- Ты-то сам за каким поп„рся во дворец изображать моего  седобородого
папочку, сумаркандец из Бухары... Кстати,  откуда  такое  подозрительное
название, там все бухают?
   - О, напомнил! - хлопнул себя по лбу домулло. - А почему твой дедушка
с нами не пош„л?
   - Он сейчас в эмирском дворце, приглаш„н как независимый  консультант
по вопросам сохранения альтернативных культурных ценностей.
   - Значит, пь„т...
   - Пь„т, - согласился Оболенский,  -  у  него  есть  повод.  От  казни
спасся, внука нашел, во дворец пригласили, как же  тут  не  выпить...  И
кстати, мы тут к Ахмеду намылились, а он вообще дома?
   - Какая разница? - уклонился Ходжа. - Ты  лучше  мне  скажи:  так  мы
посрамили эмира или нет?
   - Круче! Я убедил джинна даровать ему чувство юмора.
   - О аллах, и только? По-моему, стоит пойти и досрамить...
   - Нет, дружище, - Мой друг остановился мимоходом свистнуть с чьего-то
прилавка большой кусок халвы. Джамиля е„ очень любила. - Я сам проверял:
прин„с извинения за ноч„вку в гареме и попросил, чтоб он уж там со всеми
подряд не разводился...
   - А эмир?
   - А ваш Селим ибн Гарун аль-Рашид подумал, дал мне по шее, хихикнул и
заявил, что завтра же женится ещ„ на десятке таких молодых курочек.  Вот
это ответ настоящего мужчины! Я его уважаю...
   В лавке Ахмеда их ждал сюрприз - за накрытым столом сидел  не  только
нарядный  башмачник  (вот  почему  он  не  был  на  площади   при   всех
разборках!), но и спешно вызванная госпожа аль-Дюбина и  е„  рыжеволосая
сестра! Пьянка и веселье затянулись аж до ночи... Сколько смеха, сколько
воспоминаний, сколько слов любви... Но, как ни странно, в тот вечер Льву
почему-то было грустно. Необъяснимая, невнятная печаль тяжело  легла  на
его ресницы и затаилась, как тень. Нет, он  так  же  пил  розовое  вино,
смеялся и шутил,  отгоняя  дружескими  улыбками  непонятную  тревогу  от
сердца. Что-то шло не так... Или, наоборот, что-то уходило из его жизни,
что-то очень важное, имеющее колоссальное  значение,  что  никак  нельзя
отпускать и даже просто выпускать из рук!  Лев  нервно  встал,  едва  не
опрокинув  глиняное  блюдо  с  фруктами,   сам   посмеялся   над   своей
неуклюжестью и, сославшись на больную голову, вышел освежиться.
   На Востоке короткие вечера и дурманные ночи. Аромат цветов трепетал в
воздухе, л„гкий ветерок  щекотал  листики  чинар,  а  зв„зды...  падали.
Много-много,  самых  разных  зв„зд,  больших  и  маленьких,  колючих   и
ласковых. Они, вздрагивая, бросались вниз, оставляя  за  собой  короткий
сияющий  след.  И  в  этом  чарующем  звездопаде  было  что-то   чистое,
трепещущее и обновляющее душу. Лев  даже  вытянул  руки  впер„д,  сложив
ладони ковшиком, но увы - ни одна, даже самая крохотная, зв„здочка  туда
не упала...
   - Тебе пора, Л„ва-джан... - За  плечом  Оболенского  неслышно  возник
ч„рный джинн с печальными глазами.
   - Да, да... - рассеянно ответил Лев. -  Слушай,  Бабудай-Ага,  а  вот
почему так бывает - ведь вроде все весело  было,  а  сейчас...  грустно.
Даже больно...
   - Мои долги уплачены. Я выполнил три желания, но мне нельзя оставлять
тебя здесь.
   - Почему? Здесь мой дом, мои друзья, моя родина...
   - Нет, - Джинн виновато опустил голову, - ты  не  отсюда.  Я  не  мог
взять тебя насовсем, есть законы, которые непозволительно нарушать  даже
нам, джиннам.
   - Так я что, не багдадец?  -  тупо  выдохнул  Лев.  -  Вот  хренотень
подбер„зовая... Может, ты скажешь, что ещ„ и не мусульманин?!
   - Бог един. Иди, тебя ждут.
   - А... если... ну, ты понимаешь...
   - Иди,  -  Бабудай-Ага  легонько  подтолкнул  его  в  плечо.  -  Если
понадобится, Багдадский вор верн„тся снова. Я обещаю.
   Оболенский кивнул, сдвинул тюбетейку на затылок и  смело  зашагал  по
пустой базарной площади навстречу  судьбе.  На  мгновение  из  сарайчика
Ахмеда высунулась раскрасневшаяся Джамиля. Следом  за  ней  показался  и
Насреддин.
   - Л„ва-джан, не надо ничего воровать, всего полно! Пойд„м, там сейчас
Ирида танцевать будет! Лев обернулся и помахал им рукой.
   - Л„вушка... - растерянно вскинула бровки девушка, но домулло потянул
е„ внутрь:
   -  Не  волнуйтесь,   госпожа,   он   сейчас   верн„тся.   Он   всегда
возвращается...
   И только маленький лопоухий ослик, видевший вс„ своими глазами,  тихо
плакал в закутке, пока могучая фигура  его  любимого  хозяина  незаметно
таяла в жасминовом аромате ночи...

P.S.

   О Аллах, знающий самые сокровенные тайны наших сердец,
   Выведи меня из тьмы к Свету.
   Пророк Мухаммед.

   - Врачи говорили, что я удивительно легко отделался. Ну, ключи там  и
безделушки всякие пришлось по углам раскидать,  думаю,  их  нашли.  Меня
сначала отпускать никак не хотели, вроде лежал себе человек почти месяц,
а тут взял и за одну  ночь  встал  живой-здоровенький!  Пришлось  давать
расписку и буквально бежать, меня Маша едва ли не зубами из той  клиники
выгрызала...
   Лев говорил что-то ещ„, но я уже слушал его вполуха. Он заразил  меня
Багдадом, и до чего  же  не  хотелось  прерывать  ставшую  такой  родной
сказку... Что потом? Опять быт, работа, зарплата, мелкие проблемы, суета
на пустом месте. Творчество, книги, бессонные ночи в Интернете и  редкие
прогулки. Неужели какой-то мелкий  уголовник  за  несколько  дней  сумел
оставить такой след в истории? А мы... а  как  же  мы,  честные,  умные,
правильные, пишущие  серьезные  книги  и  думающие  о  будущем  страны?!
Останется  ли  что-нибудь  после  нас...  Лев  прав,  вся  эта   история
начиналась очень весело, а заканчивается почему-то грустно.
   - Ладно, я пойду. Поезд уже через час, а мне ещ„ надо зайти в  камеру
хранения.
   - Ладно, Андрюшка, до встречи! Жду тебя в Москве, ничего  не  обещай,
получится книжка. - с тебя автограф.
   - И тебе счастливо. Часы верни.
   - Какие часы?
   - Мои часы, Л„ва-джан!
   - Ах, эти... -  На  секунду  глаза  моего  друга  совсем  по-азиатски
сощурились, он улыбнулся и вытащил из-за пазухи мой паспорт,  авторучку,
расч„ску, серебряный  крест  на  цепочке  и  золотисто-розовый  билет  в
Астрахань. Часы на ремешке легли  сверху.  Долгую  минуту  я  пристально
глядел в безмятежные небесно-голубые очи моего друга,  пытаясь  отыскать
там хотя бы капельку раскаяния или стыда. Увы... мне везло не более, чем
другим.
   Уже потом, в метро, я вспомнил,  что  Лев  просил  не  указывать  его
настоящего имени  (вс„-таки  теперь  он  солидный  человек,  работает  в
престижной  фирме,  и  какие-то  моменты  могут  оказаться   не   совсем
этичными...). Мои губы разъехались,  мстительно  улыбаясь  самым  черным
мыслям... Я представил, как Оболенский открывает первую страничку и...
   Хвала Аллаху, воздающему  по  заслугам  -  каждому!