к, все еще гладкий после вчерашнего бритья.
   - Ну.., если ты настаиваешь, принц, это значит примерно  следующее:  "Мир
должен быть восстановлен, ибо я сумасброден и нагромождаю его с тех пор  как
первое раздвоенное копыто согнулось перед тем, кто носит козлиную бороду".
   - Что? - громом прогремел голос возмущенного Ланселота. Он резко выпрямил
ноги и сбил на пол кубок с вином. Корс Кант уставился  на  растекающуюся  по
полу лужу, и в голову ему лезли крайне неприятные мысли -  о  лужице  цветом
потемнее, которая могла бы растечься по полу, разгневайся принц посильнее.
   - Я.., я же сказал, что это не  совсем  правильная  латынь,  государь!  -
начал защищаться Корс Кант. - Дай я взгляну на пергамент, может,  сумею  что
разобрать!
   Корс Кант взял пергамент, который Ланселот отдал ему не слишком охотно, и
уставился на каракули. Если не Ланселот своей рукой написал  это  (а  он  не
мог!), то кто же это написал? Кто бы это ни написал, ему бы не повредило  бы
засесть за долгое, старательное изучение Виргилия.
   И все-таки, когда Корс Кант попытался сам прочитать записанное, он не без
удивления понял, что сущая галиматья начала  складываться  в  другие  слова,
имевшие, как ни странно, смысл. Получалось что-то вроде игры.
   Ну примерно вот так: "Я  люблю  тебя"  превращалось  в  "Я  луплю  тебя",
"unguiculus bisculus" - в "ungulis bisculis"? "Раздвоенные копыта"?
   - Погоди, - пробормотал Корс Кант. - Может, я и сумею разобрать. Не могло
ли быть так, что тот, кто диктовал тебе это, имел в виду... - Он, запинаясь,
прочел свою  версию  написанного:  "Pax  res  -  tituenda  est...  quocumque
pretio... priusquam terra sub barbaroru ungulis bisulcis... torreat".
   - Пожалуй, что так, - кивнул Ланселот и тупо уставился на растекшееся  по
полу вино. Корс Кант торопливо продолжал:
   - А это значит.., гм-м-м... "Мир должен быть восстановлен во что бы то ни
стало, ибо иначе земля сожмется под раздвоенными копытами варваров". В  этом
есть смысл, господин мой, хотя какой смысл - это я не пойму.
   - Вопросы ни к чему. Ты просо пересказывай, что они говорили!
   - Они?
   Ланселот  не  отзывался.  Корс  Кант,  осторожно  выговаривая   слова   и
спотыкаясь, прочел следующую фразу:
   - Трибу.., как.., судя по тому.., как ты  записал..,  получается...  Pax?
Immolatium culmus. Legumen  iustitiae,  non  regero  saccum  dotare,  morose
homines regressi sunt. Tumeo inde Pachyn Oedipus capitulum.
   - И это означает?
   - Постараюсь перевести, как сумею...  "Мир?  Кучка  обгоревших  объедков.
Люди судорожно утащили стручок справедливости, а я не для того приволок сюда
эту ношу, чтобы тащить ее обратно. Ибо я, Эдип, готов раздуть член Пахиса".
   - О Боже! -  вырвалось  у  сикамбрийца.  Ланселот  вскочил  и  стащил  со
сломанного стола скатерть. Корс Кант в ужасе  смотрел,  как  принц,  любимец
Камланна, швырнул скатерть на пролитое вино и принялся топтать ее.
   Поскорее отвернувшись, юноша уставился в пергамент и принялся разгадывать
очередную загадку, переводя бессмыслицу в некое подобие настоящей латыни.
   - Наверное.., тут имелось в виду "Pax immo etiam cultus  legi  et>>...  -
да, вот так будет правильно.
   "Non  redi"..,  ой  нет,  тут  что-то  не  так...  Погоди,   вот   так...
"sacerdotique"  ну,  это  точно,  как  то,  что  я  родом  из  Лондиниума...
"Sacerdotique vores... hominum regendi sunt. Turn deindr...  pacem  adipisci
potueris..."
   - Ну! - нетерпеливо воскликнул Ланселот.
   - Так будет верно.
   - Да что это значит, парень?
   - Сейчас, мгновение... Гм-м-м... "Мир? Скорее цивилизация. Справедливость
и закон, а не короли и не священники  должны  править  поведением  Человека.
Тогда ты и получишь мир".  Только  не  забывайте,  сир,  это  очень  вольный
перевод. Может быть, и я путаю что-то, произношу не те слова.
   Он осмелился взглянуть на Ланселота.  Сикамбриец  продолжал  играть  роль
раба-уборщика.
   - Молодцом, - проворчал принц. - Только  дальше  читай  так,  как  должно
быть.
   - Благодарю тебя, принц. - Корс Кант некоторое время пялился на следующую
строку и в конце концов разгадал и ее: "Consedo. Consilium  tuum  firmum  ad
probandum est, instromenta ponuntur. Digitus ad mortem meretricis scribendam
libratur. Nonne subscribes?" - Переведу, как уразумел... "Твой главный  план
разумен, силы расставлены верно. Перст  указывает  на  то,  чтобы  потаскуха
отреклась от короны. Ты подпишешь?"
   - Я? Что подпишу?
   - Нет, я не к тому... "Nonne subscribes" означает "ты подпишешь?"
   Ланселот буркнул что-то неразборчивое и знаком велел барду продолжать.
   - А-а-а. - Юноша помедлил, зашевелил губами, затем, видимо, уловив смысл,
кивнул. - "Brevi tempore. Verba nostra nobis  diligenter  commentanda  sunt.
Donee lerusalem restituetur templumque reficietur, plani conveniemus"
   "Скоро...  Нам  придется  быть  осторожнее  в  словах,  пока   не   будет
восстановлен Иерусалим и заново отстроен храм,  а  затем  мы  встретимся  на
ступени.
   Ланселот задохнулся.
   - A "menda mille rotare" - значит расстанемся в квадрате?
   - Но.., нет. Это скорее означает  "тысяча  позорных  пятен  вращаются  по
кругу".
   - Проклятие! Ты меня понимаешь! Что это должно значить? Значит ли это то,
что я имею в виду?
   Корс Кант сжал зубы, уставился в пергамент. Ланселот покончил  с  рабским
трудом.
   - Записал ты вот что: "menda mea rotounda", а  это  скорее  всего  должно
быть "mensa mea rotunda", что  означает:  "Мой  стол  круглый".  "Mensa  Mea
rotunda... est non quadrata... sed autem  de  fine...  ultimo  consentimus".
"Мой  стол  круглый,  не  квадратный.  Но  относительно  конечной  цели   мы
согласны". Видишь? Речь о квадрате все-таки шла. Ты был прав, мой принц.
   Фраза прозвучала подозрительно, она напоминала какой-то  код.  Сикамбриец
кивнул так, словно все понял.
   - И последнее, - сказал Ланселот:
   - "Et in Arca-dia ego".
   - "И в Аркадии я" - честно перевел бард. - Но это ничего не  значит,  это
обрывок фразы. "И в Аркадии я" - что?..
   Ланселот кивнул:
   -  Спасибо,  Корс.  Что-то  у  тебя  вид  какой-то   встревоженный.   Что
стряслось?
   Корс Кант ошарашенно моргнул от такой внезапной смены темы разговора.
   - Встревоженный? - переспросил он.
   - Успокойся. Все будет в порядке. Я все знаю. Бард  чуть  не  задохнулся.
Как молниеносно разносились слухи по Каэр Камланну!
   - Ты.., слышал про Анлодду? Уже? Ланселот кивнул:
   - В замках тайн  не  бывает,  а?  Ну  и  когда  же  произойдет  радостное
событие?
   - Событие. Увы, наверное, никогда!
   - Никогда? - озадаченно переспросил Ланселот.
   -  Наверняка.  Мне  ни  за  что  не  уговорить  ни  Мирддина,  ни  Артура
благословить брак друида и вышивальщицы.
   - Брак? А что разве так уж обязательно жениться для  того,  чтобы  любить
друг друга?
   Бард покачал головой, дивясь тому, как  проницательно  принц  заглянул  в
самую суть его беды.
   - Государь, наверняка ты владеешь магией, доставшейся тебе по  наследству
вместе с королевской кровью. Вы заглянули прямо ко мне в душу и нашли ответ.
"Rem acu tetigisti" , как говорят они.
   - Они?
   - Римляне.
   - А Анлодда согласна согревать твое ложе, не выходя за тебя замуж?
   - Она бы согласилась, но не в этом дело. Согласилась бы она на любовь без
брака, вот в чем вопрос. Хочет ли она любви, которая выше замужества? И  как
нам быть вместе, когда она то и  дело  должна  бежать  к  своей  госпоже  по
первому ее зову?
   Ланселот буркнул что-то под нос, взъерошил усы.
   - Сынок, - сказал он. - Ты ведь бард, и держишь руку на пульсе.., как  бы
это лучше выразиться.., всего Каэр Камланна. Мне бы хотелось узнать, что  ты
думаешь кое о чем.
   - Тебя интересует мое мнение.., государь?
   - Да, меня интересует твое мнение - мнение барда.  Будешь  отвечать,  как
бард, клянешься? "Как бард?!"
   - Спрашивай меня о чем угодно,  принц  Ланселот  из  Лангедока!  Я  давал
клятву барда и отвечу на любой твой вопрос, насколько позволят мои знания.
   Сикамбриец усмехнулся и приложил палец к губам.
   - Расскажи мне все, - велел он, - об Артуре и Меровии. Что они замышляют?
Мне бы хотелось понять, что задумал этот си.., сикамбрийский петушок.
   Сердце у Корса Канта ушло в пятки.
   "О боги Рима! Он выудил у меня  клятву,  и  теперь  я  должен  разглашать
тайны! - Корс Кант почувствовал, как кровь хлынула ему в лицо.  -  О  чем  я
думал? Что он у меня  спросит,  как  звать  прекрасную  принцессу?  Или  его
интересует, что принцесса Гвинифра принимает мышьяк, чтобы у нее щечки  были
белее? Ну и тупица же я!"
   Бард вскочил. Ему  казалось,  что  его  окружила  стая  гончих,  что  псы
вцепились в него, и каждый тщится уволочь его в свою сторону.
   "Тупица!  Никчемный  полубард!  И  что  теперь?   Растрепать   Ланселоту,
иноземному принцу, что на сердце у моего господина? Или  ничего  не  сказать
ему, и тем нарушить клятву барда?"
   Корс Кант тихо опустился на табурет. Ланселот напомнил ему о том,  о  чем
мог бы и не напоминать.
   - Ты поклялся сказать мне правду, сынок. Не становись лжецом.
   "Лжец  или  изменник.  Какой  замечательный  выбор!"  Корсу  Канту  вдруг
нестерпимо захотелось, чтобы здесь оказалась Анлодда. Но в следующий миг  он
уже от всего сердца порадовался тому, что ее здесь  нет.  Даже  вышивальщица
вряд ли полюбила бы такого безвольного мужчину!
   Сикамбриец стоял и молчал. Корс Кант попробовал было заговорить, но слова
застревали у него в горле.
   "Бард без чести, - звучал у него в ушах голос Мирддина, - это всего  лишь
тот, кто распевает на потеху песенки".  А  потом  он  услышал  голос  самого
Артуса: "Если ты не верен самому себе, ты не можешь быть верен мне".
   Корс Кант понурился. Ему казалось, что в следующее мгновение он умрет.
   - Я.., я скажу тебе все, о чем ты спросишь государь.
   У него не было выбора. Бард приговорил себя своим же собственным языком.

Глава 15

   - Чего хочет Артус, я знаю, - сказал Питер. - Но почему он остановил свой
выбор на Меровии?
   Старая полицейская уловка - сделать вид, будто что-то уже знаешь, и  тебе
нужно только подтверждение. На самом деле Питер,  конечно,  не  знал  ровным
счетом ничегошеньки.
   - Ну конечно, на Меровии, а на ком же еще! - яростно воскликнул  бард.  -
Длинноволосый правит Сикамбрией точно так же, как Артур - Британией,  и  оба
учились в Риме. И оба страшатся той беспросветной ночи, которая падет на  их
земли, как только уйдут римляне.
   "Римляне? - подумал Питер. - Какое Артуру дело до драпающих римлян?"
   А Корс Кант продолжал развивать мысль:
   - И потом... Меровии - он же королевский крови.., а ты  знаешь,  что  это
значит.
   - Да, да, давай ближе к делу, парень.
   Королевской крови! Наверняка "королевская кровь" -  это  значило  больше,
чем быть королем, в противном случае с чего бы этим  словам  придавал  такое
значение парень при дворе самого короля Артура?
   Он надеялся, что с уст барда сорвутся еще  хоть  какие-нибудь  намеки,  а
пока решил сильно на него не давить. Вести допрос - это особое искусство,  а
у Питера не было даже подобающих инструментов  художника  -  угрозы  ареста,
страха наказания, возможности лишить сна, прибегнуть к изоляции, да и вообще
само  понятие  преступности  в  данной  ситуации  отсутствовало.  Оставалось
рассчитывать на хитрость.
   - Ну... - неуверенно проговорил Корс Кант. - Точно не знаю,  но..,  а  ты
сам не разумеешь, в чем суть замысла?
   - Хочу услышать об этом из  твоих  уст.  Корс  Кант.  Как  ухитрился  эта
скотина Меровии втянуть нашего полководца в пучину римских пороков?
   Ланселот - вернее, Питер - задохнулся, закрыл рот. Это чьи же, интересно,
слова вдруг сорвались с его губ? "Не мои, это точно,  я  Меровия  совсем  не
знаю!" Чувство было отвратительное - как будто кто-то  или  что-то  внезапно
завладело его голосом.
   Корс Кант испуганно продолжал - похоже, не заметил резкой вспышки.
   - Думаю, Меровии и Артус хотят объединиться, дабы восстановить Pax Romana
на западных землях, причем сделать это они желают  сами,  без  вмешательства
новой римской церкви.
   Питеру  пришлось  сильно  сдержаться,  чтобы  не   вскочить   со   стула.
Восстановленная Римская империя, управляемая королем  Артуром  и  французом!
Это же безумие.., и этого уж точно никогда не было - не было в том  прошлом,
к которому привык Питер.
   В голову пришла кошмарная мысль: а не изменили ли он и Селли историю  уже
одним тем, что оказались в этом времени?
   Он заставил себя дышать ровнее и понадеялся на то, что бард  не  замечает
его метаний.
   -  Что  им  мешает?  И  к  чему  вся  эта  таинственность?   Корс   Кант,
прищурившись, смотрел на Питера, обдумывая ответ. Вид  у  барда  был  такой,
словно он только что пережил крайне неприятную встречу и мечтает  только  об
одном: убраться поскорее в свое логово, чтобы зализать раны.
   -  Государь  Ланселот,  ты  здоров?  И  будешь  ли  ты   здоров   завтра,
послезавтра? Как это - кто мешает? Саксы, конечно, они  же  и  здесь,  и  за
морем! Те самые варвары, которые уничтожили славу Рима, - уж они-то вряд  ли
будут приветствовать его возвращение!
   - Саксы разрушили Рим?
   - Саксы, юты, гунны - все они одинаковы.
   - Ну, это ясно, - сказал Питер, понадеявшись,  что  его  голос  прозвучал
уверенно. - Я хотел спросить, какие саксы  наиболее  опасны?  А  ты,  сынок,
говори, говори, отлично у тебя получается пока!
   Внутри у Питера снова что-то завозилось, чужая жизнь  рвалась  наружу.  И
вдруг с губ его сорвалась тирада по-сикамбрийски:
   - С них со всех бы шкуру содрать:  и  с  саксов,  и  римлян,  отцы  их  -
зловонные псы, матери - грязные свиньи, а сестры - потаскухи, согрешившие  с
краснозадыми гуннами и вестготами, пожирателями крыс!
   Корс Кант побледнел, и тут же зарделся от изумления: оказывается,  парень
и по-сикамбрийски понимал.
   Он опустился на табурет, обхватил руками колени. Он уставился в  тьму  за
окном и как бы отвлекся от разговора с Питером.
   "Господи, - в отчаянии Питер гадал, - что стало с моим самообладанием?" У
Питера появилось крайне  неприятное  подозрение:  видимо,  грубиян  Ланселот
вырывался-таки время от времени на волю. И, вспомнив слова Бланделла о  том,
что Ланселот в этом времени - личность, наиболее  близкая  ему,  Питеру,  по
духу, майору Смиту стало как-то не по себе.
   Бланделл, Уиллкс.., они же ни капельки не знали о том, что происходило  с
личностью владельца тела. Питер начал догадываться об этом,  и  не  сказать,
чтобы ему это нравилось. Ланселот пытался вновь стать хозяином своего тела.
   Корс Кант ответил несколько рассеянно -  похоже,  его  отвлекли  какие-то
воспоминания:
   - Я.., а-а.., боюсь, что это Куга, сын Кадвина, и что прибыл  он  не  для
того, чтобы помериться с тобой  силами.  Он  лазутчик  врага,  высматривает,
какова наша оборона. Чтобы потом напасть.
   - А ты говорил об этом Арту... Артусу, Корс?
   - Да я скорее скажу огненноволосой потаскухе, что она в кого-то влюблена.
   - Чего-чего? - ошарашенно переспросил Питер, пытаясь понять, какой  смысл
вложил бард в поговорку. Корс Кант пришел в себя.
   - Я предложил Пендрагону напасть на эту немытую  свинью,  прирезать  его,
пока он  не  успел  переступить  порог  Каэр  Камланна,  но  Артур  приказал
заключить перемирие. Сказал, что будет противозаконно убить Кугу  под  белым
флагом.
   Корс Кант откусил ноготь,  отбросил  со  лба  нависшую  прядь  каштановых
волос.
   "Нервничает, - подумал Питер. - Переживает, совестью мучается".
   - Государь, - проговорил Корс Кант тихо и растерянно, - а ты не мог бы..,
победить его на турнире? Размахнуться топором и как бы  невзначай  разрубить
его доспехи? Все знают, тебе это под силу, и все решат, что просто ты в пылу
сражения забылся, и...
   Питер откинулся на спинку стула, поджал губы. Неужели в этом  веке,  веке
сказок, рыцарства  и  романтики,  можно  было  вот  так  спокойно,  обыденно
говорить о том, чтобы убить человека только за  то,  что  он  принадлежит  к
другому племени? А ведь и сам  Питер  принадлежал  именно  к  этому  другому
племени.
   - Но конечно, - быстро добавил юноша,  -  как  только  я  возьму  в  руки
маршальский жезл, я ничем не сумею тебе помочь. Я не смогу  нарушить  закон,
как бы ни страдало мое кимрское сердце.
   Питер едва заметно улыбнулся. "Секунду назад он пытался подговорить  меня
на убийство, а теперь - ну просто сам маркиз Квинсберийский".
   - Ничего не обещаю, - буркнул Питер. - Кроме одного: все,  что  бы  я  ни
сделал, я сделаю во славу Британии. Прошу тебя, об этом разговоре никому  ни
слова. Дело серьезное, сам понимаешь.
   Вид у Корса Канта был неуверенный. Он оглянулся  на  занавешенную  дверь,
потом снова посмотрел на Ланселота.
   - Пошли сынок, - сказал Питер. - Пойдем, разыщем твою подружку.
   - Анлодду. Но.., она сказала, что скорее согреется Ирланд...
   - И ты ей поверил? Дитя природы, она же женщина! Они же непостоянны,  как
ветер.
   - Правда? - Похоже, парень не очень-то поверил.
   - Как ветер, говорю тебе.
   - Анлодда не такая. Она что говорит, то и думает.., наверное.
   - Никогда. Поверь мне, мальчик. Уж если  я  в  чем  понимаю,  так  это  в
женщинах. "Душа женщины" ,  и  всякое
такое.
   Корс Кант вздернул брови.
   - "Душа женщины". Это ты сам придумал?
   - Да нет.., слышал от.., от одного барда в далекой земле.
   - В Сикамбрии?
   - Дальше.
   - А еще помнишь?
   Питер на миг задумался, а потом спел весь первый  куплет.  Получилось  не
очень внятно, ведь песня была написана на языке, на котором  будут  говорить
через тысячу лет.
   Похоже, барду не слишком понравилось. Он обдумывал услышанные стихи,  как
истинный профессионал.
   - Пожалуй, я смог бы немного подработать... - задумчиво  протянул  он  и,
превратившись в каменное изваяние, принялся едва заметно покачивать головой.
- А если вот так, послушай:

   Откуда явилась ты рядом со мной
   Прекрасная ликом, пустая душой
   Как ангел небесный - светла и чиста
   Но вижу: чернеет внутри пустота.

   - Ну вот, так лучше, - тихо добавил он. - Понимаешь, я стараюсь приладить
эти строки к истории Орфея, с которым в подземном  царстве  говорит  Аид,  и
торгуется с ним за жизнь Эвридики. Что скажешь?
   Парнишка говорил так серьезно и был  так  горд,  что  у  Питера  духа  не
хватило его критиковать.
   - Во всяком случае, это стихи, -  уклончиво  проговорил  он,  -  тут  без
вопросов. - А сам подумал:  "Прости,  сынок.  Роберт  Плант   может спать спокойно".
   Корс Кант улыбнулся, сочтя сказанное Ланселотом похвалой.
   - Ты правда думаешь, что Анлодда захочет снова меня увидеть?
   Питер усмехнулся.
   - Не раньше, чем мы повидаем ее. Ну, вперед. Он  положил  руку  на  плечо
Корса Канта, вывел его за дверь, и они пошли вниз по лестнице.
   Почти добравшись до нижнего этажа,  они  чуть  не  налетели  на  толстого
старика с растрепанной бородой и абсолютно  отсутствующим  взглядом,  словно
тот вел в уме какие-то подсчеты. Все трое замерли как вкопанные.
   - Ланселот, Корс Кант, - проговорил толстяк так, словно сделал  открытие.
На нем была бесформенная серо-черная  рубаха  с  рукавами,  приподнятыми  на
плечах, - больше ни у кого Питер такого фасона пока не заметил.
   За широкий белый ремень старика была засунута сухая ветка. Борода торчала
во все стороны - похуже, чем у Уиллкса.
   - Мер.., тен , -  промямлил
юноша и низко поклонился старику.
   - Я искал тебя, Ланселот, - сказал толстяк.  -  Король  послал  меня.  Он
спрашивает, здоров ли ты. Сердце у Питера екнуло. "Мертен - уж не Мерлин ли,
камелотский чародей"?
   - Я здоров, Мертен, - ответствовал Питер осторожно.  Кто  его  знает,  не
умеет ли великий волшебник читать мысли?
   "Я-то здоров, кровавый убийца!" - заклокотало в горле у Питера, но он  не
выпустил слов Ланселота на волю. Несколько секунд Питер сражался  с  живущим
внутри него Ланселотом  и  наконец  унял  страсти  воина-задиры,  уложил