стражники, делая  знак  кому-то  наверху.  Ворота  открывались  долго  и
торжественно. - Поторапливайся, ч„рная кость!
   Ходжа  не  стал  дожидаться  повторного  приглашения,  прикрикнул  на
лошадок и махнул внутрь. За крепостной стеной оказался довольно обширный
двор, мощ„нный белым кирпичом. Двое рослых нубийцев, с кольцами в  носу,
в бело-красных одеяниях, жестами  показали,  как  свернуть  на  эмирскую
кухню. Домулло попытался припрячь  обоих  к  разгрузке,  но  они  только
угрожающе оскалили зубы и отвернулись. В народе поговаривают, что  гарем
владыки охраняется такими вот молчаливыми евнухами, не носящими никакого
оружия, но голыми руками ломающими шею быку. Успешно делая вид, будто бы
он  здесь  в  первый  раз  (а  ведь,  по  сути,   так   оно   и   было),
предусмотрительный Насреддин позволил себе объехать весь дворец  вокруг,
по периметру стены. Пару раз его сурово окликали, он униженно  кланялся,
тыча черпаком в кувшины с маслом, его вновь направляли на  кухню,  а  он
тихохонько делал сво„ дело. Насчитал около  шестнадцати  разных  дверей,
калиточек, ч„рных ходов и четыре парадных подъезда в самом  дворце.  Это
давало хорошую возможность ускользнуть, хотя вопрос выхода со  двора  за
стену по-прежнему оставался  весьма  проблематичным...  В  целом  здание
имело два этажа, третий был уже выходом на крышу, где среди  фонтанов  и
пышных оранжерей многочисленные ж„ны эмира  совершали  вечерний  моцион.
Понятия о  численности  гарема  на  Востоке  всегда  являлись  предметом
сложных этических споров. Одни утверждали, что мусульманину не  подобает
иметь больше четыр„х ж„н, но охотно допускали разных наложниц, фавориток
и даже просто "девочек, приятных глазу". Другие резонно  возражали,  что
ч„тких указаний по этому щекотливому вопросу Коран не  да„т,  а  значит,
правоверный может брать  столько  ж„н,  сколько  в  состоянии  удержать.
Удержать - это, видимо, в смысле - управиться. То есть не ублажать  всех
сразу в постели, а как-то по-хозяйски управляться со  всем  этим  бабьим
царством. Сколько конкретно ж„н, любовниц и прочих  имел  великий  Селим
ибн Гарун аль-Рашид - никто доподлинно не знал. Однако,  раз  уж  верные
нукеры периодически доставляли ему  ту  или  иную  красавицу,  вакантные
места вс„ ещ„ были...
   Когда Ходжу обругали уже в шестой раз, он  понял,  что  продолжать  и
впредь  разыгрывать  кретина  становится  несколько  чревато.   Поэтому,
остановившись у кухонных дверей, привязал лошадок и долго  препирался  с
главным поваром, требуя  помощи  квалифицированных  грузчиков.  В  самом
деле, объемные кувшины вполне могли вместить взрослого человека и для их
снятия  с  телеги  потребовались  усилия  сразу  шестерых   невольников.
Убедившись, что вс„ аккуратно составлено под специальный навес во  дворе
и посторонних наблюдателей  поблизости  нет,  домулло  три  раза  быстро
стукнул в бок одного кувшина. Послышалась возня, плеск чего-то  жирного,
а потом на  свет  божий  высунулась  бритая  голова  заспанного  Ахмеда.
Похоже, бедного башмачника слегка разморило в  тепле  и  тряске,  но  он
быстро  взял  себя  в  руки.   Осторожно   покинув   глиняное   убежище,
возлюбленный  аль-Дюбины  с  достойной  упоминания  скоростью  поменялся
одеждой с домулло. Как и когда отвязался Рабинович, никто не заметил,  и
правильно. Сам Ходжа скрылся в том же кувшине (это было непросто, мешало
упитанное брюшко), а расхрабрившийся башмачник приклеил себе вс„  ту  же
косоватую бороду и взялся за вожжи. Благо народу на эмирской кухне  было
чем  заняться,  так  что  процесс  смены  "возницы"   в   целом   прош„л
незамеченным. А если кто, что, каким-то образом и  углядел,  то  особого
значения не придал... Муэдзин на вершине ближайшего  минарета  готовился
огласить призыв мусульман к вечерней молитве. Пора бы и  поторапливаться
домой, ибо в лавке Ахмеда ждала страдающая от побоев,  потери  сестры  и
буквально раздираемая от любопытства Ирида аль-Дюбина. Е„ время вступить
в игру еще не настало, хотя настырная девица уже морально готовила  себя
к очередному марш-броску. Ей действительно довелось  отличиться,  но  об
этом потом...
   Не буду утомлять вас описанием выезда Ахмеда  с  территории  эмирской
резиденции, там, пожалуй, была пара прикольных моментов, но главное, что
башмачник в конце концов все-таки выехал. Отклеившуюся не вовремя бороду
пришлось оставить в качестве военного трофея стражникам у ворот.  Парень
ловко выкрутился тем, что его дразнят "лысобородый",  якобы  поэтому  он
таскает с собой  этот  вечно  сползающий  "парик".  Объясненьице  весьма
слаб„хонькое, но здесь неожиданно прокатило. Правда, телегу  лишний  раз
обыскали и деньги не вернули, но это мелочь, этого, в принципе, и ждали.
Сколько времени пришлось сидеть в кувшинах Оболенскому и Ходже, тоже  не
существенно. Где-то часа четыре... Как и в  любом  приличном  дворце,  у
багдадского эмира был свой ночной сторож, объявлявший каждый час  стуком
надоедливой  колотушки.  По  ней  и  ориентировались  скрюченные  в  три
погибели аферисты. Если кто ещ„ не догадался, как именно они  сидели,  я
охотно объясню, Кувшин большой, горлышко широкое, если  поджать  ноги  и
втянуть голову в плечи, то вполне уместишься. На макушку  ставим  пустую
миску, плотно прижав е„ края к горловине, сверху ль„м масло. При  беглом
осмотре - эффект "полного" кувшина, ну а детально и  скрупул„зно  ребят,
хвала аллаху, не обыскивали. Метод, в сущности, не новый, если  помните,
примерно так же сорок разбойников пытались  проникнуть  в  дом  славного
Али-Бабы.  Хотя  лично  мне  кажется,  что  сидеть,   поджав   ноги,   в
полусогнутом состоянии, придерживая руками скользкую от масла  миску  на
голове, - удовольствие ниже  среднего.  Это  уж,  простите,  скорее  для
каких-нибудь терпеливых  японских  ниндзя,  чем  для  русского  вора  из
шумного Багдада. Ходже было полегче, он и в кувшине просидел  меньше,  и
миску на башке не держал,  вс„  и  так  обошлось.  Когда  ночной  сторож
объявил девятый час, то есть самое начало сумерек, под навесом  у  кухни
стали происходить странные вещи...

***

   Сквернословие - грех, развивающий воображение.
   Почти библейское определение.

   Крышка одного из кувшинов дрогнула, двинулась из стороны  в  сторону,
потом вертикально приподнялась на месте - в про„ме меж ней и  горловиной
сверкнули внимательные  ч„рные  глаза.  Жизнь  на  кухне  к  этому  часу
начинала стихать,  что  и  работало  на  руку  бессовестным  нарушителям
законов Шариата. Ибо в Коране сказано, что никто не может войти в жилище
мусульманина, не испросив согласия  хозяина.  Ни  Ходжа,  ни  тем  более
Оболенский этого делать не собирались. Наоборот,  они  оба  намеревались
навестить это самое жилище  так,  чтобы  хозяин  оставался  в  блаженном
неведении относительно данного визита...
   Выскользнув наружу, домулло долгое время приводил в порядок  затекшие
мышцы и оттирал кунжутное  масло  с  сапог  (башмачник  Ахмед,  вылезая,
оставил миску в том же  кувшине).  Кое-как  справившись  с  собственными
проблемами, Ходжа обош„л все кувшины с условным стуком. Не отозвался  ни
один... Дежурно обругав всех шайтанов с белой кожей, голубыми глазами  и
русыми волосами, Насреддин уже предметно  взялся  за  дело  и  мгновенно
вычислил тот, внутри которого была  некоторая  пустота.  Теперь  уже  он
стучал посильнее...
   - Кто там? - глухо ответил кувшин.
   - Твоя четв„ртая жена, о  недогадливый  внук  прозорливого  поэта!  -
раздраж„нно представился домулло и потребовал:
   - Вылезай!
   - Ага... разбежался.
   - Не понял?!
   - Я говорю, фигу тебе, дражайшая жена номер четыре. Если хочешь, чтоб
я честно выполнил свой супружеский долг, - сама сюда лезь!
   - Л„ва-джан, ты чего?! Не пугай меня, вылезай, ради аллаха!
   - Да не могу же, чтоб тебя... - Далее длинная цитата непереводимых на
арабский эпитетов и глаголов, относящихся скорее к тем позам  Камасутры,
которые, как правило,  описываются  на  заборах  и  стенах  общественных
туалетов. Не поняв ни слова, но уловив общий эмоциональный накал,  Ходжа
сделал вывод,  что  у  Оболенского  какие-то  проблемы.  Торопливо  сняв
деревянную крышку, он сунул голову в кувшин, но  обнаружил  лишь  плотно
прижатую  к  краям  миску,  в   которую   он   собственноручно   наливал
подсолнечное масло.
   - Левушка, вылезай, умоляю - вылезай, гад!
   - Ох, блин горелый с саксофоном, да чтоб я... (Очередная  цитата,  по
прослушивании которой Ходжа засомневался в добропорядочности собственной
мамы.) Говорю же идиоту русским языком, что у меня... (Еще одна  цитата,
из которой Насреддин узнал о себе много такого, о ч„м  и  не  подозревал
даже в страшных снах.) Так нет чтобы помочь, он  же  ещ„  и  издевается!
Плюс ещ„ эта миска дебильная протекает,  как...  (Последнее,  что  понял
домулло: впредь он никогда не будет  покупать  подсолнечное  масло,  ибо
теперь точно знает, из чего и для чего его изготавливают...)
   - Л„ва-джан?
   - Ну?
   - Ты только не ругайся, ради аллаха, да?! Я думаю, у тебя просто  вс„
затекло и ты даже пошевелиться не можешь. Ничего,  такое  бывает...  Ты,
пожалуйста, сиди тихо, я сейчас. - С этими умиротворяющими словами герой
народных легенд огляделся по сторонам,  подобрал  близ  кухни  приличный
чурбачок и что есть силы  шарахнул  в  лоснящийся  бок  кувшина.  Мелкие
осколки так и брызнули во все стороны!  А  в  окружении  крупных  кусков
сидел скрюченный, наподобие Гудини,  красный  как  рак  Лев  Оболенский.
Багдадский вор с головы до ног был облит золотистым подсолнечным маслом,
- видимо, от удара миска на его голове треснула окончательно.
   - Вот приду в норму и дам тебе в глаз, - убеждая скорее самого  себя,
неуверенно пообещал  Лев,  но  домулло  не  обратил  на  его  угрозы  ни
малейшего внимания.
   - Я сво„ дело сделал. Ты во дворце эмира, - сухо ответил он, скрестив
руки на груди. - Теперь твоя очередь, иди и кради!
   Оболенский,  конечно,  и  в  этом  случае   намеревался   высказаться
откровенно, со всеми вытекающими последствиями,  но  не  успел...  Мимо,
едва не вписавшись в них, прон„сся  на  кухню  молоденький  повар„нок  с
пустым грязным блюдом в руках. Ходжа незамедлительно прикрыл ладонью рот
друга, и оба изобразили  некое  подобие  фонтанного  ансамбля  на  тему:
"Воспитанность  затыкает  пасть  Сквернословию".  Зрелище  было   весьма
поучительным, но парен„к резво бросился обратно, не  обращая  на  героев
никакого внимания. Под мышкой у него был чистый поднос...
   - Ну, так что, о мой гневный брат, будешь ты красть или нет?
   - Буду, -  хрипло  признал  Лев,  со  скрипом  и  скрежетом  разминая
зат„кшие суставы.
   - Тогда  пошевеливайся,  пожалуйста!  Ближе  к  полуночи  эмир  может
возжелать мою прекрасную Ириду Епифенди.
   - А почему это, собственно, твою?
   - А потому, что у тебя уже есть луноликая Джамиля, вдова вампиров!  -
победно припечатал Насреддин, и Оболенский смолчал. При  воспоминании  о
жарких  ручках  Джамили  образ  рыжеволосой  танцовщицы  показался   уже
несколько размытым.
   - Леший с тобой... - подумав, объявил Лев. - Надо делиться.
   - Кто со мной?!
   - Э... ну, такой немытый степной дэв, только  жив„т  в  лесу  и  всем
грибникам фиги из-за кустов показывает.
   - А-а-а... понятно. Ты опять хотел меня оскорбить, да?
   - Что-то вроде того... Ладно, я пойду, пожалуй, а ты жди здесь.  Если
что - кинь камушком в окошко. - Лев похлопал  друга  масленой  рукой  по
плечу и, воровато оглядываясь, двинулся к ближайшей двери.
   - Л„ва-джан...
   - Чего тебе?
   - Прости, ради аллаха, что отвлекаю, но это вход на  кухню.  Гарем  -
вон в том крыле.
   Оболенский обернулся, пристально поглядел Ходже в глаза, сарказма или
иронии не обнаружил и, сочтя сказанное дружеским советом, развернулся на
сто восемьдесят градусов.
   - Если до рассвета не вернусь - не жди. Бросай меня и уходи  согласно
оговоренного плана.
   - Как скажешь, друг. Не жду, бросаю, ухожу...
   Лев с трудом подавил искушение  обернуться  вторично.  Он  ш„л  вдоль
здания дворца, неспешно укрываясь в темных уголках от случайных взглядов
ночной стражи. Знаете, я, например, верил ему безоговорочно.
   Не из-за того, что мой друг такой уж наичестнейший человек  (нет,  он
охотно  прихвастн„т  ради  красивого  словца),  а  лишь  из  соображений
железной логики. У великого эмира хватало охраны,  но  будь  вы  на  его
месте - разве бы пришло вам на  ум  беспокоиться  и  проверять  замки  в
гареме, когда вокруг вас  сотни  верных  слуг?  Дворец  стоит  в  центре
Багдада,  улицы  патрулируются  гвардией  Шехмета,  на  дворцовой  стене
разгуливают неусыпные стражи, внутри бодрствуют  верные  нукеры,  да  за
спиной как тени маячат  молчаливые  телохранители.  Конечно,  была  одна
маленькая причинка - в городе якобы объявился Багдадский вор...  Но  это
сведения непроверенные, и уж в любом случае ни один вор ещ„ не  сош„л  с
ума настолько, чтобы грабить самого эмира!  Стянуть  кошел„к  с  золотом
гораздо проще и безопаснее у какого-нибудь простофили на  базаре.  Селим
ибн Гарун ал-Рашид ни за что бы не  поверил,  что  именно  этот  вор  не
пойдет на базар. Как не поверил бы в то, что его  сегодняшняя  "игрушка"
может и не испытывать щенячьего восторга от перспектив,  уготованных  ей
судьбой. Эмир не намеревался украшать свой гарем безродной  танцовщицей,
просто   иногда   ему   хотелось    чего-нибудь    эдакого,    уличного,
простонародного... Но мы, кажется, отвлеклись?
   Итак, стражники на стенах  Льва  не  видели,  они,  как  и  положено,
взирали сверху на засыпающий город. Слуги и невольники  тоже  ничего  не
замечали, ибо  Оболенский  вдруг  открыл  в  себе  новую  способность  -
по-хамелеонски сливаться с окружающим  интерьером.  Один  раз  он  нагло
прош„л большой  освещ„нный  участок,  молча  помогая  какому-то  служаке
тащить большой ков„р. А в другой - так вообще промаршировал  с  десятком
стражников, опустив голову и семеня за ними след в след, так  что  любой
принял бы его за законно  арестованного.  Скорость  движения  Оболенский
развил просто  невообразимую  благодаря  тому  же  подсолнечному  маслу.
Теперь он ласточкой скользил по полированным  кирпичам  двора,  неслышно
огибал повороты и без напряжения протискивался в самые узкие двери...
   Гарем  наш„лся  не  сразу.  Нет,  если  бы  там  над  входом   висела
аккуратненькая табличка: "Гарем эмира. При„мные дни - среда и пятница, с
10 до 20 часов. Посторонним вход воспрещ„н", тогда другое дело.  А  так,
несмотря  на  разведданные  скрупулезного   Насреддина,   найти   нужное
помещение оказалось не так просто. А проникнуть внутрь и того сложнее...
Перед дверями стояли два  неулыбчивых  нубийца,  тупо  уставясь  пустыми
взглядами  на  алюминиевый  полумесяц,  интимно  строящий  рожки   из-за
главного купола дворца. Ошибка Оболенского заключалась  в  том,  что  он
наивно сч„л обоих обыкновенными евнухами...
   - Здорово вечеряли, казаки! - бодро начал Лев, не скрываясь выходя им
навстречу. - А я тут  сегодня-главный  врач-гинеколог.  Доктор,  лекарь,
знахарь и повивальная бабка в одном липе. Мне в гарем, по делу, срочно!
   Нубийцы вообще не были евнухами  (в  смысле,  толстыми  кастратами  с
писклявыми голосами...). Эти  двое  лишились  только  языков  и  служили
скорее для охраны от чрезмерно любопытных слуг, так  и  норовивших  хоть
одним глазком  посмотреть  на  прекрасных  ж„н  эмира.  Особо  удачливые
лишались глаза, не особо - жизни.
   -  Эй,  братаны!  Вы  ч„?!  -  неискренне  завозмущался  Лев,   когда
чернокожие, молча вытянув руки, взяли его в клещи. -  Я  ж  без  дураков
говорю, что доктор! Меня эмир послал! У тр„х его  супружниц  внеплановые
месячные, в белом ходить не могут, а танцевать хочется...  Эй,  эй,  эй!
Когти прочь от нетрадиционной медицины!
   Бесполезно... Сейчас он мог бы орать что угодно, но недолго.  Нубийцы
знали сво„ дело и бросились на незваного гостя с чисто звериной грацией.
Лев так и  не  понял,  почему  и  как  он  выскользнул...  Видимо,  сила
душителей  была  очень  велика,  а  слой  масла  на  халате  Оболенского
достаточно обилен. Охрана валялась  рядом,  стукнувшись  друг  с  другом
лбами, а Багдадский вор, выскочивший из их лап, как  скользкий  обмылок,
неожиданно услышал мелодичный смех у себя над головой. Откуда-то сверху,
со второго этажа, бесшумно спустилась вер„вочная  лестница,  и  округлая
женская ручка зазывно поманила в окно...
   - Гарем! - восторженно прорычал Лев Оболенский, делая первый шаг...

***

   Застенчивая стриптиз„рша раздевается дороже.
   Знание, помноженное на практику.

   Каждый раз, когда я просил своего друга вернуться  к  этой  щекочущей
воображение теме, - глаза Льва  под„ргивались  романтической  поволокой.
Его супруга Маша подобных рассказов не  одобряла.  Прич„м  исключительно
потому, что упрямо считала их плодом больного воображения мужа. Если  бы
она хоть на минуту поверила, что вс„ это было всерь„з... Нет, Машенька -
умница, милейший человек и добрая душа, а посему  ни  мне,  ни  Льву  не
хотелось огорчать е„ ни малейшим образом (и мы беседовали на  кухне,  за
чаем, полуш„потом плюс при включ„нном радио).
   - Андрюха, гарем - это что-то... Вот веришь - нет, а я  ведь  там  не
один день пров„л - впечатлений на всю жизнь! Я не ангел... Скорее,  даже
наоборот.
   Да, ч„рт побери, не сексуальный маньяк,  но  присутствие  хорошенькой
женщины, и не в моих руках, - это уже оскорбление!  Я  всегда  старался,
как мог, и "оскорбляли" меня не часто... Но дело  не  в  этом...  Гарем,
он... в общем, вот  как  бы  тебе  на  примере  объяснить...  Ты  женщин
заво„вывал?
   - В смысле, брал на поле боя под угрозой пулем„та?!
   - Очень смешно... Я имею в  виду,  ты  ведь  ухаживал,  дарил  цветы,
кормил мороженым, короче - соблюдал всю  необходимую  в  деле  охмурения
процедуру и, в конце концов, брал сво„, так?
   - Ну... где-то как-то вроде того.
   - Так вот, а в гареме вс„ иначе. Скажи,  только  честно!  Лично  тебя
когда-нибудь хотели три красавицы сразу? Кидали на подушки, раздевали на
месте, целовали во все места и отдавались со страшной силой?! Прич„м  ни
разу не поинтересовавшись твоим мнением (типа: устал на  работе,  голова
болит после вчерашнего и очень спать хочется...).
   - Н...нет, пожалуй, такого не было.
   - А у меня - было!

***

   Лев не знал, куда он лезет, не имел ни малейшего понятия о том, какой
при„м ему готовят там, наверху,  и  вс„-таки  лез.  О  эта  необъяснимая
русская вера во "что бог ни делает  -  вс„  к  лучшему"!  О  эта  святая
мужская простота, когда все судьбоносные решения принимаются не головой,
а  е„  уменьшительно-ласкательным  прозвищем!  О  этот  незыблемый   дух
собственного превосходства и неистребимого  романтизма,  толкающего  нас
проверить  каждый  разрез,  измерить  каждое  декольте  и  заглянуть   в
каждую... Братья мужчины, будьте  хоть  чуточку  осмотрительнее!  Просто
Багдадский вор нарвался на чрезвычайно отзывчивых и  истосковавшихся  по
ласке юных ж„н эмира, а попади он двумя комнатами  южнее..  В  том  углу
жили первые, то есть уже постаревшие и  озлобившиеся,  настолько  верные
т„тки - кастрировать могли запросто! А тут, по  словам  Оболенского,  он
выполз в общий коридор где-то примерно через час-полтора, оставив позади
сразу тр„х, едва мычащих от умопомрачающего экстаза, гурий. Им„н  он  не
знал, они и не пытались представиться, но то, что это были именно гурии,
- факт бесспорный! Ибо делали они с  ним  то,  что,  по  убеждению  всех
мусульман, делают настоящие гурии в раю с настоящими праведниками...
   Из всей одежды Оболенскому удалось захватить лишь тюбетейку. Впрочем,
душа его пела, и когда  дрожь  в  ногах  немного  прошла,  он  горделиво
ускорил шаг, водрузив головной убор  на  приличествующее  ему  место.  В
смысле,  на  макушку...  Общее  здание  гарема  занимало  два  этажа   и
подразделялось на несколько помещений. На первом этаже: баня,  с