олвные, родичи! Вот мы прибыли - я и мой мужчина!
   Скиф представил себе лицо матери при этих словах, и его  перекосило,  как
от зубной боли. Да, нелегко стать мужем амазонки, подумал он, а  быть  им  -
еще тяжелее!
   Он попытался избавиться от мыслей о быте и квартире, о  кухне  и  лоджии,
забитой сеном под потолок, и о том, что сделает Сийя, Сестра Копья, если  ее
толкнут на улице или заденут грубым словом. Здесь, в чужом и  опасном  мире,
не хотелось думать о  ничтожном,  о  мелком;  здесь,  соответствуя  моменту,
полагалось мечтать о любви, крепкой, как клинок меча,  жаркой,  как  вспышка
бластера, и огромной, как эта беспредельная желтая равнина, где сама планета
Земля  показалась  бы  крохотным  шариком  от  детского  бильярда.  И  Скиф,
предаваясь этим пленительным мечтам, на мгновение ощутил жалость  -  щемящую
жалость к двеллерам-сархам, у которых все было краденое: и  воспоминания,  и
беды, и счастье, и даже собственное "я". Ну  а  любовь...  любви,  настоящей
любви, если верить словам Джамаля, они и вовсе не знали.
   Воздух над куполом прорезала  фиолетовая  молния,  и  Скиф,  опомнившись,
рванул со всех ног. Что-то там у Пал Нилыча случилось... Что-то опасное  или
интересное; в любом случае стоило поспешить.
   Он спешил так, что почти нагнал Джамаля, хоть князь, с  учетом  возраста,
оказался неплохим бегуном. Сийя торопилась с другой стороны, летела,  словно
лань над степными  травами;  пепельные  волосы  шлейфом  струились  за  ней,
мелькали быстрые смуглые ноги, раздувался серебристый плащ,  и  было  видно,
что, кроме этого плаща да оружейного пояса, на ней нет ничего. Ну, на  самом
Скифе было и того меньше.
   Сарагоса хмуро оглядел свою босоногую  команду,  буркнул:  "Расслабились,
обалдуи!", потом склонился над прозрачной  поверхностью  купола.  Внизу,  на
двадцатиметровой  глубине,  из  зеленых  врат  один  за  другим   появлялись
голенастые шестиногие механизмы;  они  неторопливо  шествовали  к  деревьям,
втягивали  опоры,  опускались  в  желтую  траву,  окружая   стволы   плотным
многорядным кольцом. Их седоков Скиф вначале принял за мертвый и неподвижный
груз. Эти создания не  походили  на  людей,  на  шшадов  или  существ  иного
обличья;   они   казались   просто   сгустками   протоплазмы,   заполнявшими
транспортные полусферы.
   - Перворожденные, - пробормотал Джамаль, - такие же, каких  мы  видели  в
шахте... Тот, похожий на Зураба, что-то говорил о них... о них  и  запахе...
Помнишь? - Он подтолкнул Скифа локтем.
   - А что помнить? - откликнулся тот. - Речи его были смутными, князь.
   -  И  все  же  он  говорил...  говорил  о  запахе,  о  Перворожденных   и
Воплотившихся... даже из высших каст...
   - Он много чего говорил. Но ведь тебе показалось, что не все...
   - Тише! - произнес Сарагоса. - Поглядим на них, может, чего и поймем.  Не
зря же эти кастрюльки сюда заявились.
   Скиф смолк, вперив взгляд в прозрачную поверхность  и  кольцо  окружавших
деревья сархов. И механизмы, и их  седоки  были  неподвижны,  и  сперва  ему
показалось, что там, внизу,  ничего  любопытного  не  происходит;  затем  он
уловил легкое трепетание, словно заполнявшие полусферы  сгустки  протоплазмы
готовились вскипеть, ринуться  вверх  и  в  стороны,  испуская  полные  пара
пузыри. Однако  изменения  выглядели  плавными;  чудилось,  некто  невидимый
принялся медленно помешивать ложкой густую  и  вязкую  плоть  этих  существ,
заставляя ее подниматься и опускаться в неспешном ритме. Через четверть часа
эта дрожь стала быстрей, и  волнообразные  колебания  сгустков  превратились
теперь в непрерывный и хаотический трепет. Тела их уже не вздувались упругой
волной и не опадали разом; каждый словно бы  выплясывал  в  своей  полусфере
некий отдельный и непохожий на другие танец.
   И Скиф, всматриваясь в эту жутковатую пляску, вдруг начал  замечать,  что
тела Перворожденных обращаются в подобия гротескных  лиц,  звериных  морд  и
человеческих  физиономий,  искаженных  невероятными  гримасами   -   страха,
восторга, гнева, насмешки, вожделения. Иные казались ему знакомыми или почти
знакомыми;  другие,  страшные,  как  дьявольские  маски,   вызывали   только
омерзение и ужас. Вероятно, то  была  лишь  игра  фантазии,  но  он  не  мог
избавиться от мысли, что  видит  иногда  огромные  и  размытые  подобия  лиц
шинкасов - жабью рожу Тха, Полосатой Гиены, хищный оскал  Когтя,  физиономию
Дырявого с рассеченной  щекой,  мрачные  безжалостные  глаза  Ходда-Коршуна.
Временами же в корчах  протоплазменных  тварей  проглядывали  иные  черты  -
синдорцев, погибших  во  время  сражения  у  рощи,  земных  знакомых  Скифа,
амазонок из города на скале и даже любопытного серадди Чакары, ловца  удачи.
Все это казалось совершенно невероятным, так  как  шинкасы,  за  исключением
Тха, обитали сейчас на спине Шаммаха, Кондора Войны, а синдорцы  -  если  не
считать юного Сайри - нежились в чертогах  Безмолвных  на  серебристой  луне
Зилур. Что касается всех прочих, то Скиф надеялся, что они живы,  здоровы  и
пребывают в добром здравии; вряд ли кто-то из них достался демонам.
   Он протер кулаками глаза, и наваждение исчезло;  теперь  перед  ним  были
только округлые бурые тела, дрожащие, как в лихорадке. Но трепет их затихал.
Постепенно беспорядочные движения снова сменились  размеренными  колебаниями
вверх-вниз,  затем  протоплазменные   сгустки   замерли,   но   зашевелились
механизмы, вытягивая  ноги-ходули,  выравнивая  их  и  сгибая  словно  бы  в
нетерпении. Наконец твари в шестиножниках в  строгом  порядке  потянулись  к
вратам: сначала занимавшие внешнюю часть колец, потом - внутреннюю,  ближнюю
к деревьям. Исход их занял  минут  семь-восемь,  и  вскоре  под  золотистыми
кронами падда желтела лишь скрывавшая почву трава.
   - Представление окончено, - заметил Сарагоса  и,  поглядев  на  Скифа,  а
потом на Джамаля, спросил: - Ну и что значит сей цирк?
   Звездный странник в задумчивости коснулся бородки.
   - Подготовка к Воплощению, дорогой,  священные  пляски  в  честь  Творца,
спортивная разминка, пикник на природе... Выбирай!
   - Может быть, запах доставляет им удовольствие, - сказал Скиф, припоминая
речи щуплого сегани. - Тот, длинношеий, говорил, что в  токаде  наслаждаются
ароматом воспоминаний.
   - Какие воспоминания у этой погани в котелках? - Брови Сарагосы  взлетели
вверх, глаза недоуменно округлились. - О чем они помнят? Как дьявол лепил их
из дерьма в местном аду?
   - Кроме Перворожденных, могут появиться и другие, Пал Нилыч.  Они  пришли
из внутренних врат целой ордой,  как  предупреждал  князь.  -  Скиф  стукнул
согнутым пальцем о поверхность купола. - Теперь стоило бы подождать тех, кто
заявится снаружи... тех, кого немного... генералов!
   - Ну-ну, - проронил Сарагоса, морща лоб и посматривая на часы,  -  Ладно,
подождем! Время позднее, так что разрешаю вздремнуть  и  перекусить,  только
каждый пусть сидит на своем посту... И спит вот  так!  Понятно,  нет?  -  Он
прижмурил один глаз и широко раскрыл другой, потом начал копаться в мешке. -
А сейчас разбирайте паек и отправляйтесь!
   - Мне не надо, - сказал Скиф. - У меня еще остались пара банок и сухари.
   - Не надо так не надо... - Сарагоса выудил из кармана трубку и буркнул: -
Ну, идите! Да оденьтесь как положено! За генералами голышом не бегают.
   * * *
   Одеваться Скиф не стал; положился  на  то,  что  купол  скрывает  его  от
зоркого начальственного ока. Расправившись с банкой концентрата, он еще  раз
окунулся, чтобы разогнать сон, и около часа побродил среди трав, бассейнов и
висящих в воздухе полотнищ, то поглядывая  на  небо  с  недвижным  солнечным
диском и на ярко-желтую чашу равнины, то всматриваясь в хрустальный купол  и
золотистые древесные кроны. Наконец дремота сморила его; он выбрал  один  из
ковров-самолетов,  не  самый  маленький  и  не  самый  большой,  размером  с
нормальную кровать, и расположился на нем, прикрыв ладонью глаза.
   Солнце грело ноги и живот, но, кроме прикосновения теплых его лучей, Скиф
не ощущал ничего. Над гигантским  рукотворным  миром  сархов  распростерлась
тишина; не слышалось птичьих вскриков и стрекота насекомых, не шелестела под
ветром трава, не журчали ручьи, не  раздавалась  осторожная  поступь  зверя.
Харана, бог с жалом змеи, тоже молчал, будто намекая, что в  тишине  нет  ни
опасности, ни ожидания беды; все спокойно, можно спать.
   И Скиф уснул.
   То ли после недавних  танцев  Перворожденных,  то  ли  по  какой-то  иной
причине, но привиделся ему поединок с  Когтем.  Однако  во  сне  Коготь  был
громадным, вдвое выше его, с чудовищной секирой, напоминавшей мясницкий  нож
на двухметровом бревне топорища, а у  самого  Скифа,  кроме  быстрых  ног  и
ловких рук, никакого оружия не случилось. Даже проволоки-заточки,  вшитой  в
лямку комбинезона!  И  комбинезона  тоже  не  было,  а  значит,  не  мог  он
использовать другое подручное средство - леску или кусок веревки, ремень или
перочинный нож.
   Коготь-исполин гонял нагого Скифа  вкруг  костра,  с  молодецким  уханьем
размахивал  секирой,  рубил  воздух,  вспахивал  землю.  Скиф  уворачивался,
подпрыгивал, сек великана ребром ладони, доставал пяткой горло  и  висок,  с
размаху колотил ступнями по ребрам, старался угодить пальцами  в  глаза.  По
идее, любому из этих ударов полагалось бы вышибить из Когтя душу  вместе  со
всеми печенками и селезенками, но шинкас только  ухмылялся  да  все  шустрей
орудовал своим топором. И Скиф с ужасом начал  понимать,  что  круги,  коими
гоняет его великан, все  суживаются  и  суживаются  и  вскоре  приведут  его
прямиком в костер. А в костре том  плясала  в  рыжих  огненных  языках  дяди
Колина саламандра, скалила алые зубки, ухмылялась, обещая  гибель  скорую  и
неминучую.
   "Не годится бегать", -  решил  Скиф,  пристраиваясь  ближе  к  пламени  и
поглядывая на жуткое лицо Когтя и на его огромный топор.  Гигант  надвинулся
на него несокрушимой горой, вскинул полыхнувшее алым блеском лезвие, раскрыл
необъятную пасть - и тут  Скиф  наклонился,  сунул  руки  в  огонь,  ухватил
насмешницу-саламандру под  жабры  и  швырнул  Когтю  прямо  в  лицо.  Против
ожиданий,  огненный  зверь  оказался  не  твердым  и  жарким,  а  мягким   и
приятно-теплым; пальцев он Скифу не обжег, а что  сотворил  с  Когтем,  того
было не разглядеть за клубами дыма да снопами багровых искр.
   Странно! Саламандра вроде бы терзала врага, и в то же время Скиф  ощущал,
что она попрежнему в его руках. Она была все такой же  мягкой  и  теплой,  и
пахла не угольями и золой, а горьковатым и нежным запахом степных трав -  не
тех, что росли на желтой равнине, но амм-хамматских, знакомых, почти родных.
И были у саламандры волосы, как шелк, и кожа, как лепесток тюльпана, и  губы
- сладкие, как майский ветер, играющий в кронах цветущих яблонь...
   Сийя!
   Он очнулся, сжимая ее в объятиях. Пепельный локон щекотал шею, а  губ  ее
он разглядеть не мог - губы были слишком близко.
   - Воин! - насмешливо и ласково шепнула она. - Ты даже не  слышал,  как  я
подкралась!
   - Поступь врага тяжела, шаг любимой легок, - пробормотал Скиф, целуя ее в
краешек рта.  Потом  он  поймал  ее  губы;  майский  ветер  дохнул  в  лицо,
зашелестели ветви невидимых яблонь и незримые фонтаны обрызгали его медом  и
вином. Маленькие упругие груди Сийи затрепетали под его ладонью.
   Скиф привстал, бросил взгляд  над  розово-смуглым  плечом  девушки:  алое
солнце попрежнему  торчало  в  зените,  и  купол  токада  переливался  алыми
отблесками на фоне глубоких небес. Бездонных, как зрачки Сийи...
   - Что ты там ищешь, Скиф ап'Хенан?
   - Хотя бы одну луну, моя ласточка.
   - Они здесь, все три, - она показала на свои губы и глаза.
   - Это Миа, - сказал Скиф, целуя ее, - это Зилур, это  Ко...  -  его  губы
коснулись ресниц Сийи, и она закрыла глаза.  Невесомое  полотнище  под  ними
дрогнуло, вспорхнуло крылом бабочки и  понеслось  вверх,  к  самому  солнцу,
кружа и покачивая их, грея и лаская, окутывая радужной  дымкой,  где  сквозь
приглушенные цвета зелени и желтизны победным отблеском сиял фиолетовый свет
аметиста и искрились алые альмандиновые пламена. Их  ковер-самолет  парил  в
этом ослепительном ореоле, а где-то под ним, вертясь и свиваясь  в  огненный
клубок, играла, хохотала саламандра, весело скалила зубки, стреляла  искрами
- и каждая искорка тоже смеялась. И улыбок их было  ровно  столько,  сколько
раз Скиф целовал Сийю, а Сийя - Скифа.
   Быть может, то улыбались не искры из пламенного  оперенья  саламандры,  а
сами Безмолвные Боги? И не полотнище сархов  кружило  их  в  вышине,  а  сам
Небесный Вихрь?
   Усталые, они заснули, прижавшись друг к  другу,  и  на  сей  раз  видения
схватки с шинкасом не тревожили Скифа.  Руки  Сийи  хранили  его;  нежные  и
сильные, они обнимали его шею, а дыхание девушки и запах  ее  кожи  и  волос
навевали приятные сны: будто несутся  они  вдвоем  на  быстрых  скакунах  по
питерским улицам, обгоняя шестиколесные слидеры, и тормозят прямо под окнами
родительской квартирки; окно распахивается, и мама с отцом,  высунувшись  по
пояс, машут им руками и зовут к себе. Скиф спрыгивает на землю, снимает Сийю
с седла, и она, подняв к окну сияющее лицо, говорит: "Да будут  милостивы  к
вам Безмолвные Боги! Вот мы прибыли, я  и  мой  мужчина!"  А  мама,  вытирая
слезы,  отвечает  так:  "Распадись  и  соединись!  Клянусь  челюстью  пирга,
наконец-то мой Кирюша стал чьим-то  мужчиной!"  И  отец  усмехается:  "Хвала
Безмолвным!  Давеча  шепнули  они  мне,   что   пора   ожидать   прибавления
семейства..."
   Кто-то осторожно потряс Скифа за плечо, и он  очнулся.  Улыбка  отца  еще
плавала перед глазами, но через секунду  он  сообразил,  что  видит  лукавую
физиономию Джамаля; звездный странник, одетый и с оружием у пояса, склонялся
над ним. Сийи уже и след простыл.
   - Что? - Скиф откашлялся и сел, спустив ноги в траву.  -  Что  случилось,
князь?
   - Понимаешь, дорогой, видел я твоего генерала...  Может,  оринхо,  может,
кто еще... Весь в алом и блестящем, по виду - человек, но не с Земли, ростом
не вышел, а голова великовата,  еле  на  шее  держится.  Пришел  со  стороны
галереи, посидел под деревьями, потом вернулся, лег  на  такой  же  летающий
матрас, полежал - и в окно. В те врата, что снаружи, в одной из этих  комнат
с бассейнами.
   Скиф ошеломленно уставился на компаньона.
   - Когда это было?
   - Да часа три назад. Или четыре.
   - Что же ты меня не позвал? Или  Пал  Нилыча?  Губы  звездного  странника
дрогнули, но улыбка его  была  не  насмешливой,  не  язвительной,  а  скорее
печальной и доброй.
   - Понимаешь, генацвале, не хотел вас беспокоить.  Что  этот,  в  красном?
Один ушел, другой придет... А у тебя важное дело было. Нет важней! И если  б
все Бесформенные на свете принялись тягаться из-за моей души, я и  тогда  бы
тебя не потревожил и Нилычу не дал. Вах, не дал!
   - Душу твою им не взять,  -  сказал  Скиф,  -  она  теперь  под  защитой.
Закодирована и запечатана самым ментальным образом.
   - Верно, - согласился Джамаль.
   С минуту они молча глядели друг на  друга  и  улыбались,  потом  звездный
странник хлопнул Скифа по голому колену и вымолвил:
   - Ну, одевайся! И девушку свою зови. Пойдем к Нилычу на доклад.
   Скиф пронзительно свистнул и принялся натягивать комбинезон, а заодно, не
теряя времени, расспрашивать Джамаля:
   - Ты что же, вниз спускался? Как генерала-то разглядел? Ну, куда он пошел
и где полежать изволил?
   - Спускался, - подтвердил компаньон. - Может, я его бы и скрутить  сумел,
вид-то у него не богатырский, да решил  лучше  высмотреть,  куда  он  уйдет.
Теперь эту дверь не потеряем, я рядом нож положил.
   - А на глаза ты ему не попался? - спросил Скиф, затягивая пояс.
   Джамаль покачал головой.
   - Это вопрос! Серьезный вопрос! Странный!
   - Чего же в нем странного?
   - Видишь ли, когда этот, в алом, под деревья  садился,  вид  у  него  был
сильно  деловой.  Человек  власти,  как  твоя   девушка   говорит!   Вернее,
нечеловек... человеческого в нем - руки-ноги да голова, но  не  лицо...  Все
вроде на месте, и нос, и уши, и глаза, а выражение не то, понимаешь? -  Скиф
кивнул, хотя услышанное  показалось  ему  не  очень  ясным.  -  Так  вот,  -
продолжил компаньон, - посидел он недолго и начал расслабляться да отмякать.
Во взгляде что-то нормальное появилось и в то же время странное... вроде  он
был ошеломлен...
   - Ты это почувствовал? Ну, я имею в виду...
   - Да, да, почувствовал! Я уже спустился вниз, во  внутренний  коридор,  и
встал у окна, в десяти шагах. Он меня будто бы не замечает, сидит и сидит...
ну, отсидел свое и отправился полежать. И вид у него был этакий... -  пальцы
Джамаля неопределенно шевельнулись, - очумевший, я бы сказал. А минут  через
сорок все пришло в норму. Вах, неприятно  было  глядеть!  Лицо,  знаешь  ли,
окаменело, глаза выкатились, рот - в ниточку... Человек власти, словом!  Тут
он встал, и в окно!
   Примчалась Сийя, уже в полном облачении, в плаще и с каской  под  мышкой.
Щеки у нее разгорелись, как маков цвет.
   - Джаммала большого начальника выследил, - сообщил ей Скиф.  -  Не  иначе
как Брат Катапульты или местный потомок  огня  и  железа.  Одет  в  красное.
Приходил деревья нюхать.
   Сийя выгнула бровь, но промолчала; кажется, мысли ее  блуждали  сейчас  в
иных сферах, не слишком близких к демоническим начальникам. "Что ей снилось?
- подумал Скиф. - Как мчимся мы  на  быстрых  скакунах  к  Городу  Башен,  и
хедайра, властительная Дона ок'Манур, награждает меня по  заслугам?  Скажем,
жалует под начало целый турм и половину  Башни  Стерегущих,  чтоб  было  где
разместиться с таким девичником?"
   Он усмехнулся и зашагал к посту Сарагосы.
   К  счастью,  Пал  Нилыча  они  застали  дремлющим  на  ковре-самолете,  и
хитроумный Скифов компаньон доложил, что одетый в красное сарх скрылся всего
лишь десять минут назад. Это избавило Скифа от неприятных объяснений, а Сийю
- от необходимости прирезать Сар'Агоссу на месте - ибо смерти  достоин  тот,
кто пытается разлучить соединенных богами! Но Джамаль  не  вел  иных  речей,
кроме дозволенных.
   - Мы торчим тут сутки, а воз и ныне  там,  -  сказал  Сарагоса,  дослушав
звездного странника.  -  Может,  кого  изловим,  а  может,  и  нет...  Я  бы
прогулялся в те врата, куда красный удрал. Вдруг попадем в такое место,  где
их - словно пчел - хватай любого и тряси! И все  информированные  надлежащим
образом, и насчет Творца, и насчет Великого Плана. Что скажете, соратнички?
   - Место и здесь неплохое,  тихое  да  скрытное,  -  возразил  Скиф.  -  А
прогуляться, Пал Нилыч, лучше мне одному. Какая дверь к генералам ведет,  мы
теперь знаем; ну  так  я  пойду  и  приволоку  вам  одного.  Или  двух,  для
объективности показаний.
   Он чувствовал себя виноватым; не прояви Джамаль деликатности, был бы  уже
у шефа нужный собеседник, и тряс бы он его в  полное  свое  удовольствие.  А
место для всяческих вытрясаний и выбиваний в самом деле было хорошее:  кричи
не кричи, на миллион километров никто не услышит.
   - Дельная мысль, - отозвался  Сарагоса,  поигрывая  бровями.  -  В  конце
концов ты  у  нас  специалист  в  таких  делах...  эксперт,  можно  сказать!
Рейнджерс!  Ну,  давай  иди,  если  твоя  женщина  отпустит,  -  он   метнул
насмешливый взгляд на Сийю, но она молчала. - Иди, - произнес он  уже  более
уверенным тоном, - и притащи что-нибудь  подходящее.  Хоть  красного  черта,
хоть зеленого, лишь бы разговорчивого!
   - Необязательно красных или зеленых,  -  добавил  Джамаль  и  пустился  в
долгие объяснения о том,  что  всякая  раса,  даже  самая  необычная,  имеет
определенную иерархическую  структуру  и  соответствующую  символику.  Среди
Бесформенных - или двеллеров, как угодно звать их Пал Нилычу, - он, Джамаль,
обнаружил уже  три  больших  класса,  куда  может  входить  множество  каст.
Во-первых, низшие, которые передвигаются на шестиножника