добрые люди бить:
Эроса дубиной, а Танатоса батогом,
Эрос кричит, а Танатос верещит.
Эрос в двери, Танатос в окно.
Эрос ушел, а Танатос убежал...

- Сколько можно! - закричали гости, прерывая неведомую Жихарю песню. -
Который год одно и то же!

Другие гости заступились за потешников, и быть бы, к богатырскому
удовольствию, драке, но тут под навес залетел воробей.

Опрокидывая лавки и столы, бросились ловить воробья и гнать его взашей.

- Птица в избу залетела - к покойнику! - кричал кто-то.

Песенники под шумок скрылись, унося в подолах рубах ухваченные со столов
куски.

Воробей тоже выпорхнул из-под навеса - подальше от дураков.

Наконец все успокоились и стали рядить, можно ли считать навес полноценной
избой и действенна ли в таком случае примета. Потом начали припоминать иные
приметы близкой смерти.

- Сад поздно зацветает - к смерти хозяина!

- Дятел мох долбит в избе - к покойнику!

- Петухи не вовремя распоются - к покойнику!

- Нетопырь залетит - к покойнику!

- Ворон каркает - к покойнику!

- Конь хозяина обнюхивает - убиту быть!

- Собачий вой - на вечный покой!

- Переносье чешется - о покойнике слышать!

- Мухи зимою в доме летают - к покойнику!

- Мыши платье изгрызут - к покойнику!

- Соломина к хвосту курицы пристала - покойник будет!

- Стук в доме от неизвестной причины - к смерти!

- Крошки изо рта валятся - к смерти!

Тут знатоки примет заткнулись, остановились и с ужасом поглядели друг на
друга - не валятся ли у какого бедолаги крошки изо рта?

- Полноте, - сказал из сумы Колобок. В перечислении смертоносных примет они
с Мутилой и Жихарем не участвовали. - Чего испугались? Всякой курице рано
или поздно соломина ко хвосту пристанет. Всякий человек рано или поздно
помрет. Всякие повторяющиеся события рано или поздно совпадут. Тому нас и
Юнг премудрый учит в книге "Синхронистичность"...

Все от этих слов успокоились, прекратили страшиться и с восхищением
воззрились на суму.

- Продай разум, - предложил кто-то. - На что он тебе, детинушка? Ты и так
здоровый, не пропадешь. А в торговом деле без здравого смысла никак...

- Продавай, продавай! - шепотом подсказал обрадованный Мутило.

- Нет, - гордо ответил Жихарь. - Не для того я свой разум лелеял и
взбадривал всяческими науками, чтобы он у вас подсчитывал прибыли да
вычислял лихву. Употребляю его лишь на великие дела, на благо народное... А
на что вам, торгованам, разум, коли есть жадность и хитрость?

Торговане отшатнулись, оскорбленные. Из их рядов, расталкивая прочих, полез
дюженыкий молодчик в меховой обдергайке, ростом богатырю не уступавший.

- Вот ты о нас как, значит, понимаешь? Бей его, братцы, в любовную кость и
во всю совесть!

- Не слушайте дурака, - подал голос Колобок, окончательно решивший взять на
себя обязанности богатырского разума. - Он еще молод, глуп, не сеял круп.
Говорит, что в башку взойдет, со мной не советуясь. Не прямота бранится, а
задор. Лучше тягайтесь на поясах, а то за драку здесь налагают большую
виру!

Торговано разжали кулаки и как один схватились за кошели и другие места с
припрятанной казной.

Решили и вправду потягаться на поясах - сперва один на один с бойким
молодцем, а потом, после его поражения - с каждым по отдельности и со всеми
вместе. Жихарь, конечно, перетягал всех, но все же попросил прощения за
грубые слова.

Поневоле пришлось пить мировую.

- Здоровья всему собранию! - послышался зычный голос у входа.

Жихарь оглянулся.

Под навес входил его давний знакомец - бродячий сказитель Рапсодище. Жихарь
не видел его несколько лет, с самой своей свадьбы - говорили, что Рапсодище
ушел за песнями в иные земли. Как видно, хождение пошло сказителю на пользу
- он загорел, помолодел, покрасил в черный цвет бороду, принарядился во все
хорошее и чистое и даже вставил себе новые зубы из белой заморской глины,
что было и вовсе дорогим удовольствием. Богатырь быстро вспомнил и без
Колобка, что следует скрывать свое имя, поэтому бросился к песнопевцу, как
к самому дорогому человеку:

- Рапсодище! Светел месяц, блин поминальный! А мне говорили, что тебя давно
уж злобный Нахир-шах отправил в Костяные Леса за правдивые словеса! Долго
жить будешь!

Обнимая сказителя, Жихарь прошептал:

- Имени моего отнюдь не называй, про княжеское титло и вовсе помалкивай!
Зови меня, к примеру, Шарапом из деревни Крутой Мэн, что в Калгании. Я тебя
за то отблагодарю по-княжески...

Рапсодище мигом сообразил, что к чему.

- Ну и рожа у тебя, Шарап! - воскликнул он вместо приветствия. - Где такую
отъел? Чуть не сломал мне новые гусли, волот дикошарый! Я за них в Неспании
знаешь сколько заплатил? Кому говорю - никто не верит...

Новые неспанские гусли не походили на обычные, а напоминали скорее звонкий
кельмандар Сочиняй-хана. Очертание у них было грушевидное, струн всего
семь.

- Господа громада! - воскликнул Жихарь. - Радость какая! Сам Рапсодище к
нам пожаловал - первый певец на все наши земли! Мог себе пойти к торговым
старшинам, к первым богатеям, а он нами не побрезговал! Детям ведь
рассказывать будете, что самого Рапсодища слышать довелось! Сладкоголосую
птицу юности! Трубадура битвы, менестреля мирной жизни, скальда вечности,
барда мимолетности, акына хаоса, бояна гармонии!

Давешний молодец позволил было себе усомниться в певческом даре пришельца,
но богатырь дал ему такого щелчка, что молодец полетел с лавки, да прямо в
лужу, которая успела натечь из левой полы Мутилиного кафтана.

- Ну, не знаю, - молодец поднялся, щупая штаны и отряхиваясь, - может, и
вправду сладкоголосый...

Рапсодище понял себя хозяином положения:

- Тащи, Шарапка, вина и закуски! Натощак люди не смеются!

Жихарь охотно побежал исполнять приказ, не забыв и про себя с Мутилой.

- Горе, горе, где живешь? В кабаке за бочкой! - вздохнул у себя в суме
Колобок, но его никто не услышал.

Рапсодище на этот раз ел не торопясь, не глотая кусков, не вытирая жирных
пальцев о бороду, не чавкая и не рыгая - видно, где-то в дальних
странствиях научили его вежеству.

Столы и лавки отодвинули к загородкам, водрузили посередине табурет,
ласково просили певца потешить добрых людей в их безрадостной жизни.

- Не до песен - кадык тесен, - по обычаю отказался с первого раза
Рапсодище.

Просили вдругорядь.

- Да я нынче не в голосе, - ответил певец.

Просили и в третий раз.

- Так и быть, - сказал Рапсодище. - Расскажу я вам устареллу неслыханную,
заморскую. Не сам я ее сочинил, врать не буду, пропел ее в глубокой
древности славный стихосложец по прозвищу Марьян Пузо. А я только переложил
по-нашему. Называется устарелла "Песня про тихого дона".

Он слегка тронул струны и начал:

Во краю заморском, далекиим,
Во стране далекой, заморскией,
Там стоял могуч Ново„рков-град
По-над быстрою Гудзон-реченькой.
Как во том ли граде Ново„рковом,
Не то в Квинсе, братцы, не то в Бруклине,
Не то в бедном во Гарлеме в черномазыим,
А не то на веселом Кони-Айленде,
А и жил там-поживал старинушка,
Поживал там тот ли славный тихий дон,
Славный тихий дон Корлеонушка,
Корлеонушка-сиротинушка
Из далекой страны Сиццлии.
У того ли дона Корлеонушки
Было трое сыновей, трое витязей,
Еще дочь красавица любимая,
Еще прочей родни три тысячи,
А дружине его и счету нет.
Вдов-сирот привечал Корлеонушка,
Тороват на дела был на добрые,
А дружинушка его та хоробрая,
Она, дружинушка, по городу похаживала,
Берегла она лавки купецкие
От лихих людей, от тех разбойничков,
И брала за то с купцов дани-подати...

- Совсем как Полелюевы люди на	ярмарке, - сказал кто-то.

На него шикнули, Рапсодище сверкнул оком и продолжал:

...Дани-подати брала немалые,
Серебром брала, тем ли золотом.
Она делала купцу предложеньице,
От которого неможно отказатися,
Можно только сразу согласитися...

"Хорошо устроился Корлеонушка, - думал Жихарь. - Чего ж тамошний князь
смотрел, ушами хлопал, сам дань не собирал? Или собирал, а Корлеонушка еще
и свою долю прихватывал?"

Жизнь в заморском государстве, воспетом Рапсодищем, была какая-то
незнакомая и от того любопытная. Богатырь заслушался и представил себе
шумную свадьбу в богатой усадьбе Корлеонушки, счастливых жениха и невесту,
потом вдруг с огорчением узнал, что были у тихого дона Корлеонушки злобные
земляки-соперники. Он даже ахнул от огорчения, когда услышал, что эти самые
соперники подослали к тихому дону наемных убийц и тяжко его ранили. И все
за то, что отказался торговать дурман-травой. Ладно, хоть сыновей наплодил,
было кому заступиться.

...Тут возговорнл Майкл, Корлеонов сын:
"Не хотел я, братцы, брать оружия,
Не хотел я водить дружину в бой,
Да пришла такая, знать, судьбинушка,
Что придется поратовать за батюшку,
Постоять за вольный тихий дон!
Он вы гой еси, други верные,
Исполать тебе, дружинушка хоробрая,
Исполать тебе. Коза Нострая!
Уж мы, братцы, из-за пазухи вытащим
Харалужные Смиты да Вессоны,
Смиты-Вессоны, Кольты-Магнумы,
Уж мы ляжем, братцы, на матрасики,
Полежим за славу молодецкую,
Полежим за родимую Мафию!"...

Жихарь еще загадал себе наперед спросить у Рапсодища, что такое Мафия, но
тут у входа остервенело зазвенел колокольчик.

Слушатели огорченно загалдели, потому что сразу поняли, в чем дело, а
богатырь был человек новый.

По здешним законам в полночь всякий шум и гульба на ярмарке прекращались,
огни гасились, а стражники с фонарями и колокольчиками начинали вершить
обход.

Торгованы испуганно притихли, когда под навес вступил невысокий лысый
старичок в сермяге и лаптях. Все лицо у старичка было как у младенчика,
зато глаза как буравчики. В руке он держал фонарь.

- Сам Полелюй пожаловал, - тихо сказал Мутило. - Он с добром не ходит...

- Песня вся, больше петь нельзя, - густым голосом сказал хозяин ярмарки. -
Устарелла изрядная, сам бы еще слушал, но порядок есть порядок. На торгу
два дурака: один дешево дает, другой дорого просит. Чтобы не было завтра
разговоров, что, мол, с похмелья либо спросонья обмишурился - расходитесь
ночевать. Блох у нас не водится, спите спокойно. Завтра будет день, будет и
торговля. Будет вечер - будет и песня.

Торгованы нехотя подчинились, уговорив Рапсодища назавтра продолжить песню
про тихого дона, щедро давали задаток.

- А вас двоих я попрошу остаться, - сказал Полелюй, обращаясь к Жихарю и
Мутиле.



ГЛАВА ШЕСТАЯ

Конь взял и заплакал...

Федерико Гарсия Лорка


Хозяин ярмарки поставил фонарь на стол и уселся.

- Вы тоже садитесь, - предложил он, и Жихарь только тут сообразил, что
стоит.

Мутило досадливо кряхтел.

- Нечего кряхтеть, - сказал Полелюй. - Сам виноват. Нарушаешь уговор. Будь
и тому рад, что тебя с ярмарки не гонят. Нет, он мошенничать вздумал, мое
доброе имя позорить...

- Чего мошенничать, чего мошенничать? - заерепенился Мутило. - Уж нельзя
честному водянику и по торговым рядам пройтись!

- В следующий раз, - сказал Полелюй, - я у каждого входа рядом со
стражниками поставлю по вонючему козлу. Вонь люди стерпят, зато тебе не
будет ходу и твоему обманному товару. Коня вашего я посмотрел, все понял...

- А что коня? Конь боевой, не леченый...

- Конь водяной, - сказал Полелюй. - Эту шутку мы уже знаем. Ее еще деды и
прадеды наши знали. А вы все не унимаетесь, держите нас за дураков, - с
этими словами старичок полез за пазуху, вытащил оттуда свиток, развернул и,
пододвинув фонарь, стал читать: - "В прошлом году в городе Багдаде водяной
джинн Солил ибн Коптил пытался продать водяного коня царевичу Лохмату,
каковой царевич Лохмат, уплатив восемь с половиной тысяч золотых динаров и
четыре штуки сяопинского шелку, сев на вышеозначенного коня, был едва им не
утоплен в реке Тигрис. Водяной джинн был разоблачен базарным старостой
Джафаром, каковой староста загнал джинна в медный сосуд, предварительно
налив туда горькой жидкости, именуемой тоником, и запечатал сей сосуд
печатью халифа Мухопада ибн Баламута" - хрен с ними обоими! Ясно? "В городе
Стовратные Фивы..."

- А я-то при чем? - изумился Мутило. - Меня в этом Багдаде и близко не
было!

- А при том! - заревел старичок так, что богатырь вздрогнул. - Ныне все
ваши воровские мокрые дела на ярмарках и базарах немедленно обнародуются и
сообщаются во все страны света! Думал, в нашей лесной глуши пройдет? Чтобы
с солнышком вашего духу здесь не было!

Богатырь тем временем пошарил под лавкой: вдруг Колобок чего подскажет.

Но сума хранила одну пустоту.

"Сперли Гомункула", - с досадой и жалостью подумал Жихарь.

- Что же я - своего коня не смею продать, честно выигранного в кости? - не
унимался Мутило.

- Отчего же не смеешь? Имеешь полное право. Но с уздечкой, понял? И поводья
передавать из полы в полу, как положено! Я сам на конный торг завтра выйду
и посмотрю.

- Я его цыгану Маре намеревался продать, - Мутило набычился, как
нашкодивший недолеток. - Его обмануть - святое дело! Скольких он обездолил
- пусть-ка сам пострадает!

- За Марой здесь тоже приглядывают, не сомневайся, - сказал Полелюй. -
Конечно, можешь его обмануть. Только не у меня на ярмарке. Выведи за ограду
и обманывай...

Жихарь поднялся, сделал несколько шагов и встал, обняв столб у выхода,
словно посторонний человек. В почерневшем небе проявлялись несметные
звездные силы.

- А тебе, князь, и вовсе срамно участвовать в таком деле, - сказал Полелюй.
- Только не вздумай мне чужим именем назваться! Что люди скажут? С кем ты
связался?

- Перед тобой, отец, не стану прикидываться, - Жихарь повернулся к
обличителю. - Не от хорошей жизни это... Прошлый год в моем княжестве одни
мухоморы только и уродились - хоть косой их коси!

- Вот и накосили бы, насушили, да нынче варягам и продали с великим
прибытком! - сказал Полелюй.

- Был бы в твоих годах, так и сам бы догадался, - ответил Жихарь. - В
общем, даю тебе княжеское и богатырское слово, что коня продадим как
положено, с уздечкой и с поводьями из полы в полу. Деньги нужны неотступно.

- Слово дано - свидетелей мне не нужно, - сказал хозяин ярмарки и, пожелав
доброй ночи, исчез во тьме вместе с фонарем.

- Ты с ума сошел, - сказал Мутило. - У этого Полелюя везде глаза и уши. Что
- вот так, за здорово живешь, отдадим Маре нашего Налима?

- За здорово живешь не отдадим, - послышался голос Колобка. - Меня тут, в
уголку, кое-какие мысли посетили.

- Ты где был? - ахнул Жихарь.

- Да так, прокатился вокруг, - сказал Колобок. - Устареллу эту я в
оригинале слышал и даже видел... Очень жизненная вещь... Мы, господа
товарищество, действительно сделаем все по-честному, только не будет цыгану
Маре от этой покупки радости... А вот вам спокойной ночи не пожелаю, потому
что...

И он не спеша, загибая пухлые пальчики на маленькой лапке, стал объяснять
товарищам, что именно они должны сделать до рассвета.

- Как же их всех в темноте поймать? Это невозможно! - не согласился Жихарь.
- Лучше уж как положено - из полы в полу...

- Воистину - дай вору золотую гору, он и ту промотает, - вздохнул Колобок.
- Вы только наловите, а я уж договорюсь с ними по-своему. Это честную
работу можно выполнять спустя рукава, а мошенничать следует на совесть...

- Аукцион! - догадался Мутило.

- Верно, - сказал Колобок. - Даже два аукциона: один вверх, другой вниз...

...Для того, чтобы изменить внешность, богатырю не требовалось
множественных усилий. Достаточно было просто прикинуться дурачком, а делать
это он умел и любил: расчесал рыжие кудри на прямой пробор, насовал в
бороду веточек и щепочек, разул правую ногу, оставив левую в сапоге,
вытаращил глаза и разинул рот. Теперь никто не подумает, что князь.

Жихарю как-то довелось услышать рассказ об одном заморском королевиче из
Подгнившего Королевства. Тот, чтобы вывести на чистую воду своего дядюшку,
через убийство родного брата взошедшего на престол, вот так же прикинулся
дурачком, и все у него получилось как надо, за исключением одного: всех
убил, но и сам в живых не остался, напоровшись на отравленный клинок. А на
престол вскарабкался какой-то через тридцать три колена племянник...

Конское торжище огорожено было плетнем и делилось на две части: в одной
стояли продавцы со своими скакунами, в другой толпились покупатели.

Кони были самые разные - от толстоногих битюгов до точеных скакунов, от
старых одров до жеребят, от вороных до белоснежных, от мохнатых степных
лошадок до гордых пустынных аргамаков.

Торговля тоже шла на разных языках, а то и вовсе на пальцах.

Покупатели швыряли шапки оземь, продавцы клялись своими богами, покупатели
в гневе делали вид, что уходят, продавцы хватали их за руки.

Цыгана Мару было видно издали по красной рубахе. Он самолично не подходил к
коням - к нему их подводили бойкие цыганята, повинуясь указующему персту,
венчавшему длиннющую руку. Великий знаток лошадей даже не снисходил до
ощупывания бабок и в зубы не заглядывал. Он то и дело морщился, сбивая
цену, хотя рядом с ним стоял под присмотром тех же цыганят туго набитый
мешок.

Жихарь входил в ограду, поотстав от Мутилы, высокомерно шествующего с
Налимом в поводу. В левую полу кафтана Мутилы была ночью предусмотрительно
зашита губка, впитывающая влагу. Жихарь на одном плече нес суму с Колобком,
вытаращенным глазом следил, наблюдает ли за ними Полелюй.

Хозяин ярмарки действительно поджидал их, усевшись на широком дубовом
чурбаке. Рядом с Полелюем стоял стражник, державший веревку, на которую
привязан был большой черный козел.

Полелюй встретился взглядом с водяником и напоминающе мотнул головой в
сторону козла. Мутило съежился и подобострастно закивал, разводя руками в
знак безусловной честности своих намерений.

Когда Налим ступил на торг, всякие разговоры на словах и на пальцах
прекратились. Продающие и покупающие, вослед за Жихарем, поразинули рты,
но не надолго, потому что народ подобрался тертый, не полоротый.

Мутиле даже не пришлось, подобно остальным продавцам, громким голосом
выкрикивать, нахваливая достоинства своего товара: поскоки горностаевы,
повороты заячьи да полеты соколиные. Все и так были не без глаз. Даже
гордый цыган превозмог себя: самолично подошел к Налиму, похлопал его по
бокам, поползал в ногах, завернул губу, прощелкал ногтем зубы и аж
поцеловал от восторга.

Начался, как и задумал Колобок, аукцион. Длился он недолго: Мара, видя, что
народ собрался вовсе не бедный, после третьего или четвертого повышающего
цену ауканья назвал число столь великое, что никто после этого аукать не
решился. На эти деньги можно было прикупить небольшое княжество. А Полелюй
у себя на чурбаке даже подпрыгнул, поскольку со всякой крупной сделки
полагалась ему доля.

Мутило начал стаскивать с Налимовой морды уздечку.

Полелюй в гневе привстал.

- Э, нет, - сказал цыган Мара, - Уважь, дорогой, продай вместе с
уздечкой...

- Да разве это уздечка? - удивился Мутило. - Да она же давно отрухлявела!
Стыдно знатоку с такой на люди показаться! Это уж я по бедности своей никак
на новую не наскребу...

- Друг любезный, мне и старенькая сойдет!

- Понимает, что к чему, - объяснил Колобок из сумы. - Прекрасно он
сообразил, что за конь, не впервые такого покупает...

- Что ему за корысть? - спросил Жихарь. - Ветхая уздечка рано или поздно
порвется, и уйдет Налим, словно рыба сквозь дырявую вершу...

- Хе, - сказал Колобок. - Сперва цыган потешит себя вволю - ведь загнать до
смерти водяного коня нельзя, да и покалечиться он не может. А потом продаст
его втридорога где-нибудь в полуденных странах какому-нибудь владыке. Среди
них такие любители водятся, что жен и детей отдадут в заклад, не говоря уже
о державе, чтобы достать себе подобное чудо...

Тем временем торговый договор свершился, поводья Налима были бережно
переданы из полы в полу. Цыган Мара начал отсчитывать золотые кругляши,
отгоняя цыганят от мешка. Мутило ему охотно помогал в этом.

Не спеша подошел ярмарочный староста Полелюй - приглядеть за
добросовестностью расчета, получить причитающееся.

- Налог с продаж - не захочешь, да отдашь! - приговаривал о