он мог описать многие  огни,
сиявшие на струнах Вселенской Арфы,  во  всем  многообразии  оттенков;  так,
красное распадалось для него на цвета крови, зари,  рубина,  розы,  шпинели,
граната, зрелой вишни... Определений, впрочем, не хватало; Арфа была слишком
велика, и разумом он ощущал намного больше, чем мог выразить словами.
   Лишь обсидиан, несомненно, являлся обсидианом - твердой,  но  поддающейся
обработке глыбой, что могла обратиться в лезвие  боевого  топора,  в  острие
копья или наконечник стрелы. Этот минерал не годился для украшений; он нес в
себе   иные   формы,   более   воинственные   и    грозные,    свидетельства
каменно-жесткого нрава и необычной судьбы. Он был  любопытен,  но  терпелив;
так, узнав о рубине,  проникшем  в  Амм  Хаммат,  не  велел  возвращать  его
обратно, сказал - посмотрим. Как положено обсидиану, он выглядел темным - но
в то же время с примесью некой прозрачности  и  чистоты,  готовой  вспыхнуть
алмазным блеском. С ним ассоциировались запах табака, жар  тлеющих  углей  и
тревожный рокот барабана, резкий и частый, как пулеметная очередь.
   Но Повелителя Мира Снов, музыканта, перебиравшего струны гигантской Арфы,
этот звук не раздражал. Барабанная дробь вселяла  не  столько  беспокойство,
сколько уверенность: обсидиан мнился ему не источником страха  и  тревог,  а
символом надежности и защиты.
   Случалось, другие камни и цвета, другие искры, скользившие по струнам  из
мира в мир, возбуждали его любопытство  -  тем  большее,  чем  сложней  была
поставленная задача, чем изощренней оказывалась фантазия странников. В  этом
смысле фиолетовый огонек, колокол-аметист, пребывавший сейчас в Амм Хаммате,
был пока что вещью в себе; в нем таилась немалая потенция, еще не  раскрытая
в самостоятельном поиске. До сих пор он лишь выполнял  приказы  обсидиана  -
шел туда, куда посылали, делал то, что было велено.
   Рубин, его загадочный спутник, казался интереснее. В отличие от  жаркого,
твердого и шершавого аметиста, звучавшего  ударом  медного  колокола,  рубин
оставлял ощущение прохладной гладкости;  его  мелодия  напоминала  протяжный
звук трубы, провожающей заходящее  солнце.  Возможно,  рубин  являлся  самым
интересным объектом из всех, какие встречались Повелителю Мира Снов;  в  нем
ощущалась некая двойственность, некая тайна, некое скрытое тепло, будто  под
холодной алой поверхностью  пылала  крохотная  звезда,  чей  свет  заставлял
искриться и сиять ровные грани кристалла.
   Да, этот рубин отличался редкостной необычностью! Совсем иного рода,  чем
обсидиан-защитник:  не  столь  надежный  и  прочный,  но  неизмеримо   более
таинственный.
   Последний эпизод лишь укрепил его в этом мнении, приоткрыв частицу  тайны
-  паранормальный  дар,  присущий  рубину.  Не  столь   сильный,   как   его
собственный, но вполне подходящий для того, чтобы  нащупать  проложенную  им
тропу. Иначе он не мог объяснить случившееся. Теперь он был уверен, что алый
огонек, пылавший рядом с фиолетовым в огромном пестром клубке  Амм  Хаммата,
не являлся галлюцинацией. Всякий, не исключая обсидиана, имел возможность  в
этом убедиться: два защитных  кокона,  два  радужных  пузыря,  фиксировавших
точки старта, неоспоримо доказывали, что аметист был не одинок.
   И теперь, с тревогой и внезапно нахлынувшим  любопытством,  Владыка  Мира
Снов ожидал нового сюрприза.
   Глава 4
   СТРАННИК
   Джамалю Саакадзе, торговому князю и  финансисту,  обитавшему  на  планете
Земля, стукнуло сорок пять; Каа Ри Варрат, телгский Наблюдатель, исполнявший
Миссию Защиты, был примерно  вшестеро  старше.  Точный  подсчет  соотношения
возрастов оказался бы весьма затруднительным, ибо жизнь Ри Варрата протекала
не только на Телге и Земле, но и в других мирах, с их  собственной  системой
темпоральных отсчетов, разной в  различных  частях  Мироздания.  К  тому  же
следовало учесть, что в определенные моменты Ри Варрат как бы не существовал
- и в то же время существовал, но длил свое физическое бытие в  форме  пучка
высокоэнергетических  квантов  или   неторопливо   прорастающего   зародыша,
своеобразной зиготы, зревшей в течение долгих лет.
   Впрочем, сам звездный странник никогда не занимался подобными подсчетами,
сознавая их бессмысленность и бесполезность.  В  каждом  из  принимаемых  им
обличий  он  оставался  самим  собой,  личностью   цельной   и   монолитной,
сохраняющей весь объем памяти, всю информацию, накопленную за  время  жизни.
Вернее, жизней, ибо у Ри Варрата их насчитывалось четыре.
   Это обстоятельство, весьма необычное даже для Телга, мира высокоразвитого
во всех отношениях, было связано с его Миссией  и  тем  способом,  коим  она
осуществлялась - разумеется, в технологическом, а не  функциональном  плане.
Как все  прочие  Наблюдатели,  он  искал  Защиту;  значит,  ему  приходилось
посещать отдаленные области Вселенной - настолько далекие, что путешествие в
реальном обличье и в звездном корабле  оказалось  бы  слишком  долгим.  Хотя
телгские космические аппараты достигли совершенства, они не могли остановить
время; время всегда работало против странников и всегда побеждало, ибо  срок
их жизни был конечен, а  значит,  несоизмерим  с  гигантскими  расстояниями,
которые требовалось преодолеть.
   Разумеется, существовали обходные пути. Мир  -  если  понимать  под  этим
словом все многообразие реального бытия - пульсировал между  двумя  крайними
состояниями,  двумя  условными  Вселенными,  одна  из  которых  расширялась,
прогрессировала  и  расцветала,  тогда  как  другая  сжималась,  двигаясь  к
неизбежной  смерти,  к  гравитационному  коллапсу  и  последующему  Великому
Взрыву. Взрыв означал  возрождение  и  начало  нового  цикла;  расширявшаяся
прежде Вселенная переходила в стадию сжатия, а ее антипод, превратившийся  в
космическое яйцо, исторгал  чудовищные  раскаленные  массы,  из  которых  со
временем формировались метагалактики, галактики,  звезды  и  все  остальное,
вплоть до  самых  ничтожных  и  неисчислимых  частиц,  крохотных  кирпичиков
Мироздания. Колебания эти были вечными, с настолько длительным периодом, что
разум не мог осмыслить такой гигантский временной интервал;  сравнительно  с
неспешным полетом вселенского маятника любая цивилизация  выглядела  искрой,
вспыхнувшей на миг в беспросветной ночи. Однако самим  носителям  разума  их
искра мнилась огромным и жарким костром, пылавшим в  течение  миллионолетий.
Эта иллюзия была вполне понятной; так и  только  так  разумная  жизнь  могла
объяснить и оправдать свое собственное существование.
   Две  Вселенные,  два  пространственно-временных  континуума,  разделялись
некой переходной областью, где не существовало ни времени, ни  пространства,
ни света, ни тепла, ни звезд, ни атомов,  ни  разреженной  плазмы.  Так,  во
всяком случае, гласили формулы  -  непогрешимые  уравнения,  отражавшие  ход
вселенских часов. Теоретически через эту зону  темпорального  вакуума  можно
было дотянуться к любой из мириад звезд и планет,  перенестись  в  мгновение
ока в любой мир, преодолеть невероятные  расстояния  со  скоростью  мысли  -
которая, как принято считать, не  знает  преград.  На  практике  же  преград
хватало; и, вероятно, лишь Древним Расам  да  Бесформенным,  чей  разум  был
более гибок и универсален, удавалось их обходить.
   Но телгани, обитатели системы Телгатаима, еще не раскрыли  всех  секретов
Мироздания  -  так  же  как  те  многочисленные  культуры,  гедонистические,
экспансионистские либо страдающие агорафобией, с которыми  Телг  поддерживал
связи на протяжении тысячелетий. Ни одна из этих высокоразвитых  цивилизаций
еще не имела средств, способных перенести путника сквозь серую  безвременную
мглу; а значит, все они вместе и каждая по отдельности оставались пленниками
времени и пространства.
   Однако выход существовал. Живое существо  можно  было  обратить  в  нечто
почти нематериальное, в пучок электромагнитных квантов и отправить  в  таком
виде в далекое странствие - в очень далекое, к  самым  дальним  звездам,  на
край Галактики. Разумеется, кодированный сигнал нес информацию о разуме,  но
не о телесном облике путника - в чем, собственно  говоря,  необходимости  не
имелось.  Облик  как  таковой  исчезал,  необратимо  распадался   в   момент
сканирования; телесное оставалось  прикованным  к  земле,  и  лишь  чувства,
память и душа могли воспарить к звездам на невесомом световом луче.
   Гибель, за ней - возрождение... Но не сразу, не мгновенно; сперва - сон в
материнской утробе, случайном  вместилище  павшей  с  неба  искры;  затем  в
урочный час - рождение в новом мире, в  новом  и  соответствующем  природным
условиям обличье. И  снова  сон;  долгая  дремота  в  теле  и  разуме  юного
существа, избранника, еще не ведавшего  ни  удивительной  своей  судьбы,  ни
целей, ни  грядущих  задач.  Наконец  память  о  прошлом  пробуждалась,  как
раскрывающийся весной бутон; медленно и постепенно избранник осознавал  свое
истинное "я", обретая целостность плоти  и  души,  затем  жил,  рос,  мужал,
выполнял предназначенное и уходил - тоже в урочный час, который в  любом  из
миров назывался одинаково: смертью. Лишь испустив последний  вздох,  он  мог
расстаться с  миром,  на  время  приютившим  его;  расстаться,  чтобы  вновь
продолжить  свой  путь,  свой  поиск,  свой  полет  в  обличье  бестелесного
призрака, сотканного из световых лучей.
   Джамаль - или Ри Варрат - совершал такое превращение трижды и  собирался,
изведав все наслаждения и соблазны Земли, в должный час отправиться в  новое
странствие. Собирался  десять  лет  назад,  и  пять,  и  год...  Земля  была
прекрасным и варварским миром, однако вряд ли на ней, третьей из  посещенных
им планет, он мог завершить свой поиск.
   Но в последние месяцы все переменилось.
   * * *
   Пряча улыбку, звездный  странник  наблюдал  за  Скифом.  Его  соратник  и
компаньон занимался ревизией имущества: расстелив на траве мешок,  аккуратно
выкладывал на плотную брезентовую ткань нож,  компас,  зажигалку,  консервы,
моток веревки, леску и рыболовные крючки, коробку с батареями, лазер, флягу.
Лазер он протер платком и подержал в руках, рассматривая тупорылый  ствол  с
угрожающе  поблескивающим  кристаллом  излучателя  и   вороненую   ребристую
рукоять. Потом взгляд Скифа переместился на лежавшие рядом катану и  длинный
тяжелый меч с  украшенным  мелкими  кроваво-красными  гранатами  эфесом.  Он
словно бы взвешивал достоинства того  и  другого  оружия,  и  выглядело  это
забавным. Без сомнения, холодная красота стали чаровала  Скифа,  но  лучемет
был гораздо надежнее; сердце его тянулось к клинку,  разум  же  напоминал  о
сокрушительном могуществе энергетического луча.
   Взирая на все эти орудия убийства, думая об их жутковатом  предназначении
и посматривая на собственный меч,  Джамаль  -  или  Ри  Варрат,  Наблюдатель
высокоразвитой телгской цивилизации - муками  совести  отнюдь  не  терзался.
Конечно, возникающие на Телге разногласия давно уже не разрешались с помощью
таких примитивных средств, но Наблюдатели и их Миссия были  особым  случаем,
исключением из правил.  Наблюдателям  случалось  попадать  в  миры  дикие  и
негостеприимные, где без оружия и дня не проживешь; ну а  взявшийся  за  меч
или пистолет рано или поздно убивает. Убивает, чтобы сохранить  свою  жизнь;
убивает, чтоб защитить друга; убивает сильного  и  жестокого,  чтобы  спасти
беззащитного и слабого... А потому ни  оружие,  ни  убийство  не  пугали  Ри
Варрата, Наблюдателя и  разведчика;  они  являлись  как  бы  неприятным,  но
необходимым приложением к его Миссии. Однако профессионалом  или  тем  более
экспертом в подобных делах он  не  был  и  древних  боевых  искусств,  почти
забытых на Телге, не изучал. Да и зачем? Все эти  смертоносные  приемы  были
рассчитаны на прямоходящих  гуманоидов,  с  головой,  руками  и  ногами;  но
очередная  трансформация  могла  превратить  руки  странника  в  ласты   или
щупальца, а ноги - в рыбий хвост или большую плоскую вакуумную присоску.
   Джамаль снова усмехнулся,  припоминая,  в  каких  обличьях  довелось  ему
пребывать во время двух своих первых экспедиций. По сравнению с теми  мирами
Земля, так похожая на Телг, казалась раем - уже хотя  бы  потому,  что  руки
странника были руками, ноги -  ногами,  и  все  остальные  части  тела  тоже
находились при нем. Целых тридцать лет он не переставал удивляться  сходству
Телга и Земли, подобию землян и телгани, извлекая из этого факта  не  только
моральное удовлетворение, но и определенный выигрыш. На Земле - так же,  как
на Телге - можно было наслаждаться жизнью, тогда  как  в  иных  местах  даже
самые приятные ее моменты  становились  удовольствием  весьма  сомнительным,
напоминавшим метание икры.
   Скиф закончил осмотр и принялся складывать  имущество  в  мешок.  Джамаль
подмигнул ему.
   - Ну, дорогой, в прибылях мы или в убытках?
   - В прибылях, - ответил компаньон, приглаживая светлые  волосы.  -  Самая
главная потеря у нас - пижама. Но все прочее на месте - плюс лошади,  оружие
да твои обновки. Конечно, кожаные штаны с шелковыми не сравнить, но в  седле
они удобней. Хоть мозоли на заднице не натрешь.
   - Далась тебе моя пижама!.. В чем был, в том и приехал. Зато сейчас...  -
Джамаль вытянул длинные ноги, хлопнул по голенищам добротных сапог,  одернул
безрукавку из оленьей шкуры. Его сапоги и  штаны  еще  недавно  принадлежали
покойному Когтю, куртка - Ходде-Коршуну, а пояс с мечом - какому-то  бандиту
из шайки Тха,  пребывавшему  сейчас  на  спине  Одноглазого  Шаммаха.  Скиф,
облаченный в пятнистый комбинезон десантника,  поглядывал  на  компаньона  с
улыбкой.
   - Сущий шинкас! Тамма тебя не признает.
   - Признает! И в одежде признает, и без нее. - Подумав о златовласой Тамме
из Башни Стерегущих Рубежи, Джамаль  мечтательно  возвел  глаза  вверх.  Эта
девушка так напоминала одну юную телгани... Но лучше не думать  о  ней;  это
было давно, так безумно давно! В иной жизни, на другом краю Вселенной...
   Скиф упаковал рюкзак, поднялся на ноги, стянул  талию  широким  поясом  с
мечами, сунул лучемет в кобуру и пронзительно свистнул, подзывая Сайри. Юный
синдорец поил лошадей в крохотном озерце у подножия  ближнего  холма.  Место
это было тем самым, где путников несколько дней назад захватили шинкасы,  на
западе простиралась покрытая короткой изумрудной травой  холмистая  равнина,
на востоке желтели заросли амм-хамматского бамбука,  шуршавшего  под  теплым
ветром. Чтобы добраться сюда, трем  бывшим  невольникам  понадобилась  всего
пара конных переходов  и  одна  ночевка.  Скиф,  памятуя  о  своем  задании,
непременно желал вернуть брошенное шинкасами добро, в первую очередь - лазер
с запасными батареями, и Джамаль в том ему не препятствовал.  Теперь,  когда
он  очутился  в  Амм  Хаммате,  миновав  Землю,  будто  транзитную   станцию
пересадки, время не имело большого значения, он взял след и мог идти по нему
месяцы или годы - столько, сколько понадобится.
   Сайри подогнал лошадей - трех верховых и трех сменных. Прочий  табун  они
бросили у  каменной  гряды,  на  месте  позавчерашнего  побоища;  расседлали
скакунов и пустили их в степь. Своих погибших соплеменников  Сайри  сжег  на
костре, бормоча молитвы Великим Безмолвным, Небесному Вихрю и прочим местным
божествам; поминая пирга, Владыку Ярости, он то и дело оглядывался на  Скифа
и творил куум, священный знак, - тянул к нему руку  с  тремя  растопыренными
пальцами. Глаза его горели благоговением и опасливым восторгом.
   Трупы шинкасов, валявшиеся у костра, были оставлены  на  поживу  огромным
полосатым гиенам, пронырливым хиссапам и голошеим крючконосым  стервятникам,
напоминавшим земных кондоров.  Но  Тха,  предводителя  банды,  ожидала  иная
участь, более страшная, чем смерть  в  битве  или  в  пасти  хищника.  Скиф,
прикрывая рот клочком Джамалевой пижамы и обвязавшись веревкой, оттащил  его
к плоским металлическим плитам, сверкавшим метрах  в  пятидесяти  от  лесной
опушки. Джамаль, тоже с тряпицей наготове, страховал; они  не  знали,  сколь
быстро подействует запах, и не хотели рисковать. Но оказалось, что у  камней
можно продержаться минут семь или восемь - ровно столько, сколько требуется,
чтобы прикрутить пленника к массивным кольцам в углах жертвенного алтаря.
   Там Гиена и остался - охрипший от воплей, дрожащий, с искаженным от ужаса
лицом.  Крики  его  раздавались  примерно  полчаса,  затем  стали  затихать,
сменившись невнятным бормотанием; наконец все смолкло - лишь древесные кроны
шелестели на ветру да потрескивал,  стреляя  искрами,  погребальный  костер.
Скиф сплюнул, пожелал Тха самых дурных снов и велел седлать коней.
   Теперь, поглядывая на компаньона,  деловито  вьючившего  лошадь,  Джамаль
размышлял      о      противоречивости      его       нрава,       временами
восторженно-романтического, временами упрямого и жесткого, если  не  сказать
жестокого. Последнее, несомненно,  являлось  армейским  отпечатком,  клеймом
насилия, что в том или ином виде нес каждый из землян - ибо хоть мир их  был
щедрым и прекрасным, сами  они,  по  телгским  понятиям,  находились  где-то
посередине между варварством и первыми проблесками  истинной  культуры.  Все
они были эгоистичны, упрямы, не склонны к разумному сотрудничеству; все  они
больше полагались на силу, на мощь оружия, на магию приказа  начальника  или
вождя, чем на собственный здравый смысл. Это преклонение перед силой  делало
их опасными и непредсказуемыми, но в то же время странным образом объединяло
- не на основе  взаимоуважения  и  взаимопонимания,  но  подобно  тому,  как
чувство стаи объединяет волков.  И  с  недоверчивостью  пуганых  волков  они
предпочитали загрызть любого, чей запах  и  вид  внушали  им  хоть  малейшие
подозрения.
   "Неприятное, но полезное качество, - думал Ри Варрат, звездный  странник,
- полезное в данном конкретном случае. Быть может,  Бесформенные  наконец-то
столкнулись с расой, которая зальется кровью, но даст им отпор - такой,  что
ужаснул бы цивилизованных телгани..."  Ри  Варрат  не  отвергал  вероятности
подобного исхода; хоть новая его родина была  миром  варваров,  но  варваров
изобретательных и  весьма  талантливых.  Среди  них  встречались  уникальные
личности -  например,  те  мудрецы,  что  додумались  создать  Систему,  или
несгибаемые типы вроде Сарагосы, наконец, такие искусники,  как  Доктор.  На
Телге - увы! - не имелось ничего подобного.  Не  потому  ли,  что  Телг  был
слишком цивилизован и предпочитал наблюдать, а не действовать, защищаться, а
не нападать?
   - Ну, ты готов?
   Ри Варрат очнулся,  услышав  голос  компаньона.  Собственно,  уже  не  Ри
Варрат, звездный странник, а человек, откликавшийся на имя Джамаль.
   Он поднял меч в тяжелых ножнах, опоясался, застегнул кованную  из  бронзы
пряжку и вскочил в седло. Вороной жеребец,  наследие  Клыка,  свирепый,  как
бывший его хозяин, протяжно заржал, потянулся, оскалив зубы, к крупу Скифова
Талега с явным намерением куснуть. Джамаль огрел его  плетью,  всадил  пятки
под ребра. Сайри, которому достался конь Гиены, натянул ремень - к нему были
привязаны уздечки трех заводных лошадей,  навьюченных  припасами.  Маленький
отряд тронулся в путь.
   Минут десять они в молчании ехали вдоль зарослей, бесконечно тянувшихся с
севера на юг, вспугивая робких длинноухих  кафалов  и  маленьких  антилоп  с
саблевидными рожками и длинными задними ногами. Кафалы исчезали в  норах,  а
антилопы, называемые  хиршами,  бросались  врассыпную,  высоко  подпрыгивая,
словно стайка странных рогатых кенгуру.
   Скиф покрутил головой, взглянул, прищурившись, на солнце и произнес:
   - До заката еще часа три. То ли мы объедем этот  поганый  бамбук,  то  ли
нет...
   Беспокоится парень, промелькнуло в голове у Джамаля. С чего бы?  Вроде  и
лазер при нем, и меч, и лук со  стрелами...  Но  тут  он  вспомнил,  как  их
накрыли сетью  и  повязали  шесть  дней  назад,  и  тоже  принялся  тревожно
огля