80 лет назад, если бы не
вцепившийся в бороду Черномора Иосиф...

  Но между тем какой позор
Являет Киев осажд„нный?
  Там, устремив на нивы взор,
Народ, уныньем пораженный,
Стоит на башнях и стенах
И в страхе жд„т небесной казни;
Стенанья робкие в домах,
На стогнах тишина боязни.
  И видят: в поле меж врагами,
Блистая в латах, как в огне,
Чудесный воин на коне
Грозой нес„тся, колет, рубит,
В ревущий рог, летая, трубит...
  То был Руслан. Как Божий гром,
Наш витязь пал на басурмана;
Он рыщет с карлой за седлом
Среди испуганного стана.
  Где ни просвищет грозный меч,
Где конь сердитый ни промчится,
Везде главы слетают с плеч
И с воплем строй на строй валится...

  Тогда Руслан одной рукою
Взял меч сраж„нной головы
И, бороду, схватив другою,
Отсек е„, как горсть травы.
  "Знай наших! - молвил он жестоко, -
Что, хищник, где твоя краса,
Где сила?"... и на шлем высокий
Седые вяжет волоса.

  /А. Пушкин/

  Божий Закон хранится в соборной памяти народа, в его соборном сердце, и
народ может разрушить всякую материальную и социальную церковность, если
они не соответствуют его памяти и представлению о Высшей Правде.

  Революционеры ДУХА.
  Восстание "горячих" против искажения образа Божия чиновным духовенством,
против неверного представления об этике и Законах Неба привели к революции
17-го года. Это была не экономическая и не политическая, а религиозная по
сути революция - "за лучший мир, за святую свободу". "Лучший мир" не
подразумевал буржуазность, дурную количественную бесконечность, полное для
всех корыто, а "святая свобода" - отнюдь не право жрать брата и блудить.
Религиозная революция не против Бога, а против искаж„нного, уродливого
представления о Боге, вошедшего в противоречие с Писанием и Законом
Совести. Рабская бескрылая инертность по отношению к "лежащему во зле"
миру не имеет никакого отношения к истинному христианству, которое
революционно, действенно и возвышенно в своей сверхзадаче формирования
воинства Христова, Богочеловечества, его соборного восхождения к Царствию.
Дитя этой РЕВОЛЮЦИИ ДУХА - новый Адам, призванный жить в Царстве Света.
  Революционеры духа отво„вывают время для Дела Божия. Освобождают время
из-под ига материи, превращают время в вечность.
  Они освобождают и преобразуют самое материю свободным творческим актом - в
"пароходы, строчки и другие долгие дела..."
В Красоту, Добро, Свет. "Сейте разумное, доброе, вечное..."


  * * *

  Все уже сели за стол роскошный по меркам одичавшей в глуши Иоанны, а
свекровь наотрез отказывалась выехать из своей комнаты на забугорном
кресле и присоединиться к застолью. Уговорить бабушку предстояло Иоанне.
  - Мать, бронежилет надень, - посоветовал Филипп, - У не„ там "Аврора" под
койкой.
  Свекровь молча смотрела на Иоанну с видом партизанки, которую хотят
"расколоть" враги. Помолодевшая, ухоженная, она сидела в комфортном сво„м
кресле и слушала кассету с тогда почти запретными советскими песнями.
Иоанна молча прикоснулась губами к пергаментной сухой щеке, пахнущей
чем-то знакомо-дал„ким. Неужто "Красная Москва"?
  Наши нивы глазом не обшаришь,
Не упомнишь наших городов,
Наше слово гордое "товарищ"
Нам дороже всех красивых слов, - старательно выводил Поль Робсон...
  Она вдруг неожиданно для себя рухнула на свекровьину грудь и разрыдалась,
"Господи, что же мы натворили!.. Как же больно. Господи..."
Потрясенная свекровь, обретя дар речи, сказала, что это лучшая минута в е„
жизни - знать, что хоть один в е„ семье оказался не предателем. Что
покойный отец Дениса очень бы этому порадовался, а вот отчаиваться не
надо, народ уже вста„т с колен и "снова будет небо голубое, снова будут в
парках карусели...".
  Иоанна вовсе не была такой оптимисткой и не могла остановиться, оплакивая
убитую свою страну - ту, священную, а не ее тело Руси, требующее средств
для потребительской жизнедеятельности, ничего больше.
  Кто бы мог подумать, что их давний конфликт со свекровью разрешится на
идеологическом уровне! Они неожиданно оказались по одну сторону баррикад,
с одним великим общим горем, общим активным неприятием нового порядка и
фанатичной готовностью вместе "встать грудью". Ещ„ не зная, за что, но
точно зная, против чего.
  А путь и дал„к, и долог,
И нельзя повернуть назад,
Держись, геолог, крепись, геолог,
Ты ветру и солнцу брат, - подпевали они тонкому девичьему голоску,
обнявшись.
  - А знаешь, наш Христос был тоже коммунистом, - сказала свекровь.
  "Наш Христос!.." Воистину, неисповедимы пути Господни...
  В дверь просунулась катюшкина мордочка.
  - Бабушки, мы вас жд„м...
  - Да, бабушки, - вздохнула свекровь, - И ты вот теперь бабушка,
поседела... Думали разве мы с тобой, чтоб такое под конец жизни... А ведь
он предупреждал - и насч„т обострения классовой борьбы, и враждебного
империалистического окружения, у меня вс„ выписано. А мы не верили,
смеялись... Паранойя, мол... Вон пятая колонна из лагерей повыходила,
страну разворовали, разорили и бежать... Выродки!
  За столом они сидели рядом. О политике договорились молчать. Пили за
Катюшу, за Лизу, обеих бабушек и три последних поколения Градовых. Филипп
пил только сок: - Я теперь, мать, не алкоголик, а трудоголик, - улыбнулся
он, поймав е„ взгляд.
  - Ну, а мы выпьем за победу, - сказала захмелевшая свекровь, подмигивая
Иоанне, - За НАШУ победу!
  - Шкаф давно продан, граждане, - отозвался Филипп, - есть никелированная
кровать с тумбочкой.
  - А потом этого гада шлепнули, - злобно парировала свекровь. - Кадочников
шл„пнул, помнишь? Именем преданного советского народа...
  - Бабуля, ты ж обещала! - Катюша сунула ей в рот банан.
  - Бизнес этот твой - наркотик, наваждение, - шептала тоже захмелевшая
Иоанна, подсев к сыну. - Не перебивай, нам не так часто уда„тся
поговорить. Я знаю, что плохая мать, я очень виновата перед тобой... Не
сумела научить главному, а может, этому и нельзя научить, не знаю... - Она
гладила колючие, модным „жиком, светлорусые волосы сына и совсем
растрогалась, когда он, как в детстве, пот„рся об е„ руку щекой, - Об
одном прошу - остановись. Вспомни, ты не теннисный - туда-сюда мячик, не
кассовый аппарат и не мешок с зел„ными. Менять жизнь на баксы вс„ равно
что забивать бриллиантом гвозди... Остановись, приезжай ко мне, попробуем
разобраться вместе...
  - Ты, ма, когда-либо крутила хула-хуп? Чуть остановишься - обруч на земле.
  - Ну и крути, пока сам не рухнешь. Крути "до дней последних донца", так
что ли?
  - Не крутить, а светить надо, верно, мама? - подсела к ним Лиза, - Я ему
вс„ время говорю: займись чем-то для души. И чтоб не так опасно.
  - Богадельню открыть? - фыркнул Филя.
  - Зачем богадельню? Вон Савва Мамонтов железные дороги строил...
  - И то ли умер в нищете, то ли застрелился...
  - Ну, я сейчас неплохо зарабатываю, нищета тебе не грозит. Могу и больше.
Даже Арт„м у нас теперь звезда. Кстати, мама, не хотите нам писать тексты?
  Лиза снова была в форме, похудела, стала прекрасно одеваться. Вместе с
Т„мкой, хорошеньким, раскованным, и в то же время необыкновенно взрослым
для своих одиннадцати - они неплохо смотрелись в передаче "Сынки-матери",
разыгрывая разговорный мини-спектакль на самые разные темы. Собирались в
ближайшее время подключить и Катюшу.
  - А вправду, баба Яна, зачем нам чужие авторы? - сказал Арт„м, снимая
семейное торжество видеокамерой, - Плати им, да ещ„ тексты пишут - язык
сломаешь. Будет у нас семейная передача, а?
  - Фарисейство, - буркнула свекровь," - Мы с мамой ид„м покупать меховую
шубу... Гуманно ли убивать бедную норку?" Дискуссия на тему. А зрители в
это время кошек жрут, потому что больше нечего. Ваше благополучие
построено на костях народа и народ вас будет судить.
  - Тебя первую, бабуля, - беззлобно усмехнулся Филипп, - Вот, скажут,
расплодила буржуев!..
  - И правильно скажут. Разве мы, комсомольцы, такими были? А потом
переродились, омещанились... Тряпки, ковры... "Оттепель" эта дурацкая,
диссиденты. Никита со своими разоблачениями. Доразоблачались. Мало их
сажали! Отстань, Катька, - та снова пыталась обезвредить революционерку
куском банана.
  - Ты же сама рассказывала, что и вас с дедом чуть не забрали...
  - Да я бы сама попросилась сидеть до конца дней, только б наши вернулись.
Думал ли дедушка, что его дети и внуки позволят развалить Родину, предадут
идеалы и будут помогать изменникам дурить народ!
  - Бабушка, ты же обещала...
  - Шлюха продажная ваше телевидение, и интеллигенция ваша - говно,
правильно Ильич сказал - "Говно нации"!... Кто платит, под того и
ложатся...
  Арт„м в азарте снимал разбушевавшуюся Градову-старшую.
  - Бабуля, не митингуй, - Филипп невозмутимо щ„лкал Катюше орехи, - Здесь
дети.
  - Дети!.. Что они видят, ваши дети? Сникерсы, тампаксы, нимфеток
полуголых. Детоубийцы!
  - И так всю дорогу, - жаловалась Лиза, - Вы уж приезжайте почаще, с вами
она как-то ладит... Ну, откуда у жены дипломата такая классовая ненависть?
Прямо боюсь - отравит или бомбу подложит, они что старые, что малые. Ну
рухнуло - мы-то прич„м?.. А вообще-то она права во многом. Что-то не так,
да, мама?.. Нес„т нас, нес„т, а куда вынесет - и думать не хочется.
Страшно, и детей жалко... Давайте спо„м? - предложила она громко.
  - Отпустите меня в Гималаи? - скривилась свекровь. Но Лиза, умница,
затянула тоненьким своим серебристым голоском:
  Вы слыхали, как поют дрозды?
  Нет, не те дрозды, не полевые...
  Подтянула Иоанна, подтянул и Филипп, все время пытавшийся разыскать
какого-то "Сергеича" по мобильному телефону. Помягчев, замурлыкала и
свекровь - песня была, что называется, "в десятку".
  Шапки прочь - в лесу поют дрозды,
Для души поют, а не для славы...
  Спели "Дроздов", "Эх, дороги", потом "Когда весна прид„т, не знаю", "На
дальней станции сойду", по просьбе именниницы - "Крутится-вертится" и,
конечно же, "Катюшу". Потом Арт„м продемонстрировал на экране, что у него
получилось.
  - Дурдом, - сказал Филипп.
  - И в самом деле, - думала Иоанна, - Каждый - сам по себе, говорит сво„ и
никто никого не слушает. Одна Лиза всех объединяет. Что-то в ней такое...
  По настоянию Иоанны Лиза с Филиппом повенчались. Лиза водила детей по
воскресеньям в храм, причащала, но скорее из суеверного страха не
прогневать некие высшие силы в это криминальное нестабильное время. Для
не„ вопросы веры не были мучительно-острыми, как для Гани, Иоанны, той же
свекрови. Лиза просто жила по-Божьи, легко, как дышала, связанная со всеми
своими, чужими, с природой, со всем миром какими-то незримыми нитями. Ей
было вс„ про всех интересно знать, она пыталась понять другого, жалела,
сочувствовала, помогала, она была из той редкой породы, для которой
приветствие "Как жизнь?" - действительно требует обстоятельного ответа на
вопрос, а не просто дань вежливости. Эти дары сопричастности, требующие от
Иоанны невероятных усилий, были Лизе даны изначально. "Господи, что бы мы
без не„ делали?" - думала Иоанна. Семья их, несмотря ни на что,
производила в эти годы "катастройки", когда "волосы застревали в горле",
"кровь вставала дыбом" и " кости стыли в жилах", впечатление вполне
удачливой. И экспортный Денис, и преуспевающий Филипп, и Лиза с детьми,
вполне воспитанными, "воцерковл„нными", без буржуазных замашек. Да и
свекровь с е„ новым умопомрачительным креслом...
  И вс„ же было что-то тревожно-нехорошее, воландовское и в этом кресле, и в
треньканье мобильного телефона, и в артемкиной видеокамере. И в показанных
в новостях кадрах то бомбардировки Ирака, то какой-то тусовки, до тошноты
пошлой, обжирающейся и пресмыкающейся, то бала юных элитных отпрысков в
бархатных, декольтированных платьицах, с драгоценностями на детских
шейках, в чудовищной, до наглости назойливой рекламе, в злобном и, к
сожалению, вполне заслуженном комментарии свекрови и присоединившейся к
застолью е„ приятельницы-хирурга, объявившей, как о конце света, что скоро
медицина станет платной и дорогостоящие сложные операции уже сейчас
простым гражданам недоступны - во вс„м этом действительно был какой-то
второй план с мельканием хвостов, копыт и говорящих ч„рных котов.
  - Между прочим, Егор Златов, этот ваш блаженный, бард этот - ну вс„ про
свечу пел... - теперь, между прочим, шинмонтаж открыл. Наваривает, резину
меняет... Полный примус валюты. Я недавно гвоздя поймал, заехал, смотрю -
Егор. Что, - спрашивает, - изволите? Варим, парим, заколачиваем... И
работнички у него - ребята из ансамбля. Пашут, между прочим, не слабо. Не
веришь - адрес дам. Дать? Спо„т тебе блаженный, что не в деньгах счастье...
  Неужели "И ты, Егор"! Иоанна хотела позвонить Варе, справиться, но так и
не позвонила. Варя в последнее время тоже пребывала в некоторой эйфории -
как же, восстанавливаются церкви, можно издавать и продавать любую
религиозную литературу, вести православные кружки /чем она и не замедлила
воспользоваться/. Можно присутствовать на богослужениях прямо дома, во
время телевизионных трансляций, и лицезреть сильных мира сего со свечками
в руках. Варя развила бурную деятельность после отъезда Глеба, увлекшись
идеей восстановления монархии.
  Иоанна соглашалась - да, новые церкви и вожди со свечками - вс„ это
прекрасно, но мерещился почему-то опять же булгаковский Иванушка
Бездомный, в кальсонах и рваной толстовке, с бумажной иконой и венчальной
свечой. Гонимый силами тьмы.
  Последнее время даже варины восторженные охи-ахи стали ее раздражать, не
говоря уже о реакции на происходящее других знакомых, с которыми она
иногда по необходимости встречалась. Да что они, слепые? С ума посходили?
Потом она устала спорить до хрипоты, проклинать, негодовать, выслушивать в
ответ такие же яростные злобные обвинения в консерватизме, большевизме,
фашизме и идиотизме. Пришли весна, лето 93-го с привычными
огородно-цветочно-торговыми хлопотами. Пенсии ни на что не хватало, вс„
дорожало - небольшой е„ цветочный бизнес выручал, хотя уже появились в
продаже роскошные голландские розы, хризантемы, лилии, постепенно вытесняя
знакомых цветочниц из Сочи, Киева, Кишин„ва с их размокшими картонными
коробками. Вс„ уже становился круг покупателей, многие из прежних клиентов
- учителя, инженеры, врачи, даже акт„ры - теперь спешили мимо, пряча
глаза. Появились бритоголовые в вишн„вых пиджаках, бледнолицые в ч„рных
пальто до пят, их субтильные, донельзя костлявые подружки в дорогой коже с
подрумяненными скулами и скрипящими коленками.
  Чтобы выдержать конкуренцию с забугорией, приходилось делать вс„ более
замысловатые букеты с целлофановыми выкрутасами и бумажными лентами.
Появились бедняки, выпрашивающие косточку на суп, и дети, промышляющие
гнилыми персиками, группы каких-то то ли афганцев, то ли десантников "под
мухой", время от времени крушащих прилавки, омоновцы с автоматами и
собаками - в поисках наркоты.
  Но в дикий рынок она, можно сказать, вросла безболезненно, если не считать
этого нарастающего ощущения разваливающегося жизненного пространства,
цепной реакции распада всего и вся. Подземный гул вселенской катастрофы,
разверзающейся бездны, готовой поглотить эти вишневые пиджаки, пирамиды
киви и бананов, яркие папуасские прилавки вместе с вальяжными
покупателями, черноволосыми продавцами, бомжами, голодными попрошайками и
натасканными на наркоту псами. И ещ„ качающих какие-то права совков, не
понимающих, что "случилось страшное", что разбужены "уснувшие российские
бури, под которыми хаос шевелится". И вообще - "молилась ли ты на ночь,
Дездемона?"
Повальное всеобщее безумие, бубонная чума, кромешная богооставленность и
махровая бесовщина. Несмотря на весь этот внешний религиозный "ренессанс",
депутатов в рясах, батюшек, благословляющих биржи и презентации. Среди
порнухи, рекламы и боевиков по ящику - отрывки из богослужений и "жития
святых".
  Возвращалась она с рынка под вечер, смертельно вымотанная, сразу же вела
гулять застоявшегося голодного Анчара. Кормила принес„нными с рынка
отходами, потом до темноты делала "аварийку и неотложку" - дела, которые
не могли ждать, - полить, прополоть, срезать на завтра цветы. И уже около
одиннадцати за наскоро приготовленной, что Бог послал, едой, смотрела
последние новости - очередную серию ужастика. Уповая - хоть бы что-нибудь
случилось, вмиг и разом, как отцовская гневная оплеуха. Но тщетно.
Расшалившиеся дети пошли вразнос. Оказывается, и хаос жил по своим
кромешным законам. Она переключала программы - мимо дебильных сериалов,
полуголых извивающихся поп- и рокзв„зд, импотентов-политиков, способных
разве что держать свечку - в храме или в спальне - без разницы... Мимо
насосавшихся, как клопы, косноязычных амбалов, сильных мира сего...
Попадались в кадре знакомые лица - вот они, вчерашние приятели и
приятельницы, братья по киношному цеху, много лет бок о бок, душа в душу -
совместные съ„мки, озвучение, монтаж, вечеринки, просмотры, неприятности,
сплетни, анекдоты, брюзжание по поводу всяких главков, которые "не
пущали", клали на полку, вырезали... И вс„-таки фильмы выходили, игрались
спектакли, печатались книги, и многое в общем-то, было можно, только не
сразу, не напролом, хорошенько подумав. Потом скандальные съезды,
перевороты - блинов на сковородке, всякие "хватит" и "долой", хозрасч„т,
гласность и "это сладкое слово "свобода"... Ну и что?
  Кто из них, какие нетленки создал или сообщил миру по сравнению с
проклятым "застоем"? "Метили в коммунизм, попали в Россию". Вс„ в
одночасье рухнуло. Откуда эта патологическая звериная ненависть к Родине,
к бывшим охранникам е„ безопасности, которые пусть излишне бдительно,
смешно и по-дурацки, но худо-бедно несли свою службу, охраняя вас и ваше
жизненное пространство от вас же самих? Выплеснуть помои со дна души на
головы граждан безо всякой цензуры - разве не кайф! И за это ещ„ приличные
гонорары в валюте, по миру прошвырнуться, в казино сыграть, стриптизы там
всякие, ночные клубы... Как сказал один покойный бард. Царство ему
Небесное: "пусть во время Октябрьских волнений погибли женщины и дети,
зато я теперь могу поехать в Париж...".
  Воландовский сеанс черной магии. Переодевшись в заграничное тряпь„,
граждане топали модными туфлями, хватали сыплющиеся с потолка червонцы, а
воландовская свита потешалась над ними. И уже к вечеру забегали по стране
босые полуголые личности, червонцы-ваучеры и глубоковские миллионы
обернулись бумажками, заполыхал огн„м, казалось, незыблемый дом -
оскверн„нный нечистью
Чубайс на оба ваших дома. По ящику мелькали знакомые лица "кающихся".
Чиновников, писателей, акт„ров, больше всего номенклатуры. Жгли партбилеты
- ритуальный пропуск на "пир богов". "Да мы никогда", "Да мы всегда"...
Прокатилась волна самоубийств "товарищей", не выдержавших вакханалии. И
никто не заявил: "Если считали систему столь ужасной и преступной и
молчали, пользуясь всевозможными благами и помогая е„ укреплять, значит,
подлецы вы, братцы! И каяться вам надо перед людьми и Богом до конца
жизни, а не ходить в мессиях. А если полагали, что огромная страна, своим
иным образом жизни бросившая вызов всему прочему миру, - может быть святой
в условиях жесточайшей холодной войны и враждебного окружения, - значит,
идиоты, и надо до конца дней лечить головку."
Кру-угом, на сто восемьдесят градусов! И как дружно...
  Вспомнился ей Хан, смерть Л„нечки, е„ злополучный очерк. Сегодня так,
завтра эдак - как прикажете... Сегодня - Мальчиш-Кибальчиш с его "военной
тайной", завтра Плохиш с бочкой варенья... И надо же, юмор Князя тьмы -
ребята из одной семейки. Гайдары. Преемственность поколений. Воистину в
чисто вымытый дом вселяется семь бесов. "Теплохладная" номенклатура
несколько десятилетий под видом элитных цыплят вызревала в змеином
инкубаторе, и, наконец, дождалась своего часа. Вылупилась! И теперь после
долгого вынужденного поста, пребывания в "благочестивой скорлупе",
сдерживавшей змеиные инстинкты - расползлась, пожрав собственную скорлупу,
по стране. Шипя, жирея, наглея... Вс„ менее интересные, до ужаса пошлые и
откровенно-звероподобные,