ли
двухсот, а может, тысячи километров - не замечалось.
   У Пал Нилыча, вероятно, также возникли спортивные ассоциации.
   - Цирк, - пробормотал он, - арена... А для чего? Гимнастикой  заниматься?
Как думаешь, князь? Может, они здесь олимпиады проводят?
   - Конечно, генацвале, -  подхватил  Джамаль.  -  А  кто  выиграл  -  тому
полноценную личность дают, титул оринхо, медаль и бочку цинандали. Чтоб  пил
хорошее вино и правил по справедливости.
   Сарагоса окинул звездного странника сумрачным взглядом.
   - Ты вот что,  Наблюдатель...  Есть  что  сказать,  говори,  а  нет,  так
помолчи. Не время для шуточек, дорогой! Я ведь тебя серьезно спрашиваю.
   - Во-первых, Нилыч, для шуток всегда  время.  А  во-вторых,  что  я  могу
сказать? Не больше, чем ты. На космический корабль  этот  зеленый  бублик  с
колоннами не похож, на Казанский собор или Пентагон тоже. Боюсь, ни Творцов,
ни генералов нам тут не сыскать.
   - Отчего же? - Сарагоса насупил брови. - Большое здание, стоит  отдельно,
при куполе и колоннах... Очень даже напоминает собор!  Или  какой-то  центр,
особое место - скажем, святилище или  музей...  Ну  ладно,  -  решил  он,  -
возвращаемся! Осмотрим его, поищем другие двери да  поразмыслим,  где  здесь
Пентагоны с генералами и храмы с Творцами.
   Они вернулись и часа Три  осматривали  огромное  кольцо,  выстроенное  из
похожего на нефрит материала. Но то был, конечно, не камень; стены и потолок
во внутренних помещениях, стоило  лишь  приложить  к  ним  ладонь,  начинали
светиться, и каких-либо швов или стыков  отдельных  деталей  не  замечалось.
Сперва они обогнули всю террасу с колоннами, считая шаги,  и  выяснили,  что
окружность кольца составляет два километра с половиной; затем прошли  внутрь
и принялись исследовать  анфиладу  больших  и  малых  полостей,  соединенных
извилистыми переходами и уходившими в стены дверьми.
   Вид этих камер, ничем не напоминавших коридоры и залы  серого  лабиринта,
не вызывал и аналогий с земным жилищем либо иным сооружением. Их нельзя было
назвать комнатами или залами, так как ровным здесь был только пол,  а  форма
их  не  поддавалась  определению  -  не  круглые  и  не  прямоугольные,   но
прихотливо-извилистые, словно кляксы или пятна теста Роршаха,  они  тянулись
одно за  другим,  и  стены  их,  плавно  переходившие  в  потолки,  покрытые
бороздками, горбами и вмятинами, напоминали поверхность каштана. Не  комнаты
-  полости,  выточенные  в  сердцевине  нефрита  гигантским  червем,  заодно
отполировавшим похожий на камень материал до зеркального  блеска.  Стены  на
ощупь  казались  гладкими  и  теплыми,  их  бледно-зеленоватое  сияние  было
приятным для глаз, однако каким-то неравномерным: казалось, впадины светятся
не так ярко, и свет их имеет молочный матовый оттенок,  тогда  как  выпуклые
области испускали больше зеленого.
   В камерах имелась мебель,  но  сказать,  что  она  стояла  там,  было  бы
неверно. Округлые куски мягкой ткани или какого-то пластика парили над полом
на высоте полуметра; эти упругие ложа легко  выдерживали  вес  Сийи  и  лишь
слегка прогибались под грузным телом Пал Нилыча. Их можно было  передвинуть,
но не опустить и не приподнять; любое  усилие,  направленное  по  вертикали,
делало  легкий  на  вид  материал  неподъемным  грузом.  Скиф  для  интереса
прострелил пару этих странных  лежаков  -  или  сидений?  -  из  лазера,  не
добившись никакой реакции - в них появились дырки размером в палец, и больше
ничего.
   Были  в  камерах  еще  бассейны  и  шестиугольные  окна,  такие  же,  как
запечатанное  Джамалем.  Врат  обнаружилось  немного,  три  десятка,  а  вот
бассейнов  с  чистой  и  теплой  водой  Скиф  насчитал  около   сотни.   Они
располагались в самых  обширных  полостях  и  выглядели  неглубокими,  всего
метр-полтора; их бортики имели такую же неопределенную и прихотливую  форму,
как сами камеры.
   Шагая вслед за  Сарагосой,  то  хмурившимся,  то  в  недоумении  качавшим
головой,  Скиф  размышлял  о  цели  и  смысле   этой   огромной   нефритовой
конструкции, заброшенной в  необозримую  и  пустую  степь.  Необозримость  и
пустота казались ему понятными; сфера сархов, пусть еще не завершенная, была
столь велика, что здесь разместились  бы  миллиарды  поселений  и  миллиарды
миллиардов живых существ. Очевидно, пустых  и  неосвоенных  пространств  тут
имелось больше, чем застроенных и заселенных, и они просто угодили в одно из
таких белых - или, если угодно, желтых - пятен. Но каково  назначение  этого
кольца, окруженного колоннадой, прикрытого сверху прозрачным,  блестящим  на
солнце куполом?
   Бассейны и ложа наводили на мысль об отдыхе, однако эта мысль вызывала  у
Скифа некое внутреннее сопротивление. Такая аналогия  казалась  ему  слишком
поверхностной; к тому же страж-сегани, называвший  это  сооружение  токадом,
говорил о запахе  воспоминаний  и  наслаждении.  Каких  воспоминаний?  Какое
наслаждение?
   Скиф полагал, что это никак не связано с отдыхом.  В  конце  концов  ведь
сархи-метаморфы были так не похожи на людей! Они меняли  свое  обличье,  они
трансформировали свои тела, будто данная им при рождении плоть  состояла  из
текучей и покорной их воле субстанции, способной преобразовываться  в  любые
формы, человеческие  или  отличные  от  человеческих;  вероятно,  они  могли
принять очертания зверя или птицы, древесного обрубка или камня, облака  или
морской волны. И они - по крайней мере до Второго Рождения -  не  осознавали
собственное "я"! Да, отличия были слишком велики,  чтоб  всерьез  думать  об
этой нефритовой конструкции как о стадионе,  цирке  или  санатории!  "Скорей
всего, - размышлял Скиф, - сархам  вообще  не  нужен  отдых.  Ведь  мышечная
усталость сродни отраве, а существа,  чья  плоть  столь  текуча  и  покорна,
наверняка умеют либо полностью утилизировать  яды  и  продукты  метаболизма,
либо  избавляться  от  них  с  потрясающей  и  недостижимой   для   человека
эффективностью. Да, сархи слишком не похожи на людей!  Однако,  если  верить
щуплому стражу, не лишены способности наслаждаться... И каковы же их понятия
о наслаждении?"
   Сомнения Скифа разрешились,  когда  путники,  осмотрев  множество  камер,
бассейнов и парящих в  воздухе  сидений,  попали  во  внутреннюю  галерею  -
широкий кольцевой проход с  такими  же  массивными  колоннами,  подпиравшими
своды на высоте семиэтажного дома. Простенки между  колоннами  были  забраны
попеременно нефритовой субстанцией  и  прозрачным  материалом,  имевшим  вид
гигантских  хрустальных  пластин;  эти  окна,  тянувшиеся  на  сорок  шагов,
придавали кольцевому коридору вид аквариума.
   Или скорей его преддверия, так  как  настоящий  аквариум  располагался  в
самой середине, под куполом, едва заметным в алых солнечных  лучах.  Там,  в
непрозрачных  перегородках,  сияли  шестиугольные  врата,  а  за   огромными
хрустальными окнами возносились вверх пышные кроны деревьев.  Кора  их  была
гладкой, как девичья кожа, гроздья  сочных  ягод  свешивались  с  ветвей,  а
широкие листья отливали бледным золотом.
   * * *
   - Падда! - выкрикнула Сийя, отшатнувшись. - Падда, дерево дурных снов!
   Скиф бросил взгляд на побледневшее лицо своей  возлюбленной  Вероятно,  в
сердце ее  теплилась  надежда,  что  этот  мир,  с  щедрым  алым  солнцем  и
беспредельной равниной, заросшей душистыми желтыми травами,  не  принадлежит
ару-интанам; или, быть может, он столь  велик,  что  демоны  обитают  где-то
далеко, на краю света, либо прячутся в своих серых  подземельях.  Но  теперь
она убедилась в их неотвратимом и близком присутствии, ибо  там,  где  росли
падда,  были  и  демоны.  Двеллеры,  метаморфы,  сархи,   Бесформенные!   Их
присутствие вдруг  сделалось  почти  физически  ощутимым,  и  Скиф  невольно
нащупал рукоять лазера.
   Впрочем, за хрустальными окнами царили тишина и  покой.  Древесные  кроны
застыли в полной неподвижности; среди желтых  трав,  покрывавших  землю,  не
замечалось ни малейшего шевеления; шестиугольные врата, ведущие сквозь тайо,
мерцали призрачным изумрудным светом. Кроме них, в  прозрачных  перегородках
имелись и обычные двери, которые надо было откатывать в сторону;  подойдя  к
одной из них, Скиф коснулся гладкой створки, поглядел на шефа и сказал:
   - Зря вы беспокоились насчет образцов,  Пал  Нилыч.  Вот,  полна  лавочка
товара! Все есть, и листья, и ветки, и кора - и все бесплатно! Иди  и  бери!
Так как, пойдете? Ножик вам одолжить?  -  Он  наполовину  вытянул  блестящий
клинок катаны.
   Сийя тревожно вскрикнула, когда он сделал вид,  что  отворяет  двери,  но
Сарагоса лишь махнул рукой да пробурчал:
   - Шутник, чечако! Сам откроешь, сам туда и пойдешь. Кто у нас  специалист
по выживанию, э? И кого премудрая мать обласкала? Не меня, а вас  с  князем!
Ну, князь - человек ценный, союзник и гость, так  что  придется  идти  тебе,
парень. Уснешь, так за ноги вытащим
   В три прыжка Сийя оказалась у двери и оттолкнула Скифа в сторону.
   - Распадись и соединись! - Она вытянула руку в священном кууме. - Клянусь
Безмолвными, мой мужчина туда не пойдет!
   - Во-первых, - произнес Сарагоса,  раскуривая  трубку,  -  я  говорил  не
всерьез. Не одному же князю шутки шутить... - тут  Пал  Нилыч  покосился  на
Джамаля, прилипшего к прозрачной стене. - А во-вторых, девонька, ты  слышала
о дисциплине? Скиф не твой мужчина, а мой, потому  как  я  его  начальник  и
воевода! Прикажу - на уши встанет и на ушах за этими падда пойдет!
   Сийя упрямо выпятила подбородок, и Скиф подумал, что в гневе она чудо как
хороша.
   - Будь ты хоть трижды его воеводой, Сар'Агосса, он принадлежит мне! Мне и
только мне!
   - А почему? - спросил Сарагоса, явно забавляясь.
   - Потому что мужчину и женщину соединяют боги, а  твоя  власть  -  власть
военачальника - от людей! Клянусь Небесным Вихрем,  ты  уже  немолод,  а  не
понимаешь такие простые вещи! Воистину боги не даровали  мудрости  мужчинам,
наделив ею одних женщин. Ты такой же, как наши предки-синдорцы с  восточного
берега Петляющей реки! Не видишь очевидного, споришь о  пустом!  Несмышленый
кафал!
   Последнее оскорбление заставило Сарагосу подавиться дымом; он  откашлялся
и раскрыл рот. Что-то будет! -  подумал  Скиф,  с  интересом  наблюдая,  как
Любовь тягается с Властью из-за его персоны. Пал Нилыч родился  в  двадцатом
веке, в середине  пятидесятых  годов,  и  был,  несомненно,  подвержен  всем
ошибкам и заблуждениям светлого прошлого. Таким образом, Скиф следил  сейчас
за противоборством двух идеологий:  времен  матриархата  и  эпохи  развитого
социализма. Впрочем, и  западная  демократия,  бывшая  изобретением  мужчин,
ставила во главу угла Власть и Долг, но не Любовь.
   Начавшийся  спор  прервал  звездный  странник.  Постучав  по  перегородке
рукоятью ножа (хрустальный материал  отозвался  протяжным  звоном),  Джамаль
произнес:
   - Нам повезло, мои дорогие. Сильно повезло! Наше зеленое окошко открылось
тут, - он махнул клинком за спиной, обозначив  полости  и  камеры  наружного
кольца, - а могло привести нас туда, внутрь! Глядите, в каждой  непрозрачной
стене - шесть, семь или восемь врат, значит, всего их сотни.  А  снаружи  мы
насчитали только три десятка.
   - Ну и что сие значит? - спросил  Пал  Нилыч,  отворачиваясь  от  Сийи  и
ожесточенно пыхтя трубкой. Девушка, с видом победительницы  в  споре,  взяла
Скифа за руку и оттолкнула подальше от двери.
   Джамаль в задумчивости окинул взглядом всех троих.
   - Получается, Нилыч, что кто-то приходит снаружи, а кто-то - изнутри... И
тех, кто попадает прямо в рощу, больше. Им не нужны ни комнаты, ни бассейны,
ни матрасы, что висят в воздухе, - ничего! Только это, - он  опять  постучал
по стеклу черенком ножа.
   - Хмм... Забавная мысль... А дальше что?
   - А дальше я предложил бы понаблюдать. Вдруг кто заявится! То ли снаружи,
то ли изнутри... Но глядеть лучше сверху,  -  Джамаль  показал  взглядом  на
купол. - Тут роща культурная, не дикая, как в Амм  Хаммате;  деревья  растут
негусто, и с крыши мы рассмотрим, что под ними творится. Нас четверо,  будем
наблюдать со всех четырех сторон... вдруг и поймаем генерала! - он подмигнул
Скифу.
   - Да, наверх стоило бы подняться, -  согласился  Сарагоса.  -  Пойдем  на
террасу, может, там лестницы есть...
   Лестниц они не нашли, но обнаружили  люки,  ведущие  внутрь  колонн.  Эти
массивные подпорки трехметрового диаметра оказались внутри полыми и, видимо,
выполняли роль подъемных и спускных устройств; тяготение в них отсутствовало
начисто, но в каждой ощущался слабый ток  воздуха,  направленный  вверх  или
вниз. Джамаль с Сийей тут же забрались на крышу, и Скиф уже двинулся  следом
за ними, но Пал Нилыч придержал его.
   - Пойдем-ка, парень, посмотрим, что сталось с недотепой, которому ты  шею
свернул. По твоим да Князевым рассказам выходит, что они, -  Сарагоса  ткнул
пальцем вниз, разумея обитателей серого лабиринта,  -  после  смерти  как-то
меняются. Хочу увидеть, как.
   Зрелище оказалось неприятным. Тело Карателя уже закончило свою посмертную
метаморфозу, превратившись  в  засохший  и  словно  бы  обугленный  сгусток,
покрытый то ли кожей, то ли корой. Он был небольшим, овальным,  полуметровой
длины и напомнил Скифу  старый  древесный  пень  или  огромную  картофелину,
которую передержали в огне. Он  вытащил  клинок,  пошевелил  им  в  середине
сгустка: полетели черная пыль и труха.
   Сарагоса с задумчивым видом уставился на бренные останки щуплого сегани.
   - Пепел, - пробормотал он, - пепел... Тени, призраки и чудища бродили  во
мгле, но вот туман рассеялся,  и  они  осыпались  пеплом...  И  не  осталось
ничего, кроме пепла... Прах! Пустота!
   - Все мы прах и пепел, когда умрем, -  заметил  Скиф.  -  Прах,  пепел  и
пустота! Но там, - он воткнул клинок в землю,  словно  желая  дотянуться  до
потолка серого лабиринта, - там, Пал  Нилыч,  еще  чертова  пропасть  живых!
Пусть туман рассеялся, и мы заглянули им в глаза... и даже увидели  знакомые
лица... Но они ведь не стали менее опасны, да? И что вы собираетесь делать с
ними, Пал Нилыч?
   - Не знаю, - сказал Сарагоса, - не  знаю,  скифеныш...  Просто  сейчас  я
разделался с одним из своих кошмаров.
   Он глядел, как Скиф, опустившись  на  колени,  быстро  и  ловко  взрезает
катаной  дерн,  как  отваливает  его  в  сторону,  как  выбрасывает   горсти
коричневатой земли. Затем обугленные останки вместе с каской были  завернуты
в плащ, а сверток опущен в неглубокую ямку; когда Скиф закидал ее  землей  и
привалил сверху дерном, получился  холмик  в  ладонь  высотой  -  могила  не
могила, но все же какая-то отметина. Лучше, чем разложение  в  жадном  сизом
тумане на дне погребальной шахты.
   Отряхнув руки, Скиф поднялся. Было жарко, и ему хотелось  сбросить  плащ,
комбинезон и окунуться в  какой-нибудь  из  сотни  расположенных  поблизости
бассейнов. Но Сийя ждала наверху, а Сарагоса уже  с  нетерпением  манил  его
рукой, так что Скиф был вынужден повиноваться этому двойному призыву  Власти
и Любви. Вступив следом за шефом внутрь колонны-подъемника,  он  неторопливо
всплыл вверх и очутился на крыше токада.
   К счастью, тут тоже были бассейны. Плоская кровля обнимала кольцом слегка
приплюснутый купол, возносившийся  в  самой  высокой  точке  метров  на  сто
пятьдесят; кровлю эту тоже засадили желтой травой, но  кое-где  поблескивали
нежной  зеленью  обширные  нефритовые  площадки  с  прихотливо   изрезанными
зеркалами серебристых вод. Имелись тут и ложа,  висевшие  в  воздухе  словно
ковры-самолеты, терпеливо поджидающие седоков; одни были размером с  сиденье
стула, другие - с  половину  цирковой  арены.  Картинка,  по  мнению  Скифа,
походила на пляж, в самом центре которого взметнулась вверх да так и застыла
огромная круглая волна; алое солнце заставляло ее розоветь и поблескивать, и
казалось, что из мерцающих ее глубин всплывет  сейчас  и  ринется  на  берег
неведомое таинственное чудище.
   - Разойдемся, - сказал Сарагоса. - Князь дело предложил: нас  четверо,  и
каждый будет следить за своим сектором.  Да  и  на  равнину  поглядывать  не
забывайте - вдруг кто оттуда припожалует!
   - Мы потеряем друг друга из вида, - Скиф покосился на  купол,  скрывавший
противоположную сторону желтого кольца. - Надо бы  уговориться  о  сигналах,
Пал Нилыч.
   - Ну, чего тут уговариваться, - Сарагоса пожал  плечами.  -  Мы  с  тобой
будем стрелять, а князь и красавица наша пусть кричат. Распределимся так: ты
и я, - он хлопнул Скифа по груди, - напротив друг друга, а они - посередине.
   Значит, Сийя будет рядом, отметил Скиф. Это  его  вполне  устраивало,  и,
сделав налево кругом, он двинулся на свой пост.
   Там он выбрал площадку попросторнее, сбросил на один из  ковров-самолетов
шлем, плащ и свой отощавший  мешок  с  припасами,  расстегнул  пояс,  стянул
комбинезон и сапоги и плюхнулся в бассейн. Вода  доходила  ему  до  середины
бедер: плавать нельзя, но окунуться можно. Этим он и занимался минут десять,
смывая пот, грязь и сажу, налипшую еще во  время  амм-хамматского  пожарища.
Потом прополоскал комбинезон, бросил его сушиться, надел на запястье браслет
с таймером, компасом и хронометром, повесил через плечо  кобуру  лучемета  и
двинулся в обход.
   Небо над ним было высоким, нежно-розовым, с  легкой  просинью,  в  теплом
воздухе витали ароматы трав, вполне безопасные в отличие от медвяного запаха
падда, солнце приятно грело плечи и спину,  и  Скиф  разнежился.  Сперва  он
посматривал вниз, где застыли под куполом дурманные деревья, но  там  ничего
интересного не происходило, и он начал все чаще глядеть в степь. Там тоже не
замечалось  никакого  подозрительного  шевеления,  но  вид  равнины,  плавно
вздымавшейся к небесам, чаровал Скифа; в какой-то миг  ему  показалось,  что
стоит он, крохотная и ничтожная мошка, на самом дне исполинской  чаши,  края
которой простираются вкруг него и тянутся вверх, вверх, вверх, замыкая собой
и это странное розовое небо, и алый  солнечный  диск,  и,  быть  может,  все
звезды, сколько их есть на свете.
   Он тряхнул головой и усмехнулся; миг сей  был  поистине  мигом  истины  -
разумеется, если не считать звезд.
   Так продолжалось часа два. Почти при каждом обходе  Скиф  видел  в  левом
конце своего маршрута Джамаля, а в правом  -  Сийю;  они  сперва  крепились,
поглядывая на него с завистью, но потом  звездный  странник  не  выдержал  и
разоблачился до плавок. Сийя осталась в плаще, стянув его  боевым  поясом  с
клинками, но Скиф углядел, что ноги ее босы, а волосы  мокры:  значит,  тоже
купалась.
   Налюбовавшись равниной и небом, он принялся думать о Сийе. Тут все  вроде
бы складывалось хорошо; во всяком случае, кавказский способ  с  мешком,  про
который толковал Джамаль, исключался. Сийя сама сказала: уйдем в твой мир...
Сама сказала! Слова ее грели Скифу душу.
   После первого странствия в Амм Хаммат и своей  шардисской  экспедиции  он
был при деньгах, а значит, считай, с квартирой; хватит на трехкомнатную  или
побольше, с балконами да лоджиями. В одной комнате будет у  них  спальня,  в
другой - детская, а в третьей придется держать  для  Сийи  коня...  Какая  ж
амазонка без лошади? Ну а в лоджии свалим сено, ячмень да овес...
   Он почесал в затылке, соображая, что все три комнаты питерской  квартиры,
вместе с кухней, ванной и прихожей, вдвое меньше  того  покоя  в  городе  на
скале, что отвели им с Джамалем. Там были не комнаты, не клетушки, а залы...
пусть без телевизора и газовой плиты, зато простор,  обширное  пространство,
не  унижающее  человека  скудостью  и  теснотой.  Может,   дом   купить?   -
промелькнуло  у  него  в  голове.  Пригородный  дом  с  участком   наверняка
понравится Сийе больше городской квартиры... Опять же и коня  можно  держать
не в комнате, а на конюшне... Двух коней! Сядут они в седла и поедут в гости
к отцу с матерью... не  на  слидере,  не  на  электричке,  а  на  лошадях...
Приедут, и Сийя скажет:
   - Да хранят вас Безм