вился:
     - Что - Сова? Сова уж точно не маг...
     - А кто Сова? - не унималась я. - Тфим?
     Он поднял брови:
     - Так ты все слышала?
     Я ткнулась лицом ему в плечо.  Перед  глазами  моими  в  одну  минуту
пролетели все ужасы последних дней;  я  всхлипнула  и  успокоилась  только
тогда, когда рука его ласково почесала меня за ухом:
     - Сова... Служитель Тфим. Служитель Ордена Лаш, который  был  в  свое
время служкой моему отцу... То есть ты понимаешь, кому.
     - Так ты шантажировал его! - радостно догадалась я. Луар поморщился:
     - На кой пес  мне  его  шантажировать...  Я  думал,  что  хоть  он-то
знает... Зачем они освободили Мор. Кто приказал - Магистр или Фагирра?
     За дверью зычно перекрикивались горничные.
     - Почему мы все время в гостинице, - спросила я рассеянно. - Всегда в
гостинице... Я хочу, чтобы у нас был дом. И дети.
     - Она стоит на пороге, - глухо обронил  Луар.  -  И  ждет,  чтобы  ее
впустили... Та, что пришла извне.
     - Так какого она пола, - пробормотала я задумчиво. - Та, что  пришла,
или Тот, кто пришел?
     Он глянул на меня хмуро и укоризненно. Отвернулся.
     - Луар... - я приподнялась на локте. - Коли ты Прорицатель, то должен
заглядывать в будущее! Погляди... а мальчика... назовем Эгертом.
     Он долго молчал, глядя в потолок.
     - А зачем она пришла? - спросила я наконец. - Та, что извне?
     - Чтобы войти и воцариться, - отозвался он глухо.
     - Так может быть, пускай? - предположила  я  неуверенно.  -  Вряд  ли
будет хуже, чем теперь...
     - А Привратник станет ей слугой и наместником, - пробормотал он.
     - Руал Ильмарранен по прозвищу Привратник, - изрекла я неожиданно для
себя. Он подпрыгнул, сел:
     - Откуда ты знаешь?
     Медальон покачивался на его груди. Я не  могла  оторвать  взгляда  от
фигурного отверстия в центре его.
     - Ты добралась до  книжки?  -  спросил  он  спокойнее.  -  Специально
искала? Ну-ну...
     - Луар, - сказала я шепотом. - Эгерт и Тория любили друг друга,  даже
когда был Черный Мор... Они знали, что у них впереди всего несколько  дней
- и все равно радовались... Может быть, и мы?..
     Он встал, не одеваясь, отошел к окну. Исподтишка  оглядев  его,  я  с
удовольствием убедилась, что мой муж отлично сложен.
     - Ты не веришь мне, - сказал он со вздохом.  -  Я  и  сам  не  всегда
верю... Что над миром  действительно  висит...  Это.  Неизвестно  что.  Во
всяком случае, Завещание Первого Прорицателя описывает приход внешней Силы
как  очень  паскудную  процедуру:  "Плачьте,  живущие...  С  неба  содрали
кожу..."
     Я поежилась, натянув одеяло до подбородка.  Только  теперь  вместе  с
холодком по спине ко мне явилось подозрение, что Луар далеко не шутит.
     - Мне же надо с кем-то поделиться, - сказал он вдруг с отчаянием. - Я
же не могу все время быть один... И носить это в себе... Я не маг... Я  не
знаю, как прорицать... Я не умею, и мне некого спросить. И я не знаю,  что
делать... Я думал, что Фагирра знал. Но все они молчат... Не понимают,  не
помнят... Даже Сова... У него остались какие-то  вещи  Фагирры,  где-то  в
тайниках... Обещал добыть... Но и он не знает, зачем... И это... - он взял
Амулет в ладонь, - зачем Фагирре... Зачем он пытал мою мать - чтобы добыть
ЭТО...
     Он вдруг закрыл лицо руками. Амулет  выскользнул  из  его  пальцев  и
снова закачался на цепочке:
     - Танталь... Пойди к ней. Пойди, а я не могу... Пожалуйста.


     Повозки стояли на обочине, стояли, бессильно опустив оглобли. Не веря
своим глазам, я крепко, до боли вцепилась в Луара. Ни слова не говоря,  он
придержал лошадь.
     - Ты?!
     Муха сидел на земле, растирая кулаком больные красные глаза.  Бариан,
внезапно  ставший  старым,  не  удивился  мне  и  не  обрадовался;  Гезина
судорожно сжимала руку рыжей девчонки. Фантин  растеряно  хлопал  длинными
светлыми ресницами:
     - Ты... Здравствуй...
     Я снова пробежалась взглядом  по  лицам.  И  снова,  уже  в  тоске  и
предчувствии.  Распоротые  бока  повозок,   вывернутые   сундуки,   пустые
оглобли...
     - Они все забрали, - сказал Фантин. - Лошадей...
     - Флобастер?! - шепотом закричала я.
     Бариан отвернулся. С  видимым  трудом  указал  на  одну  из  повозок;
привычно подтянувшись, я вскарабкалась под изорванный тент.
     Кто-то уже сложил ему руки.  Он  лежал  на  полу,  горделиво  вскинув
голову, не желая и не пытаясь скрывать перерезанное горло.  Глаза  его  не
желали закрываться - холодно смотрели в синеющее через  разорванный  полог
чистое небо.
     Рядом случился Луар, и он-то меня удержал.
     Я кричала. Я проклинала Сову, я проклинала и себя  за  то,  что  была
рядом с убийцей - и не прикончила его. Я  клялась  небу,  что  Сова  умрет
страшной смертью, что я выжгу дотла и лес и поля, что я отомщу, что я убью
всех, если понадобится, что я всю жизнь буду убивать,  но  отомщу...  Луар
держал меня сзади, я извивалась  в  его  руках,  захлебывалась  слезами  и
проклятиями, и он не выпустил меня до тех самых  пор,  когда,  ослабев,  я
тряпкой сползла на пол, к ногам лежащего Флобастера.
     Луар о чем-то вполголоса переговорил с Барианом;  до  меня  долетало,
как сквозь вату: "не надо было... псы... и связали всех... он  один...  не
знаю... теперь все равно..."
     Мутными бессмысленными глазами я смотрела, как рука Луара  кладет  на
доски туго набитый мешочек:
     - Не побрезгуй, Бариан... Я задолжал. За тот спектакль... Ты помнишь.
Самый главный спектакль в моей жизни. Прими. Купи лошадей.
     - Откуда у тебя столько денег? - потрясенно спросил кто-то;  кажется,
это была Гезина, я не разобрала, мне было все равно; я думала, о том,  что
Флобастер не простил меня перед смертью. А если и простил, то я теперь  не
узнаю.
     Никогда.



                                    6

     Вода притягивала его с давних пор. Теперь он предавался  излюбленному
занятию, прислонившись к рассохшимся перилам горбатого  мостика  и  глядя,
как подрагивает зеленая гладь реки и  как  кружат,  чуть  не  сталкиваясь,
тяжелые стрекозы.
     Так было и раньше. В памяти  его  возникла  другая,  широкая  река  с
такими вот стрекозами, мальчишки-рыболовы со своими самодельными сетками и
костяными крючками...
     Те мальчишки давно  умерли.  От  старости.  И  сменилось  бесчисленно
поколений стрекоз.
     Он усмехнулся. Впервые за долгое время он явится,  не  дожидаясь  дня
Премноголикования. Нарушит традицию...
     Тот, что пришел извне, любит традиции. Приходит, будто блюдя  ритуал,
и все так же мнется у Двери, ожидая приглашения. Тот, что пришел извне...
     "И воцарится, и... плачьте, живущие... И Привратник станет ей  слугой
и наместником"...
     Он поморщился. Слишком много хлама накопилось в памяти  за  последние
сто лет.
     "...А  если  один  волк  захочет  позвать  другого?  Как-то  он   его
называет?"
     Он смотрел на свое отражение, темное отражение в медленно  струящейся
воде. Ему хотелось, чтобы его позвали.
     Тогда он наклонился над водой, навалившись на парапет локтями.
     - Руал, - шепотом сказали его губы.
     Отражение молчало, потрясенное звуком собственного имени.
     - Я понимаю... - он снова криво усмехнулся. - Но ты-то... Зачем?
     Порыв ветра подернул воду рябью. Ему показалось,  что  так  уже  было
однажды.
     В тот же момент на спину его лег чужой взгляд, цепкий и  вязкий,  как
смола. Еще не обернувшись, он знал уже, что  там,  позади,  только  пустая
дорога да взвинченные пыльные столбы; он знал это и все же обернулся.
     Чужой взгляд не исчез.
     Он криво усмехнулся и подумал, что и это уже было. Давным-давно...
     Тогда он был Привратник. Кто он теперь, чем он  так  интересен  Тому,
кто смотрит, желая войти?
     "Руал", - прошелестело по краю его сознания.  Отзвук,  прикосновение,
эхо давнего зова...
     Он ждал и этого - и все же вздрогнул, мгновенно испытав давно забытое
чувство - мороз по коже.
     Все повторяется.


     Внутри  моей  груди  сидела  толстая  игла.  Временами  я   замирала,
забывалась, тупо глядя в ползущую навстречу дорогу, и тогда игла причиняла
только тупую тягучую  боль.  Однако  стоило  лишь  допустить  неосторожное
движение  души,  лишнее  воспоминание  -  и,  потревоженная,  игла   снова
протыкала меня насквозь; я осознавала потерю десятки раз подряд, и боль не
притуплялась.
     Луар молчал. Навстречу ползла серая лента дороги.
     ...И топала пегая лошадка, привычная  к  своему  неспешному  пути,  к
запаху  дыма  и  грому  жестяного  листа,  к  любопытствующей   толпе,   к
бесконечной смене декораций, дорог, дворцов, базаров...
     Я вздрагивала, приходя в себя. Две моих жизни переплелись, спутались,
как брачующиеся змеи. Я забывала, кто за моей спиной - спокойный ироничный
Флобастер либо тот, другой, из-за которого все оборвалось...
     Все оборвалось.  Флобастер  пытался  меня  удержать  -  возможно,  он
предчувствовал свой ужасный конец. Если б я была там, его бы не убили.  Во
всяком случае, сначала убили бы меня...
     Кто он мне был. Кем же он все-таки был...
     Над дорогой стояло облако, похожее  на  безвольную,  мертво  повисшую
руку. Из небесной ладони выскользнула и теперь  моталась  по  небу  черная
птица.
     Что, если он умер, не простив?!


     В безлюдной рощице нас догнал незнакомый всадник. Хмурый  старикашка,
заросший  от  уха  до  уха  жесткой,   как   щетка,   редкой   бороденкой,
требовательно взмахнул рукой - я испугалась, но как-то вяло, ненатурально.
Луар натянут поводья и спустил меня на землю.  Стоя  на  ватных  ногах,  я
смотрела, как он толкует о чем-то с жилистым старикашкой,  как,  отрывисто
поклонившись, тот разворачивает лошадь и скачет обратно...
     - Кто это? - спросила я спустя полчаса дороги.
     Луар нехотя поморщился:
     - Это человек Совы... Старый плут раскопал-таки свои тайники и добыл,
что мне нужно... Я назначил встречу.
     Его слова доходили до меня медленно, как  медленно  достигают  берега
круги от брошенного в болото камня.
     - Останови-ка лошадь, - попросила я шепотом.
     В такой просьбе не было ничего необычного - но  голос  мой  нехорошим
образом дрогнул. Луар придержал коня  и  внимательно  на  меня  воззрился;
выпутавшись из его рук, я неуклюже соскользнула на дорогу.
     Некоторое время мы смотрели друг на друга - он сверху,  я  снизу,  он
вопросительно, я - отчаянно и зло:
     - Так ты, значит, назначил встречу? Сове?
     Он кивнул, все еще не понимая. Я с шумом втянула в себя воздух:
     - Он убийца. Убийца и палач. А ты...
     Мне хотелось выплеснуть на него слишком многое;  от  избытка  слов  и
чувств я запнулась и замолчала, разевая  рот,  как  выброшенная  на  берег
рыбина. Луар устало вздохнул, соскочил с седла и встал рядом:
     - Ну-ка, перестань... Успокойся... Хочешь, давай пройдем пешком.
     - Что ты там делал? - завопила я, наконец овладев  собой.  -  Что  ты
делал в разбойничьем логове, ты что, сам  разбойник?  Они...  ты  видел...
Ты...
     Я снова замолчала, на этот раз из-за спазма, сдавившего горло,  из-за
навернувшихся на глаза слез. Луар пожал плечами:
     - Не городи ерунды... Мне плевать, кто такой Сова.  Он  знает  нечто,
что мне интересно, у него есть то, что мне нужно... А разбойник он или кто
- мне плевать...
     - Какая ты сволочь, - сказала я тихо. - Ты, оказывается...  Какой  ты
мерзавец...
     Прежде, чем он успел осознать мои слова, я его ударила. И  еще.  Так,
что ногти оцарапали кожу и выступила кровь. Мне хотелось убить его  в  эту
минуту - так захлестнула меня волна горя и ненависти.  Флобастер  на  полу
повозки, ухмылка Совы, запах немытого тела, эти хари, наслаждающиеся своей
необузданной властью... И снова Флобастер в луже крови.
     В такие минуты чем хуже, тем лучше. Мне хотелось, чтобы  и  мне  тоже
перерезали горло; весь мир представлялся сборищем ничтожеств и сволочей, и
виновник  смерти  Флобастера  стоял  передо  мной,  хлопая  округлившимися
глазами. Я изрыгала проклятья, я унижала и  отрекалась,  я  лупила  его  и
плевала ему в лицо, чуть не поверив в своей  истерике,  что  он  еще  хуже
прочих, равнодушный подонок, сломавший мне жизнь...
     - Уходи! - вопила я,  захлебываясь  своим  отчаянием.  -  Уходи,  ты,
ублюдок! Ты всем приносишь несчастье, зачем ты родился на свет, убирайся!
     И не помню, что я  там  еще  кричала  в  его  белое  застывшее  лицо,
казавшееся в те мгновения отвратительной маской смерти.
     ...Потом оказалось, что я сижу на дороге, что какой-то  крестьянин  с
проезжающей телеги опасливо на меня косится,  а  стук  копыт  вдалеке  уже
стих, уже давно стих, и давно опустилась серая пыль.


     На расположение городской стражи обрушилось бедствие, сравнимое разве
что  с  давней  осадой.  Полковник   Солль,   когда-то   исчезнувший   без
предупреждения и сгинувший затем в далеком Каваррене, начальник стражи,  о
котором решено было, что он не вернется, герой и военачальник, которого  в
последнее время поминали только вполголоса и  презрительно  -  этот  самый
господин  Солль  вломился  в  штаб,  как  голодный  хорек  вламывается   в
беззащитное птичье гнездышко.
     Одышливый лейтенант Ваор, располневший и состарившийся  в  преддверии
капитанства и в последнее время фокусом судьбы оказавшийся как бы во главе
полка, прибежал из дому в измятом  мундире,  на  ходу  пытаясь  стереть  с
ладоней варенье - видимо, вишневое. К его приходу полковник Солль, хищный,
поджарый,  со  странным  блеском  прищуренных  глаз,  успел  отправить  на
гауптвахту  пару  подвернувшихся  бедолаг,   расколотить   бутылку   вина,
найденную в шкафчике дежурного офицера, и водрузиться в  свое  собственное
командирское  кресло,  которое  за  время  его  отсутствия  успело  слегка
расшататься под весом лейтенанта Ваора.
     Лихорадочно  горящие  глаза  сверлили  лейтенанта  все  время,  пока,
растерянный и смятенный, он докладывал внезапно вернувшемуся начальству  о
положении вещей.
     Таковое положение оказалось из рук вон плохо - шайка Совы  не  только
не была обезврежена, но и наглела с каждым днем,  из-за  чего  город  стал
испытывать недостаток товаров, в том числе первостепенных.  Купцы  боялись
обсиженных разбойниками дорог, окрестные крестьяне не везли на рынок  хлеб
и мясо,  у  дверей  ратуши  день  и  ночь  простаивали  озлевшие  посланцы
разоренных хуторов и деревень. Всю жизнь исправно  платившие  налоги,  они
желали теперь помощи и безопасности - а где их взять, если капитан Яст, уж
на что орел был, и тот сгинул жутким  образом  в  разбойничьей  западне...
Наниматься в стражу никто не хочет,  молодые  парни  забывают  о  присяге,
бросают оружие и  уходят  прочь;  попробовали  заикнуться  бургомистру  об
увеличении жалования - куда там! И так уже стражников  за  глаза  называют
трусами и дармоедами...
     В этом месте жалобный доклад  лейтенанта  Ваора  был  прервал  ударом
кулака по столу. Полковник Солль вращал налитыми кровью глазами,  площадно
ругался и сулил лейтенанту злую смерть, если сию же секунду все  свободные
от постов стражники не будут собраны, вооружены и готовы выступать.
     Заслышав  о  выступлении,  лейтенант  струхнул;  Солль  усугубил  его
страхи, мрачно сообщив, что собственноручно перевешает  дезертиров,  ежели
таковые вздумают увильнуть от карательного похода.
     Лейтенант заметался;  на  его  счастье,  в  эту  самую  минуту  напор
полковника Солля обратился в другое русло - явились  посланцы  из  Ратуши.
Бургомистр, прослышавший о возвращении Солля, желал немедленно видеть  его
у себя.
     Поднимая на ноги казармы и  рассылая  посыльных  по  домам  офицеров,
лейтенант Ваор горько пожалел о тех чудных временах, когда полковник Солль
спокойно обретался в далеком и тихом Каваррене.


     Если бургомистр и собирался упрекать, то все упреки умерли у него  на
губах,  когда  он  вгляделся  в  лихорадочные,  блестящие  Соллевы  глаза.
Полковника раздирала жажда деятельности; еще не успев усесться, он заявил,
что отряд для поимки разбойника Совы будет  снаряжен  сегодня  и  выступит
завтра. Бургомистр скептически поджал губы  и  покачал  головой  -  однако
ничего не сказал.
     На широком как поле и пустом как лысина бургомистровом  столе  лежали
рядом три тонких стальных цепочки. Три обрывка колодезной цепи.
     - Недобрые вести, полковник, - пробормотал бургомистр, потирая шею.
     Солль дернулся:
     - Сова - это мое дело, почтеннейший. Можете поверить, что поимка  его
- дело нескольких дней.
     Бургомистр опустил уголок рта:
     - Хотелось бы... Весьма хотелось бы поверить, Эгерт... Но я звал  вас
не для этого...
     Повисла пауза. Полковник Солль, чья жажда деятельности  не  позволяла
ему сидеть спокойно,  успел  подняться,  дважды  пройтись  взад-вперед  по
кабинету и наконец требовательно уставиться на собеседника.
     - М-м... - бургомистр массировал теперь  виски.  -  Госпожа  Тория...
Здорова?
     Эгерт сумел сдержаться, и лицо его не выразило ничего. Бургомистр  не
знал, что предыдущую ночь он провел на мостовой перед  собственным  домом,
вглядываясь в темные окна, содрогаясь при виде полного  запустения,  боясь
переступить порог...
     Наутро служанка Далла, потрясенная возвращением хозяина, сообщила ему
о загородном отдыхе госпожи Тории с маленькой дочкой. Эгерт стиснул зубы -
и заставил себя до поры до времени забыть. Сперва Сова, говорил  он  себе.
Это первостепенно... Это долг. Сначала - Сова.
     - Вполне, - отозвался Эгерт бесцветным как жеваная бумага голосом.  -
Она вполне здорова.
     Бургомистр осторожно потрогал кончиком пальца припухшее веко:
     - Собственно... Сова. Да, Сова... Но, Эгерт, Сова  все-таки  там,  за
стенами... А здесь...
     Рука его коснулась цепи, лежащей на столе. Тускло  звякнули  стальные
колечки.
     - Уже десяток жертв, - сказал бургомистр глухо. - Ты  скажешь  -  это
дело судьи... Да, это его дело. Его люди ищут... Но я хочу, чтобы ты знал.
     Эгерт молчал, покусывая  губы,  стараясь  не  думать  о  своем  доме,
счастливом доме, погруженном в темноту. Что он говорит... Десяток жертв?
     - Дети, - вздохнул бургомистр. - Он выбирает детей... От  пяти  и  до
двенадцати. И душит их колодезной цепью...  И  его  видели...  Да,  Эгерт,
судья ищет, того человека, убийцу, уже видели... Двое или трое. Он высок и
носит плащ с капюшоном. Плащ с широким капюшоном, да, Эгерт...
     Широко раскрытые глаза Солля  уперлись  в  обрывки  цепей  на  пустом
столе. Бургомистр кивнул:
     - Да... Это... Вот так. Он душит цепью... Без выгоды. Надо  полагать,
у него своеобразная... страсть, что ли... К противоестественным деяниям...
     Что может быть  противоестественнее  смерти  с  железными  клещами  в
пробитой груди...
     Эгерт содрогнулся. Плащ. Всякое упоминание о плаще с капюшоном теперь
царапало его, как ржавый коготь. Мало ли плащей с капюшонами? Почему рядом
со словом "плащ"  стоит  имя...  Которое  он  помнит,  но  не  станет  зря
повторять. Бургомистр прав  -  это  дело  судьи...  Дело  Эгерта  -  Сова,
разбойник, а этот безумный убийца...
     - Тот сумасшедший старик, - сказал он хрипло. - Он...
     Бургомистр вздохнул:
     - Его убили. После  третьей  или  четвертой  жертвы  забили  камнями,
Эгерт. Вы знаете, как скоры слухи, но  расправа  напуганных  людей  -  еще
скорее... Никто не был наказан. Бесполезно, Эгерт...  Старика  закопали  с
расколотой головой, а спустя несколько дней этот ужас повторился...  Снова
ребенок с цепью на шее... Того безумца в плаще убили ни за грош, Эгерт, но
мне не было его жаль...
     - Это дело судьи, - сказал Эгерт глухо. - Пусть Ансин  ищет,  в  этом
городе традиционно ловкие судьи...
     Бургомистр подержал в руках обрывок цепи, положил снова на стол:
     - Эгерт, а Луар с матерью?
     Солль внутренне сжался, как  от  прикосновения  того  самого  ржавого
когтя:
     - При чем здесь Луар?
     Бург