рами.  Шары  были  голубого  цвета  и
двигались чуть быстрее оранжевых.
     "Джобер, полагаю, все, что я говорю, проходит на фонозапись,  не  так
ли?" - "И даже то, что говорю я". -  "Превосходно..."  -  "Вы  что-то  там
нашли, Нортон?" - "Да. Я  нашел,  что  ваша  затея  с  тягачом  никуда  не
годится". - "Где вы находитесь?" - "Недалеко от машины. Но пока  несколько
сзади нее. Иду вдоль "хвоста", спотыкаясь о цепи". - "Умоляю, не  заходите
вперед!" - "Именно  это  я  и  собираюсь  сделать.  Понимаете,  Джобер,  я
встретил здесь уйму шаровых молний. Не  меньше  десятка.  По  цвету  и  по
размерам шарики можно подразделить на  два  типа:  оранжевые  величиной  с
апельсин  и  голубые  величиной  с  крупный  грейпфрут.  Видны  хорошо   и
передвигаются в достаточной степени медленно, чтобы  внимательный  человек
мог их  заметить.  Но  вот  что  странно...  Большинство  шариков  плавает
невысоко над грунтом. В основном на уровне моего бедра. Реже -  на  уровне
головы. И еще - почему-то их  нравится  плавать  именно  там,  где  прошел
тягач. Я не заметил ни одного за боковыми пределами проторенной  дороги  и
не вижу ни одного дальше носа машины. О чем это говорит, Джобер?" - "Да, о
чем это говорит, Нортон? Вам оттуда виднее". - "О том, Джобер, что утюжить
эти места тягачом вам запрещается. Стоит ли заменять одного убийцу другим,
прыгающего летучим?" - "Согласен. Но что же нам тогда разрешается? Быть на
связи и, леденея от страха за вашу жизнь, уповать на  то,  что  вам,  быть
может, удастся увидеть больше, чем увидели мы?" - "Ничего  иного  пока  не
могу предложить. Ожидайте, я вызову вас. А если  не  вызову...  Во  всяком
случае,  рейд-вешки  укажут  вам  какой-то  отрезок  дороги,  по  которому
безопасно пройдет самоходка с нужной  для  вашей  группы  аппаратурой.  До
связи". -  "Нортон,  честное  слово,  вы  ненормальный!"  Он  не  ответил.
Работать в таких  условиях  хуже  всего.  Командир  опергруппы  ничего  не
смыслит в специфике десантной разведки,  командир  пустословит,  командира
приходится уговаривать.
     Обойдя застывшую на  лобастом  бугре  машину,  обросшую,  как  голова
Медузы Горгоны,  хаотически  торчащими  во  все  стороны  пучками  прямых,
изогнутых  и  спирально  закрученных  молниеотводов,  он  глянул  вдаль  и
невольно остановился. Вид Плоскогорья его  поразил.  Королевство  Огненных
змей нежно и очень разнообразно светилось. Участками.  Он  затруднился  бы
передать словами  то,  что  различали  его  глаза,  -  обращение  к  любым
аналогиям было бы  безрезультатным.  Здесь,  пожалуй,  могла  бы  выручить
только живопись неуверенных ассоциаций... "Пролетая над мрачной стеклянной
планетой, Звездный лебедь  случайно  задел  эту  местность  крылом,  и  на
волнисто-стеклянную толщу грустного царства серых, сизых и черных теней  в
сомнамбулическом     беспорядке     просыпались      перья-призраки      и
пушинки-фантомы..." Да, что-нибудь в  этом  роде...  Минуту  он  простоял,
размышляя, стоит ли будоражить начальство  загадочным  сообщением.  Решил,
что не стоит, и неторопливо спустился с  бугра.  Он  не  был  уверен,  что
призраки Плоскогорья доступны глазам человека с нормальным зрением...
     Он продвигался вперед чутко и осторожно, как зверь на охоте.  Болевые
сигнализаторы еще ни разу не проявили себя, и это его  слегка  беспокоило.
Тем более что дно ложбины, в которую он спустился, было наклонным  я  вело
куда-то все ниже и ниже. Ложбина вполне могла оказаться одной из  тех  ям,
которых здесь  так  боялись.  Ввел  поправку  -  стал  забирать  левее.  К
продолговатым буграм. Левее и выше Внезапно боль в голове заставила  резко
присесть. Он  вскрикнул,  судорожно  изогнулся  и,  обхватив  руками  шлем
(огромный пузырь, как ему показалось), скатился в ложбину.
     Боль отпустила. В ушах бесновался голос Джобера -  просил,  требовал,
умолял. "Какого дьявола  вам  от  меня  надо,  Джобер?!"  За  время  вдруг
наступившей  паузы  он  успел  вскочить  на  ноги,  осмотреться.  Пылающая
пурпуром цепочка ярких звезд шла вдоль косогора и обрывалась  недалеко  от
подножия бугра. А под ногами уже успела скопиться кроваво-красная "лужица"
мерно  "капающих"  из  рюкзака  рейд-вешек.  "Вы  живы?!"  -  прозвучал  в
наушниках несколько  запоздалый  не  то  возглас,  не  то  вопрос,  и  ему
показалось, что говорит кто-то другой, не Джобер. "Кто говорит?" - "Первый
помощник командира группы Данилов". - "Привет, Данилов. А  куда  подевался
Джобер?" - "Никуда он не подевался.  Расшвыривает  здесь  фармацевтические
ящики в поисках чего-нибудь успокаивающего".  -  "Великое  Внеземелье!  Ну
оступился я, вскрикнул, умолк. Не буду же я ругаться на  весь  эфир  через
спутник связи! Ладно, не отвлекайте меня. Занят". Он посмотрел на  спутник
связи, выключил клапан рейд-рюкзака и  подался  на  косогор:  убрать  этот
отрезок пунктира - для безопасности тех, кто пришлепает следом...
     Смутное убеждение, что там,  у  подножия  продолговатого  бугра,  где
кончался красный пунктир, затаилось  опасное  Нечто,  вызывало  непонятную
скованность мысли, и чем ближе он туда подступал, собирая рейд-вешки,  тем
плотнее его окутывал страх. Страх был унизительно примитивен -  где-то  на
уровне инстинктивного страха у того довольно распространенного типа людей,
которым трудно бывает заставить  себя  подойти  к  самому  краю  обрыва...
Последние метры он полз, обливаясь  потом,  на  четвереньках  и  буквально
выковыривал из грунта неудобно-тонкие диски. Голова набухала  тошнотворной
болью, и он чувствовал, как у него  начинают  дрожать  колени  и  руки;  в
глазах плыли пурпурные пятна двух последних  рейд-вешек.  Он  потянулся  к
ним... и, оглушив себя собственным криком, резко отпрянул, упал  на  спину
и, перевернувшись через горб рюкзака, увидел ослепительно голубую  дугу  и
покатился куда-то, и рядом катились камня...
     Его привел в чувство голос Джобера. В голове стоял шум,  но  боли  не
было. Он лежал на дне ложбины, еще ниже того  места,  где  в  прошлый  раз
образовалась красная "лужица",  все  вокруг  было  спокойно.  "Черт!.."  -
пробормотал он и сел. Голос командира группы взвился  фальцетом:  "Нортон,
возвращайтесь немедленно!!! Долго вы будете издеваться над нами,  паршивец
вы этакий!" Разжав крепко стиснутый кулак в металлизированной перчатке, он
убедился, что собранных дисков, к счастью, не выронил. Тихо сказал: "Пошел
вон, Джобер. Где там менее впечатлительный первый помощник?" - "Нортон,  я
слушаю вас. Но вы должны извинить командира. Чем был вызван ваш чудовищный
крик?" - "Вдохновением. Это был  мой  боевой  клич".  Он  выбросил  диски,
отряхнул с перчаток пыль. "Послушайте, Данилов... А кто  вам  сказал,  что
здесь опасны именно ямы, а не,  скажем,  бугры?  Вроде  того,  ка  котором
остановился тягач?" - "Это  утверждали  очевидцы  катастроф.  Двух  убитых
меркуриологов тоже нашли в яме.  Впрочем,  да...  они,  конечно,  могли  и
скатиться..." - "В том-то и дело. Как раз сейчас я  нахожусь  в  одной  из
таких ям - метрах в тридцати пяти прямо по курсу, которым шел вездеход,  -
и превосходно в ней себя чувствую. Зато левее, взгляните на карту, тянутся
три продолговатых бугра,  и...  похоже,  они  налиты  энергией  под  самую
пробку. Во всяком случае, первый из них  определенно.  Неподалеку  от  его
подножия валяются две "шальные" рейд-вешки, но  даже  туда  я  не  советую
подходить. Буквально в нескольких сантиметрах от  того  места  я  наблюдал
дугообразный электроразряд. По-видимому, в таких местах достаточно  слегка
потревожить  грунт,  чтобы  нарушить  там  электростатическое  равновесие.
Подчеркиваю:  вполне  безопасен  только  путь,  отмеченный  рейд-пунктиром
нормальной или повышенной плотности, "шальные" вешки не в счет". - "Понял,
Нортон, спасибо. Но... простите... О вашей чутье ходят  легенды.  Как  это
вам удается?" - "Это  детали,  Данилов,  которыми  вы  абсолютно  спокойно
можете пренебречь. У меня все. Маршрут продолжаю". - "Погодите, Нортон! Мы
получили "вердикт" из штаба отряда. Касается вас..." -  "Джобер  чертовски
оперативен.  Ладно,  давайте  мне  текст".  -  "Здесь  всего  одна  фраза:
"Эксперту  штаба  отряда  "Меркьюри  рэйнджерс"  Д.  Нортону  предоставить
возможность действовать так, как он сочтет  нужным.  Начальник  экспертной
группы Е. Гаранин". И... больше ничего".  -  "Этого  достаточно.  Спасибо,
Данилов. До связи".
     Во время беседы с первым помощником,  обходя  бугры  и  придерживаясь
низин, он успел перебраться из одной ложбины в другую и оставить за спиной
новые  десятки  метров  рейд-пунктира.  Теперь,   полагаясь   на   болевые
сигнализаторы в голове, он шел вперед гораздо  бодрее  Но  скоро  пришлось
столкнуться с неприятным открытием: он стал хуже  видеть  Нет,  правильнее
сказать, стал видеть  иначе.  Сперва  ему  показалось,  будто  все  вокруг
окутала фосфорически-голубоватая дымка. Что-то  вроде  легкой  светоносной
завесы,  довольно  прозрачной,   но   со   своими   законами   оптического
преломления: детали рельефа, особенно ближние, так  причудливо  искажались
от малейшего поворота головы, что сплошь и рядом трудно было понять, какие
же они на самом деле - вогнутые, плоские или выпуклые. Присмотревшись,  он
понял: иллюзию дымчатого марева  создавало  плавное  колыхание  сети  или,
лучше сказать, системы струящихся  во  всех  направлениях  тончайших,  как
паутина,  волокон  таинственно  невесомой  и  едва   уловимой   зрительным
ощущением слабо люминесцирующей субстанции... Он долго  разглядывал  новый
облик ландшафта. Узлами паутинообразной "сети" были бугры - у их  подножий
она  достигала   наибольшей   концентрации,   а   в   низинах   почти   не
просматривалась. Подозрение, что именно бугры насыщены энергией, перешло в
уверенность. С одной стороны, это как будто упрощало задачу маршрута, но с
другой - искажение близких деталей рельефа сильно ее усложняло. Попадались
места, где он с трудом различал даже то, что было под ногами...
     За двенадцать часов он сумел одолеть  не  больше  восьми  километров.
Несколько раз мучился болью в "электрических тупиках",  когда  забредал  в
слишком  узкие  промежутки  между  буграми,  возвращался  и  снова   искал
безопасные "коридоры", оставляя  рейд-пунктир  только  там,  где  боли  не
чувствовал. На восьмом километре пережил  поучительно  неприятный  момент:
прыгнув через какую-то ерундовую трещину, сослепу угодил в кучу камней,  и
они покатились  лавиной,  которая  вызвала  слабое  сотрясение  грунта,  а
сотрясение, в свою очередь, вызвало  на  ближайшем  бугре  вспышку  такого
мощного электроразряда, что минуту глаза не видели ничего, кроме  сумятицы
радужных пятен. Едва эти  пятна  растаяли,  он  увидел  себя  в  окружении
шаровых молний, и пришлось проявить спортивную резвость, чтобы итог игры с
опасными шариками в "кто кого перегонит" был в его пользу. Потом он  нашел
просторную чашеобразную яму и долго в ней отдыхал. Электричеством здесь  и
не пахло, глазам ничего  не  мешало,  но  голова  болела.  Голова  у  него
разболелась просто от голода я усталости, дальше идти с такой  головой  не
было смысла. Яма была идеально  круглая  и  очень  большая  (метеоритного,
видимо, происхождения), он добросовестно ее обследовал и вызвал катер...
     Итогами его работы специалисты группы  "Мангуст"  остались  довольны.
Рейд-пунктир позволил им беспрепятственно протащить на этот участок  массу
всевозможной аппаратуры и в конце концов  получить  точную  информацию  об
электрических  свойствах  всего  Плоскогорья.  Коварным  буграм   зачем-то
присвоили  его  имя:  куполовидные  бугры  стали   называть   "нортонами",
продолговатые - "нортвенами", и  каждый  бугор  Плоскогорья  получил  свой
номер, словно это был уже планетный инвентарь. Встреч  с  "мангустадорами"
он избегал, потому что при этом всегда было много тягостных сантиментов, и
спецы разного профиля по-разному пытались  ему  объяснить  "энергетический
механизм" Плоскогорья. Восхищались, какие замечательные  конденсаторы  эти
нортвены и какая у них уникальная кристаллическая структура, поясняли, как
они накапливают  энергию  в  вечернее  время  меркурианских  суток  и  как
разряжаются утром, я как сложно участвуют в этом все виды излучений Солнца
и плазма его Короны, и даже слабая атмосфера Меркурия, насыщенная  атомами
испарившихся металлов; а кое-кто из  спецов  делился  мыслями  о  проектах
унификации даровой энергии в промышленных  целях,  считая,  что  созданные
самой   природой   "планетарные   электростанции"   гораздо    совершеннее
построенных людьми гелиоэнергетических комплексов. Он не  сомневался,  что
все это важно в научно-технической перспективе, но это  было  уже  не  его
дело. В то время он искренне полагал, что это его  уже  не  касается.  Ему
вполне доставало других забот. И он совершенно рассвирепел,  когда  узнал,
что Плоскогорье убило еще трех человек.  Год  спустя  администрация  вновь
объявила территорию  Плоскогорья  и  два  других  участка  подобного  типа
"зонами  утренней,  ночной  и   вечерней   недоступности",   распорядилась
законсервировать рудник "Нежданный", срочно эвакуировала людей и запретила
там все методы разведки, кроме дистанционно-технических. Крутой поворот  в
отношениях к Плоскогорью он воспринял довольно-таки равнодушно.  Но  когда
узнал о причине  спешно  принятых  мер,  по-настоящему  испугался.  Данные
статистики  космического  сектора  здравоохранения  свидетельствовали:   у
большинства  разведчиков  Плоскогорья  рождались  мертвые   дети.   Первое
подозрение пало на какие-то малоизученные комбинации электрочастот, но это
уже детали. Такого отчаянного испуга, как тогда, он ни  разу  в  жизни  не
испытывал. До сих пор ощущение этого сидит в нем ледяной занозой...



                              4. БЫТ ВО ЛЖИ

     Над бассейном, бесшумно помахивая крыльями, пролетела  ночная  птица.
Нортон проводил ее взглядом и заодно осмотрел небо - нет  ли  где  летучих
мышей. Промелькнула еще одна  птица,  но  перепончатокрылых  не  было:  Он
остался сидеть. Он обсох, и плавать  уже  не  хотелось;  сидеть  ему  было
уютно. Задрав голову и пошевеливая ногами в  воде,  он  долго  смотрел  на
Луну. Хотя понимал, что это рискованно. Моргнуть  не  успеешь,  как  снова
провалишься в изнурительный полусон... Понимал и смотрел.
     Почти все лучшее в жизни было связано  у  него  с  Луной.  С  лунными
космодромами, базами и, конечно, с друзьями, которые там... Пестрый табор,
исходная точка, трамплин  для  молодецких  набегов  по  всем  направлениям
Внеземелья. Так ему представлялось когда-то. Теперь он даже  не  тосковал.
Знал и был тверд в своем знании: мосты сожжены. И навсегда. Он сам их сжег
не колеблясь - будь оно проклято! - и ни о чем не жалел.  Иногда,  правда,
что-то болело. Особенно в лунные ночи. Слишком  много  лунных  и  звездных
ночей... Да, он слишком привык к борьбе с  Внеземельем.  Скучал.  По  этой
борьбе. Внеземелье он теперь ненавидел. Боялся? Что  ж,  можно  сказать  и
так. Не совсем справедливо так говорить, но зато избавляет  от  мерзостной
тонкости оправданий. Он упорно боролся, сумел кое-что сделать, на в  конце
концов проиграл. Вот и все... В пылу борьбы не  заметил,  когда  романтику
соперничества с Внеземельем потеснила экспансия иного свойства.  Вслед  за
разведчиком-первопроходцем     густым     косяком     пошел      деловитый
монтажник-строитель, добытчик,  промысловик  -  Земля  решительно,  быстро
втянула  доступные  ей  уголки  Внеземелья  в  орбиту   своей   экономики.
Человечеству,  дескать,  иначе  нельзя,  не  выжить.  Все  это   верно   и
справедливо,  но...  Но  почему  итог   внеземельной   экспансии   заранее
предполагается блистательно победным? Человек намерен все взять  и  ничего
не отдать - к иному себя не  готовит.  Земля  плюс  просторное  Внеземелье
представляется людям в виде обыкновенной арифметической суммы; было  мало,
стало несравненно больше, а будет, знаете ли,  бесконечно  много.  Не  все
догадываются, что это не так, что здесь берет свое  высшая  алгебра  плохо
вообразимых последствий. О том, что это не так,  он  я  сам  догадался  не
раньше, чем почувствовал эту алгебру на собственной шкуре...
     Нет, добиваясь возврата на Землю, он не испытывал угрызений  совести.
Внеземелье ясно и жестко дало ему знать, чтобы он  убирался  туда,  откуда
пришел. Он так и сделал. А тем, кто остался, он желает всего наилучшего.
     Он смотрел на Луну, вспоминал их и желал им всего наилучшего. Крупных
успехов, ярких побед. Все они славные парни, волевые, отважные, стойкие, и
вполне заслуживают побед. Но лично он с  этим  покончил.  В  блистательную
победу над Внеземельем он  больше  не  верил.  Отработать  в  Пространстве
положенный срок было общественным долгом, и он его выполнил, но верить или
не верить - это, в конце концов, его личное дело. Конечно, найдутся такие,
кто  будет  его  презирать  за  то,  что  он,  Дэвид  Нортон,   специалист
экстракласса,  предпочитает  сидеть  на  краю  уютного  бетонного  корыта,
болтать ногами в воде и глазеть на Луну со дна уютной-земной атмосферы. Ну
что ж... Отнестись уважительно или, напротив, при встрече руки не подать -
это ведь тоже личное дело кого-то. Кого-то из тех,  кто  продолжает  мнить
себя  там,  в  Пространстве,  хозяином  и  еще  не   успел   сокрушительно
проиграть...
     Нортон  вдруг   ощутил   за   спиной   чье-то   присутствие,   слегка
насторожился. Пляжной полосы здесь не было, близко к  бассейну  подступали
кусты каликанта. За кустами были молодые вязы, и Нортон, не  оборачиваясь,
уверенно предположил, что тот, чье присутствие он  уловил,  находился  под
вязами. Да, запах скорее всего исходит оттуда... Собственно, это не запах,
если говорить  строго,  однако  дать  более  точное  определение  предмету
подобных своих ощущений Нортон не мог. Его мало интересовало, имеет ли эта
его способность ощущать  на  расстоянии  достаточно  крупные  одушевленные
объекты  хоть  какое-нибудь  отношение  к  обычному  механизму  восприятия
запахов. Не все ли равно  -  как  и  посредством  чего?  Просто  он  давно
убедился, что, сам того  не  желая,  своеобразно  чувствует  запах  живого
(живозапах, если угодно), как чувствует стрелка магнитного  компаса  глыбу
металла. Убедившись, вынужден был примириться, хотя живозапахи по  большей
части не доставляли ему удовольствия. Терпимо "пахли" немногие  из  людей.
Приятно "пахли" только Сильвия, дети и, как ни  странно,  собаки.  Сильвия
"пахла" уютно  и  как-то  невыразимо  удобно...  Нет,  живозапах  там,  за
кустами, был не ее...
     Нортон припал плечом к парапету - над головой мелькнуло тело огромной
кошки и с шумом обрушилось в воду.
     Нортон сел, посмотрел на зверя. Ошеломленно проплыв по  дуге,  кугуар
выбрался из бассейна, и было слышно, как с него льет  вода.  Нортон  вытер
ладонью забрызганное лицо и сказал:
     - Хороший ты парень, Джэг, но дурак.
     Зверь встряхнулся. Мокрый мех блестел под луной.
     - Иди сюда.
     Кугуар не удостоил его взглядом.
     - Кому сказал, топай сюда!
     Зверь медленно подошел. Нортон потрогал пуму за круглые  мягкие  уши,
почесал под мордой влажную шерсть, как чешут домашней кошке Кугуар  принял
ласку с достоинством. Морда красивая, белая на  конце.  Глаза  как  желтые
угли.
     - Ладно, не обижайся. Сам виноват.
     Подумал: "Никак примириться не может, что  я  быстрее  его.  Все-таки
пробует... Ну пробуй, ушастик... Мы теперь никогда не сумеем застать  друг
друга врасплох, и с этим тебе уже ничего не поделать. И мне..."
     - Такие вот дела, ушастик.. Но шуметь по ночам я  тебе  запрещаю.  По
ночам надо тихо играть. Понял?
     Зверь, широко открыв пасть, издал звук, похожий на протяжный  стон  и
капризный зевок одновременно. Блеснули клыки.
     - Не притворяйся, великолепно все понимаешь. Ты почти  так  же  умен,
как старина Голиаф. Ведь правда?
     Кугуар презрительно фыркнул, по