без уважения и с горечью - "золотой  мальчик".)
Джовейн всегда хочет,  чтобы  я,  разбиралась  в  людях  и  событиях.  Я
стремилась к этому еще с юности, когда  девочкой  впервые  усомнилась  в
Жезу. А потом я, как и эти двое бедных рабочих, усомнилась в том, что из
абсолютной власти Кланы извлекают идеальную пользу. Джовейн сказал  мне,
что мы можем вновь обрести  право  на  власть,  если,  подобно  предкам,
одарим людей чем-то новым. Они дали Земле мир и  процветание.  Мы  можем
подарить ей обновление".
   Самолет Орилака повернул на север к высокому, заросшему лесом хребту.
   Аэроплан Ферлея, не зная жалости, преследовал  его.  Фейлис  невольно
восхитилась мастерством Иерна - он упорно преследовал своего противника,
лишая его крылья света.
   "А что делать, если они исчезнут из виду? Что,  если  случится  нечто
ужасное, и никто ничего не увидит?"
   Соперники   скрылись   за   горизонтом.   Она   безуспешно   пыталась
вздохнуть... но что-то словно перекрыло горло...
   На краю видимости - над  холмами  -  крошечный  флоттер  Иерна  вдруг
пошатнулся. Выскользнул из тени и  самолет  Джовейна,  поднялся,  описал
круг и акулой бросился вниз на соперника.
   Оба исчезли из поля зрения Фейлис.
   Она не могла стронуться с  места  и  оглянулась,  лишь  когда  вокруг
поднялся крик. И вдруг ее как будто подхватили чьи-то руки.
   - Скорее, скорее!  Прихватите  с  собой  аптечку!  -  и  бросилась  к
верховой лошади.

***

   Перемешавшиеся обломки усеивали далекий  склон.  Солнце  поднялось  к
полудню, и стихли все ветры. Отсюда  можно  было  видеть  дома,  амбары,
навесы, ветряные мельницы, теснившиеся возле северного горизонта, к нему
тянулись огороженные пшеничные поля. Над головой  призраком  промелькнул
рейсовый дирижабль, отправившийся из Турнева в  Марсей  , и исчез.
   Выпрыгивая с небольшой высоты, Джовейн сломал правую ногу.  И  теперь
стоически покоился на траве, пока слуга его, знающий, как оказать первую
помощь,  обрабатывал  ногу.  Те  же,  кто  приехал  с   Фейлис,   стояли
неподалеку, едва обмолвившись словом.
   Иерн отделался синяками, теперь пантерой метнулся вперед и бесцветным
голосом произнес:
   - Мы столкнулись. Такое случается. Соберите все обломки  и  доставьте
их в мой ангар - в утиль -  для  дальнейшей  переработки.  Пусть  родича
Джовейна отвезут в госпиталь. Мы с госпожой сами доберемся до дома. - Он
не стал распространяться о длинном, обернутом в  кусок  ткани  предмете,
который держал в руках. Повернувшись к Фейлис, он добавил:
   - Прошу прощения, мадам, у меня есть для вас отдельное  сообщение.  -
Она последовала за ним в сторону - на сотню  метров.  Остановившись,  он
обернулся к ней лицом и выпалил:
   - Джовейн пытался убить меня. Он задумал сделать это еще до поединка.
   "Нет..." Она замерла онемев.
   Стараясь скрыть от всех сверток,  Иерн  развернул  перед  нею  ткань,
показав Фейлис крупнокалиберную винтовку, и сразу же завернул ее.
   - Она лежала в кабине, он рассчитывал воспользоваться ею, как  только
мы отлетим подальше, - сообщил ей Иерн. - Слышу - трах - свист.  Вижу  -
две дырки в моем фюзеляже в нескольких сантиметрах от меня. Я поглядел..
он снова  целится.  Стрелял,  понимаешь,  прямо  через  оболочку  своего
аэроплана. Что мне оставалось делать?  Эти  стрекозы  слишком  медленны,
чтобы удрать от пули. Пришлось врезаться в него, потом я выпрыгнул.
   Она не могла ответить, не могла даже  понять,  верит  ли  мужу.  Иерн
громыхнул смешком:
   - Мы успели обговорить все на травке, прежде чем ты  появилась.  Надо
отдать ему должное - несмотря на дикую боль, он выслушал меня. Я сказал,
что ради чести нашего Клана не буду позорить его; итак,  считаем  -  это
несчастный случай. Но я сохраню оружие со всеми отпечатками его пальцев,
а также куски пластика с пулевыми отверстиями. Интересно  -  подумал  бы
кто-нибудь искать в  моем  теле  пулевое  ранение?  А  он  тогда  просто
поднялся бы выше, потом спикировал, выпрыгнул и спрятал бы винтовку. Кто
заметил бы дырки на останках обоих аэропланов? И затем поведал  бы  тебе
скорбную повесть о том, как мы случайно  столкнулись...  Ну,  и  что  ты
теперь думаешь о своем геанском наставнике, Фейлис?
   Тьма накатывала на нее волнами, - Что еще ты задумал? - выдавила она.
   - Ничего, если он уберется восвояси,  то  есть  к  себе  в  замок,  и
займется там своими делами, не докучая нам обоим. - Иерн прижал  жену  к
себе. После поединка от него разило  потом...  Ей  никогда  не  нравился
запах его тела, но в этот миг следует  сдержать  отвращение.  -  Клянусь
Чарльзом! - вспыхнул Иерн. Щетина царапнула ей  щеку.  (Борода  Джовейна
казалась шелковой.)  -  Приобретение  стоит  потери  -  раз  и  навсегда
отделаемся от этого  сукина  сына,  не  так  ли,  дорогая?  Пусть  слуги
приберут здесь. А мы немедленно скачем галопом назад. Сейчас ты  ляжешь,
голубушка, и я тебя осчастливлю.
   "Постараюсь изобразить радость".

2.

   Слезами капал  тихий  дождь  в  сгущающихся  сумерках.  Под  уличными
фонарями и освещенными окнами  влагой  отсвечивала  мостовая.  Здесь,  в
новой части Турнева,  дома  начали  строить  со  времен  благосостояния,
крытые черепицей дома подымались на три-четыре этажа; но крутые  фасады,
массивные двери и ставни напоминали о временах смутных, предшествовавших
процветанию.  Фейлис,  привыкшей  к  городской  квартире,  солнечной   и
современной, казалось, что на ее плечи лег тяжелый груз.
   Так одиноко было ей на  улице  в  этот  час  среди  редких  прохожих,
велосипедистов; по камням мостовой копыта коня выбивали  мерный  ритм  -
как на похоронах. Добравшись до цели, она взялась за дверной молоток,  и
невидимые пальцы стиснули ее горло.
   Дверь отворилась. Заметив гребешок Таленсов на ее капюшоне, дворецкий
сложил вместе ладони и низко склонился.
   - Мадам почтила  наш  дом  своим  присутствием,  -  проговорил  он  с
абсолютной искренностью. - Чем я могу услужить вам?
   Она едва сумела выговорить:
   - Я... должна видеть... майора Джовейна.
   - Кажется, он отдыхает, мадам. Он назначил вам встречу?
   - Нет... но... я должна. Я думаю, он заинтересован в этом.
   - Прошу войти, мадам. Позвольте ваш плащ?..  Если  вы  последуете  за
мной, мы узнаем желание моего господина.
   Дом принадлежал семье Джовейна, но Орилаки редко посещали эти края. И
сейчас в нем не было никого, кроме его самого и свиты, которую он привез
из Эскуал-Эррии Норд, и постоянной прислуги.  Под  ногами  Фейлис  мягко
шелестели ковры, с почерневших от времени резных панелей на нее смотрели
портреты уже усопших людей... Она шла - вверх по  лестнице,  вниз  -  по
другому коридору, в одну из комнат.
   Дворецкий взял рупор и поглядел на нее.
   - Кого мне объявить, мадам?
   - Обойдемся без имени. Скажите ему... скажите, что я из Скайгольма.
   Озадаченный дворецкий повиновался. Джовейн сразу все понял. В  голосе
его слышалась радость.
   - Да, впусти ее!
   Она вошла  в  комнату,  заставленную  тяжелой  старинной  мебелью,  с
темно-красными коврами на стенах. Дверь закрылась за ее спиной.
   Джовейн выбирался из кресла, опираясь на костыль. Он  был  в  халате,
черный бархат придавал ему болезненный вид, в свете  газовой  лампы  она
заметила новые морщины на орлином  лице.  Джовейн  шагнул  навстречу  ей
достаточно непринужденно.  "  Значит,  травма  не  слишком  тяжела"",  -
подумала она, и тяжесть будто свалилась с ее плеч.
   Они смотрели друг на друга, не отрывая глаз.
   - Я не смел даже надеяться на такое, - прошептал он.
   - Я пришла бы раньше, но не могла освободиться, - сказала  она  столь
же тихо. - Я была просто в ужасе, опасалась, что ты уже уехал домой.
   - Я собирался завтра отправиться в путь. Но... - Он облизнул губы.
   Фейлис была глубоко тронута тем, что столь мужественный человек может
опасаться слов,  которые  собирается  произнести.  -  Я  могу  остаться,
если... А почему ты не вернулась в Скайгольм?
   - Сказала Иерну, что нуждаюсь в  отдыхе  -  настоящем,  без  тамошней
тесноты... после всего  пережитого.  Он  согласился  отпустить  меня  на
неделю, а сам отправился сегодня утром вверх на челноке. ("Почему  бы  и
нет? Анжелан согреет  ему  постель  или  кто-нибудь  еще,  если  той  не
окажется на месте".) Мысль  эта  разгневала  ее  по-настоящему,  выжигая
застенчивость. Она заговорила громче, теперь уже без колебаний. -  Я  не
мотаа прийти сюда раньше, чтобы он ничего не узнал.  Иерн  запретил  мне
встречаться с тобой.
   Джовейн мрачно ответил:
   - А что он сказал тебе обо всей этой истории?
   - Я не могу поверить его словам. Он сказал, что у тебя было  с  собой
ружье, что ты стрелял в него. Что ему не оставалось ничего иного  -  как
только протаранить твой самолет и выпрыгнуть. Он показал  мне  ружье.  -
Накатил гнев. Она схватила его за руку и впилась в нее ногтями. -  Этого
не может быть! Не может быть!
   Джовейн покачал головой.
   - Наглая ложь, - ровным голосом объявил он. - Он обдуманно  пошел  на
столкновение. У моего самолета сразу отвалилось крыло, поэтому я не смог
спланировать... и пока  падал  вниз,  не  смог  вовремэ  отстегнуться  и
выпрыгнуть. Это он хотел убить меня. У него сломался  пропеллер,  однако
он сумел сохранить высоту перед прыжком. А  потом,  когда  мы  еще  были
вдвоем, сунул мне под нос эту винтовку и пригрозил обвинить меня в  том,
будто я пронес ее на мирный поединок и  воспользовался  ею,  если  я  не
разорву все отношения с тобой  и  не  перестану  активно  участвовать  в
политической жизни Домена.
   Ощутив вдруг дурноту, она припала к нему, Джовейн  отставил  костыль,
чтобы обеими руками обнять ее. Губы его перебирали ее волосы. За  мягкой
тканью она щекой ощущала его сердцебиение.
   - Винтовка принадлежала ему, - проговорил  Джовейн.  -  Должно  быть,
прихватил ее на всякий случай, чтобы шантажировать. Если я не погибну.
   - Сопротивляйся. Потребуй суда Кланов.
   Он грустно рассмеялся:
   - Едва ли это разумно. Увы, я не могу  доказать  даже  тебе,  что  не
являюсь лжецом и незадачливым убийцей.
   - Он говорил об отпечатках пальцев. Пусть  покажет  их...  и  пулевые
пробоины.
   - Они окажутся там, наверное, их уже  сфальсифицировали...  вместе  с
отпечатками пальцев... да, я взял в руки оружие,  забывшись  от  боли  и
удивления, когда он бросил его в мои руки. Иерн тут же забрал ружье.
   На нем должны остаться и  его  отпечатки.  Впрочем,  любые  отпечатки
можно стереть, так что никто не догадается. - Джовейн вздохнул  и  обнял
ее покрепче. - Нет, зачем мне вытаскивать на свет всю эту грязь?  Ничего
нельзя  доказать.  Все  окончится  просто  скандалом,  и   ты,   Фейлис,
пострадаешь больше нас, хотя ни в чем не повинна.  Я  не  хочу  шума,  а
потому вернусь в родные горы... эта участь не пугает меня.
   Она высвободилась, отступила на шаг, стиснула кулаки и крикнула ему в
лицо:
   - Ну зачем ему это понадобилось? Да, он эгоист  и  тщеславен..  но  я
никогда не подозревала, что он - такое чудовище!
   - Не преувеличивай, - пожал плечами  Джовейн.  -  Будем  считать  это
случайностью... Надеюсь, что когда-нибудь он пожалеет о ней.  Просто  он
счел опасным высокопоставленного  среди  аэрогенов  геанца,  к  тому  же
обладающего связями в Эспейни, которой он не доверяет. Я думаю,  сильней
всего в нем говорила ревность. Он боится потерять тебя, зная, что  мы  с
тобой всегда были близки по  духу,  хотя  редко  встречались  лично.  Он
усмотрел в поединке шанс отделаться от меня и умело  использовал  его...
Вот что, будем все-таки объективны. Он мог просто прикончить меня - я же
был совершенно беспомощным - разбить череп прикладом винтовки и спрятать
ее. И никто ничего не заподозрил бы.
   Иерн решил довольствоваться шантажом. Так  что  скорее  всего  он  не
намеревался меня убивать.
   Она затрепетала.
   - Скажи мне еще раз, - взмолилась она. - Повтори и  не  один  раз,  я
должна в это поверить: говори - Иерн просто на миг обезумел.
   - Потому что тебе придется жить с ним? -  пробормотал  Джовейн.  -  А
надо ли? В любом случае он не имеет права решать, с кем тебе дружить.
   - Ну... но он сумел подстроить тебе  такую  подлость?  -  задохнулась
Фейлис. - Что  же  касается  остального...  я  тебе  уже  говорила.  Мои
родители - люди сельские и старомодные, Если я решусь  на  развод,  горе
отца сделается в два раза тяжелее; ведь скорее всего  именно  мой  тесть
станет следующим Капитаном, а папочка всегда утверждает, что,  поскольку
в Домене и без того довольно всяческих  неурядиц,  дом  Капитана  должен
быть выше всяких скандалов. - Она отошла  к  столу  и  принялась  нервно
крутить чашу из резного хрусталя, вещицу старинную и прекрасную. -  Хочу
напомнить тебе, - проговорила она, - что Иерн никогда  не  относился  ко
мне плохо. С его точки зрения, проявлял чистую доброту и благородство. Я
выскочила за него по любви,  однако,  увы,  ничего  хорошего  у  нас  не
получилось, но он старается, как и прежде.
   Дело вовсе не в том положении,  которое  он  мне  обеспечивает.  Если
оказывается дома, он всегда ко мне пылок  и  терпелив.  А  если  ему  не
удается сдержаться, пулей вылетает из дома, но скоро  возвращается  -  с
роскошным  букетом,  тащит  куда-нибудь   в   лучший   ресторан...   или
придумывает что-нибудь в том же роде. Честно признаюсь, в семейной жизни
я проявляла куда меньше рвения. - Фейлис повернулась к Джовейну.
   - Но как он мелок! - вырвалось у нее. - А теперь еще это. Я то видела
в нем честного человека, но после того что он сделал тебе...
   Опираясь на костыль, Джовейн шагнул к ней. В  разрезе  халата  Фейлис
заметила поврежденную ногу - она была не в гипсе, а  в  лубках.  Хорошо,
перелом не тяжелый, только бы не было осложнений, и, видимо, не  слишком
докучает ему.
   - Дорогая, - сказал он. - Не уходи от меня в тревоге за свою жизнь...
   Ничего  не  бойся.  Говорю  тебе,  это,   скорее   всего,   случайное
совпадение.
   Я не хочу в чем-то винить его... Ты так очаровательна.
   "А ты так благороден", - хотелось ответить ей.
   Он потянулся к ней. Они опять были рядом. Пришло решение.
   - Послушай, - проговорила она. - Я намереваюсь поддерживать  с  тобой
связь - что бы он ни твердил. Конечно, если ты не против.
   - Чего еще могу я желать?
   - Мне нужны твои советы... Разреши мне писать тебе, как и прежде.
   Отвечать  будешь  на  тайный  адрес,  откуда  я  буду  забирать  твои
письма...
   Дорогие сердцу письма.
   - Жаль, что тебе приходится  идти  на  все  эти  уловки,  -  медленно
проговорил он. - Ты чересчур чиста для подобных поступков.
   - Увы, что делать,  придется  ловчить.  Хотя  бы  временно,  пока  не
найдется какой-нибудь способ изменить ситуацию.
   - Найдется! - Он привлек ее к себе, и губы их слились в поцелуе.
   - Найдется, любимый. А пока мы получили неделю быть вместе... Мне еще
не приходилось изменять Иерну... Будь со мной ласков, дорогой.
   И он не в силах был отказать ей...
   Только поздно вечером Фейлис оставила его дом.

Глава 8.

1.

   Достигнув  известной  меры  Озарения,  Ганна  Уанговна   Ким   обрела
наконец-то ясность, охватившую всю  ее  жизнь,  принося  с  собой  нечто
большее,  чем  простое  удовлетворение  или  даже  счастье.  И  все  это
порождалось уверенностью в том, что она составляет единое целое с Геей.
   Она не стала неуязвимой: боль и печаль все еще могли ранить  ее.  Так
всегда и случалось, когда ей приходилось видеть несчастья других.
   Перечитывая исторические труды,  она  радовалась  тому,  что  Красная
долго наслаждалась миром и процветанием, а посему и страна  ее,  и  сама
она были избавлены от всяческих  смут.  Но  Гея  есть  Гея,  она  дарует
награды и в несчастьях, даже когда это заочное поощрение приносит  всего
лишь облегчение кому-то другому. Ганна старалась быть лестной и избегать
самодовольства. Уже  одно  призвание  ее  требовало  этого,  вырабатывая
способность осознавать суть и духовный мир человека. "Ну, - говорила она
себе, - мускулам хорошо, когда они используются, разве не так?"
   В этот день Ганна вернулась от смертного одра старика.  Она  оставила
его умирающего во сне, зная, что он не проснется. Слова и мантры ,   совместная   медитация   даровали   умирающему
благословенное облегчение: тело  его  покорилось  тому,  что  уже  давно
осознал разум: настало время свершения. Когда глаза  старика  закрылись,
Ганна, повинуясь порыву, коротко прикасаясь губами к его губам, заметила
на них улыбку. Старик еще чуточку улыбался, когда она ушла.
   Она  закрыла  за  собой  дверь  спальни,  и   сидевшие   в   столовой
родственники встали и низко склонились.
   - Он отдыхает, - сказала она. - И будет пребывать в покое  до  самого
конца, которого теперь ждать недолго.
   Они склонились снова.
   -  Достопочтенная  госпожа,  -  проговорил  седовласый  старший   сын
старика.
   - У нас  нет  таких  слов,  которыми  можно  было  бы  выразить  свою
благодарность. Кто еще смог бы сделать такое?
   Ганна подняла руку.
   - Вы преувеличиваете, - возразила она. - Я только поговорила с ним.
   Вызовите своего  врача,  пусть  он  посмотрит,  нужно  ли  дальнейшее
лечение.
   Сын ухватился за свою всклокоченную бороду, словно бы ему нужно  было
за что-то держаться, слезы заполнили уголки глаз.
   - Нет, смиренно напоминаю, что отец просил вызвать именно вас,  а  не
врача или священника. Разве мы осмелились бы иначе  разбудить  пророчицу
посреди ночи.
   - Мне было бы жалко, если бы вы поступили иначе. Ваш  отец  прослужил
верой и правдой в Библиотеке многие годы. И вся Библиотека в  лице  моей
скромной личности выражает ему благодарность, и за эту честь  я  обязана
вам и вашему дому, Сай Ильич.
   Наступило долгое  молчание.  В  окошко  скользнул  утренний  рассвет,
коснувшись фарфора в буфете, полок в книжном шкафу,  плотно  уставленных
темными переплетами. А во всем прочем - скромное  обиталище.  Эта  семья
была  из  солдатаев,  не  достигших  высоких  чинов   или   же   особого
благосостояния; иные слугаи жили получше.  На  глинобитном  полу  лежали
соломенные маты. Возле  стола,  за  которым  ели  хозяева,  стояли  пара
стульев и скамьи. Из-за ширмы, отделявшей кухню, пахло теплом и пищей.
   Старшая жена застенчиво проговорила:
   - Не согласится ли Библиотекарь отобедать с нами?
   Ганна подумала; голода  она  не  чувствовала.  В  лучшем  случае  она
обошлась  бы  привычной  овсянкой  и  чаем,  хотелось  принять  ванну  и
переменить одежду, а в этом доме ее будут старательно потчевать, к  тому
же затянут неловкий разговор, когда ей особенно требуется одиночество.
   Но для них это столь важно.
   - Вы так добры, - отвечала она.
   ...Потом она не сразу пошла к себе. Она оставила домик, сославшись на
занятость, чтобы не пробуждать в  сердцах  излишних  вопросов,  а  потом
скрылась за продуваемо