Майкл МУРКОК
    КОЧЕВНИКИ ВРЕМЕНИ I-III


    ПОВЕЛИТЕЛЬ ВОЗДУХА
    ЛЕВИАФАН ШАГАЕТ ПО ЗЕМЛЕ
    СТАЛЬНОЙ ЦАРЬ



    Майкл МУРКОК
    КОЧЕВНИКИ ВРЕМЕНИ I
    ПОВЕЛИТЕЛЬ ВОЗДУХА


Анонс

   Подлинные и мнимые  реалии  XX  века,  времена,  события  и  исторические
персонажи  причудливо  переплетены  в  трилогии  Майкла  Муркока  "Кочевники
Времени". Полковник британских колониальных войск Освалвд Бастейбл вместе  с
китайским генералом Шень Хао,  террористом  Рули  Дучке  и  бывшим  спикером
Государственной Думы Владимиром Ильичом  Ульяновым  сбрасывают  с  дирижабля
атомную бомбу на Хиросиму. Рональд Рейган  с  водяным  пистолетом  командует
отрядом американских  скаутов,  полчища  африканских  последователей  учения
Ганди во главе с Майклом Джексоном завоевывают Соединенные Штаты Америки,  а
вождь украинских повстанцев комбриг Махно  борется  против  культа  личности
Стального Царя - Иосифа Виссарионовича Джугашвили.

   Война не имеет конца. Лучшее, на что мы можем надеяться, - это  случайные
мгновения покоя, выпадающие нам среди вечной битвы.
   Лобковитц

ПРЕДИСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЯ

   Я никогда не был знаком с моим дедом, Майклом  Муркоком,  и  знал  о  нем
очень мало, покамест в прошлом году, после кончины  моей  бабушки,  отец  не
передал мне коробку, где хранились дедовские заметки. "Это больше  по  твоей
части, нежели по моей, - сказал отец. - А я и не знал, что у нас в семье уже
был один писака". Обыкновенно в таких случаях мы имеем дело с дневниками,  с
начатыми и незаконченными отрывками, короткими рассказиками,  парой  сносных
стихотворений. Но в шкатулке находилась рукопись, отпечатанная  на  машинке.
Ее мы и публикуем здесь без дальнейших  комментариев  и,  вероятно,  немного
позднее, чем он надеялся.

   Майкл Муркок
   Лэдброук Гроув,
   Лондон.
   Январь 1971 г.

КНИГА ПЕРВАЯ

КАК ОФИЦЕР АНГЛИЙСКОЙ АРМИИ ПОПАЛ В МИР БУДУЩЕГО. - ЧТО ПРЕДСТАЛО ТАМ ЕГО ВЗОРУ

Глава 1

Курильщик опиума с Роув Айленда

   Весною 1903 года обстоятельства вынудили меня  последовать  рекомендациям
моего врача и предпринять дальнюю поездку в волшебный уголок  земли  посреди
Индийского океана - назову его Роув  Айленд.  Я  совершенно  заработался,  и
меня, как выражаются шарлатаны-медики, постигла "опустошенность",  или  даже
"нервическое расстройство". Иными словами, я был полностью  разбит  и  остро
нуждался в отдыхе вдали от всей этой суеты. Я владел небольшой частью  акций
горнодобывающей  компании,  которая  представляла  собой  (если  не  считать
религии) всю  промышленность  острова,  и  знал,  что  климат  этого  уголка
подходит мне так же, как и его местоположение - то был удаленный  от  всякой
цивилизации клочок земли со здоровым воздухом. Так  что  я  приобрел  билет,
запаковал чемоданы, распрощался с чадами и домочадцами и пустился в плаванье
на пароходе, который должен был доставить меня в  Джакарту.  Из  Джакарты  я
отправился в приятное, спокойное  путешествие  на  торговом  судне  до  Роув
Айленда. Оно заняло почти месяц.
   Никому бы не пришло в голову даже искать Роув Айленд на карте. Поблизости
ничего  нет.  Ничего,  что  могло  бы  заранее   предупредить   морехода   о
существовании острова. Вы натыкаетесь на него  внезапно.  Он  вздымается  из
воды вершиной подводной горы (собственно, именно  ею  он  и  является).  Это
клиновидный выход вулканической породы, окруженный мерцающим морем, подобным
полированной глади металла, когда оно спокойно, и кипящему серебру во  время
прилива. Скала эта достигает в длину свыше десяти миль,  а  в  ширину  пяти;
местами поросшая густым лесом, местами нагая и пустынная.  Почва  все  время
поднимается, покуда, достигнув высшей точки, не обрывается круто к  морю  на
высоте двухсот пятидесяти ярдов.
   Построенный кольцом вокруг гавани,  расположился  там  изрядный  поселок,
который при  первом  беглом  взгляде  живо  напоминает  зажиточную  рыбацкую
деревушку графства Девон - покуда не разглядишь позади фасадов отелей и бюро
малайские и китайские строения.  В  гавани  довольно  места  для  нескольких
пароходов и множества парусных  суденышек,  преимущественно  местных  дау  и
джонок, используемых рыбаками. Далеко наверху, на  холме,  видны  сооружения
горной выработки, где и трудится  большая  часть  населения,  состоящего  из
малайских и китайских рабочих, их жен и семейств. Побережье занято  складами
и конторами компании по добыче фосфатов "Уэлланд Рок" и широким  бело-желтым
фасадом отеля "Ройял Харбор", владельцем которого был некий мингер Ольмейер,
голландец из Сарабайи. Кроме того, имеется там безбожное  множество  миссий,
буддийских храмов, малайских мечетей и вертепов  еще  более  фантастического
происхождения. Помимо всего этого, существует здесь  еще  несколько  отелей,
менее роскошных, чем Ольмейера, пара-другая лавок, хижин и строений, имеющих
отношение к крошечной железной дороге, доставляющей руду на пристань. Самому
городу принадлежат три больницы, из коих в двух работают только  местные.  Я
употребляю слово "местные" весьма вольно:  когда  тридцать  лет  тому  назад
люди, основавшие компанию "Уэлланд", осели на острове, они  не  нашли  здесь
вообще никакого коренного населения; все  рабочие  были  доставлены  сюда  с
полуострова, и прежде всего из Сингапура. На холме южнее гавани и в  стороне
от  города  возносится  резиденция  официального  представителя,  бригадного
генерала Бленда; к  зданию  примыкают  казармы,  где  разместился  маленький
гарнизон местной полиции под командованием верного  слуги  Короны,  старшего
лейтенанта  Оллсопа.  Над  этим   собранием   роскошной   штукатурки   гордо
развевается "Юнион Джек"  -  символ  защиты  и  справедливости,  которые  он
гарантирует всем жителям острова.
   Если не слишком много  значения  придавать  бесчисленным  приглашениям  в
гости к другим англичанам, большая часть коих в состоянии говорить только  о
горных выработках или делах своей религиозной миссии, то на Роув  Айленд  не
так-то много способов занять время. Имеется любительская театральная труппа,
которая  ежегодно  на  Рождество  устраивает  представление   в   резиденции
официального  представительства  Англии,  и  своего  рода  клуб,  где  можно
поиграть на бильярде, если вас пригласил туда  кто-нибудь  из  более  давних
членов (меня раз пригласили, но играл я довольно скверно). Ежедневные газеты
из Сингапура, Саравака или Сиднея успевают состариться, по меньшей мере,  на
четырнадцать дней, прежде чем попадут к вам в руки;
   "Тайме"  -  от  четырех  до  шести  недель,  а  что  до  иллюстрированных
еженедельников или ежемесячных журналов с родины, то они устаревают в лучшем
случае на добрых полгода, пока вы наконец сумеете пробежать их глазами.  Эта
запоздалая  озабоченность  актуальными  новостями  двухнедельной   свежести,
разумеется, в высшей степени подходит для отдыха, особенно если вы потерпели
крах.  Почти  невозможно  всерьез  тревожиться  по  поводу  войны,   которая
произошла за месяц или два до того, как вы о ней прочитали, или расстроиться
из-за сотрясений на  бирже,  улаженных  на  минувшей  неделе.  Тут  поневоле
расслабишься. В конце концов вас лишают возможности принимать участие в том,
что стало уже историей. Но когда душевные и телесные силы вновь  вернутся  к
вам, то вы очень скоро поймете, какая невыносимая скука  томит  вас.  Именно
это открытие и навалилось на меня спустя два месяца. Я начал лелеять  дурные
надежды: а вдруг на Роув  Айленд  что-нибудь  произойдет?  Взрыв  на  шахте,
землетрясение или даже восстание цветных рабочих. Хоть что-нибудь.
   В  таком-то  настроении  я  и  бродил  по  порту   и   смотрел   на   ход
погрузочно-разгрузочных работ. Длинные  ряды  кули  уволакивают  с  пристани
мешки с рисом и маисом или втаскивают контейнеры с  фосфатом  по  сходням  к
грузовым трюмам, чтобы наверху опрокинуть свою ношу и засыпать руду в  трюм.
Исполненный изумления, смотрел я на то, как довольно много женщин  выполняют
здесь работы, которые в Англии - не то чтобы даже не  считались  подходящими
для женщин; в Англии никому бы даже идея в голову не  взбрела,  что  женщина
вообще в состоянии приняться за такое! Некоторые из этих женщин  были  очень
молоды, встречались почти красивые. Шум поднимался  оглушительный,  когда  в
гавани разгружался хотя бы один корабль. Кишели голые  коричневые  и  желтые
тела, потные на испепеляющей жаре,  и  только  ветер,  прилетающий  с  моря,
смягчал немного немилосердное пекло.
   В один из таких дней я снова гулял по порту, отобедав в  отеле  Ольмейера
(где я жил), и наблюдал, как к пристани прокладывает себе дорогу пароход. Он
громко гудел, разгоняя суетящиеся поблизости джонки.  Как  многие  пароходы,
бороздящие эту часть океана, был он устойчивым  и  обладал  наружностью,  от
изящества весьма далекой. Борта судна были покрыты шрамами и явно  нуждались
в свежей  покраске.  Члены  экипажа,  преимущественно  оборванцы,  выглядели
точь-в-точь малайскими пиратами. Я видел, как  капитан,  пожилой  шотландец,
бессвязно гавкал в  мегафон,  а  его  боцман-метис  исполнял  среди  моряков
презабавный танец. Это была "Мария Карлссон", которая доставила нам продукты
и, как я надеялся, почту. Наконец она причалила, и я протолкался между  кули
в надежде, что мне привезли несколько писем  и  журналов  -  их  должен  был
прислать мне из Лондона брат.
   Швартовы закреплены, якорь брошен, сходни опущены. В распахнутом пиджаке,
с шапкой на затылке, боцман  спрыгнул  на  берег  и  скликал  кули,  которые
собрались возле него, размахивая  клочками  бумаги,  которые  вручили  им  в
агентстве. Непрестанно ворча, боцман собрал бумаги, яростно замахал  руками,
показывая на корабль, и тут же принялся раздавать указания.  Я  помахал  ему
тростью.
   - Есть ли почта? - крикнул я.
   - Почта? Почта?
   Он устремил на меня взгляд, полный ненависти и презрения, и я  истолковал
это как отрицательный ответ. Затем он вновь промчался по сходням и  исчез  в
недрах "Марии Карлссон". Я, тем не менее, продолжал ждать в надежде  увидеть
капитана и от него услышать подтверждение  тому,  что  он  действительно  не
имеет для меня никакой почты Затем я увидел на корабле белого,  вынырнувшего
неизвестно откуда. Он остался стоять и  беспомощно  озираться  по  сторонам,
словно вообще не верил тому, что видит землю. Снизу кто-то сильно пнул  его;
он споткнулся о качавшуюся планку, скатился вниз по сходням и вновь поднялся
на ноги - как раз вовремя, чтобы поймать маленький матросский мешок, которым
боцман швырнул в него с борта.
   Белый человек был одет в грязный льняной костюм и не имел  ни  шляпы,  ни
рубашки. Он был небрит, а на ногах таскал туземные сандалии. Таких  типов  я
встречал довольно часто. Какой-нибудь бродяга, доведенный до состояния руины
и погубленный Востоком, где случайно открыл в  себе  слабости,  на  которые,
вероятно, никогда бы не натолкнулся, спокойно сидя у себя дома, в Англии. Но
когда он выпрямился,  меня  испугало  выражение  сильного  страдания  в  его
глазах. И в них было достоинство, какого никоим образом не  встретишь  среди
подобных типов. Он перекинул мешок через плечо и побрел по дороге в город.
   - И не вздумай снова забраться на борт, мистер, не то мы тебе покажем!  -
завопил боцман ему вслед. Уходящий не обратил на него никакого внимания.  Он
шел неверным шагом по пристани, то и дело натыкаясь  на  усердно  работающих
кули.
   Теперь боцман опять увидел меня и сделал нетерпеливый жест:
   - Нет почты! Нет почты!
   Я решил поверить ему и крикнул:
   - Кто этот парень? Что он сделал?
   - Безбилетник,  -  был  краткий  ответ.  Я  был  поражен:  зачем  кому-то
потребовалось садиться на корабль и отправляться на Роув Айленд, да еще  без
билета? Повиновавшись внезапному импульсу, я последовал за тем человеком. По
непонятным соображениям я  не  счел  его  злоумышленником;  кроме  того,  он
возбудил мое любопытство. Да и скука моя была так велика, что  я  был  готов
обрадоваться любому, самому ничтожному развлечению. Во  взгляде,  в  манерах
этого человека я заметил нечто особенное. Я верил, что  если  сумею  вызвать
его  доверие,  то  услышу  интересную  историю.  Вероятно,  я  ощущал  также
сострадание. Словом, каковы бы ни были причины, я поспешил остановить его  и
заговорил с ним.
   - Прошу вас, не поймите превратно, - сказал я, - но мне  показалось,  что
вы имеете некоторую нужду в приличном обеде и выпивке.
   - Выпивке? - он обратил на меня свои странные, мученические глаза,  точно
увидел во мне самого сатану. - Выпивке?
   - Вы выглядите довольно-таки усталым, дружище, - я едва смог вынести  вид
этого лица, так велико было страдание, написанное на нем.  -  Лучше  бы  вам
пойти со мной.
   Без всяких колебаний он позволил мне  увести  себя  с  пристани  к  отелю
Ольмейера. Слуги-индийцы в холле отеля были отнюдь не в  восторге,  когда  я
притащил с собой такого откровенно опустившегося субъекта, но я  провел  его
прямо наверх по лестнице к моему номеру и велел слуге немедленно приготовить
ванну. Покуда это исполнялось, я усадил  моего  гостя  в  самое  удобное  из
кресел и спросил, чего бы он хотел выпить.
   Он передернул плечами.
   - Безразлично. Может, ром?
   Я налил ему изрядную порцию  и  протянул  стакан.  Он  осушил  его  парой
глотков и в знак благодарности кивнул.  Теперь  он  мирно  сидел  в  кресле,
сложив руки на коленях и уставившись на стол.
   Хотя говорил он только как  бы  в  беспамятстве,  рассеянно  и  медленно,
произношение выдавало в нем образованного человека, джентльмена, и  это  еще
больше раздразнило мое любопытство.
   - Откуда вы? - спросил я. - Сингапур?
   - Откуда? - он бросил на меня  странный  взгляд  и  наморщил  лоб.  Затем
пробормотал что-то, чего я не разобрал.
   Вошел слуга и доложил мне, что приготовил ванну.
   - Ванна готова, - сказал я. - Если хотите ее принять,  я  велю  подобрать
для вас один из моих костюмов. У нас с вами примерно один размер.
   Он автоматически поднялся и пошел следом за боем в ванную комнату, однако
почти тут же выскочил снова.
   - Моя сумка, - сказал он.
   Я поднял с пола матросский мешок и протянул ему. Он  направился  назад  в
ванную и закрыл за собой дверь. Слуга с любопытством посмотрел на меня:
   - Это кто-то.., из родни, сахиб? Я рассмеялся:
   - Нет, Рам Дасс. Просто человек, которого я подобрал на пристани.
   Рам Дасс расплылся в улыбке.
   - А! Это христианская любовь к ближнему, - у  него  был  очень  довольный
вид.  Недавно  обращенный  в  христианство  (гордость  одного   из   здешних
миссионеров!), он теперь постоянно переводил непостижимые поступки  англичан
в добрые, смиренные  евангельские  понятия.  -  Стало  быть,  он  нищий?  Вы
самаритянин?
   - Ну, я не так самоотвержен,  -  заверил  я  его.  -  Подбери  лучше  для
господина один из моих костюмов, чтобы он мог переодеться после ванной.
   Рам Дасс восторженно кивнул;
   - И рубашку, и штаны, и носки, и ботинки - все? Я поневоле улыбнулся:
   - Очень хорошо. Все.
   Мой гость отмывался довольно долгое время; когда же он наконец вышел,  то
выглядел куда более привлекательным, чем прежде.  Рам  Дасс  приготовил  для
него одежду, которая чрезвычайно хорошо подошла к нему и сидела лишь  слегка
свободно, поскольку питался я значительно лучше него. За  спиной  гостя  Рам
Дасс размахивал опасной бритвой, блестевшей ярче его широкой улыбки.
   - Я побрил жентльмена, сахиб!
   Теперь передо  мной  стоял  привлекательный  молодой  человек  не  старше
тридцати, хотя что-то в выражении его лица заставляло думать, что  на  самом
деле лет ему значительно больше. У него  были  вьющиеся  золотистые  волосы,
массивный  подбородок,  решительный  рот.  Он  не  выказывал  ни  одного  из
признаков слабости, какие я часто  имел  случай  наблюдать  у  других  людей
подобного рода. Выражение боли исчезло из его глаз,  сменившись  отрешенным,
почти сонным. Рам Дасс многозначительно шмыгнул носом  и  поднял  за  спиной
этого человека длинную трубку, которая и подсказала мне разгадку тайны.
   Так вот оно что! Мой гость был  курильщиком  опиума!  Он  впал  в  полную
зависимость от наркотика, который некоторые люди называют проклятьем Востока
и который так много сделал  в  развитии  знаменитого  восточного  фатализма;
наркотик,  отнимающий  у  человека  желание   есть,   работать,   испытывать
обыкновенные житейские радости, - наркотик,  отнимающий  в  конце  концов  у
человека саму жизнь.
   Мне стоило определенного напряжения сил не дать ему  почувствовать  моего
ужаса и сострадания. Вместо этого я сказал:
   - Ну, старина, что бы вы сказали по поводу позднего обеда?
   - Если вам угодно, - рассеянно отвечал он.
   - Я просто подумал, что вы проголодались.
   - Проголодался? Нет.
   - Ну, во всяком случае, прикажем принести нам что-нибудь.  Рам  Дасс,  не
мог бы ты  подать  на  стол?  Чего-нибудь  холодного.  И  передай  господину
Ольмейеру, что у меня гость,  который  останется  на  ночь.  Пусть  постелят
вторую кровать и все прочее.
   Рам Дасс вышел, а мой гость  без  приглашения  подошел  к  буфету,  чтобы
выпить виски. Перед тем, как налить в стакан содовой, он помедлил, как будто
ему пришлось вспоминать, как именно готовят выпивку.
   - Куда же вы собирались,  когда  безбилетником  садились  на  корабль?  -
осведомился я. - Ведь наверняка уж не на Роув Айленд?
   Он повернулся, пригубил виски и неподвижно уставился в окно на  гавань  и
расстилавшееся за ней море.
   - Это - Роув Айленд?
   - Да. В некотором смысле это край света.
   - Что?
   Он взглянул на меня недоверчиво, и в  его  глазах  я  опять  увидел  след
прежней муки.
   - В переносном смысле, хотел  я  сказать.  На  Роув  Айленд  почти  нечем
заняться. Сюда ниоткуда не приезжают, разве что из тех мест, откуда  прибыли
вы. А откуда вы, в конце концов?
   Он неопределенно махнул рукой:
   - Понимаю. Да. О, вероятно, из Японии.
   - Япония? Вы находились на иностранной службе?
   Он взглянул на меня  так  пристально,  точно  подозревал  в  моих  словах
какой-то скрытый смысл. Потом сказал:
   - А перед тем в Индии. Да, перед тем я был в Индии. Я служил в армии. Мне
стало неловко.
   - Что? Как же вы оказались на "Марии Карлссон"  -  на  том  корабле,  что
доставил вас сюда? Он пожал плечами.
   - Боюсь, что понятия не имею. С тех  пор,  как  я  покинул..,  те  места,
откуда я возвращаюсь, все происходит точно во сне.  Только  проклятый  опиум
помогает забыть. Опиумные сны приносят меньше страха.
   - Вы принимаете опиум? - формулируя вопрос  таким  образом,  я  сам  себе
казался ханжой.
   - Так много, сколько могу достать.
   - Должно быть, вы пережили нечто по-настоящему ужасное, - прямо сказал я,
разом позабыв свои изысканные манеры.
   В ответ он усмехнулся - больше самому себе, нежели моему любопытству.
   - Да, да... Это почти лишило меня рассудка. Вы, вероятно,  уже  заметили.
Какое сегодня число?
   - 29 мая.
   - Какого года?
   - Ну... 1903-го.
   - Так я и думал. Так и думал, - теперь он как будто защищался. -  1903-й,
конечно. Начало нового сверкающего века, быть может, последнего века Земли.
   Если бы это говорил какой-то другой человек, я отнес  бы  эти  бессвязные
обрывки на счет опиумного голодания, но из уст моего гостя эти путаные  речи
звучали  до  странного  убедительно.  Я  решил,  что   настало   время   нам
познакомиться и представился.
   На это он отреагировал весьма своеобразно. Он поднялся со своего кресла и
произнес:
   - Капитан Освальд Бастэйбл, бывшего 53-го уланского полка.
   Он улыбнулся собственной выходке, сделал несколько шагов  и  снова  занял
место у окна в кресле-качалке. Мгновением позже,  пока  я  все  еще  пытался
собраться с мыслями, он повернул ко мне голову  и  поглядел  на  меня  снизу
вверх с откровенной усмешкой.
   - Простите, но ведь вы видите, я не в том настроении, чтобы скрывать свое
безумие. Вы очень любезны, - он поднял стакан  как  б