дрожит, и камень не удержится - тут мне и конец".

Для храбрости герой замахал перед собой факелом и даже запел подходящую к
случаю песню, древнюю и жалостную, про то, как погиб в бою единственный у
матери сын, а много лет спустя заехал в ту деревню странствующий чародей и
стал показывать за деньги живые картинки на белом полотне и как мать
увидела сына, размахивающего мечом, и как она потом убивалась...

Дальше ходу не было.

Прямо перед Жихарем весь проход занимала чья-то мохнатая задница с
тоненьким хвостом. Шерсть была грубая, густая, отливала рыжим. Хвост то и
дело молотил по стенам и потолку.

"Не понос, так золотуха, - печально подумал дружинник. - Надо же, напоролся
на Индрика-зверя!"

Зверя Индрика тоже мало кто видел, а тем более живого. Ведь известно, что
всю жизнь он проводит под землей, умело прокладывая себе ходы, а когда
вылезет на белый свет, то сразу же и окаменеет. Поэтому Индрик показывается
наружу только темной ночью, а если днем - то лишь когда соберется умирать,
наскучив долгим веком. Вот каменных Индриков многие видели на крутых
обрывистых берегах северных рек. Северяне зовут Индрика по-своему - Большая
Земляная Мышь, хотя от мыши, пожалуй, у него только хвостик и есть.

Жихарь еще подумал, слазил в заспинный мешок, сжевал чуть не половину
осетра и принял решение. Сперва он попробовал стегать Индрика цепью, но
зверь не обращал на порку никакого внимания и продолжал беспорядочно
отмахиваться хвостом.

"От меня так просто не отмахнешься!" - похвалил себя за сообразительность
Жихарь и сунул факел прямо в шерсть. Повалил удушливый черный дым, и
богатырь чуть не задохнулся, покамест до чудовища дошло, что сзади творится
неладное. Хвост бешено замолотил по стенам, так что Жихарь еле сумел
схватить его и намотать на руку. Впереди что-то, заухало и заскрежетало, и
туша начала двигаться вперед - сперва еле-еле, а потом все быстрее и
быстрее. Жихарь перешел на бег, стараясь не тянуть за хвост (кто его знает,
чем оно кончится!), потом хвост все же натянулся, вырываясь из руки, по
стенам вдоль прохода полетела каменная крошка. Пришлось бросить факел и
вцепиться в хвост обеими руками. Переставлять ноги тоже стало некогда,
Жихарь скользил на пятках по каменному полу и радовался, что обул на пир не
нарядные красные сапоги с высокими каблуками, а грубые подкованные бахилы.
Да он и не мог явиться на пир в красных сапогах, поскольку пропил их
накануне.

Индрик несся все быстрее. Из-под сапог летели искры - сталь на подковках
была отменная. Дышать из-за дыма и каменной пыли было невозможно. Богатырь
чихал и плакал, все крепче цепляясь за хвост.

- А и славненький же хвостик, жиловатенький, - приговаривал он на всякий
случай сквозь кашель переделанное на скорую руку заклинание. - Не износится
наш хвостик, не истреплется...

(Он едва успевал замечать, что мимо них пролетают какие-то другие ходы и
пещеры, а в некоторых даже виднеются вроде человеческие фигуры. Фигуры
махали руками, то ли угрожая герою, то ли приветствуя беспримерное его
деяние.)

Тут огонь добрался до какого-то уж такого чувствительного Индрикова места,
что зверь прибавил ходу, подковки и подошвы под Жихарем сгорели, черед был
за ступнями богатыря, но внезапно все кончилось, и Жихарь со всего маху
врезался в пылающую тушу. От удара он отлетел назад, хлопая опаленными
ресницами.

- Приехали, - только и молвил герой, выпуская из рук разом обмякший хвост.
- До сих пор я только лошадей загонял...

Печально догорели последние завитки шерсти, и Жихарь оказался в полной
темноте. Да не такой уж полной: между холкой чудовища и потолком была
скудная полоска света. Жихарь по хвосту, как по веревке, поднялся на
спину. Индрик был еще теплый, но подозрительно быстро остывал.

"Рыло высунул наружу, каменеет, скотина!" - сообразил герой. На раздумья
времени не было. Он спрыгнул на пол и что было сил уперся левым плечом в
копченый зад Индрика. Упираясь, он поминал Белбога, Мироеда, Проппа и
хитроумного Дыр-Танана. С ними и толкать было сподручнее. "Окаменеет весь,
тогда совсем с места не сдвину!" - страшился Жихарь, а как подумал о том,
что придется возвращаться по этому бесконечному ходу, то и дело натыкаясь
во мраке на всяческую нежить, то нашел у себя ровно столько силы, что сумел
протолкнуть тяжелевшую с каждым мигом тушу на два шага. Потом посмотрел
вверх и успокоился: "Живот поджать - пролезу!"

Правда, пролез, только мешок пришлось снять и тащить за собой. И хорошо,
что протискивался с трудом, а то бы с разгона вылетел и свалился прямо в
реку: по вековечной привычке Индрик-зверь вылез на белый свет как раз
посередине речного обрыва. Окаменевшая шерсть ломалась под пальцами. Голова
Индрика была вывернута и смотрела в небо. Громадные полукруглые бивни,
числом четыре, иступились, истерлись о гранит. Вот как, значит, он под
землей ходит: вращает башкой, словно шея у него без костей, а бивни
выгрызают дорогу в земле и камне...

На речном берегу лежали круглые серые валуны - на них-то и мог упасть
богатырь. Пришлось осторожно спуститься по отвесному склону, цепляясь за
малые трещины, щели, корни и стрижиные гнезда.

Оказавшись внизу, Жихарь задрал голову и посмотрел на каменного Индрика.

- Загубил я тебя, брат, - сказал он. - Если бы не я, ты бы еще тыщу лет
землю буравил...

Услышав его, каменный зверь подался вперед. Жихарь отбежал подальше, к
самой воде. Индрик, словно получив сзади хорошего пинка, вылетел из
прохода, грохнулся вниз и снова обдал Жихаря каменными осколками. Только
бивни остались целы.

А из пещеры на обрыве высунулась голова на длинной шее. Голова вроде бы
человеческая, только очень большая, а шеи такой, конечно, у людей никогда
не бывает. Голова клацнула зубами в воздухе и дико завопила, зажмурившись:
не терпела, видно, солнца, хоть и на закате.

- Вот и третья смерть меня миновала, - подытожил Жихарь.

Ослепшая голова продолжала раскачиваться над берегом. Богатырь подбросил
камень получше и очень метко бросил. Чуть не выбил глаз, но хитрая голова
схватила камень на лету зубами и схрумкала. Жихарь приглядел еще один
камень, лучше прежнего, но голова не стала его дожидаться, поспешно
втянулась в обрыв.

- Вот так-то лучше, - заметил Жихарь.



ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Витязь

Этот холод окаянный,
Дикий вой русалки пьяной,
Всюду визг и суматоха,
Оставаться стало плохо?

Велимир Хлебников


Если долго-долго смотреть на полный месяц, можно разглядеть там целых двух
человек в довольно интересном положении. Один поднял другого на вилы и
задумался: брякнуть оземь или еще так подержать? Жители Чайной Земли,
впрочем, усматривают там только жабу и зайца, но это, скорее всего, от
узости взгляда.

Кто эти двое - в точности не известно, хоть некоторые и утверждают, что
родные братья, чего-то там не поделившие. Таким образом, боги постоянно
напоминают людям, какие они, человеки, сволочи: двое всего останутся, и то
между собой передерутся. А на другой стороне, говорят, зрелище еще похлеще,
только его до поры видеть не положено...

Так раздумывал Жихарь, уставившись на упомянутое прискорбное изображение,
причем двойное: вода в реке текла ровно и спокойно, там и месяц отражался,
и все прочие ночные светила, даже беспокойная бродячая звезда Зугель,
которая в небе ходит не просто так, а носит вокруг себя кольцо, и
разглядеть его может только самый зоркий человек на свете. Многие кичливо
вызывались потягаться за это высокое звание при дворах сильных мира сего:
расписывали, какие узоры на этом кольце, какие тайные знаки выдолблены, да
только зря. Те, кому положено, знают, что кольцо самое простое, каменное и
вовсе даже не целое, а из отдельных кусочков. Дерзнувших же похвастать
необыкновенной зоркостью и простого-то зрения лишают.

При полном месяце человеку ночевать под голым небом негоже. Всякая нечисть
и нежить, которая и белым днем не очень прячется, в такую ночь
распоясывается окончательно, не ставит ни во что ни охранительный чеснок,
ни окаянную травку полынь. Она, пожалуй, и через железную цепь осмелится
перешагнуть. Вон как мавки-то в реке плещутся, скоро полезут на берег
чесать зеленые свои кудри и просить Жихаря позычить им для этого дела свой
гребешок. Гребешок у него за тем же голенищем, что и ложка, но он пока еще
не золотой, а все равно жалко. Если дать его наглым и мокрым девкам, они
расчешутся и вернутся в реку с миром, а гребень придется выбросить, иначе
потом облысеешь. Если же не дать, пожадничать, тут такое начнется...

Мавки вообще-то красивые, такие красивые, какими при жизни сроду не были.
Иные страхолюдины как раз для этого и топятся. Только красота эта обманная.
Бывает, снаружи дом весь покрыт резьбой, а внутри грязь, пыль, плесень. Так
и мавка. Повернется к тебе спиной, и увидишь позеленевшие без воздуха
легкие, небьющееся сердце, сопревшие кишки - такая гадость! Находчивый
парень от мавок, правда, может отшутиться, только на это вся и надежда.

Костра Жихарь разводить не стал: уж лучше померзнуть, чем снова попасть
Жупелу в лапы. Но когда потянет с реки туман, то за ним могут поползти и
все как есть лихорадки: и Трясея, и Огнея, и Ледея, и Гнетея, и Грудея, и
Глухея, и Ломея, и Пухнея, и Желтея, и Корчея, и Глядея, и самая страшная -
Огнеястра-Невея. Против двенадцати сестричек имеется крепкое, надежное
заклинание: помянуть Белого Аспирина да Горького Трациклина, только это
тому помогает, у кого и так здоровье хорошее.

Может вылезти погреться под светлым месяцем и сам царь Водяник. Царского в
нем только борода, а так просто большая лягушка. Тот любит донимать людей
вопросами: "Что у нас без умолку? Что у нас безответно? Что у нас без
кореньев? Что у нас чаще рощ? Что у нас выше лесу? Что у нас краше свету?
Семь без четырех, да три улетело - сколько всего?" Ответы известны даже
малым детям.

А самого его следует осаживать такой загадкой: "Птица без голоса в гнезде
из волоса, сама села, а яйца наружу - кто такой?" Водяник устроен не как
человек и нипочем не догадается, от обиды навяжет на шею камень и в
очередной раз утопится, ему не привыкать.

Прогнать всех этих речных обитателей можно очень даже просто и недорого,
если окажется под рукой обыкновенный козел. Козла они не любят, да ведь и
людям он не больно приятен. На всякий случай козла можно вылепить из глины,
только духу в нем необходимого не будет...

Но никто не лез на берег, не пускал из воды шумных пузырей, а мавку по
плеску не отличишь от сома или налима. Жихарь задумался, загляделся на
светлый диск, который покачивался на воде... Покачивался, покачивался, да
вдруг и сдвинулся со своего места, словно лист кувшинки с оборванным
стеблем, и поплыл, поплыл по речному стрежню, пока не скрылся за
поворотом...

Жихарь помотал головой, поглядел на небо. Все было на месте - и месяц, и
звезды. Звезды отражались и в реке, а вот месяц куда-то подевался. Жихарь
затаил дыхание и на всякий случай взял в руку камень. Ничего не
происходило. Потом на воде появилось светлое пятнышко, стало потихоньку
расти, расти и наконец достигло положенного размера. Жихарь облегченно
вздохнул и положил камень на место. Но в этот самый миг отражение снова
оторвалось от своей невидимой основы и устремилось вслед за предыдущим вниз
по течению, в те края, где Месяц называют Луной...

Да, место он выбрал самое дурное. Хотя кто выбрал-то? Зверь Индрик! Значит,
будут не мавки, не лихорадки и не царь Водяник, а будет нечто вовсе
скверное. Вверх по обрыву в темноте карабкаться не станешь, да и куда?
Обратно в Столенград? Верно говорят, что возвращаться - плохая примета: сей
же час голову отрубят.

Вода уже теплая, и не раз случалось Жихарю переплывать широкие реки,
только не в ночь полного месяца. В воде он сделается слаб и беззащитен, и,
может статься, очередной желтый круг, сорвавшись с предназначенного места,
перережет ему шею или грудь...

Правда, если опорожнить кожаный мешок и покрепче его перевязать, можно
плыть и на нем. Но тогда придется волей-неволей доесть все припасы, а
плавать на полное брюхо умные люди не советуют.

"Никто меня еще пальцем не тронул, а я уже все страхи перебрал, - укорил
себя Жихарь. - Сам ведь хвастался гулящим девкам, что царю Водянику бороду
оборвал, и речную тину в доказательство показывал. Вот и нахвастался".

Руки как-то незаметно для него потянулись к мешку, достали оттуда
здоровенный печатный пряник и несколько каленых яиц. Созревающие луны
продолжали скользить по реке одна за другой, но уже было не так страшно.
"Знать бы, куда они днем-то денутся - пропадут или станут дальше плыть, к
Соленому Морю?" - задумался детина. На всякий случай решил о виденном
никому не рассказывать, чтобы не засмеяли. Потом вспомнил, что рассказывать
никому не придется, и загрустил. Грусть незаметно перешла в дрему, и
ласковый голос над ним запел колыбельную, только напев стал как-то странно
меняться, а голос опускаться все ниже и ниже, и знакомые слова превратились
в чужие, рычащие и скрежещущие, и начали попадаться среди них полузабытые и
давно заклятые имена истлевших идолов и околевших чудовищ, и от упоминаний
этих застыла кровь...

"Варяги плывут, - сообразил во сне Жихарь. - Только вот почему они ночью
плывут, не дурное ли задумали? Видно, все же придется наверх корячиться,
предупреждать людей..."

Он открыл глаза, пришел в себя и понял, что поет один-единственный человек,
и никакой лодки с драконьей головой на воде нет, хотя что-то и чернеется...
Детина вскочил и отбежал под самый обрыв, надеясь, что не заметят.

Неведомый певец плыл посередине реки, озаряемый бледными лучами, плыл он,
стоя на стволе вывороченного с корнем дерева. Дивно, при этом он вовсе не
перебирал ногами, чтобы удержаться, - ведь на круглом-то не очень
поплаваешь. В руке певец держал не то посох, не то шест, которым он вроде
бы и отталкивался, но этого никак не могло быть - на стрежне самая глубина.
"Водяник", - подумал сперва Жихарь, а зря: певец нимало не походил на
речного царя. Был это высокий и прямой человек в длиннополом плаще, и плащ
бился и развевался, хотя даже малого ветерка не веяло, да и двигалось
бревно не скорее, чем вода. Потом стало видно, что развевается не только
плащ, но и седые кудри, и длинная борода.

Тут Жихарь признал и напев: жуткое додревнее заклинание, поднимавшее
мертвецов из земли, но не всех подряд, а только проклятых, заклейменных,
голодных и рабов, с тем чтобы они разрушили до основания весь мир, а
затем...

"Замолчи, сдурел ты! - хотел, но не посмел крикнуть богатырь. - И так они
спокойно не лежат, чего их будоражить?"

Тут страшная песня сменилась громовым хохотом и необыкновенная лодка
остановилась в воде как раз напротив того места, где таился отважный
дружинник.

- Чего скрючился, плыви ко мне! - приказал певец, словно знакомому.

"Хуже не будет", - мгновенно решил Жихарь, но все-таки полюбопытствовал:

- А ты кто?

- Неклюд Беломор! - гордо ответил человек и как бы в доказательство помахал
посохом над головой.

Жихарь похолодел, хотя, казалось, холодеть было уже некуда. Знаменитый
волхв и чародей, звездослов и звездозаконник лет сто уже считался умершим,
как и братец его, Черномор, и юному богатырю не раз случалось во время
походов видеть его могилу в самых неподходящих местах. Грозного неклюда
боялись и уважали во всех землях, а восточные люди почтительно величали его
"Беломор-ханал", что означало "простирающий свою силу от моря до моря". По
рассказам стариков, неклюд отличался большой чародейской силой и
непредсказуемым нравом: за одно и то же мог и щедро одарить, и руки
поотрывать. Другие волхвы и кудесники его боялись и все время норовили
погубить, да вот, оказывается, не преуспели...

- Сапоги скидывай, все равно подметки до дыр протерлись! - распоряжался у
себя на воде Беломор.

"Откуда бы ему знать?" - удивился Жихарь, но сапоги все же снял, набил
камнями и зашвырнул подальше от берега - пусть уж никаких следов не
останется. Но вот с ополовиненным мешком расставаться никак не хотелось,
тем более что пришлось туда спрятать и пресловутую ложку, и охранительную
цепь.

В воде было теплей, чем на воздухе. Жихарь сделал несколько шагов, потом
сообразил и прошел вдоль берега вверх по течению, чтобы снесло как раз к
Неклюдовой ладье. Мешок за спиной нисколько не мешал, случалось лезть в -
реку и в боевом облачении.

Жихарь плыл не спеша, берег силы, погружаясь в воду с макушкой, без плеска,
фырка и прочего шума: пусть дед видит, с кем имеет дело. Наконец рука
пловца ухватилась за толстый корень.

- Не опрокинуть бы тебя, отец! - предупредил Жихарь.

- Лезь, не бойся.

И в самом деле, когда тяжеленький богатырь вскарабкался на комель, толстый
конец дерева даже не огруз в воду, да и весь ствол не шелохнулся, будто это
был добрый боевой корабль с хорошей осадкой.

Жихарь все-таки воздержался разгуливать по стволу, пристроился тут же,
между двумя корнями. Неклюд Беломор стоял к нему спиной и молчал.

- Что же ты ветки-то не обрубил - быстрей бы плылось? - сказал наконец
детина, чтобы хоть что-то сказать.

- Потому и не обрубил - спешить надо! - воскликнул неклюд, взмахнул посохом
и заголосил.

"То ли у него волосы и борода сами шевелятся?" - недоумевал Жихарь. Песня
была другая, скорая и складная. И в лад напеву стали подниматься из воды и
опускаться необрубленные ветви, словно весла. Да что ветви! Корни за спиной
у Жихаря зашевелились! Он в испуге оглянулся. За комлем оставался глубокий
пенный след. Весь ствол сотрясала мелкая-мелкая дрожь. Летели брызги. Скоро
скала, пробитая бедным Индриком, осталась позади. Жихарь крепко вцепился в
кору и ждал, что вот-вот улетит назад. Неклюд же Беломор по-прежнему
держался прямо и ровно, только плащ его и волосы почему-то перестали
развеваться, хотя как раз теперь-то и стал ударять воздух в лицо, а
верхушка ствола даже начала подниматься из воды.

Тут река затеялась делать поворот.

- Не спи на руле! - приказал Неклюд. Песня меж тем продолжалась, словно у
старика было два горла.

- А где руль?

- В ручищах у тебя! - не оглядываясь, ответил дед.

И правда, пальцы Жихаря сжимали ровную плашку. Он еле успел сообразить, что
к чему, и еле успел сделать необходимое, иначе ствол с разгону вылетел бы
на пологий берег.

"На Индрике ездил, на сосновом стволе качусь, - подумал Жихарь. - Еще бы на
птице Ногай полетать!"

- Тяжел ты для Ногай-птицы! - рассмеялся Беломор.

Жихарь с тревогой ощупал голову: нету ли в ней какой лишней дырки, если
старик все мысли слышит?

Неклюд Беломор на эту думку никак не отозвался, продолжая глядеть вперед,
ловко огрел посохом какого-то речного жителя, по любопытству высунувшегося
из воды.

Стало светать. Сосна, летевшая по воде, спугнула рыбаков, наладившихся на
ранний лов, только рубахи мелькнули. Остальные в редких селениях по берегам
еще спали. От воды начал подниматься туман, но и на туман у неклюда нашлась
песенная управа - впереди все было чисто, белая пелена возникала уже
вдогонку, за спиной. Побледнел и сгинул месяц. Жихарь затылком услышал, что
восходит солнце. Неклюд Беломор забеспокоился и стал посохом подбадривать
утомившуюся сосну. Пологий левый берег начал ползти вверх, воздвигаться
сперва холмами, а потом и скалами, как противоположный. Впереди послышался
шум. Берега медленно, но неуклонно сближались,

- Пороги! - закричал Жихарь, только голоса своего он уже не услышал. Детина
переложил руль вправо, чтобы пристать к берегу в обычном месте, где все
приставали и волокли легкие суденышки волоком. Неклюд обернулся, погрозил
кулаком и показал, что надо держать прямо, на самую стремнину. "Все-таки я
в Яме напоролся на колья и умер, - решил богатырь. - А неклюд еще того
давнее преставился и теперь везет меня к себе в Навье Царство, в Костяные
Леса".

Река перед порогом стала совсем узкой. Вода ревела немилосердно. Неклюд
Беломор взял посох в зубы и принялся выделывать руками всякие знаки.

Что было потом, Жихарь не мог толком вспомнить. Сосна за