--  достаю. Кое-что вспоминаю  от
первого  лица,  многое  же  --  словно  со  стороны,  будто  и  не  со  мной
случилось... А  это что за Оконце-Витринце? Опять Древний  Мир...  Я же мимо
прошел, а она, в смысле оно, вернее -- он, опять  перед носом. Соскучился по
нему..., или он в гости  зазывает?...  Вот одно  из светлейших воспоминаний,
словно  вчера...  А  ведь  как  давно это  было,  очень, очень  давно...  И,
по-моему, это была Земля, но помоложе нынешней миллионолетий этак...
     - Лин, бездельник поганый!... Сколько можно тебя  ждать! Швырни в огонь
эту мерзость и  принимайся за уборку! Или я его сам  задавлю! Лин, - клянусь
небом -- всю шкуру с задницы спущу!. Лин!!!...
     "Мерзость"  чувствовала  злобу, в нее направленную,  и  жалобно скулила
тонюсеньким-претонюсеньким голосочком. Щенячьи,  не успевшие еще  ороговеть,
чешуйки дробно  стучали на испуганном,  в  кошку размером,  тельце.  Круглые
глазенки растопырились  до  отказа, но,  похоже,  ничего не  видели  вокруг,
потому  что от  ужаса  и неподвижно смотрели в никуда,  в белый свет. Лин не
обращал внимание на  крики:  одной  колотушкой больше,  одной  меньше,  дело
привычное... Да и  бьет он без силы, лениво,  как  молитвы  читает. А тут --
живая Охи-охи, вернее живой, хоть и маленький. Коготки и клыки такие мелкие,
как иголки остренькие... Ой, как боится... А когда скот резать и людей жрать
-- так не боялись,  рвали за милую душу. Вот как возьму  за  хвост,  да  как
хрястну  головой  об пень,  если не будешь слушаться...  - Грозные слова,  а
пальцы бережно  поглаживают щенка по  пузу и между ушками, словно бы шепчут:
"не бойся, кроха, никому не отдадим на обиду".
     Охи,  даром  что маленький, видимо понимал свою судьбу  и принимал ее с
покорностью,  не  обнадеживаясь коварными человеческими ласками.  Он  лежал,
брюшком  в колени,  уши прижаты, лапы  в стороны, и только белесый хвостик с
утолщением на конце упрямо торчал кверху. Утолщение в свое время должно было
лопнуть и явить миру вторую, маленькую головку, безмозглую помощницу первой,
способную дышать, кусаться, а главное -- быть чутким сторожем и дозорным для
своего сюзерена, большой головы. Ай да хвост --  как гвоздик... Не бойся, не
обижу такого маленького... Ой!...
     - Сколько  раз я тебе говорил: не разевай хлебало, куда  не следует! Не
разевай, не разевай, работай!
     -- Пусти!... Отпусти ухо,  дурак плешивый...  Ну,  вырасту --  берегись
тогда... Ой, пусти-и-и, ухо же оторвешь!... Не отдам, не тронь!..
     - Не тронь щенка! Подь сюда, я сказал! Слышь, хозяин? --  Сморчок сразу
же дернул рылом на крик,  осклабился,  отпрыгнул от мальчишки и подкатился к
посетителю -- чует, что  можно ждать от крутого нравом гостя... Ну  очень на
свинью похож, копия прямо-таки...
     - Извините, мой господин,  побеспокоили мы ваши благородные  уши своими
криками  да  взвизгами.  Дети,   неслухи...  Побеспокоили   вас...  Прощения
просим...
     - Вот именно. Еще винца -- добавь? Но самого что ни на есть холодного и
посуше.  Ну, покислее чтобы, понял?  Но отнюдь не прокисшее,  уксус сам пей.
Притворишься  непонятливым -- получишь  в лобешник. И стол с зонтом вот сюда
переставь, еще чуточку.., да, прямо  на  песок...Что волны?  Ну  и  что, что
волны... У меня сапоги не пропускают, а от воды какая-никакая прохлада. Буду
на акул и на прибой смотреть-любоваться. И на чаек. -- Трактирщик приседал и
кланялся,  и  делал,  что  ему  было  велено,  и  улыбался,  собирая  жирный
подбородок  в четыре складки, но все  равно был противен  по  самые печенки.
Однако, посетитель всякое  повидал  на  своем веку  и  не  придавал значения
мимолетным симпатиям и антипатиям, особенно, если они ничем не мешают жить и
отдыхать.
     - Так ты понял, что мне хочется слушать плеск моря, а не ваши взвизги и
крики? -- Воин хищно и  в упор поглядел на жирного, тот присел еще ниже,  но
поклона явно не хватило для ответа  и трактирщик легонечко струхнул на самом
деле, закивал:
     - Понял. Виноват, сейчас все очистим. Лин...
     - Нет. Эти два щенка  мне как раз не мешают. Уйду --  хоть уши им, хоть
ноги с корнем вырви, а при мне -- не смей. Пусть поиграют.  Договорились? --
Мужичонка-трактирщик, похоже, был очень неглуп, прыток и опытен  в обращении
с вооруженными и норовистыми постояльцами: от  него ждали четкого подчинения
и согласия  всем оплачиваемым прихотям, а не оправданий, и он не  сплоховал,
ринулся угождать  словом  и  делом.  Гость  уже  пожевал всухомятку вяленого
рыбца, пропустил, в ожидании похлебки с мясом, пару  кружечек легкого белого
вина и явно уходить не собирался, по крайне мере, до  вечерней прохлады... А
там  и ночевка, с ужином, с завтраком... И вдруг не одна... Это выгодно, они
не скупятся,  когда при деньгах. В такое время  года каждый постоялец -- дар
небес.  Но боги милостивы: третьего  дня с полчаса торговля шла, всего-то на
всего,  а выпили господа придворные без малого бочку, а расплатились за две.
Вот  и  сейчас солдат  с  удачи гуляет,  наемник, да  не из  простых,  сразу
видно...  Храни нас небеса,  так  худо-бедно  -  и дотянем до караванов  без
убытков...
     - Да, мой господин?
     -  Разве я что сказал? Проваливай.  Стой. С  золота  сдача есть?  Вот с
этого? --  Кабатчик  бережно принял  монету в пухлую ладошку  и нерешительно
наморщился.
     -  Ого! Поищем.  Все  одно мне ее  потом в  город везти, разменивать. С
запада, небось? Господин? С границы?
     - Оттуда. Ладно, не торопись разменивать, записывай пока: может быть  я
еще за сегодня  так наем  и напью, что  и  сдача не понадобится...  Учти,  я
грамотен и очень люблю  сверять правильность счетов. Девки  есть?  Что же вы
так?...  Жалко...  Да... Братец  ты  мой,  не  поленись,  завези  из  города
пару-тройку девок-то, это важнее колодца в жаркий полдень,  когда припрет...
Здесь, кстати сказать, жара, а  там, в осаде, такое  пекло было,  что до сих
пор не отпиться мне и не отожраться. За конем присмотри лично, понял? Почую,
что  в седельные  сумки лазил  --  накажу по законам военного  времени,  как
мародера --  а это очень больно, хотя и  недолго. Ты  уж расстарайся, брат -
сам в живых остаться и меня не уморить голодом и жаждой. -- Кабатчик в ответ
заблеял  счастливо  и рысцой погнал  в  хижину. Вдруг остановился на пороге,
видимо, от прилива чувств,  от осознания очередной удачи, потому  что деньги
вперед заплачены, без обмана и тревоги, и какие деньги!:
     - С самого льда поищу, вроде  бы должен быть хорошенький кувшинчик, для
самых дорогих...
     Но воин уже отвернулся к мальчику.
     - Неужто охи-охи?
     - Он  и  есть.  -  Мальчик  явно загордился,  ему  польстило  изумление
грозного чужака, а Мусиль -- что Мусиль, он всегда кричит и дерется, урод, и
еще будет, что теперь заранее расстраиваться. Хоть и не больно,  а все равно
обидно.
     Лет  двенадцать  парнишке,  волосы  светлые,  не  местные.  Стало  быть
приблудился  из  дальних краев, или  мамка от проезжего  нагуляла...  Теперь
мальчик на побегушках, либо  продан, либо  вообще  сирота. Но ошейника  нет.
Хотя  в этих краях,  на  побережье, ошейников  не жалуют,  сами все когда-то
беглые были.
     - Ты, никак, приручить его собрался? -- Мальчик покраснел.
     - А что, нельзя, что ли? --
     Воин почесал мохнатую грудь, рыгнул задумчиво, опять отхлебнул...
     - Может быть  и можно, не  слыхивал. Вырастет и тебя же и скушает между
делом.
     - Не скушает. Я его чувствую, он меня любит.
     -  Любит... А  не боишься, что за ним мамочка придет?  Они своих  из-за
горизонта чуют, тем  более молочное  дитя  пропало?  Или,  храни  нас  боги,
папочка припожалует?
     - Дак ведь папочки у них  отдельно бегают,  сучки-то  их  выгоняют, как
ощенятся, не то  они сами  и сожрут весь  приплод... - Надо же, такой дядька
здоровый, взрослый, а простых вещей не знает...
     - А, точно, это  я по аналогии с человеками сказал, насчет папы и мамы.
А у  животных часто семьи по  природному обычаю  неполные, это верно. Ну так
тем более, если они еще и каннибалы, зачем тебе такое сокровище?
     - На охоту буду брать, дружить будем...
     - Хм...  Дружить! С охи-охи! Ну, если так, то конечно, хотя... Так что?
Он, говоришь, кобель? А где у нас мамочка?
     Лин не  знал,  что за  слова  такие  --  аналогии, каннибалы, но вопрос
понял.
     - Мамочка  разорванная лежала, тухлая,  уже вся в мухах,  а он рядышком
пищал. Было пятеро щенков, да один из всего выводка живым остался. Вот я его
и  подобрал. Он на самом-то деле ласковый. Вот смотрите: сейчас так пищит, а
когда  я его на руки  беру, покачаю -- совсем  по-другому.  Слышите? Он меня
теперь своим считает, я ему как мама.
     -  Ничего себе! У вас  тут, смотрю,  ужасы не хуже, чем у нас  западной
границе: и охи-охи стаями бегают, и их самих уже на части рвут, а я тут хожу
почти голый,  если  не  считать меча да панцыря... Ласковый... Если  охи-охи
тебе ласковый, - не хотел  бы я, тут  у вас, нарваться на настоящих свирепых
существ любого  пола и размера.  - Мальчишка прыснул:  здоровенный постоялец
даже сейчас, без меча шлема и панциря, которые  лежали на  соседней  скамье,
под рукой,  был, что называется,  увешан всяким смертоносным железом и одной
только разбойной рожей способен напугать взрослого тургуна...
     - Теперь-то уж  не понять, что  было, господин, а по  следам разобрать,
так она в  одиночку  на тургуна  бросилась, вот он ее и порвал. -- Постоялец
опять покрутил бородой.
     - Тургун! Час от часу не легче. А тургун-то здесь откуда? Как раз  бы и
сожрал весь ваш хутор с трактиром вместе, да с вами со всеми в придачу?
     -  Нет  его  уже, он  на  восток  умахнул.  За  ним императорские егеря
специально  гнались, сотни  две их было, да еще с колдунами. Говорят, это за
сто лет впервые такое чудо в наших краях.  Позавчера возвращались с победой,
остановились на  чуть-чуть,  умыться,  да попить -- все,  прикончили его. На
двух лошадях  специальный ящик со  льдом, под замком. Его  величеству голову
везли -- показывать. Для куст...кунт...
     - Для кунсткамеры?
     - Да. А что это такое, святилище?
     - Нет. Специальная глазелка, гостям хвастаться.  Коллекция.. -- И видя,
что мальчишка  не понимает -- Ты ракушки, камешки, стеклышки не  собираешь в
одном месте? Чтобы были разные, интересные и все твои?
     - Нет.  Мусиль зубы копит. И человеческие, и зверьи.. У  дохлой охи-охи
полдня клыки выковыривал... Грибасика убить грозится. Я его  как гриб нашел,
Грибом и прозвал.
     - Вот-вот. Гриб? Чудно как-то, впрочем, дело твое. ...А  я бы Гвоздиком
назвал, в  честь его хвостика. И Император наш тоже всякую чудь  собирает. И
называется то место -- кунсткамера. Понял?
     -  Вроде бы.  Да, Гвоздик лучше. Слышишь, я тебя Гвоздиком теперь звать
буду. Ой!
     -  Эй, парень, куда это он? -  Стоило  мальчику отвлечься на разговор с
незнакомцем, выпустить щенка на песок, как названый новым именем малюсенький
охи-охи, почти  слепыш,  на заплетающихся лапах  побежал  зачем-то в сторону
воды, тут же его подхватила волна, словно специально подкарауливала, бережно
приподняла щенка и вдруг швырнула дальше, прочь от берега. Мальчишка завопил
и  не раздумывая  прыгнул в прибой, туда где  в панике барахталось неуклюжее
маленькое  тельце.  Зеленые,  с  прибрежной  мутью  волны,  скачущие  поверх
пологого дна, словно дразнили мальчика, держали щенка на виду -- только руку
протяни, но мальчик прыгнул раз, другой -- все никак!
     -  Есть --  раздался  торжествующий вопль! Лин --  так  звали мальчика,
выпрыгнул  по  плечи  из  воды,  в  руке его  извивался  пойманный  Гвоздик.
Перепуганный насмерть  щенок  визжал  и старался как  мог, в кровь  кусая  и
царапая руку своего спасителя, но  Лин не обращал внимания на такие пустяки,
он спас своего питомца и был счастлив.
     Человек  на  берегу тоже расслабился  было и вдруг  поперхнулся смехом,
вскочил: прямо за  спиной  у мальчика пророс из полупрозрачного гребня волны
черный треугольник... И рядом еще один.
     Теперь и  мальчик заметил акул позади себя, они были не то чтобы совсем
рядом, но им до него гораздо ближе, чем ему до берега. Мальчик  рванулся, но
волны, только что игривые и добродушные -- не отпускали,  безжалостно тянули
назад, на глубину...
     Воин взревел и раскоряченной тушей  прыгнул через стол навстречу волне.
Двуручный меч его так и остался лежать на скамье, но правой рукой он сдернул
с пояса короткую,  в  локоть  с  четвертью, секиру,  левую вытянул вперед  и
тяжело побежал, по пояс  в воде, навстречу  мальчику. И мальчик был ловок, и
воин смел  и умел: одним рывком, как щуку  из воды,  выдернул он мальчишку и
метнул себе за спину, на мелководье... И это было вовремя...
     Да, я помню тот день во всех  красках и вспоминаю его, улыбаясь. Это  я
был тот воин с запада, где я  действительно повоевал, в  свое удовольствие и
во  славу  Императора, и  пошел побродить  по  свету,  когда  мне прискучили
сражения. Это я  зарубил в  волнах  двух  здоровенных  акул, прямых  предков
нынешних,  современных...  Очень похожих,  только те были еще агрессивнее  и
бесстрашнее. Предполагаю, что на дворе в ту пору стоял юрский период. А если
уж  я предполагаю --  то так оно  и  есть, хотя  отличие его  от современных
научных  представлений  о  Великом  Юрском  Динозаврическом  --  огромно.  У
нынешних   акул,  утверждают  ихтиологи,  по  крайней   мере,   у  некоторых
"продвинутых" видов, есть чуть ли не зачатки социума, иерархия, стадность, а
у тех древних, юрского периода, -- только биологический императив: шевелится
--  кусай! Они бы и на  тургуна бросились без колебаний и страха, вздумай он
полезть вдруг  в  морскую воду. А тургуном  местное  человеческое  население
юрского  периода  называло  самого   свирепого  и  хищного  динозавра,  ныне
переименованного учеными господами в Королевского Тиранозавра. Только вот на
самом деле самец у  тургунов всегда  крупнее  самки и никогда не наоборот. И
мозги  в его здоровой  голове были под  стать зубам и глотке: надстройка над
базисом  инстинктов и безусловных рефлексов - условные рефлексы  ковались  в
этих  мозгах  только так!  Не человек, конечно,  и даже не млекопитающее, но
тургун  - страшный охотник и отчаянный боец, умный, короче, зверь...  Но как
это  доказать  современным ученым? Туда,  в Древний  Мир,  их  не  отведешь,
экспонаты из  одних миров в другие я никогда не ношу,  а без этого они  меня
наголову в спорах разбивают, невежда, говорят...
     Тургуны и охи-охи, продвинутые ящеры и перворожденные млекопитающие,  в
отличие от рыб акул, способны бояться, хотя гораздо больше причин для страха
не у них, а у тех, кто с ними сталкивается, включая и акул. Но акулы как раз
страха не ведают. Бесстрашие,  кстати говоря, практически всегда соседствует
с безмозглостью.  Бесстрашие и  безмозглость, альфа  и  омега  существования
какого-нибудь  животного  племени,  типа   акул,  или  термитов...   Связка,
губительная для отдельно взятой особи, но помогающая выжить виду. Даже я, не
последний божок в моих мирах, не стану связываться, воевать с пчелиным роем:
хоть  казни  их  на  виду  у остальных,  в  назидание, хоть с медом  ешь  --
остальные  все равно  жалить  лезут.  Так сказать,  до  последнего  патрона.
Значит, лучше обойти  и уклониться,  поскольку ни смыла,  ни престижа  в той
победе не будет... Был у меня приятель, военный врач, Франсуа его звали. Так
он часто  говаривал на эту тему: "Вшей можно победить, но лучше избегать". И
в нашем полку  -- ему спасибо --  избегали вполне успешно. Однако, смерть --
хитрая вошь: все равно дотянулась  до него и до многих из нас в виде иприта,
во время немецкой газовой атаки...
     Да, но вот акул я разделал любо-дорого, причем только с  помощью секиры
и хорошей физподготовки, почти без  сверхъестественинщины... Пир был на весь
мир, а море розово --  сам едва успел с неоткушенной ж... на берег выбежать,
когда  со всей морской округи "ихние"  коллеги  на обед  припожаловали. В те
времена в океане с протеином и клетчаткой было похуже прежнего и к накрытому
столу никто никогда не опаздывал.
     Тогда я не боялся Древнего  мира,  хотя и не был безмозглым... И сейчас
не боюсь..., но опасаюсь. Однажды меня там доконали, уходили до смерти и мне
это  не понравилось:  очень  уж  мучительно,  мучительнее  самого  умирания,
постепенное  возрождение  из праха  и  боли,  когда  разум  уже  очнулся,  а
остальное  в  стадии  реконструкции;  настолько  все это  чудовищно тяжело и
страшно, что... На фиг, потом как-нибудь вспомню...
     Я  люблю мой Древний мир  ярче и острее всего , что только  у меня есть
пространственно-временного,  но  с тех  пор, как помер и  воскрес,  я там не
бываю,  только  ностальгирую перед Оконцем. И вообще я подозреваю,  что этот
мир  рухнул, исчез, остался  лишь в моих воспоминаниях... Или прошел  сквозь
глобальные катаклизмы и выродился в  современный, что  вернее  всего... Рано
или поздно -- проверю.
     А  когда  я еще ходил-бродил по  Древнему Миру -- свела меня  судьба  с
моими  крестниками:  и с  Лином, и  с его Гвоздиком-Ужасиком  --  оба, мягко
говоря,  подросли  к тому времени и  набрались сил... И  когда на  Империю и
соседей накатило "Морево"  - я  в стороне не  оставался...  Это было  бурное
время и  запредельно интересное,  так что  я  начисто забывал о  себе как  о
Божественном Сверхразуме,  о том, что ем, пью и воюю за двести миллионов лет
до       начала       христианско-мусульманско-иудейско-египетско-шумерского
летоисчисления и что все это канет бесследно и через полбесконечности заново
родится из Чрева Земного... А Хвак? Его отродье, спора, семя от  побега его,
встречалось мне на пути и оставило незаживающие царапины в сердце моем. Кто,
все-таки,  он был -- Хвак  этот,  разрази меня чесотка?!... Ладно, и об этом
как-нибудь позже.
     Долго ли, коротко я жил да миры менял, а как-то меня вдруг озарило: где
бы я ни жил, чем бы ни занимался, но непременно меня окружают война и кровь.
Нет, конечно, бывали периоды, когда  я жил вне цивилизаций и просто смотрел,
как меняются климатический условия, геологические эпохи, но... Смутно весьма
и  уже без  дураков смутно.  Словно  бы  спал я  с открытыми глазами  и тихо
отмечал в уголку сознания: во  да, мол, вулканическая деятельность снизилась
и растительная жизнь, иная,  но  аналогичная  прежней,  робко подбирается  к
прежним рубежам... и что  толку... и мне совсем неинтересно и  совсем-совсем
ничего не хочется... Нет уж, с глазами, руками, ногами,  ушами,  желудком  и
подмышками мне  гораздо  любопытнее.  Но  уж чтобы не тишь  да гладь, а игра
страстей,  атаки,  колотые,  рубящие,  огнестрельные  ранения...  Как-то  не
живется  мне  без  Фобоса  и  Деймоса,  хотя  я  себя  с  Марсом  отнюдь  не
идентифицирую.  Кровь и война, бесконечные сражения,  интриги, подготовки  к
боям, дуэли, просто резня... Охота в виде отдыха между войнами... И нет ведь
во  мне патологической жестокости к зверям и  людям, и не  самоутверждаюсь я
насилием, физическим и  ментальным превосходством над смертными человеками и
местными  божествами,  а вот поди ж ты...  Сделав  такое открытие про самого
себя, я тотчас стал искать иной путь, чтобы и с людьми, и  без побоищ: нашел
в  одном  из  миров славное местечко невысоко в  горах, где  оборудовал себе
довольно скромный  райский уголок и занялся некоммерческим цветоводством. Из
всех убийств -- несколько случайных  насекомых  в год, да протеин от не мною
убиенных животных,  который я  покупал уже  в разделанном  виде  в питерских
магазинах... Но и то я ел мясное только в квартире, "на побывке", в тайне от
глаз  людских,  а  в  этом мире -- строго вегетарианствовал. Пятнадцать  лет
одиночества   и   безгрешного   растениеводства   --  и  никакой  садистской
абстиненции,  ни малейших ломок  по отсутствию членовредительства и зверств,
даже понравилось  мне рыхлить, прививать, подрезать, собирать в житницы... А
дивные аро