сткой
траве, безмолвные, бесчувственные, словно сраженные  чьим-то  гигантским
кулаком.
   Масуль засмеялся и пинком свалил Мааркена наземь.  Рохан  видел,  как
меч его племянника бесцельно взметнулся  в  воздух.  Самозванец  схватил
клинок рукой в перчатке и отбросил в сторону. Мааркен съежился,  пытаясь
избежать чего-то невидимого, и потянулся за ножами, лежавшими  в  поясе.
Он сделал выпад вверх, по счастливой случайности угодив одним клинком  в
голень Масуля. Тот взвыл от  боли,  ударил  Мааркена  ногой  в  спину  и
наступил сапогом на его запястье.  Когда  хрустнули  кости,  второй  нож
отлетел в сторону. Масуль выпрямился  и  картинно  подбоченился,  словно
позируя для наброска торжественного  гобелена  на  память  о  выдающемся
событии. Взяв меч обеими руками, он направил  острие  вниз,  намереваясь
вонзить его в грудь Мааркена. Лишь мгновение потребовалось Рохану, чтобы
выхватить из сапог ножи и зажать  их  в  пальцах.  В  следующую  секунду
воздух пронзили две молнии. Проследить их полет было  невозможно;  видна
была лишь одна длинная сверкающая серебристая нить. Оба ножа очутились у
Масуля в горле, так близко один к другому, что звук  щелкнувших  друг  о
друга рукояток услышал даже Рохан.
   Меч выпал. Мааркен медленно перевернулся на бок,  и  клинок  упал  на
расстоянии руки от его тела. Пальцы Масуля и его  дергавшееся  в  агонии
тело уже знали то, что отказывался принять мозг - он был  мертв.  Широко
раскрытые зеленые глаза недоверчиво искали Рохана. Очень долго он  падал
на колени, а потом смотрел на кровь, вместе с которой  из  него  уходила
жизнь. Красная струя лилась на его грудь, на землю, а он смотрел на  нее
так недоверчиво, словно это была не его кровь. Губы  Масуля  шевелились,
но торчавшие в горле ножи не давали произнести ни звука. Рохан не  мигая
следил за тем, как Масуль, на лице которого застыло  выражение  крайнего
изумления, повалился ничком и умер.
   Казалось, что огромная ладонь закрыла все рты, не исключая и  Рохана.
Он попытался проглотить ком в горле, вымолвить хоть слово, но  не  смог.
Наконец тишину прервал тихий стон ошеломленных фарадимов.
   Сьонед с трудом поднялась на ноги и, шатаясь, подошла к Рохану. Принц
смерил ее взглядом и повернулся к сыну. Выпрямившийся Поль  держался  за
руку Сорина, однако было видно, что стоит он с трудом.  Но  когда  Рохан
двинулся  вперед,  Поль  последовал  за  ним.  Решимость  заменяла   ему
отсутствие физических сил.
   Рохан вытащил ножи из глотки Масуля, вытер их о  траву  и  вернул  на
прежнее место - в сапоги. Поль положил голову Мааркена к себе на  колени
и начал стирать с нее пыль, смешавшуюся с  потом  и  кровью.  Он  позвал
брата по имени. Тот застонал, его веки затрепетали, а потом раскрылись.
   От первых слов Мааркена у Рохана больно сжалось сердце.
   - Прости меня, мой принц, - шептал он, - я проиграл...
   - Нет! - воскликнул Поль. - Ты выходил, чтобы сражаться с  человеком,
а не с колдуном!
   Грубый смех привлек внимание Рохана. Мийон Кунакский, не сводя с него
глаз, шипел:
   - Значит, ты собираешься  воспользоваться  этой  басней?  Колдовство,
говоришь? Хороший повод, чтобы нарушить больше законов, чем  ты  написал
за всю свою жизнь, верховный принц! Единственным колдовством здесь  было
то, которое используют фарадимы...
   - Чтобы защитить обоих от предательства! - с жаром воскликнул Поль. -
Да как ты смеешь...
   - Мальчик, если ты думаешь, что я в это поверю,  то  ты  еще  больший
глупец, чем твой отец!
   Рохан говорил очень тихо.
   - Я нарушил закон, собственноручно убив Масуля.  Но  я  не  собираюсь
обсуждать случившееся ни с тобой, ни с кем-либо еще.  Я  просто  уступлю
искушению и нарушу еще парочку законов, приказав  моим  войскам  перейти
твою границу. Если ты думаешь, что сможешь передать сообщение  на  север
быстрее меня, то продолжай говорить. - Он сделал паузу. - Если  же  нет,
то закрой рот и убирайся с моих глаз.
   Пока их высочество принц Кунакский мудро, но немного нервно  следовал
совету Рохана, к ним  подошел  Чейн  и  поднял  сына  на  руки.  Мааркен
попытался слабо протестовать, доказывал, что с ним все в порядке, что он
уже давно не ребенок, но отец успокоил его одним-единственным взглядом и
посмотрел на Рохана.
   - А сейчас, пока кто-нибудь еще не успел поднять шум, могу  я  унести
своего сына отсюда ко всем  чертям?  Рохан  щелкнул  пальцами;  подбежал
Таллаин.
   - Передай принцам, что я жду их вечером, когда начнет  смеркаться.  И
найди врача. Ни моя жена, ни сестра не могут заняться им.
   - Если ваше высочество позволит, я позабочусь  о  лорде  Мааркене,  -
сказала выросшая как из-под земли Гемма, которую сопровождал Тилаль. - Я
знакома с медициной.
   - Спасибо, миледи, - с сильным сомнением ответил Чейн.
   Но Тилаль только кивнул, и они унесли  Мааркена  с  поля.  С  помощью
Данлади Гемма тщательно обработала раны и ушибы  Мааркена,  сначала  дав
ему выпить снотворного, чтобы не причинить  новой  боли.  За  всем  этим
наблюдали Рохан  и  Чейн,  каждый  раз  морщась,  когда  очередную  рану
вскрывали, тщательно промывали и накладывали  на  нее  бинты.  Они  были
благодарны искусству  Геммы,  уверявшей,  что  у  него  останется  всего
несколько  шрамов.  Больше  беспокойства  внушало  сломанное   запястье.
Данлади долго возилась с ним, и даже сквозь сон  Мааркен  стонал,  когда
накладывали повязки. Лишь время могло показать,  сумеет  ли  он  владеть
рукой.
   Чейн не благодарил принца за спасение сына: это только  оскорбило  бы
Рохана. Если у каждого вассала была обязанность защищать своего  принца,
то и принц был должен защищать своих  вассалов.  Все  было  понятно  без
слов.
   Поля послали в шатер с матерью  и  тетей,  где  все  трое  рухнули  и
мгновенно уснули, словно тоже выпили снотворного.  Рохан  сказал,  чтобы
Андри, Уриваль или кто-нибудь  еще  присмотрел  за  остальными  "Гонцами
Солнца". Ближе к сумеркам в палатку Мааркена  пришел  Таллаин  и  принес
ужасную новость.
   - Принцесса-регент мертва, милорд. Рохан удивился, что он  ничего  не
чувствует, как будто этот удар лишил его эмоций.
   - Как это? - недоверчиво воскликнул Чейн.
   - Только одна рана, укол ножом в ногу. От такой  раны  она  не  могла
истечь кровью. Но тем не менее  она  мертва.  -  Таллаин  выглядел  так,
словно сам не мог в это поверить. - Найдра, ее сестра, забрала ее с поля
в шатер своего мужа и спрашивает, как вы желаете провести церемонию.
   Наконец он что-то почувствовал, и ему стало стыдно за свои эмоции. Он
не ощущал ничего, кроме облегчения.
   - Милорд...
   - Да, - машинально ответил он. - Она будет торжественно предана огню.
Почести мы ей окажем как принцессе и как "Гонцу Солнца". Думаю, в  замке
Крэг.., да. Пожалуйста, передай принцессе Найдре, что я  буду  ей  очень
благодарен, если она любезно согласится сделать все приготовления.  И..,
и скажи ей, что я разделяю ее скорбь.
   Вообще-то он сделал странную вещь. Он горевал об извращенном  уме,  о
любви, основанной на ненависти, о не правильно  использованном  даре.  И
постыдно радовался тому, что она мертва, что ему не придется ссылать  ее
в какую-нибудь дальнюю крепость до конца ее дней. Ее  преступления  были
непростительны, но всю свою горькую, неудавшуюся жизнь она любила и его,
и Поля. Рохан откашлялся.
   - Другие принцы уже ждут?
   - Нет, милорд. Когда оказалось, что вы пробудете здесь дольше, чем до
сумерек, я передал им, чтобы они приходили завтра утром. -  Когда  Рохан
нахмурился, Таллаин перешел в глухую оборону. - Их высочество  верховная
принцесса тоже согласна, что всем надо отдохнуть.
   - Их высочество верховная принцесса бывает упряма как пони. Особенно,
если она права. Таллаин, пойди и отругай ее вместо меня.
   Молодой человек, у которого явно  отлегло  от  сердца,  поклонился  и
ушел. Тут Рохан повернулся к Гемме.
   - Миледи, вы уже закончили?
   - Одну минутку, ваше высочество. - Она вытерла  руки  о  полотенце  и
вернула его Данлади. - У него  нет  никаких  серьезных  повреждений,  за
исключением запястья, хотя  несколько  дней  ему  будет  больно  ходить.
Одна-две раны, нанесенные мечом, требуют  наблюдения.  Что  же  касается
руки... - она поглядела на Мааркена. - Пока ничего не могу  сказать.  Но
два-три дня ему придется полежать.
   - Если учесть, - застенчиво улыбнулась  Данлади,  -  сколько  сил  мы
приложили, чтобы заставить его выпить снотворное, вам повезет, если  его
можно будет продержать в кровати хотя бы один день.
   - Он будет слушаться, - хмуро проворчал Чейн, - иначе я спущу с  него
остатки его шкуры.
   - Не сомневаюсь, милорд, -  ответила  Гемма.  Но  выражение  ее  лица
показалось Рохану странным. Он недоуменно поднял бровь;  Гемма  внезапно
занервничала и отвернулась.
   - Что случилось, миледи? - подбодрил он. - Вы оказали и мне,  и  моим
родным неоценимую услугу. Просите все, что хотите.
   - Ваше высочество, мне не надо платы за...
   - О, позвольте мне быть щедрым, - слегка улыбнувшись, попросил Рохан.
- Это одна из немногих радостей, которые бывают у принцев.
   - Я хочу попросить  не  за  себя,  -  тихо  сказала  Гемма,  -  а  за
Данлади...
   Вторая девушка затаила дыхание.
   - Нет, Гемма, пожалуйста...
   - Помолчи, - нежно велела ей Гемма. -  Она  уже  много  лет  мне  как
сестра. Мне хочется, чтобы мы стали сестрами  не  только  по  любви,  но
по-настоящему.
   Ошеломленный Рохан переглянулся с Чейном.
   - Всю свою жизнь я была принцессой, хотя мой титул немного изменится,
когда я перееду в Оссетию и выйду замуж за милорда  Тилаля.  -  Упомянув
его имя, она тут же зарделась. - Но Данлади по крови такая же принцесса,
как и я. Вы оказали бы мне огромную любезность, если бы попросили принца
Давви помочь Данлади стать принцессой Сирской и моей свояченицей.
   - С Костасом? - выпалил  Чейн  и  поспешно  извинился,  заметив,  что
Данлади стала пунцовой до корней волос.
   - Он думает, что хочет жениться на мне, - безыскусно сказала Гемма. -
Но  если  я  покину  Верхний  Кират  и  если  Данлади  получит   хорошее
приданое...
   Гемма  явно  не  строила  иллюзий  относительно  моральных  принципов
Костаса. Как и Данлади. Та прямо встретила взгляд  Рохана,  и  выражение
робких голубых  глаз  без  слов  сказало  ему:  она  любит  Костаса.  Он
подивился, что ее любовь к Гемме не страдает от того, что Костас  отдает
предпочтение не ей. Без сомнения, Данлади была исключением среди дочерей
Ролстры: она была неревнива и не стремилась к власти.
   Но - внук Ролстры будет принцем Сира?
   О Богиня, он начал думать в точности так же, как Пандсала...  Не  все
ли равно, если другой внук Ролстры однажды станет верховным принцем?
   - Миледи, - обратился он к Данлади. - Мне будет  чрезвычайно  приятно
поговорить  об  этом  с  Давви,  как  только  для   этого   представится
возможность.  Но  если  вы  позволите  мне  быть  откровенным...  -   он
улыбнулся, и Данлади вновь покраснела. -  Я  думаю,  что  стоит  Костасу
вернуться в Верхний Кират и немного  успокоиться,  как  ваше  прелестное
личико заставит его снова потерять покой.
   -  С-спасибо,  ваше  высочество,  -  выдохнула  она.  Рохан   вовремя
спохватился и не стал удивленно качать головой.
   - Обещаю, я буду действовать тонко, - добавил он, и  девушка  наконец
улыбнулась.
   Когда они вдвоем с Чейном шли к шатру, тот тихонько присвистнул.
   - Ай-яй-яй, как ты  был  галантен!  Представить  только,  этот  пучок
соломы - дочь Ролстры! И хочет выйти замуж за такую здоровенную задницу,
как Костас!
   - Чейн, ты меня удивляешь! Я думал, ты по личному опыту  знаешь,  что
качество жены зависит от мужа!
   - Как всегда, ищешь спасения в шутках? - сочувственно спросил Чейн.
   - Черт тебя побери, ты слишком хорошо меня знаешь. - Они остановились
у шатра, и Рохан вгляделся в сгущающийся мрак. - Я никак не могу понять,
что происходит в последние три дня.  Мне  все  кажется,  что  я  вот-вот
проснусь. Чейн, как это могло случиться?
   - Так же, как всегда. Просто не уследили.
   - Я следил, - мрачно ответил Рохан. - Следил,  но  ничего  не  видел.
Совершенно ничего.
   - Иди-ка ты спать. Ты сейчас свалишься. Верховный принц пожал плечами
и вошел в шатер. Чейн проследовал за ним.
   -  Тебе  незачем  болтаться  рядом,  чтобы  проверить,  что  я   тебя
послушался, - слегка раздраженно сказал Рохан.  -  А  между  прочим,  по
какому праву ты мне приказываешь?
   - По праву старшего брата. А теперь будь паинькой и иди в кровать. Ты
уж мне поверь, - сочувственно добавил он, - все  это  подождет  тебя  до
завтрашнего утра.

ГЛАВА 29

   - Теперь все будет в порядке. Она уже спит.
   Волог тяжело опустился в кресло рядом с кроватью  дочери.  Он  закрыл
лицо руками, и Давви  на  мгновение  показалось,  что  кузен  плачет  от
усталости и облегчения. Но мгновение спустя Волог потер щеки и  запустил
пальцы в седеющую шевелюру.
   - Кажется, мне придется благодарить всех на  свете  за  то,  что  они
заботятся о моей дочери лучше меня. Но дело в том, что она  всегда  сама
заботилась о себе. До сегодняшнего дня.
   - Шок от природного дара фарадима, кузен, не более. Впрочем, и  этого
достаточно, - прибавил Давви.
   - Да. Весь вопрос в том,  ехать  ли  ей  в  Крепость  Богини  учиться
использовать свой дар или постараться позабыть  о  том,  что  он  у  нее
вообще есть. С тех пор, как она ступила на борт корабля, он не принес ей
ничего, кроме боли. Я знаю, решать не мне. - Он прошел в основную  часть
шатра и, жестом  предложив  Давви  сесть  в  кресло,  мановением  пальца
приказал оруженосцу налить им вина. - Интересно, кузен,  как  случилось,
что Сьонед уехала из Речного Потока в Крепость Богини?
   Давви выдержал паузу, дожидаясь ухода оруженосца.
   - Сьонед была совсем маленькой, - медленно начал  он,  -  когда  наши
родители умерли. Неожиданно мне пришлось управляться с  имением.  Я  был
слишком занят, чтобы уделять ей много внимания, и  она  чаще  оставалась
одна. Но когда я женился на Висле, та быстро поняла, что к чему. Девочка
с приветом, говорила она. Однажды  зимней  ночью,  когда  мы  сидели  на
веранде, погас огонь, и Сьонед вновь разожгла его, не вставая с места  -
просто пошевелив пальцем. Начиная с нашей общей  бабушки  в  твоем  роду
были фарадимы. Но со мной до того вечера ничего подобного не  случалось.
Наверно, со Сьонед тоже.
   - Точно так же я был слеп с Аласен, - признался Волог. - Знаешь,  мне
всегда было интересно, на что это похоже...  Я  даже  немного  завидовал
Сьонед, - он взглянул на отгороженное место, где спала его дочь. - Но не
больше.
   - Сьонед получила от этого удовлетворение и  нашла  себе  занятие  по
душе.
   - А Аласен нет. - Волог сделал глоток. Ну что же. Я уже сказал: выбор
за ней... - Он взглянул на вошедшего оруженосца. - Да. Что случилось?
   - Письмо от  их  высочества  принца  Изельского,  милорд.  -  Мальчик
протянул сложенный и запечатанный печатью квадратный  кусок  пергамента,
поклонился и вышел.
   - Догадываюсь, - хмыкнул Давви. - Саумер упражняется в разоблачениях.
   - Не стану спорить. - Волог вскрыл письмо и пробежал его  глазами.  -
Ха! Кажется, не только Саумер, но и Пиманталь Фессенденский сменил  свои
пристрастия. Киле исповедуется любому,  кто  согласен  ее  слушать.  Она
узнала о Масуле, привезла его в Виз, поверила его истории и стала  учить
его манерам Ролстры для того, чтобы увеличить схожесть. Она умоляла  его
не убивать "Гонца Солнца", и так далее. Сомневаюсь, что для лорда  Андри
все это будет иметь значение.  Однако  должен  признать,  что  Саумер  и
Пиманталь поступают дальновидно.
   - Особенно Пиманталь. Слухи о внуке Ллейна и о Фироне пошли по  всему
континенту. Волог, сделай мне одолжение. Когда Пиманталь начнет оглашать
свое заявление при всех, лягни меня, если я засмеюсь ему прямо в лицо.
   - Согласен, - ухмыльнулся Волог, - если ты обещаешь мне то же  самое.
У Рохана сейчас большинство, как ни считай.
   - Слабое утешение.
   - Да уж... - Он помолчал, а затем спросил:
   - Давви, что ты знаешь о лорде Скайбоула?
   Если Давви и удивился, то не показал виду.
   - Хороший человек, просто замечательный. Он провел юность в  Крепости
Богини со Сьонед, женился на "Гонце Солнца", хотя  сам  не  фарадим.  Ты
видел, какого прекрасного сына он воспитал.
   - Гм-м... Лорд Оствель очень помог мне с Аласен. Если он позволит,  я
хотел бы что-то сделать для него.
   - Сомневаюсь, что он согласится. Но если  ты  подойдешь  к  Рохану  и
Сьонед, они помогут найти обходной путь.
   - Спасибо за совет, кузен.

***

   Лишь сила воли и упорное стремление не позволить головной боли  взять
над ним верх помогли Уривалю встать с постели, одеться, выйти из шатра и
отправиться на прогулку.
   Было еще довольно рано. Сквозь облака пробивался лунный свет,  однако
складывалось ощущение, что  мгла  не  рассеивается  и  до  рассвета  еще
далеко. Последние несколько дней были настоящим  кошмаром,  поэтому  все
здравомыслящие люди предпочитали по ночам спать. Но Уриваль давным-давно
понял, что у него не так уж много  здравого  смысла.  Перейдя  мост,  он
зажег маленький Огонь и направился к полю боя.
   Он уже знал, что произошло. Двое мертвых, не считая Масуля. Остальное
ему подсказали пылающие кольца. Уриваль на мгновение застыл,  вспоминая,
как он нашел трупы. Безжизненные глаза Пандсалы  неподвижно  смотрели  в
небо. Сеяст распростерся на  земле,  в  его  спине  торчал  нож.  Рядом,
опираясь на одну руку и опустив голову, лежала Холлис. Волосы  свесились
ей на глаза. Уриваль быстро огляделся. Никто не смотрел в  его  сторону:
все взоры были устремлены на группу людей, столпившуюся около  Мааркена.
Он быстро вытащил нож из трупа Сеяста. Холлис, залитая кровью,  медленно
подняла голову.
   - Он умер, да? - совершенно спокойно произнесла она.
   - От твоей руки, - пробормотал Уриваль.
   Она кивнула.
   - А у Пандсалы не вышло. - Внезапно по ее щекам заструились слезы.  -
О Богиня, Звездный Свиток! Он знал, он знал, он был  одним  из  них,  он
хотел погубить Мааркена! Отдай мне нож, его надо убить!..
   - Он мертв, а Мааркен жив. Холлис, послушай меня!
   Но она подтянула колени к подбородку,  обхватила  их  руками,  начала
раскачиваться взад и вперед  и  сквозь  слезы  бормотать  о  дранате,  о
Звездном Свитке и о колдовстве.
   Уриваль громко позвал  Сорина.  Юноша  оглянулся,  оставил  Андри  на
Ллейна и поспешил на зов. По указанию Уриваля он поднял Холлис на  руки,
чтобы отнести ее в шатер. Она уткнулась лицом в его шею.
   - Передайте милорду, что мне очень жаль. Я прошу у него  прощения,  -
прошептала она, оглянувшись на Уриваля.
   - Он поймет.
   - А вы? - Ее глаза сузились. Уриваль кивнул.
   - Неси ее в лагерь, Сорин.
   Холлис задрожала, ее  взгляд  снова  стал  безумным,  кровь  на  лице
молодой женщины смешалась со слезами.
   - Но Сеяста нет, он умер, и я тоже умру. Вы знаете, что  я  умру  без
него...
   Сорин внимательно посмотрел на нее.
   - Миледи...
   - Помолчи, - прошептал Уриваль. - Она сама не понимает, что  говорит.
Успокойся, Холлис. Ты не умрешь. Я обещаю.
   Она с мольбой протянула к нему руки.
   - Вы клянетесь? Я не хочу умирать. Мааркен... Хочу видеть Мааркена...
Где он?
   Уриваль прикоснулся ко лбу Холлис кончиками пальцев и  свил  для  нее
сон.  Как  только  ее  ресницы  опустились,  пряча  застывшее  в  глазах
страдание, он сказал Сорину:
   - Не беспокойся. С ней все будет в порядке.
   - Как скажете, милорд, - ответил  юноша,  но  в  голосе  его  звучало
сомнение...
   Уриваль вздрогнул, когда под его сапогами захрустело стекло.  Остатки
водяных часов Рохана валялись в пыли, растоптанные и забытые. Осторожно,
чтобы не порезаться, фарадим пошарил вокруг и  нашел  то,  что  искал  -
золотого дракона, который украшал  крышку  верхней  сферы.  Он  повертел
фигурку в руках, большим пальцем потер гордо  поднятые  крылья,  положил
статуэтку с глазами-изумрудами в карман и п