яди - все дети напуганы, только  вон  та  решительная
брюнеточка протягивает руки к Джамбаттисте. Это прославившаяся  впоследствии
Агнесс из Гланвилля, первая женщина-чародейка.  За  ее  спиной  стоит  мать.
Грустная какая-то.
   - А это что за массовая сцена?
   - Новиградская Уния. Беккер, Джамбаттиста и Монк заключают  соглашение  с
владыками, жрецами и друидами. Что-то вроде пакта о ненападении и  отделении
магии от государства. Страшный кич. Пройдем дальше. Здесь мы видим Джеоффрея
Монка, отправляющегося в горы Понтара, тогда еще носившего название Aevon  у
Pont ar Gwennelen. Река Алебастровых Мостов. Монк плыл в Лок  Муинну,  чтобы
склонить тамошних эльфов принять группу детей-Истоков, которых  должны  были
обучать эльфьи маги. Возможно, тебе будет интересно узнать, что среди  детей
был мальчик, которого позже назвали Герхартом из Аэлле. Ты с ним только  что
познакомился. Теперь он - Хен Гедымгейт.
   - Сейчас, - ведьмак взглянул на чародея, -  самое  время  вспомнить,  что
спустя несколько лет после столь мирного и  успешного  похода  Монка  войска
маршала Раупеннэка из Третогора учинили резню в Лок Муинне  и  Эст  Хэмлете,
перебив всех эльфов,  невзирая  на  возраст  и  пол.  И  разразилась  война,
окончившаяся бойней у Шаэрраведда.
   - При столь глубоком знакомстве с историей, - снова улыбнулся Вильгефорц,
- ты не можешь не знать, что в этих войнах не участвовал  ни  один  из  ныне
здравствующих чародеев. Потому-то ни одна  воспитанница  и  не  вдохновилась
темой. Пошли дальше.
   - Пошли. А что за событие отражено на этом полотне? А, знаю!  Это  Раффар
Белый примиряет враждующих королей и кладет конец Шестилетней войне. А здесь
мы видим Раффара, отказывающегося принять  корону.  Прекрасный,  благородный
жест.
   - Ты так считаешь? - наклонил голову Вильгефорц. - Ну что  ж,  во  всяком
случае, это был  жест  со  значением.  Однако  Раффар  принял  пост  первого
советника и фактически правил страной, ибо король был дебилом.
   - Галерея Славы... - буркнул ведьмак, подходя к следующей  картине.  -  А
что у нас тут?
   - Исторический момент создания первого  Капитула  и  утверждения  Ордена.
Слева направо сидят Герберт Стаммельфорд, Аврора Хенсон, Иво Рише, Агнесс из
Гланнвиля, Джеоффрей Монк  и  Радмир  из  Тор  Карнедда.  Здесь,  если  быть
честным, тоже так и просится дополнительная батальная картинка,  потому  что
вскоре в жестокой войне прикончили тех, кто не хотел  признавать  Капитул  и
подчиниться  Ордену.  В  частности,  Раффара  Белого.  Но  об   этом   факте
исторические трактаты умалчивают,  чтобы  не  замутить  прекрасную  легенду,
сложенную о нем.
   - А здесь... Хм... Да, это, пожалуй, писала очень юная воспитанница.
   - Верно. Кстати,  это  аллегория.  Я  бы  назвал  ее  "Аллегория  триумфа
женственности". Воздух. Вода. Земля. Огонь. И  четыре  известные  чародейки,
магистры, овладевшие силами этих стихий. Агнесс из Гланвилля, Аврора Хенсон,
Нина Фиораванти и Клара  Ларисса  де  Винтер.  Взгляни  на  следующее  очень
удачное полотно. На нем тоже изображена Клара Ларисса, открывающая  академию
для девушек.  В  здании,  в  котором  мы  сейчас  находимся.  А  портреты  -
прославленные выпускницы Аретузы. Вот длинная история триумфа  женственности
и постепенной феминизации профессии: Иянна из  Мурривеля,  Норт  Вагнер,  ее
сестра Августа, Жейд Глевиссиг, Летисия  Шарбоннэ,  Илона  Ло-Антиль,  Калра
Деметия Крест, Виолента Суарец, Эйприль Венхавер... И единственная  из  ныне
живущих - Тиссая де Врие...
   Пошли дальше. Шелковое платье Лидии ван Бредевоорт шелковисто шептало,  и
в этом шепоте слышалась опасная тайна.
   - А это? - Геральт остановился. - Что за чудовищная сцена?
   - Мученичество мага Радмира, с которого  живьем  содрали  кожу  во  время
восстания Фальки. На дальнем плане  полыхает  город  Мирта,  который  Фалька
приказала предать огню.
   - За что вскоре спалили самое Фальку. На костре.
   - Широко известный факт. Темерские и реданские дети до сих пор  играют  в
сожжение Фальки в сочевник Саовинны. Давай вернемся. Осмотрим другую сторону
Галереи... Хочешь о чем-то спросить? Слушаю...
   - Меня удивляет хронология.  Конечно,  я  знаю,  как  действуют  эликсиры
молодости, но одновременное изображение на полотнах  ныне  живущих  и  давно
скончавшихся...
   - Иначе говоря, ты удивлен, что встретил на  банкете  Хена  Гедымгейта  и
Тиссаю де Врие, но не обнаружил ни  Беккера,  ни  Агнесс  из  Гланвилля,  ни
Стаммельфорда, ни Нины Фиораванти?
   - Нет. Я знаю, что вы не бессмертны...
   - Что есть смерть? - прервал Вильгефорц. - Как ты думаешь?
   - Конец.
   - Конец чему?
   - Существованию. Похоже, мы начинаем философствовать.
   - Природа  не  знает  такого  понятия  -  философия,  Геральт  из  Ривии.
Философией принято называть предпринимаемые людьми жалкие и  смешные  потуги
понять Природу. За философию сходят и результаты таких потуг. Это все  равно
как если б корень  моркови  пытался  отыскать  причины  и  следствия  своего
существования,  называя  результат  обдумывании  извечным   и   таинственным
конфликтом Корня и Ботвы, а дождь считал бы Неразгаданной Созидающей  Силой.
Мы, чародеи, не теряем времени на отгадывание - что есть Природа. Мы  знаем,
что она есть, ибо сами являемся Природой. Ты меня понимаешь?
   -  Пытаюсь,  но  говори   помедленнее,   пожалуйста.   Не   забывай,   ты
разговариваешь с морковкой.
   - Ты когда-нибудь  задумывался  над  тем,  что  произошло,  когда  Беккер
заставил воду брызнуть из камня?  Говорится  очень  просто:  Беккер  овладел
Силой. Принудил  стихию  к  послушанию.  Подчинил  себе  Природу...  Как  ты
относишься к женщинам, Геральт?
   - Не понял?
   Лидия ван Бредевоорт отвернулась, шелестя шелком, и замерла  в  ожидании.
Геральт увидел, что под мышкой она держит завернутую картину. Он понятия  не
имел, откуда эта картина взялась, ведь еще минуту  назад  у  Лидии  не  было
ничего. Амулет у него на шее легонько вздрогнул.
   Вильгефорц усмехнулся.
   - Я  спросил  о  твоем  мнении  касательно  отношений  между  мужчиной  и
женщиной, - напомнил он.
   - Касательно какой стороны этих отношений?
   - Ну можно ли, по-твоему, принудить женщину к послушанию?  Разумеется,  я
имею в виду истинных женщин, а не самочек. Можно ли подчинить себе настоящую
женщину? Овладеть ею? Заставить покориться твоей воле? И если да,  то  каким
образом? Ответь.
 
*** 
 
   Тряпичная куколка не спускала с  них  своих  пуговичек.  Йеннифэр  отвела
глаза.
   - Ты ответил?
   - Ответил.
   Чародейка стиснула левой рукой его локоть, а правой - лежащие на ее груди
пальцы.
   - Как?
   - Ты же знаешь.
 
*** 
 
   - Ты понял, - немного помолчав, сказал Вильгефорц. - И, вероятно, понимал
всегда. А значит, поймешь и то, что только когда умрут  и  исчезнут  понятия
воли и подчинения, приказа  и  послушания,  хозяина  и  подчиненного,  будет
достигнуто единение. Общность, слияние в единое целое.  Взаимопроникновение.
А когда такое наступит, смерть перестанет что-либо значить.
   Там, в банкетной  зале,  присутствует  Иан  Беккер,  который  был  водой,
брызнувшей из камня. Говорить, что Беккер умер, все  равно  что  утверждать,
будто умерла вода. Взгляни на это полотно.
   - Изумительно, - сказал  ведьмак  после  недолгого  молчания.  И  тут  же
почувствовал легкое дрожание своего медальона.
   - Лидия, - улыбнулся Вильгефорц, - благодарит тебя за одобрение. А я вижу
- у тебя есть вкус. Поздравляю. Картина  изображает  встречу  Грегеннана  из
Леда с Ларой Доррен  аэп  Шиадаль,  легендарных  любовников,  разобщенных  и
уничтоженных часами презрения. Он был чародеем,  она  -  эльфкой.  Одной  из
элиты  Aen  Saevherne,  то  есть  Ведающих.  То,  что  могло  стать  началом
объединения, обернулось трагедией.
   - Я  знаю  эту  легенду  и  всегда  считал  ее  сказкой.  А  как  было  в
действительности?
   - Этого, - серьезно ответил чародей, - не  знает  никто.  То  есть  почти
никто. Лидия, повесь свою картину тут, рядом. Полюбуйся, Геральт,  очередным
произведением кисти Лидии. Это портрет Лары Доррен аэп Шиадаль,  выполненный
на основе древней миниатюры.
   - Поздравляю. - Ведьмак поклонился Лидии ван Бредевоорт, и голос  у  него
даже не дрогнул. - Истинный шедевр.
   Голос у него не дрогнул, хотя Лара Доррен аэп Шиадаль смотрела на него  с
портрета глазами Цири.
 
*** 
 
   - Что потом?
   - Потом? Лидия осталась в Галерее. Мы с Вильгефорцем вышли на террасу.  И
он поездил на мне в свое удовольствие...
 
*** 
 
   - Сюда, Геральт. Пожалуйста, наступай только на темные плитки.
   Внизу шумело море, остров Танедд вздымался из белой  пены  прибоя.  Волны
разбивались о стены Локсии, лежавшей прямо под ними. Локсия, как и  Аретуза,
искрилась огнями. Вздымающийся над ними каменный горб Гарштанга был черен  и
мертв.
   - Завтра, - чародей проследил за взглядом ведьмака, -  члены  Капитула  и
Совета облачатся в традиционные одежды, знакомые тебе по  древним  гравюрам:
серые, ниспадающие до земли плащи и островерхие шапки,  а  также  вооружатся
длинными палочками и посохами, уподобляясь таким образом колдунам и ведьмам,
которыми пугают  детей.  Традиция,  ничего  не  поделаешь.  В  сопровождении
нескольких делегатов мы отправимся наверх, в  Гарштанг.  Там,  в  специально
подготовленной  зале,  будем  совещаться.  Остальные  будут   ждать   нашего
возвращения и решения в Аретузе.
   - Совещание в Гарштанге в узком кругу - тоже традиция?
   - Совершенно верно. Давняя и продиктованная практическими  соображениями.
Случалось, что совещания чародеев бывали бурными  и  оканчивались  чрезмерно
активным обменом мнениями. Во время одного из таких обменов  шаровая  молния
повредила прическу И  платье  Нины  Фиораванти.  Нина,  посвятив  этому  год
работы, обложила стены Гарштанга чрезвычайно мощной аурой  и  антимагической
блокадой. С тех пор в Гарштанге не действует ни одно заклинание, а дискуссии
протекают спокойно. Особенно  если  предварительно  отобрать  у  дискутантов
ножи.
   - Понимаю. А башня, что повыше Гарштанга,  на  самой  макушке,  это  что?
Какое-то важное здание?
   - Tor Lara. Башня Чайки. Руины. Важное? Пожалуй, да.
   - Пожалуй?
   Чародей оперся о перила.
   - Предания эльфов говорят,  что  Tor  Lara  якобы  связана  телепортом  с
таинственной, до сих пор не обнаруженной Tor Ziriael, Башней Ласточки.
   - Якобы? Вам не удалось обнаружить этот телепортал? Не верю.
   -  И  правильно  делаешь.  Мы  обнаружили   портал,   но   его   пришлось
заблокировать. Многие протестовали, все жаждали экспериментов, каждый  хотел
прославиться в качестве разведчика Башни  Ласточки,  мифического  пристанища
эльфьих магов и мудрецов. Однако портал был  испорчен  вконец  и  действовал
хаотично.  Были  жертвы,  поэтому  его  и  заблокировали.  Пошли,   Геральт,
холодает. Осторожнее. Ступай только по темным плиткам.
   - Почему только по темным?
   - Эти строения разрушены. Влага, эрозия, сильные ветры, соленый воздух  -
все роковым образом  сказывается  на  стенах.  Ремонт  обошелся  бы  слишком
дорого, поэтому мы пользуемся иллюзией. Престиж. Понимаешь?
   - Не совсем.
   Чародей пошевелил рукой, и  терраса  исчезла.  Под  ними  была  пропасть,
бездна, утыканная внизу торчащими из пены  морской  каменными  зубьями.  Они
стояли на узенькой ленточке из темных плит, цирковым мостиком  протянувшимся
от дворика Аретузы к поддерживающей иллюзорную террасу колонне.
   Геральт с трудом сохранил равновесие. Будь он  нормальным  человеком,  не
ведьмаком, ему б не удержаться. Но даже он был захвачен  врасплох.  Чародей,
конечно, заметил его резкое  движение,  да  и  выражение  лица,  несомненно,
как-то изменилось. Ветер покачнул его  на  узкой  дорожке,  пропасть  взвыла
зловещим шумом волн.
   - А ведь ты боишься смерти, - ухмыльнулся Вильгефорц. -  Все-таки  ты  ее
боишься.
 
*** 
 
   Тряпичная куколка глядела на них глазками-пуговками.
   - Он тебя обманул,  -  проворчала  Йеннифэр,  прижимаясь  к  ведьмаку.  -
Никакой опасности не было, он наверняка страховал тебя и себя  левитационным
полем. Рисковать он не стал бы. Что дальше?
   - Мы перешли в другое крыло Аретузы. Он провел меня  в  большую  комнату,
скорее всего - кабинет одной из учительниц, а то и ректорши. Мы  присели  за
стол, на котором стояли песочные часы. Я уловил аромат духов Лидии и  понял,
что она побывала в комнате до нас...
   - А Вильгефорц?
   - Вильгефорц спросил...
 
*** 
 
   - Почему  ты  не  стал  чародеем,  Геральт?  Тебя  никогда  не  прельщало
Искусство? Только откровенно.
   - Откровенно? Прельщало.
   - Так почему же ты не внял гласу влечения?
   - Решил, что разумнее внимать гласу рассудка.
   - То есть?
   - Годы ведьмачества научили меня соизмерять силы с  намерениями.  Знаешь,
Вильгефорц, когда-то я знавал краснолюда, который  в  детстве  мечтал  стать
эльфом. Как думаешь, стал бы, если б последовал гласу влечения?
   - Это что же, сравнение? Параллель? Если  да,  то  совершенно  неудачная.
Краснолюд не мог стать эльфом. Ибо у него не было матери-эльфки.
   Геральт долго молчал. Наконец сказал:
   - Ну  конечно.  Можно  было  догадаться.  Ты  немного  покопался  в  моей
биографии. Можешь сказать, зачем?
   - Может, мне привиделась такая  картина  в  Галерее  Славы:  мы  двое  за
столом, а на латунной табличке надпись: "Вильгефорц из Рогтевеена  заключает
пакт с Геральтом из Ривии".
   - Это была бы аллегория,  -  сказал  ведьмак,  -  под  названием  "Знание
торжествует над невежеством". Я предпочел бы картину  более  реалистическую:
"Вильгефорц объясняет Геральту, в чем дело".
   Вильгефорц сложил пальцы рук на уровне рта.
   - Разве не ясно?
   - Нет.
   - Ты забыл? Картина-то, которая мне привиделась, висит в  Галерее  Славы,
на нее глядят люди будущих поколений, которые прекрасно знают, в  чем  дело,
какие события отражены на полотне. Изображенные  там  Вильгефорц  и  Геральт
договариваются  и  заключают  пакт  о  взаимопонимании,  в  результате  чего
Геральт, внемля гласу  не  какой-то  там  тяги  или  влечения,  а  истинного
призвания, вступил наконец  в  ряды  магов,  положив  конец  тому  не  очень
осмысленному и лишенному будущего существованию, которое вел до сих пор.
   - Подумать только, - сказал ведьмак после очень долгого молчания,  -  еще
совсем недавно я считал, будто  уже  ничто  не  в  состоянии  меня  удивить.
Поверь, Вильгефорц, долго я буду вспоминать этот  банкет  и  здешнюю  феерию
событий. Воистину, это достойно картины  под  названием:  "Геральт  покидает
остров Танедд, лопаясь от смеха".
   - Не понял. - Чародей слегка наклонился.  -  Я  запутался  в  вычурностях
твоей речи, густо пересыпанной изысканнейшими оборотами.
   - Причины непонимания мне ясны. Мы слишком различны, чтобы понять.  Ты  -
могущественнейший маг из  Капитула,  достигший  единения  с  Природой.  Я  -
бродяга, ведьмак, мутант, болтающийся  по  миру  и  за  деньги  уничтожающий
чудовищ...
   - Вычурность, - прервал чародей, - сменилась баналом...
   - Мы слишком различны. - Геральт не  позволил  себя  прервать.  -  А  тот
пустячок, что моя мать была, совершенно случайно, чародейкой, этого различия
стереть не может. Кстати, из чистого любопытства: кем была твоя мать?
   - Понятия не имею, - спокойно сказал Вильгефорц. Ведьмак тут же умолк.
   - Друиды из Ковирского Круга, - продолжил чародей, - нашли меня в  канаве
в Лан Экстере. Приютили, воспитали и выучили. На друида, разумеется. Знаешь,
кто такие друиды? Это такие мутанты, бродяги, которые болтаются  по  миру  и
поклоняются священным дубам. Ведьмак молчал.
   - А потом, - продолжал Вильгефорц, - в ходе некоторых друидских  ритуалов
вылезли  наружу  мои  способности.  Способности,   которые   определенно   и
неоспоримо позволяли установить мою  родословную.  Породили  меня,  конечно,
случайно, два человека, из коих по меньшей мере один был чародеем.
   Геральт молчал.
   - Тот, кто мои скромные способности обнаружил, был, само собой,  случайно
встретившимся чародеем, - спокойно продолжал Вилыефорц.  -  И  он  же  решил
оказать мне колоссальную услугу: предложил обучаться и совершенствоваться, а
в перспективе - вступить в Братство магов.
   - И ты, - глухо проговорил Геральт, - принял предложение.
   - Нет. - Голос  Вильгефорца  становился  все  холоднее  и  неприятнее.  -
Отказался в крайне невежливой, даже  просто  в  хамской  форме.  Вывалил  на
дедуню всю злобу. Хотел, чтобы он почувствовал себя виноватым, он и вся  его
магическая кодла. Виноватым, конечно, из-за канавы в Лан Экстере,  виноватым
в том, что один или два прощелыги магика,  лишенные  сердца  и  человеческих
чувств поганцы, кинули меня в канаву после рождения, а не до него.  Чародей,
конечно, и не понял меня, и не возмутился тем, что я ему тогда сказал. Пожал
плечами и пошел прочь, заклеймив тем самым себя и своих  соратникой  печатью
бесчувственных,   невежественных,   заслуживающих   величайшего    презрения
подлецов.
   Геральт молчал.
   - Друидами я  пресытился,  -  продолжал  Вильгефорц.  -  Поэтому  покинул
священные дубравы и ринулся в мир. Хватался за все, многого стыжусь  до  сих
пор. В конце концов стал наемником. Моя дальнейшая жизнь  потекла;  как  ты,
вероятно, догадываешься, по известному  руслу:  солдат  героический,  солдат
побежденный,  мародер,  грабитель,  насильник,  убийца,  наконец  -  беглец,
удирающий на край света от веревки.
   Ну драпанул я на край света.  И  там,  на  краю  света,  познал  женщину.
Чародейку.
   - Осторожнее, - шепнул ведьмак, прищурившись. -  Осторожнее,  Вильгефорц,
смотри, чтобы притягиваемые за хвост подобия не завели тебя слишком далеко.
   - Подобия уже кончились. - Чародей не опустил глаз. -  Потому  что  я  не
справился с чувствами, которые испытывал к  той  женщине.  Ее  чувств  я  не
понял, а она и не пыталась мне помочь. Я ее бросил.  Потому  как  она  была,
выражаясь научно, промискуитична, а  проще  говоря,  хотела  всегда,  с  кем
угодно, где угодно и  как  угодно,  а  ко  всему  прочему  была  воплощением
невежественности, злобности, бесчувственности  и  холодности.  Подчинить  ее
себе было невозможно, а подчиняться ей - унизительно. Я бросил ее,  так  как
понял, что  она  интересовалась  мною  только  потому,  что  мой  интеллект,
личность и завораживающая таинственность как бы отводили на второй план  тот
факт, что я не был чародеем, она же только чародеям  позволяла  любить  себя
больше чем одну ночь. Что, впрочем, не  противоречит  тому  факту,  что  она
хотела всегда... ну и так далее. Я бросил ее, потому что... Потому  что  она
была вроде как бы моей матерью. Я вдруг понял, что мое чувство к  ней  вовсе
не любовь, а нечто гораздо более сложное, сильное, но  трудно  определяемое.
Этакая смесь страха, обиды,  бешенства,  угрызений  совести,  потребности  в
искуплении,  чувства  вины,  урона  и  ущербности,  извращенной  потребности
страдать и каяться. То, что я чувствовал к этой женщине, было... ненавистью.
   Геральт молчал. Вильгефорц смотрел в сторону.
   - Я бросил ее, - начал он снова. - И  не  смог  жить  с  той  пустотой  в
сердце, которая во мне  возникла.  И  неожиданно  понял,  что  причина  этой
пустоты - не отсутствие женщины, а отсутствие  того,  что  я  тогда  ощущал.
Парадокс, правда?  Я  думаю,  доканчивать  нет  нужды,  ты  догадываешься  о
продолжении. Я стал чародеем. Из ненависти. И лишь тогда  понял,  сколь  был
глуп. Я путал небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда.
   - Как ты справедливо заметил, параллели между нами не вполне параллельны,
- буркнул Геральт. - Вопреки видимости между нами мало  общего,  Вильгефорц.
Что ты хотел  доказать,  рассказывая  свою  историю?  Что  путь  к  вершинам
чародейства крут и труден, но доступен  всем?  Даже,  прости  за  параллели,
незаконнорожденным и подкидышам, бродягам и ведьмакам...
   - Нет, - прервал чародей. - Я не собирался  доказывать,  что  так