. это что-то другое... Неужели подземная тюрьма, так кто и  за  что
меня посадил в нее? - думаю я. - Не может этого быть. А несомненно я под
землей и глубоко под землей. Какая-то мертвая тишина, какой-то  неулови-
мый запах.
   Ах, это наш новый мексиканский рудник - решаю я. Страх и оторопь сра-
зу пропали. Я иду. Странно, наши шахты, особенно нижние, гораздо  уже  и
ниже, а здесь совершенно свободно. Дотрагиваюсь  рукой  до  стен,  чтобы
убедиться, есть ли деревянные  подпорки,  и,  к  удивлению,  пальцы  мои
скользят и ощупывают гладкую, полированную поверхность.  Не  иначе,  как
это гранит или мрамор, - проносится у меня в голове. Все же иду  дальше.
Коридор бесконечен.
   Но вот по сторонам появляются очертания не ясные, не разборчивые,  но
чем дальше, тем определеннее, и я вижу, что в нишах стоят гробы, а в них
женские фигуры. Длинные одежды, длинные волосы не оставляют  сомнения...
Я спешу, бегу... вот и дверь.
   Открываю и стою пригвожденный к порогу. Ничего не вижу. Ослепительный
яркий свет бьет прямо в глаза.
   Наконец, с трудом различаю, что я в огромном пустом помещении; стены,
точно не стены, а бегущая вода, водопад. Откуда-то льется свет, сильный,
яркий, но это не электричество, да, пожалуй, и не солнечный.
   Против - золотой большой не то трон, не то жертвенник.  Откуда-то  не
то из глубины, не то со всех сторон слышу:
   "Ищи сокровище, рой, копай, встань, встань!"
   Тут я понимаю, что голоса раздаются не извне, а  в  моей  собственной
голове.
   И опять я в наших замковых подвалах, но в котором, решить не  могу...
От одной из стен идет мерцающий свет.
   "Здесь".
   В руках у меня железный лом, я замахиваюсь... и просыпаюсь...
   Миллер стоит надо  мной  и  усердно  трясет  меня  за  руку,  говоря:
"Встань, встань, иди, ищи мистера Гарри, привезли срочные депеши с план-
таций".
   Яркое солнце освещает комнату и слепит мне глаза...
   Целую неделю сон не выходил у меня из головы, - продолжал Смит. "Ищи,
котгай!", а что если это судьба, указание свыше. "Замок старинный, разве
не может быть в нем клада: "ищи, копай".
   Простите, мистер Гарри, я не утерпел, я пробовал искать  и  копать  в
подвалах... я даже копал в склепе. Ничего! - вздохнул  Смит.  -  Что  же
дальше! - спросил доктор. - И дальше ничего! Все было один обман.  Общее
молчание.
   - Ну-с, а какое будет мнение общества об этом сне? - спросил Джемс.
   - Джемми, это наконец невозможно, обсуждать каждый сон,  -  взмолился
доктор. - Мало ли что кому снится! Поел на ночь лишнего, вот и готово.
   Прошлое воскресенье приналег я на сибирские пельмени,  так  всю  ночь
они вокруг меня плясали и летали...
   Разину рот, хочу схватить... а его уже нет. Смотрю, а он опять  перед
носом прыгает и пляшет. Приноровлюсь, хлоп губами - и ничего... измучил-
ся.
   Пришлось утром рицини выпить, - рассказывал совершенно серьезно  док-
тор.
   Все улыбались, один Джемс сердито махнул рукой на неунывающего докто-
ра.

   - На борьбу, - сказал Гарри, это, право, интереснее, чем танцевать  и
делать визиты.
   Прежде всего, Смит, вы отправитесь к местному деревенскому священнику
и попросите его завтра отслужить  заказную  обедню;  обставьте  возможно
торжественнее, мы все отправимся в церковь.
   Затем  завтрак.  Пригласите:  священника,  старшину,  доктора  и  еще
пять-шесть почетных деревенских обывателей. Дайте понять, что  сегодняш-
нее буйство я приписываю пьяной молодежи и великодушно прощаю.
   Приготовьте хорошее пожертвование на церковь, школу, больницу. Это  я
передам, после завтрака, местным властям.
   Тогда же на деревню пошлите всякое угощение. Причину  праздника  выс-
тавьте - хотя бы день моего рождения или получения нового ордена.
   Этим мы временно заткнем рот крикунам, а сами займемся нашими нежела-
тельными сожителями.
   Итак первое: вы говорите, что были в новом склепе и не нашли  гробов,
- продолжал Гарри. - Это естественно, так как они вынуты по моему прика-
зу. Он открыл бумажник и вынул розовое маленькое письмо,  и  без  запаха
лаванды, которым оно пахло, ясно было, что оно от женщины. Гарри прочел:
   "Каждый рыцарь прежде, чем обладать дамой сердца,  совершает  подвиг,
или исполняет каприз ее, тем он дороже ценится. Гробы Фредерика и Марии,
графов Дракула, из склепа под статуей желательно перенести в  общий  фа-
мильный склеп и не позже, как сегодня ночью. Безусловная тайна.  Награда
на сельском празднике, на озере.
   Примета: голубое платье и алые розы.
   Подпись: розовая сердоликовая булавка".
   - Записку эту я нашел у себя на столе.
   Новое место погребения графской четы известно Смиту, - закончил  Гар-
ри.
   Второе, - продолжал он вновь, - вы предполагаете, что "она", или вер-
нее "он", делает попытку овладеть мною; если так, то вопрос,  почему  же
до сих пор я не только жив, но и шея моя цела?
   - Да, мы давно наблюдаем и задаем себе вопрос, почему  "она"  отстала
от тебя, - перебил Джемс. - Положим, мы с Райтом неустанно тебя караулим
и стережем.
   - Как, дорогие мои, да неужели это правда! - проговорил  растроганный
Гарри, протягивая руки Райту и Джемсу.
   - Что же тут особенного? Разве мы не поклялись стоять один за другого
и все за одного! - сказал Джемс просто.
   - Спасибо, друзья, - еще раз поблагодарил Гарри. - Знаете ли, я начи-
наю думать, что прежний владелец, Карло, что ли, знал, какое у него  со-
седство, и оберегался.
   Теперь мне понятна его страсть к средневековому знаку заклинания  не-
чистой силы - я говорю о знаке пентаграммы, т.е. о двух соединенных тре-
угольниках. Этот знак наполняет мою спальню, вы найдете  его  всюду:  на
спинках кровати, на подоконниках окон, на порогах дверей, даже над ками-
ном и у топки печи. То он сделан из металла, то выложен мозаикой из  де-
рева. На моей палке, на моем хлысте вы найдете тот же знак.
   Меня вначале это заинтересовало до того, что я начал  носить  на  шее
цепь с пентаграммой. Смеясь, я решил: пусть и я сам, как и все мои вещи,
буду отмечен каббалистическим знаком.
   А вышло, что он оберегает меня! - говоря это, Гарри расстегнул  жилет
и показал на цепочке изящный золотой знак, отделанный дорогими камнями.
   Завтра же, Смит, вы закажете такие же знаки из  серебра  для  себя  и
всей прислуги замка и нарисуйте пентаграммы на  дверях  всех  спален,  -
сказал Гарри. - Надеюсь, вы это сделаете без лишней огласки.
   - Слушаю, мистер.
   - Дальше. Вы говорите, что перечли все, что удалось найти, - обратил-
ся затем Гарри к Карлу Ивановичу.
   - Да, мистер Гарри, все, исключая, как я уже и говорил мистеру  Джем-
су, старой библии, но там ничего не может быть, - ответил Карл Иванович.
   - Все равно, Смит, доставьте эту библию немедля в замок, мы посмотрим
ее вечером, а сейчас, друзья, позвольте мне все бумаги, так сказать, "по
этому делу", я хочу все сам перечесть и продумать.
   - Итак, до вечера! - сказал вставая Гарри.

                                 XVII

   Вечером, в тесном кружке посвященных, Гарри прочел то, что он нашел в
старой библии. Карл Иванович прямо пришел в отчаяние, хватался  за  свою
лысую голову, стонал, что чуть не пропустили  такого  важного  документа
благодаря его заявлению.
   - Сам не знаю, почему я решил, что там ничего нет, - говорил, чуть не
плача, обескураженный старик.

                            ИСПОВЕДЬ АЛЬФА

   Гарри начал:
   "Дорогой Карло, нам надо  наконец  объясниться.  Настоящее  положение
становится невыносимым, я не раз пытался заговорить с тобой, но  ты  ус-
кользаешь от меня. Сначала я это приписывал случаю, теперь же ясно вижу,
что это не случай, ты бежишь от меня, от объяснений. Волей-неволей  при-
ходится прибегать к письму, что я и делаю.
   Карло, милый, ведь мы друзья детства. Дружба  наша  тянется  не  один
год. Мы не можем разойтись с тобой так, из-за ничего. (Каюсь, я порывал-
ся уехать, не поговорив с тобою.)
   Зачем недомолвки, хождение кругом, будем говорить прямо и просто.
   Ты меня ревнуешь к своей невесте, не отрицай. Но в уме ли ты?
   Я кабинетная крыса, бедняк, с строгими взглядами на отношения к  жен-
щинам. Помнишь, как вы все, товарищи по коллегии,  смеялись  надо  мной.
Твой лучший друг и изменю всем и всему и буду отбивать  у  тебя  любимую
женщину, невесту.
   Скоро разбирая свое поведение, я, положа руку на сердце, не могу себя
упрекнуть ни в одном слове, ни в одном нескромном взгляде. Клянусь тебе.
   Все же я не могу вполне и тебя обвинить. В Рите есть какая-то переме-
на и, прости меня, перемена к худшему. Во время болезни, когда ты  посе-
лил ее в лесном доме, она была иной. Мы целые дни проводили втроем: она,
покойница Лючия и я.
   Много говорили о поэзии, Италии. Девушки пели и играли  на  лютне.  Я
рассказывал о последних открытиях и изобретениях.
   Самый строгий, неумолимый судья не нашел бы в наших отношениях и тени
некорректности, ни слова порицания.
   Да и ты сам, наезжая вечером и в разное время дня, входя без доклада,
видел ли ты хоть раз чтолибо намекающее на скрытые  отношения.  Ручаюсь,
что нет.
   В тот страшный день, когда внезапно Рита впала в летаргию, мы все по-
теряли голову.
   Еще утром она была достаточно бодра, только нервна ужасно,  казалось,
она чего-то ждет. Не было ли это предчувствие? Я все думал, что она ждет
тебя, что вы, тихонько от нас, условились о твоем приезде. Но  когда  от
тебя принесли букет полевых цветов, я убедился,  что  предположение  мое
неверно.
   Ставя букет по просьбе Риты в серебряную вазу, я видел слезы у ней на
глазах и в руках маленькую черную книжечку, по-видимому, молитвенник.
   Потом она попросила меня и Лючию оставить ее с Цецилией, говоря,  что
она очень устала. Мы вышли.
   Вскоре же она отослала и Цецилию.
   "Синьорита что-то пишет", - сказала кормилица.
   Мы с Лючией сидели в соседнем проходном салоне и ждали, когда нас по-
зовут к Рите.
   Вдруг раздался страшные крик. Мы бросились в  комнату  Риты,  но  это
кричала не Рита, а старая Цецилия.
   Рита же лежала на кушетке, вся вытянувшись и закинув голову назад.
   Я бросился к ней, она тяжело открыла глаза и снова сомкнула  их;  ду-
мая, что ей дурно, я поспешил налить в стакан воды, но в ту минуту, ког-
да я приподнял ее голову, чтобы дать ей напиться, она снова взглянула на
меня, и... это в первый раз - мне показался ее взгляд...  странным,  что
ли... в нем было что-то манящее, любовное... Она тихо прошептала:
   - Поцелуй меня.
   Испуганный, не отдавая себе отчета, я наклонился и поцеловал ее в гу-
бы...
   В ту же секунду она откинулась, тяжело вздохнула и впала в  летаргию,
или, как мы тогда сгоряча думали, умерла.
   Наклонись еще раз, я невольно отшатнулся, лицо Риты  сделалось  злым,
зубы оскалились и казались длинными, это была  не  та  Рита,  которую  я
знал, а чужая, злобная. Вскоре это выражение сменилось тихим  и  спокой-
ным, такой ты ее и застал.
   Ты помнишь, как мы все тогда потеряли головы и я, не то что скрыл,  а
прямо забыл сказать тебе о поцелуе.
   Затем начались приготовления к похоронам, перенесение тела в капеллу,
твое, да и общее наше отчаяние.
   Тогда же, по твоему желанию, закрыли салон Риты, где  она  умерла,  и
второпях забыли там бедную канарейку, а затем внезапное воскресение  или
оживление, не знаю как выразиться, Риты, среди ночи во время бури, пере-
пугавшее замковую прислугу, да и, что греха  таить,  нас  всех  чуть  не
сильнее самой смерти.
   После же воскресения Риты мне уже было неудобно сказать тебе  о  про-
щальном поцелуе; да я бы скоро его и забыл, если б  не  ловил  время  от
времени взгляд Риты, напоминающий тот, что сопровождал поцелуй.
   Ты как-то на днях написал мне, что находишь большую перемену в  Рите,
да и я нахожу эту перемену, и чем дальше, тем больше. Ты прав. Она расц-
ветает физически, но как-то опускается нравственно: прежде такая  чуткая
к чужому горю, она теперь остается совершенно спокойной; даже смерть Лю-
чии и других домашних проходит, не задевая ее совсем. К гибели своей лю-
бимицы канарейки она тоже отнеслась возмутительно холодно.
   Наружностью своей она перестала заниматься, я заключаю это  из  того,
что все зеркала она приказала закрыть кисеей "в знак траура", как  гово-
рит она, и даже свой собственный туалет.
   Ни песен, ни игры на лютне (кстати, лютня, кажется, тоже  осталась  в
роковой комнате) я больше не слышу. Рита предпочитает уединение.
   Характер ее тоже пошел на минус. Вот пример.
   Последние дни перед летаргией она не расставалась со своим  молитвен-
ником, - знаешь, черная книжечка, - я и спросил, где она у ней, не  при-
нести ли? Рита прямо разозлилась, глаза засверкали, зубы  оскалились,  и
она наговорила мне дерзостей.
   Другой раз я подал ей ручное зеркальце, также прежде вечного ее спут-
ника, - так она не только его бросила, но растоптала каблуком, не  пожа-
лела даже художественной золотой оправы.
   Несмотря на эти выходки, все же по временам я,  как  и  говорил  уже,
ловлю на себе взгляд Риты, полный  желания,  призыва  и  страсти...  да,
страсти... Мне невыносим этот взгляд, страшен, я боюсь его. Боюсь как-то
безотчетно, даже не по отношению к тебе. В нем есть что-то.
   Меня прервали, принесли от тебя приглашение приехать в  замок.  Такой
разницей веет от этого приглашения, против прежних, - какой  официальный
язык!..
   Я отказался, зачем?
   Завтра, послезавтра я исчезну с твоей дороги. В начале письма я искал
объяснений с тобою, а под конец много продумал и решил лучше уехать; уе-
хать не прощаясь.
   Оставлю тебе это письмо, ты сам поймешь, что отъезд - это лучшее, что
я могу сделать. Спасибо за прежнюю любовь, крепко верю, что со  временем
ты опять вернешь мне ее. Я же все люблю тебя по-прежнему и не переставал
любить. Привет Рите, желаю вам обоим счастья.
                                                              Твой Альф.
   ...Сутки. А как перевернулся весь мир, посейчас я не могу ясно предс-
тавить, что случилось. Постараюсь вспомнить и записать. Обыкновенно  за-
писывание упорядочивает и проясняет мою голову. Итак.
   Я написал Карло прощальное письмо и оставил его на  столе,  собираясь
при окончательном отъезде приписать несколько слов приветствий и пожела-
ний.
   Дальше.
   Гулял по саду: ночь тихая, лунная, озеро лежит, как  зеркало,  только
воздух, как перед грозой.
   Лег спать с открытым окном.
   После полуночи мне показалось, что я не один в комнате и что на груди
у меня тяжесть, - открываю глаза...
   Пресвятая Дева Мария, Рита у моей постели, вернее, лежит на моей гру-
ди!
   - Что же это? Хочу вскочить, крикнуть... не могу...  ведь  я  осрамлю
ее! Что скажут люди! Что скажет Карло?
   Ясно, Рита опять больна, иначе, зачем бы она попала в мою комнату, да
еще ночью? Она или лунатик, или в бреду.
   Что делать, чтобы не испугать ее?.. Все это вихрем несется у  меня  в
голове. А голова кружится, кружится, истома давит  тело...  Что  делать,
как быть?.. И опять все качается.
   Затем я теряю сознание, ну это в первый раз в жизни... Открываю  гла-
за, никого нет. Полная тишина, луна заходит, веет  предрассветный  вете-
рок... и снова я не могу одуматься. Куда она делась? Что она была здесь,
я уверен, еще до сих пор пахнет ее любимыми духами лавандой. Что  с  ней
сталось? Зачем она приходила?
   Что это мог быть сон, мне даже не пришло в голову, настолько все было
реально. Вдруг меня пронзила мысль: случилось несчастье, Рита  приходила
за помощью!
   Сорваться с кровати и одеться было делом одной минуты, я кинулся вон.
   Второпях я даже не заметил, что дверь моей комнаты была  замкнута,  и
вот, только теперь, записывая все, я вспомнил  это.  Следовательно,  еще
одна загадка! Обежав дом, я ничего не нашел подозрительного: все  спало,
все тихо, везде темно. Я бросился в сад. И там тихо. Запутавшись в  тра-
ве, я упал в кусты шиповника и очень неудачно: изранил лицо, руки и даже
сухим сучком ранил шею настолько сильно, что запачкал кровью рубашку.
   Когда я вернулся в дом, то слуги уже начали вставать и на мои  вопро-
сы: не случалось ли чего ночью? - отвечали удивленными взглядами и  пол-
ным отрицанием.
   Вот факты. Какие же выводы?
   Что она была у меня, это несомненно, закладываю душу!..
   Первый вопрос: как попала?
   Дверь замкнута. Ключ у меня... Следовательно, другим  ключом,  заказ-
ным, значит, с "заранее обдуманным намерением".
   А если в окно? Оно достаточно низко от земли  и  было  открыто.  Если
так, то все же с намерением, а не случай.
   Второй вопрос: зачем приходила?.. Фу, даже  в  пот  бросило,  неужели
Карло прав, и она меня любит, любит настолько сильно, что  пришла  сама?
Рискуя всем... Неужели я так слеп и не видел этой страсти... Вот уж  мой
ночной обморок был некстати - что она подумала обо мне? Наверное, прези-
рает теперь...
   Третий вопрос: что же делать теперь?
   Бежать, бежать, бежать немедля... А если она любит,  сильно  любит?..
Ну, погрустит и забудет... А ведь не все способны забывать, вот и  я  ее
никогда не забуду.
   Да и имею ли я теперь право уехать? Ведь она осрамила себя.  Положим,
никто не знает, что она ночью была у меня, но сама-то она  сознает,  что
она, девушка, красавица, невеста другого, была ночью одна в комнате  мо-
лодого мужчины... ведь я еще молод! Лежала у него на  постели,  на  груд
и... Не замучает ли ее эта мысль?
   Не должен ли я во что бы то ни стало остаться?
   Нет, нет и нет... не финти и не хитри. Альф, сама с собою, не для те-
бя эта любовь! Пока ты честен, ты должен бежать.
   В замок не пойду, уеду в город, закажу там почтовых лошадей и к вече-
ру уеду.
   Решено... Рассвет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Вот тебе и уехал!
   Правду говорит пословица: "человек предполагает, а Бог  располагает".
Впрочем, тут Бог, наверное, участия не принимал!..
   Я плохо ему молился, плохо верил, и он меня оставил этой ночью!
   Сейчас я совершенно спокоен, спокоен, как человек, неизбежно пригово-
ренный на смерть.
   Весь ужас открытия правды, вся безвыходность моего положения отошли в
сторону, и жалость жизни и боязнь смерти: все переболело,  перегорело...
Теперь остался один долг - предупредить Карло. Лично я  этого  не  могу,
"она" не допустит.
   Пусть эти записки откроют ему страшную тайну.  Чтобы  оберечь  их  от
"нея", я положу их в библию. Конечно, будет  следствие  по  случаю  моей
внезапной смерти, обыск в моей комнате, их найдут и передадут по адресу.
   Чтобы Карло все было ясно, продолжаю рассказ. Итак, я решил уехать. В
город, чтобы заказать почтовых, я отправился верхом. В лесу,  на  крутом
повороте дороги лошадь моя заупрямилась. Несмотря на хлыст и шпоры,  она
не трогалась с места. Можно было думать, что она почуяла волка. Она  вся
дрожала и покрылась потом. Недоумевая, я слез и пошел пешком, таща  коня
в поводу.
   За поворотом дороги я увидел Риту, сидящую на пне дерева, я, кажется,
в первую минуту так же испугался ее, как и моя лошадь волка.
   Оправившись, я подошел и заговорил, притворяясь, что я ничего не знаю
и не помню. Но один взгляд Риты показал мне, что она все помнит и  видит
мои уловки насквозь.
   Я растерялся. Лошадь рванулась и убежала. Рита смотрела на  меня,  не
спуская глаз, и голова моя опять начала кружиться, все закачалось. Я сел
на траву.
   Рита наклонилась к моему лицу и начала шептать:
   - Зачем ты бежишь? Разве ты не видишь, не чувствуешь, что я люблю те-
бя?
   Я хотел заговорить...
   - Оставь, молчи. Я знаю, что ты скажешь, - продолжала она, - но какое
нам дело до Карло и до всего земного? Ты будешь счастлив,  вечно  счаст-
лив. Ты будешь бессмертен, я подарю тебе вечную жизнь, там, где я, Карло
не может за мной следовать, не может мне принадлежать: его оберегают!  -
криво усмехнулась она.
   Согласись на мою любовь, и я тебе открою тайны, каких не знает никто;
я унесу тебя высоко-высоко, лунный луч будет нашей дорогой, а в час  по-
коя мы будем сладко спать!