за моей спиной  появился
Корженевский, он постучал меня по плечу и вывел из зала.
      Мои  чувства  были,  мягко говоря, взбудоражены.  Меня
рвали  на  части  кипящая злоба, память о публичном  позоре,
желание  сохранить верность президенту Ганди и его  мечте  о
мире;  моя собственная реакция на Гуда. Теперь мне вовсе  не
казалось  чудом, что ему удалось добиться такого трепета  во
всем мире. Пусть он тиран и убийца - ему великолепно удается
изображать  из  себя личность необычайной  притягательности,
обладающей силой завораживать даже тех, кто его ненавидит. Я
ожидал  встретить  буйного варвара, а  вместо  этого  увидел
утонченного  политика,  американца (как  я  позднее  узнал),
получившего образование в Оксфорде и Гейдельберге и имевшего
выдающиеся  перспективы в академической карьере, прежде  чем
он отложил в сторону книги и взялся за меч.
       Я   весь  дрожал  и  был  готов  разрыдаться,   когда
Корженевский   доставил  меня  па   квартиру   и   попытался
успокоить. Прошло несколько часов, прежде чем я избавился от
бессмысленной  ярости.  Я  много  пил,  слишком  много,   и,
вероятно,  изрядное  количество  алкоголя  в  соединении   с
моральной  усталостью дали себя знать.  Вот  я  еще  изрыгаю
проклятия Черному Аттиле, а в следующее мгновение валюсь без
сил на пол.
      Корженевскому  пришлось уложить  меня  в  постель.  На
следующее  утро я проснулся с самой ужасной головной  болью,
какую когда-либо испытывал; все еще во вчерашнем настроении,
однако  больше был не в силах выразить его словами.  Стук  в
дверь разбудил меня окончательно. Прислуживавший мне паренек
открыл  ее  и  спустя короткое время принес  поднос  с  моим
завтраком. На подносе лежало письмо с президентской печатью.
Я  отодвинул  поднос  в  сторону  и  принялся  рассматривать
конверт. Я почти боялся его открывать. Без сомнения,  письмо
содержит  строгий  выговор  за мое  поведение  на  вчерашнем
банкете. Но я ни о чем не сожалел.
      Я  улегся  в  постель все еще с  конвертом  в  руке  и
принялся выдумывать блестящие ответы, которыми пригвоздил бы
Гуда  к  позорному столбу, если бы только  меня  не  покинул
здравый человеческий рассудок.
     Я не позволю ему очаровывать меня! Я стану судить о нем
только  по его поступкам, я не смею больше забывать, что  он
разрушил  все европейские города и поработил их  жителей.  Я
сожалел,  что при встрече не смог привести ни один  из  этих
аргументов.  Никогда  не  думал, что  политические  проблемы
можно разрешить силой, но у меня сложилось впечатление,  что
если  и  есть человек, заслуживший, чтобы его убили, то  это
Цицеро  Гуд. Тот факт, что он получил блестящее образование,
делало его в моих глазах еще большим негодяем, потому что он
обратил полученные знания во зло и использовал их для своего
расистского  крестового похода. Он может опутывать  политику
геноцида  смелой ложью, но то, что он делал в прошлые  годы,
говорит  само  за  себя. В это мгновение я,  как  Капони,  с
величайшим удовольствием разорвал бы его голыми руками.
       Появление   Корженевского  заставило   меня   немного
успокоиться. Он встал в ногах моей кровати, поглядел на меня
с насмешливым сочувствием и осведомился, как у меня дела.
      - Ничего особенного, - заверил я и показал ему письмо.
-  Полагаю, я созрел для того, чтобы меня выкинули вон. Меня
ничуть не удивит, если вскоре я буду вынужден покинуть Банту
стан.
      -  Но  вы ведь даже не распечатали письма, старина!  Я
передал ему конверт:
       -   Вскройте   его!  И  скажите  мне  самое   худшее!
Корженевский подошел к моему письменному столу, взял нож для
разрезания  бумаг  и  вскрыл конверт.  Он  пробежал  глазами
содержимое - один-единственный листок бумаги - и прочитал со
своим гортанным акцентом:
      -  Дорогой  мистер Бастэйбл! Если у Вас сегодня  будет
время,  то я был бы Вам благодарен за визит. Около пяти  мне
бы  подошло, если Вас это устроит, в моем рабочем  кабинете.
Qердечно Ваш, Ганди".
     Корженевский протянул мне письмо.
      -  Как  это похоже на него, - сказал он восхищенно,  -
"Если у Вас будет время, мистер Бастэйбл". Он оставляет  вам
выбор.  Не стоит думать, что это означает отставку, дружище.
А что вы думаете?
     Я сам прочитал письмо и нахмурился.
     - Что же это тогда означает, во имя всего святого?

                           Глава 8

                    Хладнокровное решение

      Осталось  лишь  сказать,  что,  как  бы  я  ни  мечтал
отвертеться, в конце концов ровно в пять, тщательно выбритый
и исключительно скромный, явился в президентский дворец, где
меня тотчас проводили в кабинет президента. Его кабинет  был
таким же скромным, как все помещения, которые он занимал. Он
сидел  за  своим  письменным столом  и  смотрел  чрезвычайно
серьезно.  Из  этого я заключил, что мне  все  же  предстоит
изрядный нагоняй, за чем последует и моя отставка. Так что я
быстро  встал  по  стойке "смирно" и приготовился  встретить
все, что скажет мне президент. Он поднялся, провел рукой  по
начисто  выбритой  голове;  стекла  его  очков  блеснули   в
солнечном свете, лившемся в открытое окно.
      -  Прошу  вас, сядьте, капитан, - он редко  употреблял
военные звания. Я сел.
      - Сегодня у меня была долгая беседа с генералом Гудом,
-  начал  Ганди.  - Как вы знаете, мы обсуждаем  возможности
укрепления  добрососедских  отношений  между  Бантустаном  и
государством Новый Ашанти. В большинстве пунктов мы достигли
дружественного  согласия,  осталась  одна  деталь,   которая
касается  вас. Вы знаете, что я всегда выступал за свободное
волеизъявление  каждого  человека  и  не  в  моих  принципах
заставлять  человека  делать то, чего он  делать  не  хочет.
Поэтому  я изложу вам ситуацию, чтобы вы сами могли  принять
решение.  Генерал Гуд вчера вечером вовсе  не  шутил,  когда
предлагал вам пост...
     - Не шутил? Хотел бы я надеяться, сэр. Я не хочу, чтобы
меня  выставляли пособником убийцы... Президент Ганди поднял
руку:
      - Нет, разумеется. Но генерал Гуд, кажется, испытывает
к  вам известную симпатию. Ему понравилось, каким образом вы
отвечали ему вчера вечером.
       -   Думаю,  скорее,  что  это  было  довольно  жалкое
выступление. Я хотел бы извиниться, сэр.
      -  Нет,  нет.  Я  полностью понимаю вашу  позицию.  Вы
сохранили  большое  самообладание.  Вероятно,  генерал   Гуд
намеревался    также..,   устроить   вам    испытание.    Он
действительно благодарен вам за ту роль, которую вы сыграли,
спасая  жизнь  мисс  Перссон в Англии. Я могу  и  ошибаться,
однако  у  меня  сложилось  впечатление,  что  он  хотел  бы
оправдаться  в ваших глазах. Возможно, он рассматривает  вас
как  -  как  он  это называет - представителя  лучшей  части
!%+ke.  Возможно, он устал от убийств и действительно  хотел
бы  построить  лучший, более надежный  мир,  даже  если  его
теперешние военные планы и выглядят несовместимыми  с  этим.
Что  бы ни было причиной, Бастэйбл, но он настаивает на том,
чтобы  вы  были включены в число сотрудников дипломатической
миссии, которая будет размещена в его столице, Новом Кумаси.
Точнее    говоря,   это   одно   из   условий.   Вы   будете
единственным.., э.., белым сотрудником миссии.  Если  вы  не
согласитесь, он отказывается продолжать наши переговоры.
     - Ну вот, сэр, если это не образ поведения сумасшедшего
деспота, то я не знаю, что это такое! - сказал я.
      -  Разумеется,  его  поведение базируется  не  на  той
логике,  которая  нам знакома. Генерал Гуд привык,  что  его
воля  выполняется - особенно если речь идет о судьбе  белого
человека.  Этого я не отрицаю. С другой стороны,  вам  также
известно, как важны для меня эти переговоры. Я надеюсь,  что
смогу  оказать  влияние на генерала, чтобы  он,  по  крайней
мере,  в  будущем  смягчил  свою  политику  по  отношению  к
завоеванным  народам.  Сейчас  решается  судьба  всех   моих
надежд.  Спросите свою совесть, мистер Бастэйбл. Я  не  хочу
влиять  на  ваше  решение,  я  и  так  пошел  против   своих
принципов,  поскольку  уже  заметил,  что  оказываю  на  вас
моральное  давление. Забудьте о том, чего хочу я, и  делайте
только то, что вы считаете правильным.
      В  этот  момент я пришел, вероятно, к самому холодному
решению  моей жизни. Если я приму предложение, у меня  будет
отличная   возможность   приблизиться   к   Гуду   и,   если
потребуется, раз и навсегда положить конец его авантюрам.  Я
убью  его,  как  только получу возможность  сделать  это.  Я
решился  ехать  в  Новый  Кумаси. Я  буду  наблюдать  деяния
Черного  Аттилы. Я стану судьей Гуда. И если приду к выводу,
что  он  виновен,  то возьму на себя обязанность  стать  его
палачом!
      Разумеется, обо всем этом я не сказал президенту Ганди
ни  слова. Я нахмурил лоб и сделал вид, будто размышляю  над
его предложением.
      Думаю,  тогда я немного лишился рассудка. Сегодня  мне
это видится именно так. Стресс, который я испытал, обнаружив
очередную  перемену  своей  роли  в  историческом  процессе;
ощущение,  что  я  ни в малейшей степени не могу  руководить
своей  судьбой, - все это, вероятно, привело к тому,  что  я
захотел изменить течение мировой истории.
      Но  я  вовсе  не  желаю искать себе  оправданий.  Факт
остается  фактом:  я  решил  в  случае  необходимости  стать
убийцей! Оставляю вам, дорогой читатель, судить, какого рода
мораль может оправдать подобное решение.
     Наконец я взглянул на президента Ганди и сказал:
     - Когда мне надлежит отбыть, сэр?
     Ганди, казалось, испытал большое облегчение.
      - Примерно через две недели. Я еще не избрал остальных
членов делегации.
      -  Есть ли у вас представление о том, сэр, какую  роль
играет во всем этом мисс Перссон?
      - Нет, - признался он. - Никакого. Но из всего, что  я
c'-  +, возможно - значительное. Она, кажется, оказывает  на
него  ощутимое  влияние.  Она в  высшей  степени  загадочная
женщина.
     Здесь я не мог с ним не согласиться.

                             ***

       С   большим  сожалением  я  распрощался  с  капитаном
Корженевским   и  остальными  друзьями,  которых   обрел   в
Капштадте.  У  всех  было  такое  впечатление,  будто   меня
вынудили принять это решение. Мне очень хотелось бы  открыть
им   мое   тайное  намерение,  но  это  было,  конечно   же,
невозможно.  Доверить  кому-либо  подобную  тайну   означало
возложить на человека большую ответственность, а у  меня  не
было  намерения  перекладывать на чужие  плечи  ни  малейшей
части такого груза.
      Президент  Ганди отправил в Новый Кумаси своих  лучших
людей   -  десятерых  мужчин  и  трех  женщин.  Кроме  меня,
остальные  члены  посольства  были  либо  азиатского,   либо
африканского   происхождения  или   же   метисы.   Оставаясь
единственным белым, я совершенно не чувствовал себя  неловко
в  их  обществе,  потому что уже давно привык  к  свободному
общению между расами в Банту стане. В своем выборе президент
Ганди  проявил себя хитрым и дальновидным политиком,  потому
что  в  состав  миссии входили два военных эксперта,  задача
которых   заключалась   в  изучении   мощностей   оружейного
производства  генерала Гуда и разведывании его  долгосрочных
программ.  Все мы, включая меня, душой и телом были  преданы
идеалам Ганди.
      И  вот  пришел день, когда нас доставили на  воздушный
фрегат.  У  него  была  ослепительно  белая  гондола,  и  на
такелаже  свисали, как облака на ярко-голубом небе,  простые
светло-зеленые флаги Бантустана.
      Едва мы поднялись на борт, как корабль поднял якоря  и
двинулся  на северо-запад над мерцающими водами  залива  св.
Елены.
      Я  поглядел назад, на стройные здания Капштадта. Увижу
ли  я  когда-нибудь снова этот город и моих друзей? Затем  я
отбросил эти мысли и погрузился в вежливую беседу со  своими
коллегами, которые делали всевозможные предположения о  том,
что  ожидает пас в Новом Кумаси и хорошо ли там будут с нами
обращаться,   если  в  отношениях  между  Новым   Ашанти   и
Бантустаном  возникнет напряженность.  Ни  один  из  нас  не
привык  к общению с деспотом, который был бы господином  над
жизнью и смертью своих подданных.
       В  течение  последующих  двадцати  четырех  часов  мы
пролетели  над  большей  частью Западной  Африки  и  наконец
появились в небе над столицей Цицеро Гуда.
      Она сильно отличалась от Капштадта. Новостройки носили
отпечаток  ярко  выраженного африканского  стиля  и,  должен
признать,  вовсе  не  производили  неприятного  впечатления.
Высокие  цилиндрические  здания  с  конусообразными  крышами
напоминали немного хижины крааля в старом мире - однако  эти
"хижины"  имели множество этажей и были построены из  стали,
ab%*+  ,  бетона и современных металлических сплавов.  Город
был необычен также и в том отношении, что был окружен своего
рода средневековой городской стеной, которая доказывала, что
Новый  Кумаси создавался как крепость. На стенах были  видны
большие  орудия  и  укрепленные  командные  пункты.  Повсюду
развевались  грандиозные флаги с дикими  львами  государства
Ашанти  и  военные  воздушные корабли кружили  над  внешними
постами, как хищные птицы в поисках добычи.
      Здесь  не  было  монорельсов  или  другого  публичного
транспорта,  как  в городах Бантустана. Но  это  был  хорошо
организованный  большой  город, который,  насколько  хватало
глаз,  контролировался армейскими подразделениями.  Половина
всех мужчин и женщин, как я увидел после нашего приземления,
носили мундиры.
      Нигде не было следов нищеты, однако, с другой стороны,
не  было  здесь  и  пышного процветания,  как  в  Капштадте.
Большинство населения состояло из черных. Те немногие белые,
которых  я  видел,  выполняли  малоквалифицированную  работу
(так,  несколько  носильщиков на аэродроме были  европейцы),
однако  с  ними,  по крайней мере, прилюдно,  не  обращались
скверно.  На  улицах  почти не было личных  автомобилей,  но
имелось  довольно много городских троллейбусов (по масштабам
этого   мира   слегка   старомодных).   Они   работали    от
электрического  привода. Наряду с  этим  можно  было  видеть
множество    военных   машин:   огромные   бронетранспортеры
патрулировали  столицу  и,  по правилам  уличного  движения,
имели   преимущество   перед  всеми  остальными   средствами
транспорта. Кабины шарообразной формы вмонтированы в станину
с  колесами,  однако  они  могли быть  сняты  со  станины  и
катиться   на   собственной  тяге;  при  этом   скорость   и
направление станин можно было дистанционно контролировать по
оптическим приборам, выступающим наружу на антеннах -  такие
приборы  имелись  на  большинстве постов  внешней  стены.  Я
слышал  о  подобных машинах, но никогда не видел их  вблизи.
Если  они  набросятся  на какой-нибудь город  или  вражеский
лагерь,  сравняют  его  с  землей, не  произведя  ни  одного
выстрела из парового ружья-автомата или электрической пушки.
Могу  себе представить, какой ужас охватывал человека,  если
он видел, что на него катится подобное чудовище!
     Почетная гвардия, которая встретила нас и эскортировала
на  главную  квартиру генерала Гуда, ехала на высоких  белых
лошадях;  да  и карета, катившая нас по улицам города,  была
мне  знакома куда больше, чем остальным моим коллегам, -  ее
везли лошади, совсем как ландо моего времени. По обе стороны
от   нас  развевались  перья  на  шлемах  всадников  Львиной
Гвардии. Их умение держаться в седле ощутимо напоминало  мне
то  время, куда я так желал возвратиться и которое,  видимо,
никогда больше не увижу.

                             ***

     Роскошный рейхсдворец государства Новый Ашанти напомнил
мне  о  том  немногом,  что я видел из  знаменитой  культуры
Бенина.  Как  многие другие здания, он был  круглым,  и  его
*.-ca..!` '- o крыша выступала за пределы стены, как зонтик,
поддерживаемая  массивными  колоннами,  -  они  образовывали
целые аркады, инкрустированные золотом, бронзой, серебром  и
слоновой  костью.  Множество  солдат  находили  в  ее   тени
спасение  от  палящего солнца. Все современные  строительные
материалы,  все новые архитектурные приемы были использованы
при  сооружении  этого дворца, и все  же  он  был  настолько
африканским,  что  нельзя было заметить ни  одного  признака
европейского влияния. Позднее мне довелось узнать,  что  это
была  одна из принципиальный черт общей политики Цицеро Гуда
-   поощрять  в  своем  государстве  развитие  "практических
искусств"  и при этом настаивать на том, чтобы они сохраняли
чисто  африканские пластические формы выражения.  Я  слишком
часто  видел,  как азиатские города теряют  свой  облик  под
влиянием европейских архитектурных стилей, и не раз  сожалел
о  гибели традиционных строительных концепций, и поэтому  по
крайней  мере в данном аспекте я вынужден был приветствовать
политику генерала Гуда.
       У  меня  был  некоторый  опыт  общения  с  маленькими
владыками в Индии, и я предполагал, что Черный Аттила  будет
держаться примерно так же: заставит нас часами ждать в своей
приемной, прежде чем удостоить своей аудиенции... Однако нас
быстро   провели   по  великолепным  помещениям   дворца   в
просторный,  полный воздуха зал. Свет падал  из  стрельчатых
окон,  доходивших до потолка; стены были украшены фризами  и
барельефами   в  традиционном  африканском  стиле.   События
недавнего  прошлого  были  представлены  на  них   в   форме
героических сражений и побед государства Нового  Ашанти.  На
многих  сценах,  изображающих завоевание Скандинавии,  можно
было  узнать  Гуда;  представлены  были  также  воздушные  и
наземные бои, стычки подводных флотилий и тому подобное. Все
это  придавало стенам весьма своеобразный облик  -  странное
сочетание  заимствованных  из древности,  почти  примитивных
эмоций с образцами современной техники.
     Напротив большой двойной двери, через которую мы вошли,
стоял пьедестал, обтянутый шкурами зебры, на нем стоял  трон
из резного эбенового дерева, его выкрашенная багряным спинка
была  украшена  изображением льва, которого в  Новом  Кумаси
можно  было  встретить  повсюду (все это  напомнило  мне  на
мгновение о "короле Ист-Гринстеда").
      Цицеро  Гуд, одетый в легкий белый тропический костюм,
стоял возле своего трона и смотрел в окно. Когда объявили  о
нашем   прибытии,  он  обернулся,  отпустил  охрану   легким
движением  руки.  Другую  руку он  держал  в  кармане  брюк.
Быстрым  шагом подошел к столу, где заранее было  выставлено
множество  алкогольных и безалкогольных напитков  (Гуд,  без
сомнения, уже получил информацию о том, что некоторые  члены
нашей группы не пьют алкоголя). Он лично обслужил каждого из
нас  и  затем  так расположил кресла, чтобы мы могли  сидеть
поблизости друг от друга. Ни один европейский монарх не  мог
встретить  своих  гостей с большей почтительностью,  гостей,
которым  он  хотел  выразить свое  уважение  (и  на  которых
намеревался произвести впечатление, потому что позаботился о
том,  чтобы  по  дороге  во дворец мы  получили  возможность
c"($%bl все внешние признаки его неограниченной власти).
      Он  взял  на себя труд узнать имена каждого  из  нашей
группы  и выяснить кое-что о специфических интересах каждого
члена  миссии  и о его задачах в Бантустане,  и  теперь  вел
беседу  совершенно  естественно со всеми, выказывал  большие
познания  во  всех  областях и охотно  признавался  в  своем
неведении,  если  действительно  чего-то  не  знал.  В  моем
собственном мире есть короли и императоры, которым следовало
бы  поучиться  у  Черного Аттилы искусству  noblesse  oblige
<Положение обязывает (франц.).>.
     Лично со мной он не разговаривал, покуда не переговорил
с  другими,  а  затем  он  улыбнулся  мне  широкой  улыбкой,
дружески   пожал  руку,  и  у  меня  возникло  непреодолимое
ощущение,  что тиран меня любит - чувство, на которое  я  не
мог отвечать, помня о его знаменитой ненависти к белой р